Великий Совет – высший наземный представительный и законодательный орган власти, действующий по всему миру. Семь его членов являются спикерами шести видов разумных существ, живущих на Земле, – людей и охотников, перевертышей, бестелесных, фейри, ведьм и заклинателей.
Конечно, Великий Совет не состоит только из семи человек, однако именно они играют решающую роль в вынесении решений. Четверо из них возглавляют Верховный Суд, в то время как остальные – Трибунал, который также контролируют работу охотников на сверхъестественное. Множество шестеренок оставляют механизм правосудия чистым и глобальным.
Они провозглашают: «Нет осуждению, нет дискриминации, нет злоупотреблению». Они заявляют: «Ты – больше не один. Великий Совет – твоя семья». Они уверяют: «Мы защищаем тех, кто не может защитить себя сам».
И они справляются со своей задачей.
Вот в чем причина, думает Стайлз. Причина, почему Хейлы ведут себя с ним так дружелюбно и
знающе. Словно каждый от своей руки писал отчет по его биографии, поэтому уже не нуждается в уточнении и лишних вопросах. Ведь, если он не ошибается, Талия и Роберт входят в одну из ветвей Совета, а так как они все оборотни, то автоматически следят за новостями мира мифических существ намного более внимательно, чем люди.
Не могут же они быть настолько вовлечены в чужую жизнь просто так, просто потому что сочувствуют ему?
Или могут?
– Здравствуй, Стайлз. Зови меня Талия. Рада приветствовать тебя у нас в гостях, – произносит альфа Хейл с легкой улыбкой на лице. Невысокая смуглая брюнетка с пронзительными карими глазами, не заключает его в свои объятия, а тянет руку для приветствия. Он ничего не может поделать с тем, как быстро он расслабляется, зная, что его личное пространство никто не собирается нарушать. – Проходи в дом.
– Добрый вечер, альфа Хейл, – ровно произносит он, вслед за шерифом. Стражник без проблем входит внутрь, сходу ориентируясь, вероятно, в знакомом пространстве.
– Добрый вечер, Стайлз, – здоровается светловолосый мужчина с веселыми искорками в глазах. – Я муж Талии, Роберт.
Подросток переступает порог, чтобы ответить, когда волна необычного умиротворения накрывает его. Он почти осязает, как исчезают в дымке о’ни, а затем растворяются чернила печатей на его коже, и он может вздохнуть свободнее. Он вновь теряется на несколько мгновений, но никто не акцентирует на это внимание, всё еще улыбаясь ему.
– Стайлзи!
Сначала он слышит крики, потом топот маленьких ног, и только затем он видит золотые кудри и яркую улыбку. Мальчик – Алан – с разбегу прыгает к нему на руки, заставляя его отступить назад.
– Стайлзи! Стайлзи! Ты пр-р-ришел, – щебечет ребенок, особенно выделяя букву «р». Щенок рычит и извивается от избытка энергии, а также сжимает его щеки, пристально всматриваясь в его лицо. – Я знал, что ты пр-р-ридешь! Я пр-р-риготовил игр-р-рушки для тебя! Пойдем-пойдем, скорее!
Подросток едва заметно напрягается, но отвечает Алану чуть приподнятыми уголками губ и слабым кивком. Кто он такой, чтобы отказываться от такой удобной возможности спрятаться от толпы взрослых?
– Алан, что я говорил о манерах? – в коридор входит Питер, мужчина с изумительными глазами. Теперь, правда, Стайлз замечает и глубокий вырез на груди, и скользящую походку, а также милые морщинки возле глаз.
Вдох. Выдох. Почему в этом доме люди такие устрашающе красивые? Не как на картинке, совсем нет. Наоборот, у Талии холодные глаза хищника, а у ее мужа – гетерохромия: один глаз – светло-голубой, как ясное небо, когда как другой словно затоплен в темном шоколаде. На лице Питера, с правой стороны, тянутся шрамы – блеклые, едва заметные три полосы, – и это никак не отталкивает, но пугает.
Именно пугает, да, потому что Стайлз не может похвастаться тем же.
