пепел не горит.

Весна в этот год выдалась не сказать, что холодной, но чересчур промозглой и слякотной. Вся зимняя красота в виде пушистого снега вмиг испарилась, оставив после себя грязное серое месиво и лужи на дорогах. Солнце стало редким гостем в столице, отчего картина вокруг стояла хмурая и унылая. В этом-то Сергей и просчитался, когда весь апрель проходил в тонких осенних ботинках. А потом и сам не заметил, как больная голова и удушающий горло кашель загнали его в уютный плен кровати. Болел он, как говорится, — редко, но метко. Порой повышенная температура не отступала неделями, на что Сергей, сидя на работе, только разводил руками — ну ведь не из-за того это, что он и пальцем не пошевелил, чтобы начать хоть как-то лечиться? Конечно нет. Теперь же дела обстояли куда серьёзнее — казалось бы пустяковая простуда набирала обороты. Костенко лечился таблетками и Пашиным ворчанием на тему того, что он совсем себя не бережёт и вообще ведёт себя, как ребёнок. Это забавляло и странным образом придавало сил и бодрости. Пока Вершинин хозяйничал на кухне в поисках полезных для Сергея продуктов, мужчина вслушивался в его копошение и каким-то пустым взглядом пялился в потолок. Эту ненормальную связь с подростком нужно было, нет, требовалось оборвать. Возможно, разбитое сердце — это меньшая цена, которую Паша заплатит за спокойную жизнь. Собственно, было легко прийти к выводу, что хорошего окончания этих отношений можно не ждать. И оба знали это с самого начала. Паше достаточно раз приложить палец к кнопке звонка, чтоб услышать негромкий щелчок замочной скважины. В этот раз его не дожидаются у двери, как обычно, а предоставляют возможность самостоятельно пройти по уже ставшей вторым домом квартире. Этому, хоть и неожиданному, факту Паша не удивился, списав всё на ещё не отступившую слабость после болезни. С тихим шуршанием он снял куртку, ботинки, но перед тем, как пройти в комнату, задержался у зеркала, машинально поправляя и без того идеально лежащие волосы. В гостиной было слишком светло. Воздух, словно туман, виделся плотным из-за мерцающей в полосках света пыли. До сих пор чувствовалась не ушедшая болезнь. С момента последнего Пашиного визита особо ничего не изменилось. Вершинин не был тут чуть больше недели, Костенко не приглашал, а юноша не находил времени из-за большой нагрузки на учёбе, как никак, на носу экзамены. Но почему-то именно в это утро он решил прийти сам, и обстановка вокруг впервые ощущалась для Паши чужой. Ещё не до конца отошедший ото сна, Сергей протёр лицо ладонью и пару раз крепко зажмурился. Это несильно, но всё же помогло взбодриться. Растянувшись в кресле, он соизволил, наконец, посмотреть на Пашу, что уже устроился напротив на диване. — Снова родителям соврал? Голос уставший, и Паша понимает, что это совсем не из-за тяжёлого утра. Его и самого уже давно мучили мысли, что так жить — неправильно. Неправильно лгать в лицо родителям, Лёхе. Это неправильно — выходить из дома Костенко с натянутым по глаза капюшоном, чтобы ненароком не увидели одноклассники. Это, чёрт возьми, неправильно — иметь отношения с человеком намного старше себя, к тому же, ещё и с мужчиной. Хотя, с этим фактом Паша практически смирился. И Сергей поделать ничего не мог, потому что привязался слишком, несмотря на частые отъезды в Харьков, особенно после смерти Конченкова. Месяца полтора успело пройти, как он вернулся обратно. А сам понимал, что если бы не Паша, то так и остался бы там. Приходилось управлять фирмой из московского офиса. Не то чтобы это было неудобно, однако стабильно пять дней в неделю ему приходилось выслушивать измученный голос Васильева, что вещал об обстановке в области на фоне весёлых возгласов Тани. Тому, что Костенко окончательно перебрался в Москву, Владимир едва ли удивился — сразу понял, что, точнее кто послужил причиной. Одобрения Сергей не получил, но и реакции негативной не дождался. Лишь слышал временами неизменное «доиграешься». И не чувствовалось в голосе Володи ни упрёков, ни злости, ни ноток презрения. Только волнение вперемешку с какой-то непонятной усталостью. Сергей, как ни странно, даже не язвил в привычной своей манере. Сам всё знал, вот только толку от этих знаний не особо много было. Паша поджал губы и слабо кивнул. Смысла отпираться он не видел — Сергей, как полиграф, всё равно узнает правду. — Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Молодец, что зашёл. — Хочешь всё прекратить? — обречённость мелькнула в Пашиных глазах, это не могло уйти от внимания Сергея. Тот в непонимании дёрнул головой, нахмурившись, а затем, будто бы через силу, улыбнулся. — Когда ты в последний раз честно говорил матери, где провёл ночь? — тишина, последовавшая за вопросом, сдавливала виски, заставляла ощущать пульсацию вен. Паша честно попытался вспомнить, но затянувшееся молчание сказало всё за него. Сергей кивнул самому себе и поднялся с места. Взглядом, полным непонимания, Вершинин следил за каждым неторопливым шагом мужчины, пока тот не остановился напротив шкафа с книгами. Лёгким движением руки Костенко сдвинул пару книг с тёмно-серыми — почти чёрными — переплётами, и в тени полки Паша смог разглядеть отблеск стекла. Вовремя Костенко вспомнил про спрятанную от самого же себя бутылку. Алкоголь пришёлся как нельзя кстати, несмотря на столь раннее время суток. Горькая светлая жидкость заставила Сергея поморщиться, и непонятно было — действительно ли это из-за горечи градуса, или же он просто не мог больше сдерживать в себе все те эмоции, что затуманили его сознание. Юноша, что всё это время не сводил глаз со спины Серея, вдруг чуть ли не прыжком встал и уверенно подошёл к нему. Уже поднял руку, чтобы коснуться напряжённых плеч ладонью, да так и застыл в нерешительности. Хотелось сказать хоть что-нибудь, но все слова казались ужасно неуместными. Костенко сделал ещё один глоток, не стесняясь пить прямо из горла, с громким стуком вернул бутылку на место и чересчур резко повернулся лицом к Павлу. В глазах его Вершинин впервые увидел безысходность. Уже на автомате Паша наклонился, намереваясь поцеловать, однако был легко, но ощутимо отстранён рукой Сергея. — Не сейчас, — только и услышал он в объяснение. — Значит — всё? Несдерживаемое раздражение, что так близко граничило со злобой, было не в силах прикрыть дрожание голоса. Шаг назад, прожигающий взгляд в сторону Костенко, что говорил намного больше, чем слова. Спокойствие мужчины удивляло и в то же время до невозможного бесило. — Паша. — Да ладно, чё там. Надоел, да? Я не слепой, Серёжа. — Замолкни, — беззлобно перебили в ответ. И Паша затих. Не столько из-за просьбы, сколько от неожиданности услышать настолько холодный тон в свой адрес. — Тебе без пяти минут восемнадцать. Взрослый парень, экзамены на носу, поступление. Я не совсем уверен, что то, что между нами сейчас, продлится долго со всей этой канителью.

