Моё сердце занято мной.

Когда я увидел тебя – пропал. А сейчас пропадаю оттого, что не вижу тебя.       Сегодня рано утром он опять ходил туда. Это место не даёт ему покоя. За девять лет оно почти не изменилось. Та же коварная застоялая тишь — предвестник опасности. Когда Кенни проходил мимо, на грязных окнах колыхнулись занавески. Ему кажется, до него доносился чей-то тихий смех. Сумеет ли он выстоять? Или потерпит поражение?       Три недели. Три недели кошмара. Ему следовало бы очиститься от сомнений и слабостей. Но страх и тревожность не покидали его. Минувшей ночью он видел её во сне. Опять. Нет, это был не чувственный сон — он грезил о какой-то непонятной угрозе. Это потому, что она вносит суматоху в мысли. Беспорядок.       Зябко и сыро, но щекочет запах влажной, напитавшейся дождями земли. «Почему я возвращаюсь сюда?» Его с этим домом ничего не должно связывать. С воспоминаниями о его былых хозяевах, с которыми он был знаком. Как же невыносимо осознавать, что дом этот пуст, что внутри него никого нет, и тебя уже не встретят с улыбкой на лице его обладательница; уже никто не будет ухаживать за тюльпанами, что перед домом завяли и от них уже давно ничего не осталось.       Этот дом привлекал атмосферой уюта и доверительности, которую давно растерял. Дети обожают лазать по потайным местам, в особенности заброшенным домам. Взрослых манит царящий там едва уловимый дух греховности, располагающий к нашёптыванию секретов и обсуждению неприятностей, ведь всем было известно, кому принадлежал этот дом. Несчастному убийце, который сам убивал себя ещё жёстче, ещё страшней, упиваясь горем от потери любимой. Кенни видел, как кто-то по окончании дня выносил оттуда украшения покойной или же обычную мебель. Это жестко пресекал и не позволял даже шаг сделать на порог их дома. «Почему я это делаю? Что со мной не так?»       Стоя внутри дома, невольно закрывая глаза, он ощущал её сладкое дыхание. Он наблюдает за ней, раз за разом она повторяла неясные строчки из неизвестной ему песни, поливая цветы и обрезая им обсохшие лепестки. Лира была как обычно при своей девичьей красоте, не было в ней никакой наигранности, пошлости и разврата. Вроде обычная со стороны, но это только казалось таковым.       Он слышит, как она разговаривает с ним, слышит тихие звуки, издаваемые её ресницами, что быстро трепетали, когда он вдруг принёс ей и её семье купленные фрукты на рынке. Негоже это — приходить в гости, как снег на голову, ещё без всякой веской причины и без презентов. Голос у неё напевал самую красивую мелодию, и он чувствует, как во рту от соблазна скапливается слюна. В конце концов он не выдерживает. Беспомощно падает на пропитанный пылью пол, коленями сильно ударившись.       Самые ужасные чувства возвратились к его истинному обладателю — зависть и тоска. Никакого зеленого чая с ее рук он больше не испробует, больше не сможет разговаривать с дураком мужем её, что трепетно любил свою семью и заботился о своей маленькой дочери. Дочери, что сейчас гниет глубоко под землёй. Она и вправду не была глупой, быстро догадалась обо всем произошедшем. Девочка удивляла Кенни всё больше и больше с каждым новым проведённым с нею днём. Было интересно только, в кого она такая? В отца или мать? Явно в обоих.       Потом, вдруг осознав всю нелепость произошедшего, он закатился безудержным смехом. Приступ веселья, обуявший его, был столь же пугающим, сколь и неожиданным. Он был потрясён, обливался потом, живот болезненно скрутило. Внезапно ему пришла в голову мысль, что, пожалуй, только Лира способна в полной мере оценить весь комизм ситуации, что спровоцировало новую вспышку судорожного смеха.       Тем не менее он ощущает вокруг себя атмосферу неопределённости, все как будто чего-то ждут. — Я знаю, ты наблюдаешь за мной, — он тихо говорил себе под нос, спокойно вставая с пола, — знаю, ненавидишь и не понимаешь, что я забыл в вашем доме. Ненавидишь, что оставил твою дочь далеко под землей. Но что мне делать?! — на последних словах его голос стал громче и более грубым. — Эта девочка с чудом выжила после проделок твоего муженька, это его вина, а не моя, ясно?       