Моё сердце занято мной.

      Утро в Подземном городе было тихое, город окутан тьмой. Пришло лето, но погода никак не менялась — прохладное дыхание мира, неспешное и ленивое. Город этот является подземным районам, находящимся под столицей, Стеной Сина. Он был построен очень давно по приказу монархии. Другие города, подобно этому, планировались и в других районах, например, в районе Стохес, но строительство прекратилось потому, что недостроенный город рухнул и превратился в подземные руины.       Подземный город был своего рода местом (убежищем), куда Военная полиция, да и вообще солдаты, могли эвакуировать людей, в случае нападения титанов. Вернее, если они смогут пробраться через стены.       С одной стороны люди были в безопасности и могли не бояться за свою жизнь. Однако жителям Подземного города живётся не так хорошо, как тем, кто живут на поверхности. Это касается не только их морального, душевного состояния, но и физического. Каждый житель здесь может родиться с какой-то болезнью, заболеть ею, большинство людей не могут работать и зарабатывать себе на пропитание. И всё это из-за того, что в этот город абсолютно не попадает солнечный свет. Без солнечного света люди начинают буквально «гнить», становятся очень слабыми, их конечности зачастую становятся неподвижными.       Нельзя и упомянуть об уровне преступности в этом городе. Дело в том, что подземный город слабо контролируется Военной полицией, из-за чего здесь могут появляться различные преступные группировки. Некоторые из них закрывают свободный проход обычным жителям этого города на поверхность, требуют от них огромные суммы денег. Ну и сами люди, попав на поверхность, не смогут там долго прожить без документов.       В очередной новый день люди двигались медленно. Разгуливали по улицам, обходили один дом за другим, всё делали с расстановкой, не торопясь. В сутках были всё те же двадцать четыре часа, а казалось, что больше. Никто никуда не спешил, потому что идти было некуда, покупать нечего, да и денег ни гроша, и только маленькая надежда горожан влекла за пределы подземелья, туда, где светит солнце, идёт дождь, а красавица луна украшает чёрное звёздное небо.       В то утро, проходя в кухню, Мэри наткнулась на паутину. Невидимая нить коснулась её лба, неслышно лопнула. И от этого пустячного случая она насторожилась: день будет не такой, как все. Не такой ещё и потому, что в доме совсем не бывает пыли, особенно паутины. Её новоиспечённый дядя, Аккерман, с самого первого дня наказал убираться в доме и следить за порядком, ведь в таком тёмном и пропитанном грязью городе вероятность заболеть высока.       Уже целый год прошёл с момента её попадания в маленький дом, находившийся недалеко от центральной улицы. По приезду Мэри встретило лишь пыльное помещение, а не отец, по которому она скучала всё то время. Ей хватило лишь взгляда на стоявшего позади Аккермана, на его опущенную шляпу и сложенные в замок руки. Не последовало никаких криков и слёз, лишь дрожь поселилась в маленьком теле девочки, которая к шести годам умудрилась остаться одна. Маленькими шагами она подошла к Кенни и уткнулась лбом в его живот. — Зачем было лгать? — последовало тихое молчание, а холодные руки мужчины не смогли оттолкнуть слабое тело от себя, лишь упали на плечи Мэри и не сильно похлопали, подбадривая.       Естественно, постоянно находиться в Подземном городе у него не получалось. В доме было трое — Мэри, кухарка Джон и проживающая не на постоянной основе, Агафья. Девочка не считала этих людей плохими: они помогали ей свыкнуться с новым местом, давали нужное для жизни в городе, а Агафья иногда читала ей вслух и всегда была вежливой. Конечно, это «ухаживание» никак не могло сравниться с её матерью, но и этому она была благодарна. Кенни навещал её раз или два раза в неделю. Сам того не осознавая, это вошло в привычку: находиться рядом с оставшейся одной Билибин, смотреть на её цвета неба глаза и искать в ней те оставшиеся в памяти черты Лиры.       Он не мог дать ей хороших наставлений, о воспитании совсем не думал, оставив это в руках женщин, которым также было не наплевать на девочку, но думали они о своей жизни гораздо больше. Всё, что Аккерман мог дать ей — это научить правильно держать нож без страха и неуверенности, общаться со здешними людьми и обороняться, если это потребуется. Как он считал, только благодаря этому можно продлить пребывание в Подземелье, а маленькой девочке, знавшей, что такое поверхность и все её прелести, так подавно нужно было научиться всем законам и способам жизни в таком месте.       