отцовство Тони Старка

Первые несколько дней Питер выходил из комнаты лишь в тех редких случаях, когда необходимо было подкрепиться или же Тони звал его провести время с целью разнообразить рутину вне стен его комнаты. Недавно он познакомился с Пятницей; это был приятный, очень вежливый голос с потолка, который ему почти сразу понравился. Этаж, на котором поселился Питер, непрестанно сверкал чистотой и изысканностью, хотя не было и раза, чтобы Питер заметил горничную или кого бы то ни было, кто убирался здесь. Однако чистота и свежесть этой безмерно просторной комнаты действовали на него удручающе — куда комфортнее и уютнее ему приходилось всегда в маленьких, более одомашненных помещениях, отличающихся обилием мелких бытовых предметов, предметов декора или просто какого-то хлама, вроде распакованных картонных коробок или оставленных по всем уголкам дома книг. Чаще всего Питер общался здесь только с Тони, потому что на этаж практически больше никто не приходил, а выходить самому, хоть ему это и не запрещалось, было боязно. Лишь однажды к нему на этаж приходил Стив; они обменялись с неловкими, вымученными репликами и разошлись. Питер после этого случая до самого вечера не выходил из комнаты, чувствуя себя глупым и никому не нужным. Он всеми силами отгонял навязчивые мысли, ведь только последним делом он собирался жалеть себя и свою несправедливую судьбу, жестокую судьбу его родителей, но сердце его болело, сжираемое пламенем скорби, и он ничего не мог с этим поделать. В его комнате были несомненно широкие окна, но, как Питер успел заметить, все же значительно меньше, чем в других комнатах. Вероятно, Тони учел во время выбора комнаты для ребенка тот факт, что с более маленькими окнами Питеру будет много спокойнее, и не ошибся. Питер ценил это, хоть и не высказывал ничего вслух. Вчера Тони купил ему новую кровать, не такую просторную, как та, что стояла тут прежде, а предназначенную для ребенка. Дерево, покрашенное в тёмно-синий цвет, было личным выбором Питера — его успокаивал этот цвет, точно как и приятного зелёного цвета простыни и покрывало на резинке. В углу комнаты стояли нераспакованные коробки из его прошлой жизни. Только одну Питер решился открыть — с его книгами, которые так часто он просил покупать своих родителей, а потом прочитывал целиком все произведение за одну-две ночи. Сейчас они невысокими стопками, на одной из которых временно поселился белый светильник, лежали по обе стороны от кровати, так как длинный стеллаж для книг, заказанный Тони, ещё не привезли. Питер же старался не думать о том, столько всего делает для него Тони. Мысль о количестве денег, потраченных на чужого ребенка, сводила его с ума. Сейчас он сидел на краю кровати, свесив ноги и привычно впившись слабыми руками в коленки. Ему было плохо, но в этот раз его плохое самочувствие отличалось, так как прежде ему не приходилось испытывать настолько сильную слабость, казалось, буквально во всем теле. Ноги и предплечья ломило, голова пульсировала так сильно, что ему сложно было сосредоточиться на чем-то конкретном. Уже второй день он чувствовал себя слабым и измученным, словно он бегал и прыгал с утра до ночи под палящим солнцем, то и дело ударяясь головой или любой другой частью тела обо что-то металлическое. Он с усилием зажмурил глаза, сморщив лицо, и постарался дышать не так рвано. Ему по какой-то причине было очень жарко, и он не мог понять, что происходит. Отчаянно хотелось позвать маму или папу, кого-нибудь, кто смог бы утешить его, помочь ему, но в итоге он только склонил голову ниже, сгорбившись, и зарыдал безмолвно, тихонько всхлипывая время от времени. Чуть трясясь всем своим телом, он поджал ноги ближе к себе и сжался на кровати, прислонившись спиной к светлой, гладкой стене. Он не знал, сколько просидел в таком состоянии, не двигаясь, но, когда ненастойчиво скрипнула, приоткрываясь, дверь, он даже не шелохнулся. Он по-прежнему плакал, но внешне