***

Насквозь промокшими ботинками Вершинин отпинывал комки снега, что при ударе разлетались в стороны. Свежий воздух, вопреки ожиданиям, опьянял, притупляя ноющую боль в груди. Ведь не выгонял никто — сам ушёл, как ребёнок, хлопнув дверью. А теперь себя же за это корил — не такой реакции Сергей от него ждал. Да и ждал ли вообще, если с такой холодностью говорил о том, что эти отношения нужно поставить на паузу. Паша усмехнулся. Слышать это из уст Костенко было настолько неожиданно и непривычно, что защитная реакция в виде агрессии непроизвольно затмила разум и лишила возможности во всём разобраться. Повёл себя, как маленький, Сергей его ещё и взрослым назвал, а выдержки не хватило хотя бы дослушать. Вот и выходит, что снова самостоятельно всё порушил. Идиот. Под ложечкой тягуче засосало, и Вершинин ускорил шаг, чтобы поскорее добраться до кафе и забросить в себя хоть немного еды. Перед глазами начали мельтешить обрывки воспоминаний. Морозная зимняя ночь, когда Сергей впервые написал ему. Такое банальное «не спишь?» показалось Паше невероятно личным, таким, от которого по всему телу растекалось непонятное тепло. И тогда он чувствовал себя действительно особенным. Раньше и подумать бы не посмел, что докатится до такой жизни. Но жалел ли? Определённо, нет. С появлением Костенко с его бесчисленными тайнами, вечными проблемами в бизнесе и — чёрт побери — обаятельной строгостью, всё изменилось. В попытках вытащить все скелеты из его шкафа, Паша нежданно-негаданно попал в грёбанную Нарнию. По крайней мере, это было хоть каким-то разнообразием в донельзя пропитанной стабильностью жизни. Едва шагнув на ступени лестницы, Паша не успел протянуть руку к двери, как его кто-то окликнул. — Мальчик! — голос незнакомца был груб. По всей видимости, он был нерусским, потому что обладал таким чудовищным акцентом, будто о существовании мягкого знака вообще не слышал. Обернуться Пашу заставил скорее этот самый акцент, чем обращение. Метрах в десяти от Вершинина стоял высокий широкоплечий мужичок и нерешительно махал ему рукой, привлекая к себе внимание. Внешний вид его, как показалось Паше, доверия не внушал. Странная одежда, будто на дворе стояли если не девяностые, то, как минимум, нулевые; объёмная походная сумка с чем-то явно тяжёлым, но это не самое главное, что бросалось в глаза. Мужчина явно имел южные корни — смуглая кожа, обильная растительность на лице, а также узкий разрез глаз. Паша не был силён в географии, а тем более — в этнографии, однако примерно догадывался, что незнакомец прибыл прямиком из Таджикистана. — Вы что-то хотели? — Нет… Да! — будто стесняясь собственных шагов, мужчина приближался. Паша в удивлении поднял брови. — Помочь надо. — Чем? — Андрея вещи надо отдать, очень надо! Не может сам, отдать надо. Андрей и Николай уехать, вещи забыть, нехорошо… — чем больше он говорил, тем меньше Паша понимал суть услышанного. Отношения с русским языком у человека были натянутые. Таджик говорил не быстро, но при том суетливо махал руками, указывая то в одном направлении, то в абсолютно противоположном. Паша остановил поток льющейся на него несуразицы взмахом ладони и параллельно этому пытался понять, чего конкретно от него хотят. Плюнуть и уйти ему почему-то в голову не пришло. Да и навряд ли он вообще мог так поступить — совесть не оставила бы его в покое очень долгое время. — Погоди, не суетись. Как ты здесь оказался? Кто такой Андрей?.. И ты кто?

