Как путешествовать с Довакином и не умереть

В таверне постоянно пахло дымом, луком и благовониями культистов, приехавших на какой-то ежегодный праздник. Поклонялись то ли Ситису, то ли нет, всем было плевать, пока платили — ходили они в чёрных застиранных робах и очень любили сперва извозить ладонь в саже, а потом друг с другом здороваться, хлопая по спине или груди. Но все эти запахи, на взгляд Телдрина, были лучше, чем вонь кошачьих меток. Особенно запах духов. Как-то утром он спустился из комнаты вниз, пропустить стаканчик бодрящей жучиной настойки — благодаря Айрилет ее тут продавали из-под полы, уж кто её делал, лучше не знать — и с изумлением пронаблюдал, как к нему подсело обворожительное создание. То есть, создание себя наверняка таковым считало, а на взгляд Телдрина худенькая имперка с надменным взглядом, укутанная в какие-то кисейные занавески с псевдо-кимерскими узорчиками, была разве что чекалдыкнутой на всю голову. Но Серо всё-таки вежливо поздоровался — во-первых, дама, а во-вторых, за плечами у неё терлись два нордских дуболома в каких-то неприятных масках. Дама после приветствий не отстала, а, наоборот, приосанилась. — Вы же данмер? Настоящий данмер? — Нуээээ, — Телдрин на всякий пожарный случай посмотрел на своё отражение в кружке. Кожа серая, уши острые, глаза как у гуара с бодуна. — Вроде, с утра был данмером, да. Создание жеманно захихикало, прикрывая ладошкой вульгарно накрашенный рот. — Мутсэра, вы такой остроумный! Моя утончённость обычно не позволяет мне наслаждаться комическим — и прочими низменными предметами, недостойными услаждать слух благородной дамы, однако данмерский юмор — явление особого рода. — Рад, мммэээ, вам предоставить образчик, сэра, — Телдрин снова уставился в свою кружку. Хотелось вовсе не жучиной настойки, а алкоголя, да позлее. “Утонченное создание” же ёрзало рядом и горело жаждой общаться. — Это жучиная настойка? Позвольте, разве её не запретили? — Я с собой принёс. Телдрин уже начал отклеивать задницу от стула, как дама всполошилась — может, просекла, что рыбка срывается с крючка. — Полно же, полно же, где же мои манеры? Симона Рука Дождя! Могу быть известна как Симонве Раниэль, но предпочитаю сейчас пользоваться настоящим именем… так рада встрече с вами, мутсера! — Оч-чень приятно... Атака была стремительна, и Телдрин, слишком ошеломлённый, чтобы противиться, добросовестно облобызал протянутую ему руку — тощенькую, зато с двумя перстнями “под кимерскую старину” — ужасные поделия последнее время заполонили рынок, хотя о настоящем велотийском стиле теперь имели понятие два с половиной эксперта, большую часть времени валявшиеся пьяными по причине острого экзистенциального кризиса. — Позвольте вас познакомить и с моими спутниками. Мой друг Витторио, большой знаток изящных искусств и тонкий ценитель нордской ритуалистики! Витторио приподнял маску, сделанную, кажется, из доски с выжженными на ней нордскими рунами — Телдрину показалось, что он даже пил однажды с тем аргонианином, Руки-из-под-Хвоста, который изготавливал эти “древние маски”. Бледное и настороженное лицо норда, наверное, должно было выражать эстетическую задумчивость, но, на взгляд Телдрина, свидетельствовало о расстройстве пищеварения. — И мой друг Марк. Видимо, кроме имени, сказать о Марке было решительно нечего — тот улыбался заискивающе и в целом даже казался хорошим парнем, из тех, которые первыми умирают в любой потасовке. — И что столь примечательная компания забыла в Вайтранской глуши? — с любителями “ритуалистики” Телдрин на всякий случай ручкаться не стал, просто посмотрел хмуро. — Ищем редкости. Знаете, мои товарищи желают посещать курганы, и я, как специалист в магии, помогаю им с историческими исследованиями. Взамен они сопровождают меня в опасные места… За что я ценю компанию Витторио и Марка, так