– Идем сюда, непослушный волчонок, – голос волка не звучит, как приказ. Однако, Алан всё равно скулит в ответ и послушно сползает с его рук. – Добро пожаловать, Стайлз. Благодарю, что принял наше приглашение.
Питер смотрит цепко, как и все Хейлы, чуть приподняв подбородок и приветливо улыбаясь. Он немного смущенно отводит взгляд. Стая выглядит счастливой и по-особенному единой.
– Почему стоим на пороге? – его вновь спасает шериф с годовалым мальчиком на руках. Сзади мужчины также толпятся знакомый хмурый подросток – хотя теперь он кажется уже студентом – и девушка баскетболистка из его параллели.
Сколько детей в этом доме?
– Да-да. Все к столу, – Талия оперативно отправляет всех в гостиную. – Питер, где Риан?
– Я сейчас приведу его. Он скорее всего в библиотеке. Алан, ты идешь со мной.
За какое-то мгновение Стайлз остается в комнате один. Это обескураживает.
Раньше в его доме тоже бывало много людей, знакомых его отца, но не так часто, чтобы к этому можно было привыкнуть. Тем более, его в такие дни отправляли в свою комнату тренироваться или просто не мешаться под ногами.
Это были лучшие его дни.
– Стайлз, в порядке?
Он кивает шерифу Стилински и вместе с ним идет внутрь.
Обед проходит нервно. Для него. Хейлы – замечательные, каждый из них по-своему представляется, но не засыпает вопросами. Однако, он всё еще ловит любопытные взгляды. Единственные, кто, как ему кажется, полностью игнорируют его существование – наказанный Алан, смотрящий в свою тарелку, и его старший брат Риан, серьезный школьник с большими круглыми очками.
Шумно и весело, хоть это и не задевает его сердце. Ему одиноко. Здесь, среди всех этих людей и оборотней, он чувствует себя покинутым, незаслуживающим даже такую капельную часть их жизни.
– Ты не можешь выбрать обе! Одна из них – моя!
Айзек очаровательно хмурит брови и нетерпеливо притопывает ножкой, на что он лишь хихикает. Именно поэтому он и дразнит мальчика с очаровательными кудрями и с маленьким, чуть вздернутым носиком, так похожего на злого хомячка.
– Почему бы и нет? Я на два года старше тебя, – Стайлз нежно улыбается, когда Айзек складывает руки на груди. Шестилетний мальчик надувается, отворачиваясь в сторону, так что он сдается. Конечно, он сдается – как будто он может поступить по-другому.
– Не обижайся. Одна – твоя, ты даже можешь выбрать. Перестань хмуриться, кудряшка.
– Я не кудряшка. Я Айзек. Ай-зе-ек, – ворчит мальчик, но резво движется вперед, чтобы выхватить обе машинки из его рук. – А какая круче? Скорая или пожарная?
– Полиция, – не задумываясь, ляпает он, а потом резко сжимает губы. В этом доме название любых служб правопорядка держатся под строжайшим запретом. – Я думаю обе. Ты можешь их забрать.
– Не-ет. Так нельзя. Митч, возьми…
– Бери обе, малыш.
– Я не малыш! Я… – Стайлз перебивает Айзека, набрасываясь на него. Он щекочет мальчика, наслаждаясь яркой улыбкой и звонким смехом. Он хочет – на самом деле, почти жаждет – остаться в этом мгновении навсегда. Там, где он и его младший братик, хоть ему и нельзя называть так Айзека, живы, здоровы и счастливы. Он знает, что новости из больницы разобьют кудрявому мальчику сердце, что, в свою очередь, разобьет и его.
– Почему шумите? – отец неожиданно появляется в дверном проеме, когда должен был быть еще на встрече с врачом Клаудии. – Что это?
Айзек сразу же прячется за ним, как только слышит громкий голос мужчины. Его отец приближается к кровати, на которой они сидят, и возвышается над ними. С каждым днем темнеющие зеленые глаза горят лютой яростью и прожигают дыры в небольших игрушках, лежащих возле его ног.