***

За столом в кафе сидели двое. И если на юношу, пусть он и выглядел уставшим и слегка растерянным, можно было смотреть без задних мыслей, то на человека, сидевшего напротив, как минимум, без удивления и не взглянешь. С диким аппетитом он уплетал какой-то примитивный обед, и в то же время смотрел на Пашу то ли с благодарностью, то ли с восторгом. Мужчина постоянно предлагал ему попробовать еду, от которой тот со всей вежливостью отказывался. Ничего путного, кроме имени, Паша у таджика выведать не смог. Лишь понял, что мужчина второй день ничего не ел, потому как деньги, что ему выдали друзья или коллеги — он так и не смог внятно объяснить, кто такие Николай и Андрей — закончились. Получалось, что Рахим не мог позволить себе даже проезд в автобусе. Кроме того, Вершинин окончательно убедился, что у незнакомца явные проблемы с головой. — Спасибо, — мужчина сидел с улыбкой до ушей и не отрывал заинтересованного взгляда от Паши. Юноша кивнул и придвинулся ближе, сложив руки перед собой в замок. Всё же, он решил предпринять чёрт знает какую попытку выяснить хоть что-нибудь, что могло показаться полезным. — Скажи, Рахим, куда тебе нужно добраться? — Николая сумка нужна… — Это я понял. Где Николай? — Э-э! Это далеко… это Украина, — разочарованно протянул Рахим, и улыбка медленно сползла с его лица. Паша дёрнул головой, затем в немом удивлении выпучил глаза. Каким боком этого чудака вообще в Москву занесло?.. Кулак беззвучно ударился о стол, после чего послышался шумный выдох. — Что ж мне делать-то с тобой? — вопрос, адресованный неизвестно кому, так и повис в воздухе. Рахим с отчаянной надеждой прожигал и без того нервного Вершинина взглядом. В конце концов, юноша нахмурился и поднялся с места. — Так, идём со мной. До ближайшего киоска было, на Пашино счастье, не так уж далеко. А потому, уже через пару минут он с гордостью вручил мужчине новую карту Москвы и области. — Смотри: здесь все маршруты есть, остановки и автобусы тоже подписаны. Сейчас я тебе дам денег, и ты поедешь на вокзал. Купишь себе билет… куда тебе там надо. Мужчина слушал внимательно, по крайней мере, делал вид. До остановки шли молча. На всякий случай, Паша вызвал Рахиму такси, потому как был на девяносто девять процентов уверен, что на автобусе тот либо проедет мимо, либо вообще забудет, где должен выйти. С усталой, но довольной улыбкой на лице он махнул таджику рукой, когда его такси отъезжало от остановки. С мыслями о том, что за помощь постороннему человеку он заслужил награду в виде добротной порции мороженого, Паша направился назад в кафе. Первой реакцией был, как ни странно, глупый смешок. Затем эмоции стали сменяться одна за другой, и, в конце концов, Пашу обволокло такое чувство, которое он, как бы ни старался, — всё равно не смог бы описать. На стуле за тем самым столом, где ещё буквально двадцать минут назад они с Рахимом разговаривали, лежала аккуратно сложенная походная сумка. Та самая, с которой мужчина был с самой их встречи, и обращался столь бережно, будто она была забита ни чем иным, как хрусталём. С чувством вселенского разочарования Вершинин ударил себя кулаком по бедру и обречённо плюхнулся на стул. Догонять машину, в которой ехал Рахим, было бессмысленно — он уже слишком далеко. Парень и номер-то не додумался попросить или хотя бы дать свой. Хотя насчёт наличия у таджика телефона Паша почему-то сомневался. Вот и помог человеку, помощник хренов. Теперь же даже аппетит пропал, хотелось лишь завалиться на любимый диван и досыпать остатки утра. Стоило ли просыпаться ни свет, ни заря, чтобы всё успеть перед тем, как уехать? В этот момент Паша понял, что не стоило. Мало того, что с Сергеем рассорился, так теперь ещё и у человека по его вине могут быть неприятности. Хотел ведь на весь день к Костенко вписаться, а оно вон как вышло. Инициатива наказуема, правда, Паш? Стараясь держать вид такой, будто вовсе не он мгновение назад сидел за столом с забытой горе-таджиком сумкой, Вершинин с напускным спокойствием засеменил к выходу. Однако все старания пошли крахом, как только до ушей донёсся строгий, чуть ли не визжащий женский голос. И обращались ни к кому иному, как к Павлу. Парень ускорил шаг в надежде, что от него отстанут, но не тут то было. — Молодой человек!.. Молодой человек, вы сумку оставили! — остановившись, Паша с досадой зажмурился и повернулся с несвоевременной грациозностью — на пятках ботинок. Грузная женщина, судя по униформе — уборщица, приличного возраста, впрочем, плохо скрываемого за дешёвой тоналкой и яркой помадой, стояла, уперев одну руку в бок, а в другой держала уже знакомую зелёную сумку за лямки. Попытка выдавить из себя хотя бы подобие улыбки не обвенчалась успехом, и Паша лишь устало пробормотал: — Это не моя, извините. Женщина нахмурилась сильнее прежнего и подошла уже вплотную к Вершинину. Видимо, поняла, что теперь-то он никуда не денется, вон, на них уже всё кафе уставилось. — Как это — не ваша? Я её у стола нашла, за которым вы сидели! Забирайте немедленно, иначе полицию вызову! А вдруг у вас там бомба? — Да всё-всё, забираю, — настроения скандалить не было ровно так же, как не было желания что-либо доказывать. Уборщица с напускной брезгливостью всунула в руки Паше несчастную сумку, в последний раз смерила его презрительным взглядом и ушла. В ответ на это Вершинин лишь покачал головой и пробормотал: — Истеричка. Что делать с ненужным и, кстати говоря, весьма тяжёлым грузом Паша понятия не имел. Подарить сумке дом в виде мусорного бака у него не хватило смелости и безответственности. Поэтому пришлось тащить её к себе, благо, родители должны прийти только вечером, и вопросов удастся избежать.