Сейчас, после столкновения с паутиной и её уничтожением, Мэри с кухаркой как обычно собрались за хворостом для растопки и перекусом на вечер. Переступив порог дома, их лицо встретилось с прохладным ветерком, казалось, что сегодня было холоднее, чем вчера. Выйдя на главную улицу, обе отстали друг от друга; Мэри пошла за хворостом, а Джон стала искать что-нибудь съедобное. За год Билибин, всегда оснащённая ножом, уже привыкла ходить самостоятельно по городу. — Эй, маленькая. — У меня имя есть, — сказала Мэри, продолжая свой путь. — Иди своей дорогой, Фарлан. — Брось, всегда огрызаешься. — Могу и отгрызть что-нибудь, — бросила она быстрый взгляд на новоиспеченного собеседника, останавливаясь перед старой торговкой. — Мне как обычно, бабушка. — Наконец-то помощником обзавелась, каков красавец, — глаза старушки были направлены в сторону мальчика, что стоял позади, — а то всегда одна ходишь и таскаешь эти ветки. — Вы неправильно поняли, бабушка, — уже протягивает руки девочка за хворостом, как его успели перехватить. С улыбкой наглого Чеширского кота, Фарлан направился обратно по дороге. — Спасибо вам, — оплатив, быстро бросила Мэри.       Фарлан спокойно шёл и молча слушал возмущения его подруги. Он слегка сжал свои кулаки, будто ждал — вот-вот она на него накинется. Нельзя было их назвать друзьями, но и обычными знакомыми тоже. — Тебе предлагают помощь, а ты отказываешься, это неуважительно, — пытался выдать из себя эмоцию обиженного мальчика, но вышла лишь скорченная улыбка. — Ты мне об уважении ещё поговори, — сдавшись, заявила Мэри.       Честно говоря, она успела привыкнуть к этому мальчику, к его постоянной прилипчивости и длинному языку. Сегодня они остались вместе у Билибин. Весь вечер они хохотали до упаду потому, что Агафья с невозмутимым видом читала им длинный рассказ про человека, который неизвестно почему взобрался на самую высокую башню и не хотел слезать, и после этого Фарлан решил весь день просидеть в их доме. Он никогда не рассказывал о себе, как и Мэри в принципе. Познакомились на улице, когда она пыталась в руках не обронить корзину с яблоками, а теперь Фарлан считает это неким долгом встречать её на улице и помогать с покупками. Эдакий маленький принц без своего пони. Здесь редко можно было встретить добрых детей. Родившиеся в подземелье ещё с рождения знают об эгоизме, безразличие и жадности. Встретив обычную девочку с корзинкой полной яблок, Фарлан сразу приметил в ней нечто не похожее на здешних детей, что-то по своему светлое.       Кухарка, после ругани с Билибин о том, что она не дождалась её, уже мирно готовила на кухне. Джон, видно, поняла, что сегодня Мэри с хворостом помог её друг, и позволила им смотреть, как она собирает к ужину. — Закройте глаза и откройте рот, — сказала она.       Она не часто баловала Мэри хрустящим поджаренным хлебом и вечно говорила — «некогда», но сегодня у неё день был легким, а настроение странно хорошим. Дети сидели у камина и слушали непрекращающиеся истории от Агафьи, а за дверью можно было услышать мужские знакомые шаги. — Джон, Кенни пришёл! — Уже побежала к входной двери Мэри.       В последнее время Билибин сама не понимала, как его шаги стали настолько узнаваемыми, почему она радовалась человеку, который привёл её в этот город и напрочь закрыл вход на поверхность. Она не считала это справедливым, что он может себе позволить ходить целыми днями под светящим солнцем, дышать свежим воздухом, смотреть на живые растения и деревья. Каждый раз мучила себя и его вопросом: «Почему?» А он в свою очередь хранил молчание.       Мэри подбежала к двери, а за ней стоял всё такой же Аккерман. Та же шляпа, как в первую их встречу, та же одежда и тот же взгляд, но в этот раз в глазах читалось нечто иное. Проследив за его жестом, указывающим на что-то позади него, Мэри увидела согнувшегося, угрюмого и едва живого мальчика с волосами, что могли закрыть его лицо полностью. Теперь ясно, почему она не услышала его шагов, он был слишком худым. — Прошу прощения сразу, Джон, но этот мальчик будет жить здесь и это не обсуждается, — одарил он таким заявлением всех и прошёл внутрь, — долго там стоять будете? Мэри, отойди.       