– Клаудия дала нам, чтобы мы не скучали без нее, – медленно сознается Стайлз, стараясь подобрать правильные слова.
Что не разозлит его отца?
– Интересно… – кривит губы в ухмылке мужчина и тянется к машинкам. Его отец вертит их в руках, уделяя внимание каждой детали. – Неплохо, неплохо. Качественная вещица. Дорогая, наверное, не так ли?
В следующее мгновение обе игрушки летят на пол и ломаются под тяжестью большого ботинка. Стайлз должен напомнить себе не закрывать глаза и прямо смотреть вперед, чуть выше отцовского плеча.
Он мужчина, он воин, он хищник. Он не боится и не сожалеет. Он не нуждается в игрушках.
– Молодец, сынок. Я всегда знал, что буду гордиться тобой, – бесцветный голос просачивается через его кости, паразитируя его сознание.
Он станет звездой для своего отца. Он станет звездой. Он станет…
– Если я услышу хоть один писк от тебя, ты будешь ночевать в подвале, – Стайлз фиксирует слова, сказанные Айзеку, и дрожь мальчика за его спиной чисто интуитивно.
… звездой. Он станет звездой. Звездой.
Он послушно идет за своим отцом на тренировку, но ночью пробирается в комнату к Айзеку, осознавая, что нарушает тем самым несколько запретов. Однако, ему всё равно. В этот момент, он просто хочет быть рядом с кем-то родным и теплым.
– Смотри, что я принес для тебя, – он кладет своего потрепанного мишку рядом с мальчиком и поправляет одеяло. Айзек дергается, но не просыпается, и на секунду ему страшно, от того, как легко попасть в эту комнату, так никого и не разбудив. – Это Скотти. Он был моим лучшим другом раньше. Хочешь расскажу одну историю? Однажды…
– Всё хорошо?
Стайлз поднимает взгляд, замечая, как почти весь стол осторожно следит за ним. Его тарелка практически полная, а стакан с водой не тронут. Иррациональный страх о наказании простреливает прямо в его позвоночник, заставляя его вскочить.
– Мне нужно выйти, – хрипит парень, чуть сжимая угол стола. Теперь все присутствующие обращают на него внимание.
– Тут прямо по коридору… – начинает шериф, но его перебивает Риан.
– Я провожу! – мальчик, без малого копия Питера, отодвигает стул, однако останавливается возле отца. – Я уже всё доел, я могу проводить мистера Стайлза?
– Конечно, дорогой, ты можешь, – ему кажется, что оборотень с подозрением смотрит на сына, хотя кивает головой в согласии.
– Пойдемте, мистер Стайлз.
Он бы обратил внимание на непривычную тишину в гостиной или размашистую походку мальчика, если бы не стремился побыстрее уйти от посторонних глаз. Ему нужен свежий воздух, прохладная вода, и его гнездо желательно. Он вчера начал строить из одеял и подушек безопасное для себя место, игнорирую доводы разума о его временном проживании здесь. Так что, да. Он немного в отчаянии.
– Спасибо, что спасли моего братика, – шепчет Риан, когда они уже стоят возле двери в ванную. Слова едва записываются в его сознании, перебивая нарастающий гул в его ушах. Он кивает, не сумев выдавить хоть что-нибудь в ответ, и хватается за ручку, желая спрятаться в закрытом помещении, когда его запястье попадает в железную хватку маленького волка.
– Я не знаю Вас, мистер Стайлз, – оборотень безупречно контролирует себя, сверкая только золотистым огоньком в глазах – признаком невинной беты. – Поэтому я буду следить за Вами. Ничего личного, я просто хочу держать брата в безопасности.
Вся ситуация ранит его сильнее, чем воспоминание пронзившее его за столом. В то же время, то рвение, то чистое буйство и нежная любовь в чертах лица Риана возвращают его в реальность. Он успокаивается, дыхание приходит в норму, а шум в голове утихает.
Я тоже очень хотел спасти своего брата. Я тоже просто хотел держать его в безопасности. Ничего более.