Черные вьющиеся волосы предстали перед сознанием Кенни. Маленькая девчонка, что постоянно была рядом с ним и радовалась его возвращению. Сердце заныло. Он помнит её всхлипы, что были обращены в его сторону. Это случилось после того, как Мэри узнала, что Кенни больше не сможет приходить так часто навещать их. «А почему я должен?» — было в голове у мужчины, но всё равно продолжал ходить к ним, переступать через порог и трепать девичью макушку, приказным голос говоря, сесть на место. Билибин и вправду была не глупа, не слишком наивна и всё понимала, ему казалось, что она справится с жизнью в подземелье, но чувство обеспокоенности его не покидало, что было в новинку. Он ненавидел себя за эдакую слабость в лице ребенка.       Кенни от подступающей, не ясно откуда появившейся, злости опрокидывает рядом стоящую вазу, в которой стоял только сухой стебель. Осколки разлетелись по полу, пришло странное чувство, что осколки попали в самое сердце. — Ваша семья… — он проскользнул взглядом по комнате и заметил только примечательную свечу, которая когда-то горела. Горела и когда он пришёл за девчонкой. — Демоны. Сначала дарите своё расположение, хоть какую-то надежду и исчезаете?!       Кенни медленно подходит к свече. Её давно не использовали, думается Аккерману, но есть шанс, что она загорится. Он смотрит на эту маленькую вещь, пронзает взглядом и поджигает. Не вышло. Ещё раз пробует и снова промах. Ему кажется, что это карма. А может и Лира вдруг решила появится и поиздеваться. Нет, это был Билибин, что сейчас смеется над ним. Кенни делает последний вздох, спокойный выдох и подносит огонь к фитильку. Появляется свет, пламя вихрится из стороны в сторону, будто танцует. — Хотите, чтобы я спас её? — он прожигает пламя взглядом, словно это пламя ничто по сравнению с его горящими надеждой глазами. — Будет по вашему.       Кенни уселся за табурет и свои ноги устремил на стол. Сейчас ему прилетел бы смачный подзатыльник от хозяйки дома. С самодовольной ухмылкой он закрывает глаза, погружаясь в воспоминания о былых вечерах, проходивших в этом месте, таком уютном, но сыром доме. В его голову подкрадывались мысли похожие на: «а что, если бы…». «А что, если бы я не встретил Билибина? Что, если бы не согласился выпить с ним? Что, если бы не увидел жену его и маленького ребенка, закутанного в теплое одеяло? Что, если бы он не начал сравнивать дочь и ее родителей? Что, если бы не привязался к ним?» Ему не хочется вспоминать это всё. Не хочется обдумывать то, что уже случилось и то, что может случиться.       Он только помнит, как зашел сюда, через тот порог двери. Помнит, как на него был наведен острый предмет в виде ножа. Нож держал с виду мелкий, напуганный и глупый ребенок, но на самом деле в прочной хвате нож был в руках у сильной и храброй девочки с невинными голубыми глазами, в милом платьице, наверное, сшитом вручную. После всего за стенами дома уже стоит Кенни, протягивая руку девочке, прося довериться ему, закрывает за ними дверь и ведет Мэри туда, от куда сбежать будет очень сложно. — Чертовка, — он накрывает глаза шляпой и невольно начинает посапывать.       Он пробыл в этом доме кажется целый день. Незаметно уже подкралась глубокая ночь. После всего Кенни пришёл на встречу с Анетт. Он не церемонясь, переступил порог кабака и поднялся на второй этаж. На первом было пусто, рабочий день подошел к концу, но хозяйка заведения осталась на месте в своей отдаленной комнате. Будто ждала, как доверчивая собачонка, дожидаясь своего хозяева.       Он держится более уверенно и, хотя по-прежнему сильно задумчив и немного озлоблен. Анетт как всегда выглядит замечательно. Чёрную соломенную шляпу она сменила на шарф из мокрого шёлка, щёки розовые, как яблочки, но он подозревает, что нехорошее настроение разрумянило её лицо: румянец такой же ненатуральный, как и её неестественно яркие губы.       