это за то, что эти два благородных мужа свободны от предрассудков и не зашорены — в том, что касается взаимопознания велотийской культуры! — Взаимопознания? Это как? Простите, я не очень умный в том, что касается слов. Симона тут вдруг воздела бровки домиком и снова всплеснула руками. — Вы же Телдрин Серо, лучший мечник Морровинда! Не понимаю, как я могла вас не узнать. Зачем же вы так прибедняетесь! — А разве я так патологически известен? — Разумеется! Ваше имя прекрасно знакомо всем, кто увлекается данмерами! Признаться вам, я обожаю данмерскую — и кимерскую — культуру и отношусь к ней так трепетно и страстно, что, позвольте быть с вами откровенной, Телдрин, с трудом нахожу себе собеседников. Чужие заблуждения… — А почему имперку так интересуют данмеры? — Но разве данмеры могут не интересовать?! Такие утончённые, такие притягательные, такие… вот позвольте, святой Неревар… Последующие пятнадцать минут Телдрин выслушивал какой-то дичайший бред на тему жизни и подвигов Хортатора, воплощавшего все главные добродетели Восьмибожия. Особенно милосердие и всепрощение. Видимо, целовал недов в щёчки и уговаривал поворачивать к себе обратно на затонувшую Атмору, а заодно хорошо кушать и не огорчать маму. Хортатор… Вспомнить хотя бы запрещенный к изданию текст Аландро Сула “Пламя Алой Жатвы”, или пьесу-не-шутку Вивека “По ком ревёт мёртвый кагути”... но видимо, имперская въедливость слишком далека от того, чтобы принимать во внимание первоисточники, апокрифы от очевидцев, а заодно и здравый смысл. Дождавшись конца очередной тирады, Телдрин извинился за некуртуазность и сообщил, что ему вусмерть нужно сходить до ветру — Святой Неревар, конечно, терпел и нам велел, но не до такой же степени. Симона была бы рада продолжить общение, но вернувшийся нарочно не шибко быстро Серо рассыпался в извинениях, сослался на необходимость ежедневных тренировок, выполнения задания от нанимателя, забытый у оружейника меч, праздник воссоединения с Хистом своего кузена-аргонианина и прочие дико неотложные дела. Напасть, впрочем, не сгинула. Симона и её норды поселились в соседних комнатах, и Телдрин натыкался на них постоянно, куда бы ни шёл, потому выходить наружу уже попросту не хотелось. Рука Дождя носилась туда-сюда, стреляла глазами, намекала, что им с мутсерой Серо бы неплохо прогуляться под луной, и норовила снова закатить потрясающей безграмотности исторически-философскую лекцию с отсылками к самой популярной детской альтмерской энциклопедии и Имперскому Путеводителю. Марк уныло шлялся вокруг таверны, совал всюду нос, хвалил странные вещи невпопад и много пил; пару раз попытался потренироваться с Телдрином, но оба раза оказался слаб и довольно быстро угас ко всему, кроме томных взглядов на Витторио, который иногда весьма пылко отвечал ему взаимностью, а именно взял привычку прилюдно лобызать любовника то в коридоре, то в сарае, то и вовсе в хорошо освещённом углу. Телдрин предпочитал не думать, какие отношения связывают всех троих и насколько часто… вопреки досужим мнениям, истинные велоти, конечно, не ханжи, но чужая — особенно н’вашья — постель их интересует мало. И чаще всего тогда, когда в неё уместно подложить ядовитого шалка. Вдобавок к общей назойливости, Витторио любил спускаться в общий зал, чтобы громко и довольно едко критиковать любого выступающего там барда. Когда же Хульда уговорила его самого взять в руки лютню, Телдрин был совершенно не впечатлён: обычные заунывные нордские песни, местами по-своему приятные (под эль и солёные огурцы — вполне ничего так), а местами так под завязку набитые пафосом и красивостями, что слушать их было решительно невозможно. Одна так и вовсе вызвала у него головную боль — инверсированные фразы заставили вспомнить тот случай, когда в альтмерского магистра ударил молнией грозовой атронах, и