пепел не горит.

Мимолётное касание пальцев о распалённую кожу груди, вызвавшее судорожный вздох, оказалось той частью пазла, что недоставало для полного возбуждения. Ресницы на прикрытых веках подрагивали, и Паша не хотел открывать глаза, чтобы не спугнуть картинки лучших воспоминаний. Вот его практически бросают на кровать вниз лицом. Тёплые, искусанные — Пашей же — губы целуют влажную от пота кожу шеи от линии челюсти до затылка. Хриплый голос сбивчивым от одышки шёпотом рассказывает Пашке о том, насколько жёстко, и в каких конкретно позах его сегодня будут брать. У парня уши краснеют, как в первый раз, и член в одеяло упирается так, что больно становится. Давно пора что-то с этим делать, но Паша молчит. Ведь он знает, что нужно Сергею — покорность, время насладиться видом готового на всё юноши. Молчит Паша ещё и потому что попросту не может вымолвить ни слова, пока его тело изучают крепкие и горячие руки, а дыхание обжигает спину. Его властно хватают под локти и чуть ли не рывком ставят на колени. Сзади прижимается что-то твёрдое, и Паша получает одобрение в виде шумного выдоха, когда медленно трётся о стояк бедром. Почувствовав слабый укус за загривок, юноша прогибается под ладонью, что с нажимом следует вдоль позвоночника, заставляя опереться на руки. Он хорошо помнит вмиг ставший тёплым и заботливым голос Костенко, что отвлекал его от всё ещё присутствующей боли тихой похвалой, сопровождая это коротким излюбленным «Паш». И то ли мягкий шёпот так действует на Пашу, то ли тот бред, что он несёт, но юноше становится и вправду лучше. Не настолько, конечно, чтобы упустить момент, когда два скользких от смазки пальца сменяются членом. Тут он не сдерживается — шипит, выпуская весь воздух из лёгких сквозь стиснутые зубы. За спиной тут же слышится успокаивающее «тш-ш» и бессвязные обещания о том, что скоро будет легче. Легче не становится, но боль довольно быстро заглушается под приятной истомой, что приходит, как только Костенко начинает набирать темп. С раскрытых губ невольно слетает мат, и Сергей абсолютно точно определяет степень получаемого Пашей удовольствия, однако удваивать его не спешит — в их распоряжении вся ночь. Пальцами Сергей сжимает торс парня до невозможного сильно, отчего тот болезненно жмурится. Про себя Паша удивляется своей способности чувствовать любое, даже самое слабое касание во время секса. Может, там какие-то нервы активируются, чёрт их знает — думать об этом, когда в тебя вбивается до охуения горячий мужик, совсем не хочется. Хочется только сдавленно мычать в такт толчкам и закатывать глаза. Паша зажмурился, да так, что глаза болезненно застелило пеленой из разноцветных фигур. Последний раз толкнулся в кулак и опустил руку, после чего и сам медленно сполз на уже успевший остыть кафель. Контраст разгорячённой кожи и прохладной воды на полу стремительно возвращали трезвость рассудка, заставляя ёжиться. Паша упёрся локтями в колени и откинул голову назад, тут же поморщившись от глухой боли в затылке. Воспоминания о самом лучшем вечере в жизни Паши всегда вызывали у него, во-первых, крепкий стояк, во-вторых — нереально приятный оргазм после дрочки. Это был далеко не первый раз. В первый всё вышло как раз-таки до невозможного нежно и чувственно. Паша себе это по-другому представлял, хоть и удовлетворён был — это мягко сказано. Да и пришли-то они к этому несколько спонтанно, попросту говоря, — у Вершинина вконец крышу сорвало. Кто бы знал, что честно прождав полтора месяца, парень был готов чуть ли не молить об этом. Однако, у Сергея оказался невиданный (неисчерпаемый) запас терпения и выдержки, что Паше уже чуть ли не обидно стало. — Ну, не хочешь меня — так и скажи, чё кота за хвост тянуть?! — Хочу. Но ты не готов. И на том разговор окончен. По итогу всё дальше совместной дрочки не заходило, как бы Паша задом не вилял и сколько бы намёков не кидал. Перед тем долго думал — умеет ли вообще? Запугивал себя мыслями о том, что, вероятно, Сергея это попросту не заводит. Но, как потом оказалось, умеет, причём получалось довольно неплохо. Не знал просто, что у Сергея в голове в те моменты творилось. Считал ли мужчина Пашу действительно не готовым? Определённо нет. Хотел ли он засадить пацану во всех мыслимых и немыслимых позах? Определённо да. Лежал Паша перед ним такой горячий, податливый, полный желания. И в глазах читалось прямым текстом «хочу!». Сергей читал, но брать его не спешил, хоть и хотелось буквально до боли в паху. Потому как когда покатится всё по наклонной (именно «когда», а не «если»), то виноват во всём будет только Костенко. И никакая Таня с её вышкой по психологии уже не поможет. Но если мужчина славился стальными нервами и вселенским терпением, то Вершинин отличался своей, местами ужасно бесячей, упёртостью. А потому, как только получилось настроиться и взять-таки волю в кулак, он поехал в аптеку. Как и задумывал, искал ту, что дальше всех располагалась не столько от дома, сколько от района в принципе. Молоденькая девушка с короткими, но стильно стриженными волосами, вопреки ожиданиям совсем не косилась на Пашку как на убогого. Разбавляла вопросы про — Паша аж выпал — цвет и запах милой улыбкой, что Вершинина почему-то только сильнее вгоняло в краску. Покрасневшие уши и щёки до самого вечера не хотели принимать свой естественный цвет. Даже Сергей его потом клятвенно заверил, что впредь о таких вещах будет заботиться сам. Хотя, Вершинину уже было откровенно плевать. Он бы ещё раз сходил, потому что никакой стыд перед фармацевтами не сто́ит закатанных от удовольствия глаз, когда Сергей нежно, но жадно впечатывает его в кровать. Просто не сто́ит.