***

Позвонить Лёхе оказалось весьма неплохой идеей. Во-первых, настроения у Паши после утреннего разговора с Костенко не прибавилось, и Лёша с его приколами, пусть иногда не совсем здоровыми, был как никогда кстати. Во-вторых, он бы точно придумал, что делать с вещами Рахима, потому что всё, что плохо лежало, в его руках всегда находило достойное или не очень, но применение. Во всяком случае, добру Горелов сто процентов пропасть не даст. В квартиру Вершининых Лёша завалился как к себе домой, разве что пафосно ключи на тумбочку не бросил. — Паша на это только глаза закатил. На кухне, где они расположились, царил уют и такой свойственный донельзя хозяйственной Наталье порядок. Когда Паша закончил рассказ, Лёха в пару глотков осушил кружку с чаем и расслабленно откинулся на спинку стула. — Лёх, ты ж в железках всяких шаришь? Посмотришь, что там за хрень в сумке? — Тащи. Горелов, как ни странно, содержимое сумки рассматривал внимательно и аккуратностью не брезговал. Сначала бегло обвёл глазами непонятную конструкцию, а после осторожно извлёк её наружу. — Шляпа какая-то, — спустя пару минут констатировал Лёша, уже собираясь отложить бесполезную штуку на стол. — Фигня, значит, железка эта? — протянул Вершинин с толикой разочарования. Всё же надежда на то, что эта штука представляла из себя хоть что-то интересное, не покидала его до последнего. Вместо Лёшиного ответа он, да и, впрочем, сам Лёха услышали треск. Звук исходил от этой самой железки и совершенно точно показался Паше знакомым. — Это ж этот… как его? Счётчик геймера, — первым оживился Горелов. — Гейгера. — Ну, Гейгера, одна херня. Треск прекратился так же внезапно, как и начался. Загорелась и потухла лампа на рукоятке. А потом засветился экран — небольшой, будто бы снятый с планшета, — и ребята увидели изображение батареи. Подпись под ней гласила, что перемещение невозможно.