Стайлз кивает, безмолвно соглашаясь с каждым словом маленького волка. Не волчонка. Маленького волка.
– Благодарю. Приятного вечера, мистер Стайлз, – ребенок вдруг ослепительно улыбается и направляется к лестнице.
Он забегает в ванную и запирает за собой дверь. В зеркале на него смотрит растрепанный парень с широко раскрытыми глазами и зрачками, почти затопившими радужку. Подросток часто дышит, одновременно с этим пытаясь встать прямо и вытянуть голову вверх.
Я в порядке. Всё хорошо. Никто не собирается причинить мне вред.
Головой он знает, что никто и пальцем не тронет его, но мышечная память говорит ему пойти спрятаться, забиться в уголок или бежать без оглядки. Он никогда не убегал в своей жизни, может, только в мыслях, хотя ему всегда хотелось. Иногда даже ему снились невероятные сны, где он смог прокрасться из дома, попасть в самолет и исчезнуть где-то на краю Шотландии. Почему-то именно там, он точно был уверен, был его дом.
Стайлз опускает взгляд вниз, опираясь на раковину. Теперь, разложив всё по полочкам, он ощущает стыд. Красное марево согревает его щеки и слепит глаза, отчего те слезятся. Ему семнадцать, а он просто запаниковал и выбежал из-за стола, где большая стая оборотней принимала его в свои объятия. Он не мог быть более капризным, чем сейчас.
Ты снова чертовски облажался! Показал себя таким взрослым и самостоятельным! Ты не готов отвечать за себя. Ты недостаточно ответственный и не способен держать себя в руках.
Вдох-выдох. Вдыхать на четыре, задержать дыхание на семь и выдохнуть. Если не смотреть на себя в зеркало, он уже вполне ощущает себя нормально. В здравом уме.
Я недостаточно ответственный. Я не способен держать себя в руках. Я не самостоятелен.
Спустя еще десять минут дыхательных упражнений он очищает голову от ненужных мыслей и вновь готов встретиться с социумом.
Проходя по коридору, он замечает чуть приоткрытую дверь, за которыми виднеются огромные шкафы, полные книг. Внутренний импульс, похожий на горячую искорку, толкает его вперед, и он заходит внутрь. Семейная библиотека Хейлов. Он во все глаза разглядывает огромные стеллажи со старыми рукописями и древними бестиариями на одной стороне и с художественной литературой и новенькими записными книжками на другой. Невероятное зрелище.
Он идет вперед, пока не достигает огромного дубового стола с несколькими стульями по кругу. Там лежит открытая книга, и вновь подвластный странному ощущению внутри он тянется к ней, сразу же скользя по строкам.
«… в опасности. Так была создана инквизиция, известная также, как священный Орден Мира и Согласия. Она не подчиняется ни одной власти, кроме справедливости и стремления к всеобщей гармонии. Инквизиция стала карающей рукой, приняв обет Коховского, что только подтвердил их неугасающую уверенность и непреклонную решимость в поддержании равновесия в каждой точке земного шара. Для нее не существует границ и…»
– Любишь читать? – Стайлз едва не роняет книгу, услышав позади рычащий голос Питера. Он пропустил появлении оборотня, когда обычно никогда не теряет излишнюю осторожность в чужом месте.
Он аккуратно кладет томик на место, подмечая, что это современное издание, судя по новой, глянцевой обложке. Подросток продолжает молчать, хотя внутри него кипит борьба смущения и желания поговорить.
Нельзя брать чужие вещи без спроса. Нельзя заходить в комнату без разрешения. Нельзя начинать говорить первым.
Стайлз не может пошевелиться. Испуг, а, скорее, безотчетный страх, накатывает волнами, парализуя тело и заставляя ладони потеть.
Я снова это сделал. Глупый, глупый, глупый! Держи себя в руках! Разве это так сложно следить за собой?