выглядел гораздо более спокойно; ровным, прямым, немного отчужденным взглядом смотрел себе на ноги. Человек в дверном проеме в нерешительности замер, а после уверенными, размеренными шагами направился к ребенку. Питер почувствовал, как матрас кровати рядом с ним прогнулся от веса другого человека, и его немного накренило вбок. Он поднял глаза на Тони. Тот молча смотрел на него со странным выражением лица, которое Питер не мог расшифровать. — Я знаю, что тебе сейчас тяжело, малыш, — сказал он. Питер ничего не ответил, но внутренне был счастлив, что Тони пришел к нему. Его немного потряхивало, знобило. — Я тоже в свое время через это проходил, — продолжил Старк и, заметив заинтересованно поднятую голову ребенка, добавил: — Я тоже потерял родителей, когда был ребенком. Конечно, мне было не пять лет, я был чуток постарше, но перенес утрату далеко не так стойко, как ты. Питер вопросительно посмотрел на него. Разве он стойкий? Неужели Тони не заметил, как он сейчас плакал? — И я просто хочу сказать, — Тони прокашлялся, чуть ерзая на маленькой кровати с зелёным одеялом, — что я всегда рядом, если ты захочешь об этом поговорить. Или о чем угодно в принципе. Понимаешь? — Да, — ответил Питер хрипловатым голосом. Было уже поздно, и он видел, что глаза у Тони постепенно слипаются, но по прошествии нескольких минут все же решил добавить, сообразив, что тот пока не собирается откуда уходить. — Тони? — М? — Мне плохо. — Я знаю, малыш. То, через что тебе пришлось пройти… — Нет, я имею в виду, что… мне правда плохо, — засипел Питер. — Все тело болит и голова тоже. Он вспомнил, что мама часто говорила ему не молчать, если у него что-то болит, если ему кажется, что с ним что-то не в порядке, а сообщить об этом кому-то из взрослых, кому доверяешь, чтобы они были в курсе. И Тони сейчас оказался единственным относительно близким ему человеком из всех. Питер заметил, как брови Тони нахмурились, и тот всем телом повернулся к нему. Шершавая, широкая ладонь легла Питеру на лоб, и он блаженно прикрыл на пару секунд глаза. Ладонь оказалась немного прохладной, и это было очень приятно. — Черт, ты же весь горишь! — выругался Тони, забыв, что обещал себе не ругаться при ребенке. — Я сейчас принесу тебе градусник, — знающим голосом произнес он и быстро скрылся в гостиной, оставляя Питера одного. Не прошло и пяти минут, как Тони вернулся, держа что-то в руках. — Ну-ка ложись, — мягко скомандовал он, быстрыми, слаженными движениями укладывая ослабевшего ребенка на подушку. Питер думал, что ему нужно будет держать градусник под подмышкой, потому что видел, как это делал папа несколько раз, но вместо этого Тони поднес к его лбу какой-то электронный прибор, и через пару секунд тот пискнул, изображая градусы на определителе. — Тридцать восемь и пять, — прошептал Тони, смахивая рукой маленькие капли пота со лба. — Пятница, позови сюда Клинта. И попроси его, пожалуйста, захватить пачку Нурофена и бутылку воды. — сказал он и снова перевел все внимание на Питера, присев рядом с ним на кровать. Глаза ребенка раскраснелись, но сам он был очень бледным, и Тони поразился, разозлился на самого себя, как не заметил этого раньше. Нежными, бережным движениями он поглаживал Питера по чуть намокшим от жара и пота волнистым, непослушным волосам, которые торчали чуть ли не во все стороны. Питер перехватил его руку и словно в каком-то тумане начал трогать, чуть поглаживать ее и теребить пальцы, раздвигая их и вновь прижимая в ряд. Тони, с умилением на это глядя, терпеливо позволял ему вытворять любые махинации со своей рукой. В дверь кто-то учтиво постучал, и в проеме показалась не менее лохматая, чем у ребенка, голова лучника. — Хэй, как вы тут? — спросил он, проходя вглубь темной, полупустой комнаты. Он ещё на полпути догадался, что жаропонижающее нужно не Тони, а Питеру. — Здравствуйте, — сипло сказал Питер, когда Клинт подошёл к кровати. Паркер опустил руку Тони на мягкое