***

Обычно, прослушка в вечернее время не приносила особых результатов, но почему-то именно сейчас Сергей решил поинтересоваться обстановкой в семье Вершининых. Как оказалось — не прогадал. Судьба в очередной раз показала ему свою способность удивлять неожиданными поворотами. В том, что в руках Горелова был тот самый прибор, Сергей не сомневался — Алексей и в этот раз не смог нормально выговорить название счётчика Гейгера. До чего забавно. После некоторого копошения из динамиков вновь раздался голос: — Паш, чё за хрень? — Думаешь, я знаю? Вот что, — спустя пару минут молчаливой возни начал Паша, — не нравится мне это. И трогать мы эту штуку пока не будем. У отца друг есть — механик, позвоню ему завтра и дам посмотреть. Потом и решим всё… Далее Костенко не слушал, лишь покачал головой, устало выдохнув. Паша, как обычно, собран и решителен. Завтра. Придётся с самого утра караулить парня у подъезда, чтобы перехватить прибор. План, в любом случае, следовало составлять новый, причём чем быстрее, тем лучше. Убедить Пашу в том, что путешествия во времени возможны, Сергею не казалось сложным — Вершинин поверит ему, в этом не было сомнений. А вот как объяснить пацану молодого себя в лице советского офицера КГБ — та ещё загадка. Был и второй вариант — попросту не впутывать Пашку. Позволить Вершинину отнести прибор тому самому другу, а уже потом выкупить его, не забыв накинуть за молчание. В таком случае даже план действий можно было не менять и действовать по продуманной до мелочей схеме. Несмотря на всю заманчивость этой идеи, по отношению к Паше она казалась несправедливой. В конце концов, он имел право знать всю правду, так успешно скрываемую Сергеем всё это долгое время. Пусть лучше всё узнает сейчас, ведь никто не в курсе, чем обернётся предотвращение аварии и встретятся ли они снова. Может, Паша вообще пошлёт его на все четыре, и катись ты, Серёжа, обратно в свой Харьков. А катиться Серёже не хотелось. О своих желаниях он, правда, теперь и сам не знал. Слишком расслабился. Такой вердикт вынес себе Костенко, когда разреза́л вечернюю тишину дома нервным постукиванием пальцев о стол. Неосознанно дал волю инстинктам, впервые поставив разум на второй план. А теперь приходилось расплачиваться за свои ошибки. Только вот цену их Сергей определить не мог. Невольно вспоминались уроки экономики в школе, класс десятый, может, девятый, точно он не помнил. Высокая худая учительница в своей обычной манере заикаться объясняла будущим выпускникам алгоритм выбора профессии. Три слова: «хочу», «могу» и «надо». — И лишь вз-взвесив все свои доводы по каждому из т-трёх пунктов, вы сможете понять себя и сделать достойный вас выб-бор… Также и сейчас. Взвесить все «за» и «против», проанализировать последствия, сделать вывод. Хочу. Могу. Надо. Хотелось быть рядом. Всё же привычка держать под контролем жизнь не только свою, но и (уже не) чужую, не покинет его теперь до конца. И если раньше это было нужно, то после всего, что случилось, необходимости в этом не наблюдалось. Лишь затерянное где-то в глубине души чувство беспокойства, заботы о дорогом и — чёрт возьми — желанном человеке, подавало признаки жизни. Костенко и сам знал — не совсем ещё очерствел, когда нёс в квартиру продрогшего Верша. Когда, будучи пьяным, дал Паше обещание каждый раз привозить тому из Харькова что-то прикольное — как назвал это сам Паша. Что парень имел ввиду, Сергей не знал, однако раз за разом угадывал, небрежно бросая в руки парню свёртки то с книгами, то с капитошками, набивку которых уже через час Паша с ворчанием выметал с дивана или ковра. Ребёнок. Что насчёт «могу», то тут даже думать не было необходимости. Костенко был способен на всё. И знали об этом все, кто хоть раз имел с ним дело. Деньги, власть — обесцененные в его глазах, причём уже давно, вещи, но никак не в глазах других. И в этом было его преимущество. Однако ни первое, ни второе не могут повлиять на мнение Паши о Сергее, а тем более — на его решения. Мог ли сам Сергей на это повлиять? Возможно. Хотел? Ещё бы. А надо ли? Над этим думать требовалось ещё усерднее. Сергею-то оно, может, и надо. А что Паша? Подросток, мальчишка с не сформировавшимися желаниями и прихотями. Сегодня он может хотеть быть рядом, а завтра послать без объяснения причин — просто потому что ему так захотелось. Всё же, с юношеским максимализмом следует быть аккуратнее. Хоть Костенко и старался в Паше не сомневаться, но такова человеческая природа. Здесь он был бессилен. В конце концов, следовало действовать исходя от решений Вершинина. Сергей откинулся на спинку стула, до боли растирая лицо сухими ладонями. Слишком много мыслей. Хотелось пить, но обстоятельства вынуждали оставить початую ещё при последнем Пашином визите бутылку «Реми» до лучших времён. Светящий в темноте циферблат электронных часов, что собирали пыль на верхней полке шкафа, показывал половину девятого. Цифры горели уже не так ярко — видимо, пришла пора поменять батарейки. Этой мыслью Костенко обзавёлся ещё неделю назад, но постоянно забывал заскочить в отдел бытовых. Возможно, через пару десятков лет он станет забывать более важные вещи — адрес свой, например. От картины как его, замёрзшего и сморщенного старика, неравнодушные люди ведут в отделение полиции до выяснения обстоятельств, Костенко передёрнуло. Он даже надеялся, что вся эта бандитская жизнь, подвергающая его опасности чуть ли не каждый день, не даст ему дожить до преклонных лет. Уж что-что, а старость он и не думал планировать. Около десяти часов утра Костенко, заняв привычное крайнее парковочное место слева от подъезда, ожидал появления парня. В ушах были наушники с прослушкой, в руках — стаканчик крепкого кофе из дешёвой забегаловки, что попалась на пути к дому Вершинина. Почему-то каждый раз, сидя вот так — с направленным лишь на чёрную подъездную дверь взглядом, Сергей ощущал себя до невозможного глупо и смешно. В конце концов, что он делает? Следит за парнем, что ещё вчера ребёнком бегал с водяным пистолетом по двору, чтобы что? Наладить свою жизнь, сломанную этим же пацаном двадцать семь лет назад. По возможности — предотвратить аварию, хотя, спустя пару лет, Сергей пришёл к выводу, что одно без другого невозможно. Единственный шанс не вылететь из органов и остаться на свободе был только в том случае, если он сможет остановить диверсию, которая диверсией то и не была вовсе. В голове до сих пор звучал голос начальника: — Преступников поймал, станцию сохранишь, и всё за один день! Молодец, Серёжа, как всегда — оперативно!.. — Служу Советскому союзу, — отвечал Серёжа и всеми силами старался не заулыбаться во весь рот. А потом прибежали офицеры с донесением и улыбнуться так и не получилось. Поток неприятных воспоминаний был прерван знакомым писком домофона. Костенко поднял глаза и увидел Пашу. Тот не спеша направлялся в противоположную от Сергея сторону. Мужчина снял наушники, отбросив их на пассажирское сиденье, достал ключи из замка зажигания и уже собирался выйти, но замедлил, чертыхаясь, — чёртов стаканчик свалился под ноги. Хорошо ещё, что кофе успел выпить. Костенко нагнулся — всего на секунду — поднял стакан, небрежно закинул его в бардачок. Бросил ещё один взгляд в сторону, куда направился Паша, только вот самого парня на улице как не бывало. Нахмурившись, он хлопнул дверцей сильнее, чем надо и чуть ли не бегом двинулся следом, стремясь нагнать Пашу, что так быстро скрылся за поворотом. Однако застать ему удалось лишь визг шин и стремительно быстро удаляющийся чёрный автомобиль.