Я облажался. Я вновь переступил красную черту. Мне нет…
Подросток тут же успокаивается, натыкаясь на знакомое словосочетание. «Красная черта». Ему иногда всё еще нужно напоминать себе, что ее больше нет, что никто не посмеет поместить его за высокий забор, никак не вяжущийся с законами остального мира. Раньше два этих слова могли подвергнуть его в первобытный ужас, сейчас же действует в точности как болеутоляющее с успокоительным в одном флаконе. Потому что он смог.
Я сделал это. Я стою здесь в стайном домике тех самых Хейлов, в здравии и по собственной воле. Я сделал это.
«Красная черта» – то, что он смог перерасти. И он, черт возьми, собирается гордиться этим до конца своей жизни.
– Моя семья коллекционирует рукописи и старые издания, и мы часто проводим время здесь за книгой и чашкой чая, – продолжает Питер с лукавой улыбкой. Стайлз хочет отвернуться, но не может отвести взгляд от сияющих огоньков изумительных голубых глаз. Ему это очень близко – так сильно волноваться из-за простых чернил на обычной бумаге, которые вдруг вершат судьбы миллионов людей. Пусть и придуманных автором.
– Что ты думаешь о «Знамении» Шихаба. Эта книга довольно старая, но очень многим из молодежи она нравится, – Питер говорит, иногда меняя интонацию в предложениях, видимо, стараясь привлечь его к беседе. – Ты ведь читал?
Стайлз приподнимает бровь в вопросе, внутренне уже сжимаясь от своей наглости. Оборотень только слабо покачивает головой и направляется к стеллажу, пока подросток застывает на месте. Он теряется в смешанных сигналах и необычном поведении взрослого волка.
– Вот возьми, – Питер протягивает тонкую книжку с мягкой обложкой и специальной закладкой внутри. Волк удивительно нежно улыбается ему и смотрит задумчиво, пронзительно. – Это на самом деле довольно популярная легенда о двух звездах на другой лад. История о мужчине Астаре, или «утренней звезде», и женщине Астарт, или «вечерней звезде». Любимая легенда всех провидцев и ясновидящих.
Оборотень замолкает, ожидая его слов, но подросток страшится даже пошевелиться. Питер двигается как-то не так и оглядывается на него постоянно, и, если бы Стайлз был бы наивнее, он решил бы, что у волка немного покраснели щеки. Мужчина вновь делает что-то странное – наклоняет голову вбок и едва заметно шевелит губами, нечитаемым взглядом лаская его лицо.
– Ладно, пойдем вниз. Скоро должны подать десерт. Не стоит пропускать лимонный пирог Хейлов, – волк тянется к нему, словно хочет притянуть его за талию или взять за руку, но останавливается на полпути, и вместо этого кивает головой на дверь, а затем первым выходит из комнаты.
Стайлз с опаской выдыхает, крепче сжимая в руках книгу. Существа в этом городе не сколько пугающие, сколько непонятные и поразительно добродушные.
Нет ничего сложного, старина. Мы просто выслушаем их, а потом скажем, что устали. Мы же не обязаны прямо сейчас просить у них что-то.
Я наконец-то больше никому ничего не должен. Никому ничего. Никому.
Подросток натягивает свое самое довольное выражение лица и шагает за дверь.
***
Ночью того же дня он лежит без сна в импровизированном гнезде на полу гостиной. Он делает попытки забыться, но воспоминания мерещатся перед его глазами, вновь и вновь терзая его сердце.
– Клаудия?
Бледная женщина поднимает взгляд со своих колен, где калачиком свернулся Айзек. Мальчик уже спит, крепко вцепившись в одеяло матери, выглядя поистине уязвимо.
– Проходи, Мечислав. Как твои дела? Малыш всё спрашивал о своем Митче. Он без ума от тебя.
Стайлз не может сдержать грустного смешка, когда проводит по слипшемся кудрям мальчика. Он поражен тем, как отчаянно он хочет сохранить этот сладкий сон для Айзека. Сон, который скоро совсем перестанет посещать их обоих.
– Что такое, медвежонок? Ну же, не бойся, – она протягивает руки, и он тут же садится ближе, прижимаясь к теплому боку.
Она вырастила его, а он приносит ей ужасные новости. Вот чем он платит за доброту и любовь.