Ноги будто не слушались и были прикованы к полу, а глаза так и бегали по телу гостя. Конечно, она не впервые видит такого вида человека, но странное чувство жалости охватило её. Опустив руку на плечо девочки, Фарлан отвёл её с порога, и сам начал осматривать мальчика. Тело — кожа да кости — было всё испачкано, взгляд был полностью не читаем, а ноги ели держали хозяина тела на ногах. Он медленно прошёл через порог, быстро осмотрел помещение и пошёл за Кенни, встав позади него. — Я хорошенько откормил его, помоги отмыть и найти сменную одежду. И ещё желательно избавиться от этих занавесок на его голове, — потрепав того по волосам, Аккерман уселся на диван, — устал как собака.       Джон и новый постоялец в этом доме отправились в умывальню, а двое детей так и стояли на одном месте, не зная как реагировать. — А это ещё кто такой? — взглядом указал на Фарлана. — Не успел вернуться, как тут новые жильцы. — Ты успел вернуться уже с новым жильцом, — перебила его Билибин и посмотрела на стоявшего рядом друга, — он зашёл в гости, — спокойно заявила она. — Без моего разрешения? — А я должна спрашивать? Тебя здесь не было. — Действительно, — фыркнул тот и устало откинулся на спинку кресла, — не дом, а детский сад. ***       Всё шло своим чередом, а точнее стояло на месте. Жизнь в Подземном городе, кажется, не заслуживает подробного пересказа, ведь она была той же самой, а люди несменяемо вели неспешный образ жизни. Сейчас Мэри уже десять, почти одиннадцать, три года прошло с момента появления нового соседа по дому, но его присутствия всё равно не ощущалось. Имя его, Леви, узнали они об этом на следующий день за завтраком, а возрастом был одинаковым с Мэри. Он мало говорил, много тренировался с ножом. Иногда это могло зайти слишком далеко, чем обычные «тренировки». Аккерман обучил того немногому, что знал, в принципе как и Мэри, но более досконально. Начало всегда было одним — как следует держать нож, заботиться о себе, а дальше более подробное «искусство» обороны и общения с людьми.       Время близилось к обеду. На задворках Фарлан и Мэри о чём-то оживленно разговаривали. — Если бы тебе не хотелось выходить на улицу, ты тоже сидела бы дома, верно? — заявил парень. — Ага, но мне все равно захотелось бы на улицу. А ему почему не хочется?       Фарлан прищурился: — Я не знаю почему так. Сколько он здесь уже живёт, а мы про него ничего толком не знаем. — Думаешь, он сумасшедший? — на это Фарлан покачал головой. — Может, и нет, а должен был за это время сойти с ума. Мы же не знаем, что делается с людьми. Что делается в новом доме за закрытой дверью… — Нужно как-нибудь вытащить его оттуда.       Они наскоро посовещались. — Давай передадим ему записку, — глазом не моргнув, сказал Фарлан. — Это как же? Под дверью или через окно? Вряд ли он позволит нам зайти к нему.       Фарлан уже достал маленький лист бумаги и написал ломаными буквами предложения. Он собирался насадить записку на палку с ниткой и сунуть сквозь ставни в окно Леви. — Ещё более сложного способа не нашёл? — недовольно заявила Билибин, — ладно уж. А что ты ему написал? — Я его попросил очень вежливо, пускай иногда выходит из комнаты и рассказывает нам, что он там делает. Если он нас боится, то я объяснил, что мы не укусим и сможем достать ему что-нибудь вкусное. — Что-нибудь вкусное? Почему мне ты ничего вкусного не достаёшь, а незнакомому мальчику так пожалуйста. — Уже не такой незнакомый. Да и, если он выйдет и посидит с нами немного, ему станет веселее. Разве нет? — А почему ты уверен, что ему дома скучно? — Попробовала бы ты просидеть вечность в комнате и выходить только по приезду Кенни Аккермана! Спорим, у него борода выросла вот до этих пор… — Я вела себя точно так же с момента попадания в этот город и седина на волосах не появилась, — нахмурившись, дала она подзатыльник Фарлану, — а борода как у твоего папы? — У моего папы нет бороды, он… — он запнулся словно припоминая. — Ага, попался! — сказала Мэри, — раньше ты говорил — у твоего папы чёрная борода… — А он её летом сбрил, если хочешь знать! Могу показать тебе письмо. И ещё он мне прислал пять монет… — Ну да, рассказывай! Может, он тебе ещё прислал полицейскую форму и УПМ? Врунишка ты, и больше никто!       Фарлан уже привязал записку к ветке и протянул её к окну. Пытаясь быть незамеченным, он стоял в наклонённой позе. Тянулся изо всех сил, но веточка оказалась коротковатой, не хватало несколько дюймов. Он всё тыкал веткой то в окно, то где-то около окна, наконец Мэри надоело смотреть издали, и она подошла к нему. — Никак не закину записку, — прошептал Фарлан, — в окно-то попадаю, а она там не отцепляется. Иди лучше смотри, чтобы никто не застукал нас. — На чем застукал? Как мы пытаемся мутного типа из комнаты заставить выйти? — Иди, я сказал.       