Перед самым закрытием, когда Анетт допивала свой шоколад, собираясь уходить, неожиданно появился Кенни. В последнее время он почти не заглядывал в «Хибара». Вид у него помятый, бесцветный, под шляпой прячутся глаза, которые выражают неподдельную озабоченность и, возможно, печаль. Педантичный всегда и во всём, он поприветствовал Анетт с присущей ему сдержанной церемонностью, но она видела, что он чем-то обеспокоен. Плащ на его ссутуленных плечах висит как на вешалке, будто под ним вообще нет плоти. В мелких чертах, застыли недоумение и мука. Анетт с любопытством воззрилась на Кенни. — Я знаю, вы уже закрываетесь, — отрывисто, но ясно произносит он, как храбрящаяся невеста солдата в одном из обожаемых её книгах. — Я надолго не задержу. — Я не спешу, — заверила она его. — И мне некуда спешить, — со свойственной ему прямотой заявил Кенни. — Но, если мешаю, могу уйти.       Анетт покачала головой: — Нет, что ты, — её будто подменили в один момент и девушка перестала язвить ему, шутить про него, она понимала, что это сейчас здесь не требуется.       Она догадывалась о его несчастье, ждала объяснений. Только Кенни никаких объяснений не давал и не собирался. Он немедля подошел к хрупкому телу девушки и руками больно в талию впивается, мнёт грубо, а ей нравится. Они оба два оголенных провода напоминают, горят ярко, так опасно, спалить готовы все в радиусе километра. Она ближе льнет, к губам его прикасается, грубо сжимает в ладошке волосы. Только с ним можно быть такой, лишь в его руках позволено так растворятся, ловит себя на мысли, что никого к себе не подпускала, только его руки могут прикасаться к телу и только он обладает ее недоступным сердцем. Ей сложно перед ним устоять, он словно магнит, который постоянно притягивает и не дает глубоко воздух вздохнуть. Ничего не поменялось, шершавые ладони заставляют прикрывать от удовольствия глаза, стоит им пройтись по пояснице и сжать ягодицы, а язык так умело на шее устроился, что стоны не успевают проситься наружу. Сама же по мужскому телу пальчиками гуляет, царапает и зацепляется за пуговицы такой не нужно рубашки. Ведет по рельефному животу, проходясь по каждому миллиметру тела, ниже спускается, рукой мужское возбуждение накрывает и поглаживает медленно, намереваясь подразнить.       Это и была точка невозврата. Кенни будто с цепей срывается и одним движением освобождает тело Анетт от рубашки, разрывая на куски, а пуговицы с неприятным звуком катятся по полу. Он под ягодицы подхватывает, бросает на рядом стоявшую кровать и сверху становится, демонстрируя свое изящное тело. Он между ее ногами пристраивается, переворачивая Анетт на живот. Долго не ждет, ему это противно. Снимает все с девушки и бросает далеко в угол комнаты.       Анетт не до конца успевает понять действия Аккермана, успевает только всхлипнуть пару раз от сильной боли внизу живота из-за резкого проникновения. Не такую ночь она с ним представляла. Не такие ночи у них были в последние разы, хотя они были давно. Ей плохо, ему — невыносимо хорошо, если не учитывать болезненно ноющий орган внутри Анетт, который тосковал по вниманию девушек.       Она просит невнятно, слезы текут по щекам, а сердце сильно ноет и не дает вздохнуть нормально. Шлепки комнату заполняют, Кенни хрипит довольно, продолжает толкаться все быстрее и напористее, не обращая внимания на боль девушки, на то, что она не получает никакого удовольствия. Она дрожит в его руках, кажется, что тело ее так идеально подходит для него, она готова терпеть, лишь бы тот остался с ней хотя бы на чуточку подольше, чем обычно. Он дышит так, будто пробежал марафон, смотрит на Анетт томным, безразличным взглядом из-под взмокшей челки и не спешит прерываться. Главный здесь он. Она не вправе что-либо говорить. Он покидает ее тело, прежде чем белая горячая жидкость успевает попасть внутрь, кончает на ее зад, сперму размывает и облизывается на этот вид, как на самый вкусный виски.       