приобретший нежно-салатовый оттенок кожи бедняга неделю общался, начиная все свои высказывания с конца. Хродольфу на “исследователей” было как-то плевать, потому Телдрин мучался в одиночестве, прячась от Симоны по углам и настойчиво игнорируя призывы сходить “в кусты” — предлагалось там драться, охотиться на даэдротов или горячо любиться “по-древневелотийски”, он предпочитал не уточнять, чтобы не провоцировать. Мало ли, как это. Может, такое самому Боэте не снилось в страшных кошмарах да с сангвинического перепоя... Ремонт тем временем затягивался: бригада каджитов-рабочих, которых Хродольф нанял, решив немного сэкономить, быстро смекнула, что раз оплата не сдельная, а почасовая, то и спешить с работой не стоит. Будь их воля, блохастые лоботрясы кормились бы с этой стройки несколько поколений, но Айрилет, смекнув, в чем дело, достала для Хродольфа хорошего законника, который помог ему перезаключить на новых условиях контракт и призвать каджитов к порядку. Следить за ходом работ приставили альфика-шпиона — он снова проигрался в покер, а лишнего финансирования из Эленвен было не выбить. Нордско-имперское иго стало невыносимым, когда на выходных Айрилет, получив немного свободного времени, пришла к Телдрину пить. Симона, увидев их в общем зале, скривилась так, будто узрела по меньшей мере процессию почитателей Периайта в особо обострённой фазе любви к патрону, а стоило Айрилет уйти, тут же подсела к Телдрину и неожиданно начала изливать восторги по поводу того, с каким замечательным мером свела её судьба. Телдрин продолжал пить и бледнеть, меланхолично вспоминая, где же всё-таки так серьёзно нагрешил, но имперка отличалась настойчивостью и любовью к закрытию гештальтов. — ...воистину славным, правда, кое о чем людская молва все же умалчивает. Я много слышала о вас прежде, мутсэра Серо, но если бы знала, с какими сомнительными личностями вы водите знакомство, я бы, признаться, поостереглась тогда с вами заговорить. — Почему же? — Видите ли, вы, безусловно, талантливы, но кажется, эта компания вас… расхолаживает. Делает высокомерным. Думаете, я не замечаю, что вы меня избегаете! И словно насмехаетсь над моим, между прочим, весьма искренним интересом! — Вас чем-то расстроила Айрилет? Позвольте же… — Не хочу при вас оскорблять даму, с которой вы, может быть, состоите в некоторых… отношениях… но в ней нет ничего данмерского! Она ужасающе вульгарно воспринимает любые нюансы культуры собственной расы, а что касается её понимания роли и смысла Прядильщицы в ранних ритуалах… — Её что?.. — переспросил Телдрин. Симона повторила. — Позвольте, а это не вы, случайно, автор комментария к “Культам Тамриэля”, который вынудил Дивайта Фира написать “Неизъяснимого покровителя”?.. Молчание было ему ответом. Телдрин же хорошо помнил, что ужасонаводящий по глупости кошмар, опубликованный в “Вестнике даэдрологии”, был подписан некой Симовен Раниэль. — Ну, я. Нельзя же так долго судить меров за ошибки молодости. Все меняются. — Главное, чтобы не от корпруса… — пробурчал под нос Телдрин бабкину присказку. А через несколько дней Симона и её норды неожиданно для всех решили съехать. — Боюсь, мы больше не можем находиться под сводами этого заведения, — заявила их предводительница, избегая встречаться с Телдрином взглядом. — Судьба призывает нас двигаться дальше. Об истинных причинах своего выселения бывшие постояльцы хранили загадочное молчание, и даже всем радушная Изольда разводила руками — дескать, даэрот их знает, этих имперцев, какая им моча в голову ударяет, одной Азуре сие известно, даром что управляет приливами и отливами. Телдрин имел основания считать, что в нежные ушки Симоны просочились слухи, которые о Хродольфе начали распускать загаженные вырвавшимися на свободу кошками аферисты — дескать, и наркоман он, и вор, и забулдыга, и