Мэри пошла на свой «пост» и стала смотреть за угол, на пустынную дорогу. Время от времени она оглядывалась на друга, он терпеливо старался закинуть записку на подоконник. Она слетала наземь, и Фарлан снова тыкал веткой в окно, и под конец Мэри подумала — такими темпами Леви услышит надоедливый стук по окну и заметит их несчастные попытки оставить записку. Она смотрела вдоль улицы, и вдруг увидела знакомую шляпу.       Она круто обернулась — вот сейчас на неё кинется Кенни с недовольным взглядом… Она даже объяснить ему не сможет, что здесь твориться. Вроде и пустяк, но Кенни мог неправильно понять и воспринять их затею за революцию. Шаги становились громче, а девочка уже побежала за Фарланом. — Мэри, — сказал голос позади, — что ты делаешь? — Ничего, Кенни. — Не виляй. Говори. — Я…Мы только хотели кое-что передать Леви. — Что передать? — Письмо. — Покажи, — Фарлан протянул ему грязный клочок бумаги. Аккерман с трудом стал разбирать написанное. — Зачем вам, чтобы Леви вышел из дому? — Мы думали, ему с нами будет весело… — начал Фарлан, но Аккерман только взглянул на него, и тот прикусил язык. — Мэри, — сказал Аккерман, — слушай, что я тебе скажу, повторять я не намерен: перестань мучить этого ребёнка. И тебя это тоже касается. «Как живёт Леви — его дело», говорит Кенни. «Захочет он выйти на улицу — выйдет. Хочет сидеть дома — имеет на это право, и нечего таким надоедать. Кому из нас понравиться, если вечером перед сном Леви без стука вломится к нам в комнату? А ведь, в сущности, так ты, Мэри, поступила с Леви.» — Я лишь хотела пожелать ему спокойной ночи, он же там один совсем и разговаривает только с тобой! — воскликнула Билибин. — По его словам ты именно «вломилась». Вам кажется, что Леви ведёт себя странно, а ему самому это вовсе не кажется странным. Далее, не приходило ли вам в голову, что, когда хочешь что-нибудь сказать человеку, нужно постучать ему в дверь, а не лезть в окно! И последние: держись от него подальше и не играй в «доставить записку», за которой я вас застал.       Мэри решила, что выкручиваться бесполезно, и промолчала. Аккерман ушёл в дом. Фарлан извинился перед подругой и поспешил домой, а Мэри стояла около крыльца и дожидалась, чтобы Аккерман вышел из дому и провёл с ней немного время. Прошла почти целая неделя, а это его первый визит. И когда из дому вышел Кенни, а за ним следовал не такой высокий парень с опущенной головой, Мэри отвернулась и поспешила удалиться. Она заметила на себе снова нечитаемый взгляд Леви, его вопросительные брови и маленькую ухмылку на губах. «Он знал о записке и ничего не сделал!» — вмиг появилась мысль в голове Билибин. ***       День менялся в ночь, время шло, а по воскресеньям двери дома Билибин были всё также заперты — по слухам города по улицам вечером могли ходить группировки из бывших преступников. Такие вечера Мэри привыкла проводить у камина рядом с Джон, что посапывала на диване.       Кухарка рассказывала, у её знакомого был сын подросток. Как-то он свёл дружбу с преступником, что обворовывал людей на поверхности, сумма денег на тот момент могла погасить все долги Джон. В конце концов на севере их округа они сколотили что-то вроде шайки. Они не так уж много буянили, но и этого было достаточно, чтобы о них судил и пускал слухи весь город. Ни один человек не отважился сказать её знакомому, что его сын связался с дурной компанией.       Однажды вечером, перейдя границы дозволенного больше обычного, данная шайка прикатили на главную площадь задом наперёд на взятому у кого-то взаймы старой повозке, оказали сопротивление почтенному церковному старосте мистеру Зиблеру, который пытался их задержать, и заперли его во дворе суда. Весь город решил, что этого им спустить нельзя; мистер Зиблер заявил, что узнает всех до одного в лицо и так этого не оставит, — и вот мальчишки предстали перед судом по обвинению в хулиганстве, нарушении общественной тишины и порядка, оскорблении действиям и сквернословии в присутствии женщин. Судья спросил священника, откуда эти последние обвинения, и священник сказал — ребята ругались так громко, что их наверняка слышали все женщины во всём подземелье. Так как такие деяния могли случатся в городе каждый день и, пойдя навстречу священнику, судья решил отправить мальчишек на уличные работы, куда иной раз посылали подростков просто для того, чтобы у них был кусок хлеба и крыша над головой. Это была не тюрьма, это не считалось позором. Но знакомый кухарки думал иначе. Если судья отпустит его сына он уж позаботится, чтоб тот больше не доставлял хлопот. Зная, что у просящего слова не пускаются на ветер, судья охотно отдал ему сына.       