одеяло, но продолжал легонько сжимать ее. Клинт усмехнулся на такое обращение ребенка, и Питер, чувствуй он себя лучше, даже разозлился бы на это. Почему они все усмехаются, если он просто хочет быть вежливым? Тони встал, осторожно высвобождая свою руку, и прошептал другу, попутно забирая таблетки и воду себе: — Спасибо. У него температуру тридцать восемь и пять, я решил, что ее срочно надо сбивать, — взволнованно сказал он. — Да, это правильно, — согласился лучник, и лицо его немного омрачилось. Он перевел изучающий взгляд на ребенка, который приподнялся, чтобы взять с ладони Тони таблетку и медленно проглотить ее, сделав пару глотков воды. Отойдя на несколько метров, они заговорили шепотом: — Давно он так? — спросил Клинт, скрещивая руки на груди, как всегда делал, когда тревожился за кого-то. — Вчера он был ещё в полном порядке, я не знаю, почему он мог заболеть, — с толикой беспомощности пояснил Тони, через плечо поглядывая на полуспящего ребенка. — Он никуда за эти дни из башни не выходил, но здесь он не мог промерзнуть, Пятница следит за температурой в доме. — Спокойно, Тони, ты не виноват, — Клинт положил руку на его плечо и чуть сжал. — Возможно, его организм уже был ослаблен, когда все это произошло, а стресс за последние дни просто закончил начатое. В принципе, в какой-то степени это было даже ожидаемо. — То есть… ты хочешь сказать, что у него поднялась температура из-за пережитого стресса? Так вообще бывает? — Довольно часто, причем не только с детьми. Купера, например, стошнило прямо у дверей школы, когда он пошел в первый класс, потому что он ужасно нервничал. — Да, я помню, — сказал Тони. — Главное, если у Питера снова не начнет подниматься температура, больше Нурофен не давай. Сейчас ему нужно много спать, чтобы восстанавливать силы, и ты время от времени должен пытаться заставить его поесть, хотя бы немного, это важно. — Понял, — немного рассеянно, взволнованно ответил Тони. — Спасибо, Клинт. Как думаешь… ему нужно принести холодную марлю, или это лишнее? Я видел, как ты делал так Лауре. Клинт тепло улыбнулся: — Думаю, это не повредит. — Тогда ты… — Да, я посижу с ним, не беспокойся. Тони, ещё раз поблагодарив Клинта кивком, стремительно вышел из спальни и, ведомый Пятницей, пошел искать марлю с тарелкой для холодной воды. Клинт подошёл к кровати Питера и сел на то место, где до этого сидел Тони. Он заметил, что ребенок внимательным взглядом следит за его движениями из-под полуопущенных, слипающихся век. — Как себя чувствуешь? — Терпимо, — тихо ответил Питер, едва заметно пожав плечами. Клинт обратил внимание на одиноко лежащую на полу в отдалении от других тонкую книгу. Бережно подхватив ее, он улыбнулся, прочитав название: Хоббит или Туда и обратно. — Нравится книга? — Моя любимая, — с гордостью ответил Питер и уже тише добавил: — Я все хотел прочитать продолжение, ну, «Властелина Колец», но мама говорила, что я для нее ещё слишком мал. — Думаю, ты бы ее с легкостью осилил, — Клинт озорно похлопал ребенка по предплечью. — Спасибо. Питер уже впадал в забытье, поэтому почти не заметил, когда Тони вернулся и бережно положил холодную, мокрую марлю ему на лоб. Он проспал без сновидений всю ночь и даже не догадывался, что в ночные часы к нему несколько раз заглядывали гости. Стив, потоптавшись у дверного проема, долго вызнавал у Тони шепотом о самочувствии Питера и о причинах его болезни. Клинт просидел у подножия кровати ещё несколько часов, пока сам не начал клевать носом и Тони его не выгнал. А в ранние часы, когда Тони громко сопел на краю кровати Питера, в комнату неслышно вошла Наташа и нежно прикоснулась ко лбу мальчика, удостоверившись, что температура больше не поднялась. Она просидела у его кровати ещё с полчаса и, когда часовая стрелка начала подбираться к семи, плавными, плывущими движениями поднялась, отряхнула черные спортивные штаны и приготовила для них двоих лёгкий завтрак, зная, что Тони скоро проснется.