– Мы переезжаем, – сломлено произносит он. Стайлз не плачет, кажется, все слезы оставили его еще вчера, но дыхание перехватывает и в горле застревает горький комок. – Это наш последний визит. Прости.
– Ничего, медвежонок. Ничего страшного, – Клаудия старается держаться, но Стайлз слышит рыдания в ее голосе. – Ты ведь и так уже знаешь, да? Я всё равно бы не смогла выйти отсюда.
Он услышал про диагноз неделю назад. Лобно-височная деменция – нет лекарств, нет спасения и нет времени больше, чем пару месяцев. С того дня он не появлялся здесь, избегая одинокую палату с хрупкой женщиной, которая скоро должна была уйти. Клаудия умирала. Не уходила в магазин, не работала или была занята чем-то по дому.
Нет. Она умирала, и это навсегда. Он стал беспорядком, бросал вещи и крушил комнату в течение всех дней. Как будто хоть что-то из этого могло помочь.
Он просто не мог представить жизнь без нее.
Без своей матери.
– Прости меня, мам, прости, – Стайлз трясется, впервые называя Клаудию так. Он не собирался плакать, но боль в груди такая сильная, что он никак не может остановить себя. Он падает и раскалывается в руках, которые всегда были нежны с ним. – Прости меня, мама. Я не хочу, я не хочу бросать тебя. Прости, прости…
– О, мой медвежонок, мой сладкий мальчик, – он чувствует, как маленькая ладошка его матери гладит его спину, и ласковый голос окутывает его с ног до головы в пушистое, легкое одеяло. – Ты ни в чем не виноват. Мой сладкий мальчик, я так горжусь тобой. Я знаю, что ты всегда защищаешь меня, и ты знай, что я всегда буду в твоем сердце. Я так тебя люблю, мой медвежонок.
– Я тоже тебя люблю, мам. Я тоже…
Стайлз лежит, уставившись в дверь, в обнимку с большой подушкой и огромным пуховым одеялом, словно навеянным воспоминанием. Его щеки непривычно холодные, и наволочка под головой неожиданно мокрая. Нелепо.
Его глаза чешутся и слипаются, но он боится уснуть. Кошмары каждую ночь пробираются в его сны, даже если многие из них всего лишь картинки из его памяти. Ему не разрешено пить какие-либо таблетки без рецепта врача, а спрашивать доктора Моррелл нет никакого желания.
Безысходность пропитала всю его жизнь.
Он на миг прикрывает глаза и вдруг видит озадаченное лицо Питера в библиотеке. Волк кажется по-настоящему заинтересованным в чем-то, связанным с ним. Он пока не может решить, навязан ли интерес жалостью, обычным любопытством или, возможно, нечто большим. Подросток, с одной стороны, горит в нетерпении узнать ответ, а с другой – не готов так сблизиться с кем бы то ни было.
Тем более с учетом последствий их общения.
Стайлз хохотал почти полчаса, когда прочитал книгу, а после разразился безостановочной истерикой. Из всех возможных историй, ему, конечно, дали ту, которую он знает наизусть. Ему подарили легенду, что его отец вбивал в него с самого детства, что занимает его кошмары, а также, что дает толчок всем событиям вокруг него.
Смотри, отец, мне даже не нужно придерживаться легенды. Теперь она сама меня преследует. Смотри, отец, ты можешь гордиться мной.
Он самый везучий человек на свете.
Хотел бы я сам гордиться собой.
Спустя еще час электрический импульс заставил его подпрыгнуть с места на полу. Потому что да, конечно, прямо сейчас именно эта легенда, именно в этот момент времени, именно от оборотня с громкой фамилией Хейл. Как иначе?
Стайлз не хуже других знает, что ничто не дается просто так. Рано или поздно приходит счет, который чаще всего выходит за рамки ожидаемого. И то, что происходит с ним, не что иное, как цена, которую он должен заплатить. Время, когда он начинает справляться с жизнью обычного подростка, когда учится говорить с чужими людьми без внутреннего терзания, когда выходит на улицу – это также время, когда следует прийти проверке.