На вопрос Мэри, где сейчас эти двое, Джон тихо ответила — «не знаю». После того, как та узнала, что некий Кенни Аккерман ищет себе в дом помощницу на кухне с хорошей оплатой, она позабыла про всё и решила не упускать возможность иметь работу с постоянной зарплатой.       Время почти доходило до десяти вечера, были слышны только ломающиеся ветки в камине и слегка слышное посапывание Джон. Когда-то давно Мэри точно так же сидела в своём доме вместе со своим отцом. Он так же в расслабленной позе сидел на кресле, опустив голову, после тяжёлого дня. Всё же Мэри только повзрослев начала осознавать, почему он приходил поздно домой уставшим с нотками страха в глазах, почему не рассказывал, где был и от куда капли красной краски на рубашке, а особенно, почему в Подземном городе не оказалось её отца.       Вдруг послышался звук открывающейся двери. Комната Леви находилась на первом этаже за лестницей, когда как комната Мэри была на втором этаже. Его комната была похожа на своего хозяина, такая же отстраненная. Шаги парня были тихими, если бы Билибин не научилась хорошо слышать и распознавать каждый звук и шорох вокруг, она бы и не услышала этого. Из-за лестницы появился силуэт, который направлялся в её сторону. Сейчас она могла хорошо разглядеть его: грубо подстриженные короткие чёрные прямые волосы с чёлкой, разделённой прямым пробором; узкие глаза серо-голубого цвета, в которые хочется пробраться и разузнать всё то, что скрывается в них; постоянное нахмурившееся и в то же время спокойное лицо, что не даёт понять, о чем он думает; светло-серая рубашка как обычно хорошо выглажена, наставления Аккермана о чистоте не прошли мимо Леви, как и Мэри собственно. — Прожжёшь во мне дыру, — вдруг пронзил уши Мэри необычно низкий голос и, протянув какую-то ткань перед Джон, Леви заявил: «ты испачкала мне рубашку.» — Ничего, застираешь, — открыла она глаза и недовольно посмотрела, — что за мания к чистоте. — Вроде ты здесь работаешь домохозяйкой, а не я. Исправь это, — всё также настаивал Леви. — Да кто ты такой, чтобы просить такое? — воскликнула Билибин. — Целыми днями торчишь в комнате, тебя можно увидеть один раз в месяц, а бедная Джон должна ещё и еду тебе носить, стирать твои вещи, не слыша элементарного «спасибо» за такую заботу. — Ей платят за это. — Ты… — Билибин уже встала с места, хотела взять того обеими руками за шею и задушить — всё равно никакой пользы, но рука Джон остановила её и все попытки избавиться от ненужного куска мяса в их доме. — Он прав, Мэри, — нежно посмотрела та на девушку и взяла из рук Леви рубашку с одним маленьким пятнышком на рукаве. — Мэри… — будто пробуя на вкус имя, прохрипел последний. — Что? — Мэри, — не отрывая взгляда от вскипающей яростью девушки, — не слышал такого имени, Кенни рассказывал о тебе. — Оно будет приходить в твои кошмары.       Последовала снова знакомая ухмылка, снова не читаемый взгляд. Он уже развернулся и собрался уйти, как — «сколько на этот раз просидишь один в своей комнате?», заставило остановиться. — Тебе есть до этого дело? — Да. ***       Чему-то свойственно меняться: Мэри уже исполнилось пятнадцать, теперь дверь в комнату Леви была часто открытой, а Фарлан так и хотел зайти в неё, чтоб навестить «друга». Да, всё верно, именно «друга». С момента с рубашкой прошло немало времени. Попытки достучаться до вечно хмурого Леви удались, хоть и не сразу. Теперь по вечерам можно было заметить человека сидевшего на стуле поодаль от всех, слушавшего знаменитые истории Агафьи. Днём за продуктами ходили не двое, а трое. В маленьком дворе можно было увидеть играющихся вместе Мэри с Фарланом, а вместе с ними и незаинтересованного ни в чем, но следившего за всем Леви.       Так уже весной было заведено: когда сосед приходил выпившим после работы домой, пить напиток из свежевыжатого яблока. Джон вынесла на крыльцо кувшин и три идеально чистых стакана и пошла заниматься своими делами. Двое из них уже не огорчались виду вечно нахмурившегося Леви, окончательно привыкнув. Выпьет напиток — и на лице у него появится нотка расслабления. — Придумал! — Фарлан проглотил залпом второй стакан, хлопнул себя по животу и объявил, — играем в новую игру, такой ещё не бывало! — Во что? — спросила Билибин. — В Страшилу Аккерман.       Иногда Мэри видела друга насквозь: придумал это, чтоб доказать ей, что он никаких Кенни не боится, он храбрый герой, а она всего лишь трусиха. — В Страшилу Аккерман? — подал голос Леви.       