ничего у него нет святого, одна котомка с грехами, и та дырявая, а ещё никакой он не Довакин, так, одно название, зато пьяный дядя свёкра кумы племянника третьего соседа чьего-то шурина видел, как тот ночью у пожилой орчанки порося спёр и там же и сожрал, хрустя костями и подвывая. Конечно, оставаться в одной таверне с таким зазорным элементом общества было совершенно недопустимо! А что Довакин небо от драконов очистил, или разбойников рассадил по местам не столь отдалённым... И данмеры что-то тоже расстроили — совсем не данмерские. Как бы то ни было, большой недийский исход был решительным и внезапным, и Телдрин уж было надеялся, что ни Симону, ни её прихлебателей больше здесь не увидит. Но хоть они и съехали из "Гарцующей кобылы", а всё равно появлялись там каждый день как по часам, чтобы с высокомерным видом цедить местный эль и неодобрительно высказываться обо всей собравшейся публике и портить всем настроение кислыми лицами. Так продолжалось где-то с неделю, пока один из завсегдатаев, дюжий светловолосый норд с суровым, немного деревянным лицом, услышав очередную нудную тираду Витторио о том, как местная дикость оскорбляет его тонкую душевную организацию, запустил в того кружкой — правда, попал в бедолагу Марка. Завязавшаяся трактирная драка была неистова и беспощадна. Вторженцы, оказавшись в меньшинстве, отхватили по полной, и даже Айрилет не осталась в стороне — пользуясь царящей в общем зале неразберихой, схватила подвернувшуюся под руку метлу: руки уже давно чесались потыкать чем-нибудь в этих ребят, но честь ярлова хускарла требовала хранить нейтралитет. Метла в руках Айрилет — как и любое древковое оружие — представляла собой предмет, наделённый священной и непреодолимой силой. Вдобавок Телдрин применил метательные несвежие овощи и куриные кости, а Хродольф - пьяный игнор в сочетании с могучим, сдувающим с места довакинским храпом и запахом псины, что полностью довершило картину. Изгнание нечистого трио прошло успешно, и это событие требовалось обмыть, потому Серо и Айрилет подсели с дрыхнувшему Хродольфу за стол и получили от Изольды по кружке эля за счет заведения. — Я одного понять не могу, — Айрилет слукавила: непонятностей в этой истории было с избытком, но разобраться со всеми разом казалось задачей совершенно невыполнимой, — чего она вообще от тебя хотела? — Сам в недоразумении. Может, ей хотелось, чтобы настоящий данмер одобрил ее теории? Только, это… видимо, я для неё недостаточно настоящий. Выражаю, понимаешь ли, упадок велотийской культуры. Ты, кстати, тоже. — Совсем мы выродились, — согласно вздохнула Айрилет — и осушила кружку отличного местного эля во славу меретической деградации. Симона и её подручные в таверне больше не появлялась, но Телдрин недолго наслаждался покоем. Хродольф наконец вселился в свои хоромы, вынужденный разгребать за каджитами лютейший строительный бардак — и, конечно, не мог не припрячь к работе товарища. Репарации за рабовладельческое прошлое предков и не думали заканчиваться. История Хродольфа пополнилась новыми славными страницами, а обитатели и гости Вайтрана отныне могли наслаждаться тематической сувенирной продукцией. Огромным успехом пользовался новый рисунок сувенирных тарелочек: хваткий гончар, увидев однажды, как Хродольф пытается вытрясти из альфика-шпиона очередной карточный долг, очень вдохновился, подключил фантазию и выдал нагора умильного довакина в обнимку с котиком. Прогулявшийся на рынок Хродольф, узрев таковое безобразие, постановил гончару отчислять себе 5% выручки под угрозой тумаков и боя посуды; гончар согласился, потому Довакин, ничтоже сумняшеся, проставился — и с новосельем, и просто так. Пусть Айрилет и не очень жаловала оборотней, с таном Хродольфом, кажется, можно было иметь дело — что бы там ни говорила Симона, а выбирать друзей он умел.