Он просто должен доказать, что он заслуживает беззаботной жизни. Что ничего не идет зазря, а, главное, он может постоять за себя сам.
Да, проверка. Всего лишь еще один шаг на пути к освобождению. Ему ли не знать, как важно не останавливаться на достигнутом и всегда, всегда, продолжать двигаться вперед. Не имеет значение, в каком направлении.
Поэтому Стайлз решает попытаться сходить завтра в магазин за продуктами. Он может попробовать научиться готовить. Он может постараться идти дальше.
Когда его телефон – новый смартфон, который заботливо преподнес Верховный Суд – издает вибрацию, сообщая о новом сообщении, подросток уже дважды сходил в душ и трижды перепроверил все двери и окна. Такие действия расслабляют его, пока в голове четко намечаются пункты плана на неделю, который состоит всего лишь из двух строчек, включающих себя ежедневную вечернюю прогулку по парку и принуждение себя к нескольким вылазкам в город.
Я смогу. Я справлюсь. Я уже сделал так много и столько всего смогу еще.
И совсем не важно, что сообщение с неизвестного номера гласит:
«План всё еще в силе. Мы почти собрались. Будь готов».
***
– Я слышала о недавнем происшествии на парковке. Ты был очень смелым. Что можешь рассказать об этом?
Хрупкая фигура его психолога теряется в огромном белом кресле, а мягкий голос звучит немного приглушено из-за медицинской маски, скрывающей половину лица. Так Стайлз не может определить, есть ли там легкая улыбка или язвительная ухмылка, так как нейтральный тон доктора Моррелл никак ему не помогает.
В чем тогда смысл моего посещения?
Как он может доверять, если всё, что ему известно о Марин Моррелл, так это то, что она канадка французского происхождения, ее кожа идеально чистая, а карие глаза могут выжечь чей-то мозг? Метафорически, конечно.
– Я был рядом, – но не ответить нельзя. Вся его жизнь сложена из множества «нельзя» и из еще большего количества «должен». – Поэтому помог. Здесь нет ничего сложного.
– Стайлз, как ты думаешь…
– Я уже разговаривал по этому поводу с шерифом, необязательно повторяться. Я в норме, – он впервые перебивает ее, но он действительно не хочет вновь слушать лекцию.
Парень замечает яростный огонек в глазах доктора Моррелл, и внутренне съеживается. В некоторые моменты она излучает сильную ауру опасности, силу невидимого хищника. Он не очень спешит узнать почему.
– Что ж, хорошо, – Марин что-то пишет у себя в блокноте, а потом продолжает. – Сегодня мы с тобой будем работать час. Ты не хочешь делиться со мной многим, и это вполне нормально. Просто расскажи мне свою историю, что-то, что ты готов обсудить. Повторяю, всё, что ты мне рассказываешь – конфиденциально. Твою историю я никому не рассказываю, она остается в этом кабинете. Просто попробуй. От того, насколько ты сможешь мне довериться и быть честным со мной – будет зависеть наша работа.
Стайлз кивает, хоть внутри и не соглашается ни с одним словом психолога.
– Если ты хочешь помолчать сегодня – ничего страшного. Это наша вторая встреча, так что просто попытайся расслабиться и чувствовать себя комфортно. Хорошо?
Доктор Моррелл не выглядит неуверенной, но на один краткий миг ему кажется, что он замечает опасение в ее глазах. Она колеблется, несмотря на решительный тон голоса и чуть поднятый подбородок.
Почему-то именно теперь она начинает нравиться ему больше.
– Я думаю, мы возьмем немного другую методику наших встреч. Я в подробностях расскажу тебе в следующий раз, но мне нужно знать, готов ли ты изменить нашу динамику?
Он вновь кивает. Правда, этого всё еще не хватает, чтобы довериться ей.
– Хорошо. Договорились. Итак, что ты хотел бы мне рассказать сегодня?
Стайлз решает молчать, как и раньше. Однако, впервые этот путь не ощущается верным.