Фарлан сказал: — Маленькая будет Миссис Аккерман… — Это ещё почему? — начала Мэри, — во-первых… — Боишься его? — сказал Леви, что спокойно сидел с закрытыми глазами. — Вот ещё, с чего бы мне быть Аккерман, если я Билибин, это раз. Два, я с ним с малых лет знакома и никогда не боялась его. А три, почему Миссис?       Фарлан зашипел на нас: — Если не хочешь, не надо. Да и откуда ему знать, во что мы играем? И вообще его уже давно не видать. Поди умер сто лет назад, — будто успокаивал он самого себя. — Можем играть вместе, а малявка пускай смотрит, — одарил своим заявлением Леви.       Мэри прекрасно знала, что Кенни Аккерман сидит у себя на поверхности, но доказать не могла, приходилось держать язык за зубами, ведь — «не говори Леви обо мне ничего и если однажды он захочет выбраться наружу, это его дело, но тогда ему придётся рассчитывать только на себя», осталось в памяти. Она могла видеться с ним, не часто, но ей удавалось.       Фарлан распределил роли: Мэри — Миссис Аккерман, её дело выходить и подметать крыльцо. Леви — Мистер Аккерман, он ходит взад-вперёд со своим ножом, а когда Фарлан с ним заговорит, в ответ он только грозит ему перерезать горло. Фарлан стал стариком Аккерманом, который особо не ходил и время от времени кашлял.       Весна продолжалась, а их игра тоже. Они её отделывали и шлифовали, придумывали всё новые диалоги и сюжетные повороты, и, наконец, сочинили настоящую пьесу, которую разыгрывали каждый день на новый лад.       Фарлан получился злодеем из злодеев: он всегда вживался в нужную роль. Он не уступал самым худшим своим героям, а это были отпетые разбойники и варвары. Мэри без особой охоты исполняла все женские роли. На её взгляд, это представление было скучным, и всю весну она терпела подобные взбросы.       Леви родился героем и в решающие моменты, если надо, даже становился выше ростом.       Обрывки сплетен и слухов, издавна повторявшихся в их квартале, они связали в настоящую драму: Миссис Аккерман когда-то была красавицей, но потом вышла замуж за Мистера Аккермана и потеряла все свои деньги. Она также потеряла почти все свои зубы и волосы, а также указательный палец на левой руке (это присочинил Леви: однажды ночью, когда старику не удалось поймать на обед крысу, он откусил ей палец); целыми днями она сидит на кухне и плачет, а старик Аккерман строгает ножом столы и стулья, и когда-нибудь в доме совсем не останется мебели.       Потом они все играли в мальчишек, попавшихся в хулиганстве; Мэри для разнообразия была судьей; Леви уводил Фарлана, заталкивал в уборочную и тыкал в него шваброй. По ходу дела Фарлан появлялся в роли члена Военной полиции.       В такие моменты стоило появиться хоть одному прохожему, они замолкали и не двигались, пока тот не скроется из виду. Однажды они очень увлеклись, разыгрывая главу двадцать четвертую тома второго их романа «Семейка», и не заметили, как вернулась Джон к завтраку — она стояла у входа во дворик. Был уже полдень. — Что это у вас за игра? — спросила она. — Ничего, — сказал Фарлан. По его уклончивому ответу Мэри поняла, что их игра — секрет, и не стала вмешиваться. — А для чего Леви ножницы? И почему изорвана газета? Если это сегодняшняя, оставлю без еды на день. — Ничего, — всё вторил Фарлан, не двигаясь с места. — Что «ничего»? — Ничего. — Отдайте мне ножницы, — сказала Джон, — это не игрушка, что Мэри, что ты, Леви, играетесь с ножом как с собственной куклой. Идиот Аккерман, что воспитал из вас будущих преступников, — выхватила ножницы та и добавила: «отучись направлять оружие на людей»       Джон ушла в дом, сильно захлопнув за собой дверь. — Фарла-ан… — Молчи! Она пошла в гостиную, там всё слышно. — С каких пор эта игра стала запретной? — поинтересовался Леви. — Не знаю, — сказала Мэри, — Джон же не сказала, что нельзя. Фарлан, Джон всё равно всё знает. — Нет, не знает. А ты об этом так и сказала.       Мэри вовсе не была в этом уверена, но Фарлан утверждал, что вся беда в том, что Билибин девчонка, а девочкам не свойственно играть с мальчиками. — Почему мне стало нельзя? С того момента, как мы стали друзьями, ты не упоминал об этом и ещё тогда я также играла с тобой. — Я пойду, — тихо произнёс Леви и прихватил с собой клочки от газеты, чтобы выкинуть.       Ещё долго эти двое выясняли свои отношения, в конечном итоге они оба расстались с невозмутимыми взглядами и недовольными криками. Что ещё заставило Мэри расхотеть играть в этот бред, так это то, что их застала Джон.       