Он сползает с кровати и одевается наскоро, совсем позабыв про тело на постели. Анетт не переставая пускала слезы в покрывала и вспоминала все слова брани, ругая мужчину, которого по глупости успела полюбить. — Зачем ты пришёл? — девушка не сдерживаясь, поднимается с кровати и смотрит на него снизу вверх, — зачем ты приходишь ко мне, если в мыслях у тебя совсем другие вещи, а может и другая женщина? — возможно, после Анетт пожалеет о сказанных словах, но глупо не замечать стеклянные глаза, направленные в ее сторону. Телом он был с ней, но мыслями он находился совсем в другом месте. От него веяло неясным ароматом тоски, а Анетт либо показалось, но она чуяла запах цветов. Она поняла лишь то, что от него никогда не дождешься взаимных чувств, она не та женщина, которой это подвластно. — С каких пор шлюха спрашивает? — возвращение язвительного Кенни долго ждать не пришлось, — милая Анетт оказывается такая влюбчивая? Стоило только приласкать и кошечка уже принадлежит тебе, не бойся, я заплачу и… — Я сейчас о тебе говорю, а не о себе! Перестань играть этот цирк. Если я тебе так противна, даже если любишь другую, так и развлекайся с ней, дари ей счастье, а не измены со шлюхой! — она покраснела от злости, а мысли о том, что ублажать мужчин — это ее «пожизненный долг», въелся в голову. Ей стало еще хуже. — Проваливай! Лавочка закрыта, — она бросила в него его же пальто и скрылась за дверью, дожидаясь его ухода.       Без сомнений. Он был не с ней. Он был далеко не с ней. Хоть она и видела в отражении его глаз её саму, но явно он думал не о ней. Анетт забежала в соседнюю комнату и дала волю чувствам. Ей плохо, ее трясет от ненависти, а после его слов, она вся на осколки рассыпалась, а собрать по частям некому.       Кенни долго не церемонился. Он быстро надел на себя пальто и застегнул рубашку, аккуратно вышел из заведения и направился в сторону того, где не был давно. Ему было противно от всего случившегося. Было нервозно и не по себе. Он не понял, в какой момент стал думать совершенно о других вещах. Перед собой совсем другое лицо, совсем другие глаза и губы, нос и щеки, волосы и румянец на впалых щеках. Не понимает, как за такой короткий промежуток его жизни, он успел обзавестись людьми, которые способны были заменить ему семью, которой давно нет. Не понимает, в какой момент эта малявка Билибин стала кем-то важным в его жизни, а мысль о её смерти ножом резала сердце на маленькие частички. Он не понимает, почему сейчас так торопится попасть в подземный город, чтобы увидеть эту частичку его давней привязанности, будто наркотика, который так сильно на него влиял.       Дорога казалась слишком долгой. Он будто упускал из-под рук что-то. Будто сейчас уже что-то происходит без его ведома, а он не успевает на это представление. Город встретил его сыростью и мраком, а кучка пьяниц, которая столпилась в углу домов, указывала на того пальцами, броня и посылая обратно на свет.       Пройдя столько улиц и окраин домов, он будто почувствовал неладное, что-то страшное и непредсказуемое для этого холодного города. И он видит. Видит перед собой запуганную девочку, какой её он видел только однажды. Миниатюрный силуэт девочки с чёрными волосами и голубыми глазами, в которых стойко стоят слезы. Она стоит напротив чужого дома и вглядывается в что-то. Он порывается пойти за ней. Не задумываясь, хочет перебросить ту через плечо и унести далеко от этого кошмара, который надолго затянулся и не прекращается. Но передумывает и ждет.       Через мгновение он понимает, на кого же та так откровенно боязливо смотрела. Леви подходит к ней и дергает за волосы, что-то неясное шепча. Сам того не осознавая, Кенни хотел подойти к ним и врезать пареньку со всей силы по самые яйца, только решает не вмешиваться и вытянуть эту девочку подальше отсюда как можно быстрей. Вернуть Мэри туда, где ей и место, было в приоритете. Она больше не останется гнить и вянуть, как цветок без солнца, здесь, в этом сыром и грязном городе под землёй. А Леви, этому парню, он ещё успеет преподать урок. Врежет похлеще, чтобы мозги сами встали на место.