***

             Когда Мэри в четвёртый раз за этот день пришлось миновать комнату Леви, настроение у неё было самое мрачное, под стать этой комнате. Ей было не по себе просто зайти к Леви и попросить об одном одолжении.       В этот день они вместе собирались пойти в центр на представление одного гитариста; они встретили его по дороге с гитарой в руках и заявлением о том, что вечером их ждёт нечто интересное. Однажды Мэри удалось увидеть игру на гитаре — наверное, это было самое завораживающее зрелище в её жизни.       План Мэри уже придумала; она спустилась к комнате Леви, как вдруг остановилась: — Может, спит, — пришло в голову девушке и она начала прислушиваться. Прислонилась к двери, пыталась услышать хоть что-нибудь. Она могла услышать звук ветра, что доносился из окон в комнате, но присутствия Леви она не могла приметить. — Что ты делаешь?       С испуганным взглядом она повернулась и увидела перед собой парня с какой-то тряпкой в руках. Сейчас чёлка полностью закрывала его лоб, что случалось очень редко, а вечно нахмурившееся лицо приобрело некий расслабленный вид. — Решил прибраться? — спросила Мэри. — Это рубашка, — отрезал тот и прошёл в комнату, — нужно погладить. — Ясно.       Миновав такую ситуацию, ей перехотелось уже идти куда-то. Она была готова заявиться к Фарлану, попросить прощения за произошедшую ссору, наплевав на своё упрямство, и потом спокойно пойти вместе с ним в центр. — Что хотела? — на секунду испугалась низкого голоса девушка. Она вспомнила всех богов, которых знала и начала проклинать их за невезение. — Помнишь про представление гитариста? — последовала тишина, значит, помнит, — мы собирались пойти все вместе, но… Фарлан…теперь… — чувство неловкости поглотило всю Мэри, а стоявший впереди парень и не подавал вида, что слушает, — прости, я пойду. — Пойдёшь одна? — Да, — поспешила убежать Билибин и уже направилась к выходу. — Я пойду.                     Они молча шли по дороге и прислушивались к звукам города, к тихим по-вечернему голосам взрослых на улице. Вечер был тихим, как по заказу. В холодном воздухе далеко разносился каждый звук. Они даже услышали, как спорят между собой мужики — уже собрались бить друг друга. — Ты всегда был таким? — вдруг, сама не ожидав от себя, спросила Мэри. — Каким? — Молчаливым, вечно будто недовольным чем-то. — Я не знаю, каким я был и каким являюсь.       Мэри надеялась на подробную речь, но и к такому тоже была готова. «А как ты познакомился с Кенни?», был следующим вопросом не менее неожиданным для неё самой.       Леви подождал в сомнениях минуту — стоит ли рассказывать, но решился. Посчитал, что один человек на этой земле может знать о нём чуточку больше, чем нужно: — Он нашёл меня в доме, где я был с умершей матерью. — Странно, но меня он тоже нашёл после смерти отца, — приметила девушка и покосилась на идущего рядом Леви. — Ты разве здесь не с рождения? — Нет, до шести лет я жила на поверхности, — вспомнив все разговоры с парнем, Билибин поняла, что этот является самым продолжительным. — Почему ты здесь? — В верхушке решили избавиться таким образом от дочери убийцы. — Многих убил? — голос Леви уже не казался таким холодным. — Я не знаю.       Они продолжали идти. Дорога казалась более длинной, чем обычно, но их это устраивало. На удивление, обоим не было противно общество друг друга. У них была некая схожесть, только Леви более сдержан, а Мэри более импульсивна; повидавшая жизнь на поверхности Мэри знала, что есть люди не пропитанные эгоизмом и злостью, а, с рождения испытывающий только боль и разочарование, Леви видел за свою жизнь только один луч света, который излучался от девушки, что шла рядом с ним.       На главной улице было не так много народу, как представляла себе Мэри; пару пожилых людей, дети и прохожие, что были заинтересованы в происходящем. В самом центре стоял тот самый человек с гитарой, его руки легко держали инструмент. Уже послышался первый аккорд.

«День уходит с земли, в час вечерний.»       Голос гитариста звучал хорошо, было видно, что это не первый раз он поёт в живую перед народом. Его руки нежно водили по струнам гитары, как по телу женщины, боясь сделать больно. Спокойная мелодия успокаивала и навевала воспоминания. Уже было поздно возвращаться в прошлое, чтобы всё правильно сделать. Естественно, Мэри хотела вернуться обратно в родной дом, родную комнату, родные объятия отца, что сейчас совершенно невозможно. Но к кому бы она сейчас вернулась?       Всё, что осталось там на поверхности — воспоминания. Сейчас здесь есть те, к кому можно вернуться, с кем можно ещё построить новые воспоминания, как сейчас. Стоя достаточно далеко от гитариста вместе с человеком, с которым прямо сейчас растёт новое воспоминание, пришло понимание, что каждый момент по своему наполнен радостью и счастьем, нужно быть лишь более внимательным.       Мимолетная улыбка появилась на лице Билибин и всё плохое будто улетучилось.

«Этот день, быть может, где-то в дали мы не однажды вспомним.»       Конечно, вспомним. Вспомним всё. Вспомним тюльпаны, что с такой нежностью сажала мать. Вспомним убегающих от солдата Мэри и Фарлана, что украли у него кошелёк. Вспомним Кенни, что так старательно заваривал его любимый зелёный чай. Вспомним кухарку, что заснула только поздней ночью потому, что целый вечер готовила еду к пятнадцатилетию Мэри и Леви. Вспомним яростное лицо Леви, когда Фарлан испачкал его брюки зелёнкой. Вспомним отца, который приходил поздно домой и ругал дочь за то, что она не пошла спать, а ждала папу. Вспомним потом его объятия в знак благодарности.       Одинокая слеза скатилась по щеке Мэри и тихо упала на землю. Не замечая этого, Билибин всё так же стояла на месте и слушала, старалась вникнуть в слова песни.

«Вспомним, как прозрачный месяц плывет над ночной прохладой.»       Взгляд Леви упал на мокрую дорожку на щеке девушки. Он не помнит, когда сам плакал и подавал хоть какие-то искренние эмоции… Скорее всего тогда, когда мать была жива и, возможно, при общении с этой двойкой ненормальных, но уже близких людей.       Столько есть всего, о чем можно подумать. Столько есть вещей, которые можно изменить. — Когда мне плохо — я начинаю молчать, — поддался голос парня. — Разве ты не постоянно молчишь? — В последнее время…нет, — опустил тот голову и скрестил руки, — мне проще запереть боль в себе. Плевать, что она жрет меня изнутри. — Считаешь, это нормальным? — А ты поступаешь не точно также? — вдруг поднял Леви голову и устремил взгляд на лицо Билибин.       Красивые черты лица, голубые глаза, в которых способен утонуть каждый; чёрные волосы, что плавно развивались на ветру; пухлые губы, с которых звучит самая прекрасная мелодия для ушей; впалые щёки от недоедания, что раздражало. Редко он заострял своё внимание на таких мелочах, на глазах, что смотрели в его, будто заглядывали в самые потайные места души и видели человека насквозь. — Сильные люди не любят свидетелей своей слабости, — сказала она наконец.       Последовала лишь знакомая ухмылка. Мэри смущённо замолчала, стоя рядом с ним, и её молчание говорило яснее всяких слов. Леви тоже умолк, запрокинув голову и слушал, как свищет ветер. — Держать всё в себе неправильно и я корю себя за это. Но ещё не появился тот самый человек, с которым я могу дать слабину и побыть настоящей, — призналась Мэри. — Ты дала слабину, расплакавшись пару минут назад. — С чего ты взял, что я плакала? Это была одна крохотная слезинка. — Сама призналась.

«И лишь биться не устаёт сердце с сердцем рядом.»       Песня приближалась к концу. Были слышны последние аккорды и звуки аплодисментов от некоторых человек. — У меня появилось желание увидеть тебя улыбающимся, — слишком тихим голосом заявила девушка, будто сказала мысли в слух, но он всё слышал и готов был слушать вечно. — До чего ты бываешь глупая, Мэри.       Картина улыбающийся девушки всплыла в голове. Моменты, когда Леви мог заставить эту девчонку улыбнуться воистину прекрасны. Когда он испугался внезапно появившегося Фарлана, что позволило Мэри посмеяться над его выражением лица: смесь испуга и раздражения. Когда Леви спалил сковородку, пытаясь пожарить хлеб. Столько мелочей, а таких важных. Не подозревая, она смогла научить его видеть даже в маленьких поступках, действиях нечто прекрасное, нечто великое и очень важное. — Послушай, — она приблизилась к нему и сказала, чтоб он мог услышать, — глупо не обращать внимания на человека, которому ты дорог. И неважно, что случилось. Его в любой момент может не стать. Представляешь? Навсегда. И ничего не вернёшь.       Она лишь слабо улыбнулась ему. Народ прибавился, а гитарист уже собирался сыграть ещё одну песню. Сейчас хотелось, чтобы к ним присоединился их друг, Фарлан, и развеселил их своей очередной глупой шуткой.       И тут Мэри увидела тень. Тень человека в шляпе. Сперва она подумала — не может быть такого, чтоб он появился в городе только через месяц. Улица была залита светом, и тень, четко, будто вырезанная ножницами, направлялась в её сторону. Тень то останавливалась, то продолжала свой путь. Тут же вспомнился наказ Кенни, не говорить Леви ничего и держаться от него подальше. Аккерман не был дураком, чтоб просто так заявиться перед ними двумя. Тень повернулась и скрылась за домом так же неслышно, как появилась. — Стоит пойти домой, холодает.       Леви лишь кивнул в ответ. Не спеша они добрались до дома. Мэри только пожелала спокойной ночи и поспешила к себе в комнату. Не увидев тень, она бы все равно плохо спала в эту ночь после вечера, который долго будет хранить у себя в самых потайных местах души.