***
В школе всё по-прежнему. Ученики избегают его, а учителя в испуге отводят глаза в сторону, и в итоге все делают вид, что его не существует. Казалось, единственным, кто мог стоять рядом с ним и при этом продолжать делать хоть что-либо, остается тренер Финсток, что преподает у него экономику. Правда, его сложно считать нормальным. Предчувствие чего-то хорошего, согревающее подростка с самого утра, быстро испаряется под гнетом тишины вокруг него. Ничего удивительного.***
Стайлз без интереса смотрит на шесть разноцветных упаковок макаронных изделий с идентичным составом, но разным названием и ценой. Он решает купить пасту, потому что приготовить пасту, вроде как, не составляет труда, не так ли? Вроде бы так и есть. Хотя супермаркет – не самое понятное место, а мысль о готовке прямо сейчас вызывает у него тошноту, он всё равно пытается заставить себя положить одну из них к себе в корзину. Однако, правая рука отказывается его слушать. Пальцы до побледнения намертво вцепляются в спагетти с дурацким названием «Длинная роскошь» – кто вообще у них отвечает за рекламу? – и сжимают бедную упаковку так, словно хотят задушить своего кровного врага. Не то чтобы он у него есть. С другой стороны, Стайлз, конечно, не мог поклясться, что никогда не хотел кого-то задушить. Хотя бы к примеру соседскую собаку из его детства – та выла не переставая, начиная с часу ночи до самого утра. Правда, в один из таких ночей его отец исчез почти на два часа, а собака после этого больше не мучила его и всех на улице. Как-то так. Ага. – Я бы не брал продукцию этого производителя. Бархатный голос сзади пугает его, но он с усилием воли оставляет плечи расслабленными, а спину прямой. Ему буквально интересно, как Питер Хейл умудряется прокрасться к нему сзади. – Почему? – Ты на самом деле не хочешь знать ответ, – елейно пропевает оборотень, становясь рядом с ним. Волк едва заметно улыбается, сверкая тем загадочным огоньком в глазах, что видится ему во снах. – Возьми эти, если собираешься готовить хорошую пасту. Стайлз смотрит на другую упаковку с не менее дурацким названием, но это хотя бы было скрыто итальянским словами и неправдоподобным изображением базилика с глазами. Отвратительно. – Он дороже, – просто замечает Стайлз, однако меняет пасту. Эту упаковку по какой-то неизвестной причине он, не моргнув и глазом, опускает в свою корзину. Его тяготящие мысли останавливает хриплый смех со стороны волка. Питер смеется красиво. Широко улыбаясь, оборотень чуть откидывается назад, а вокруг его изумительных глаз возникают веселые морщинки. Восхитительно. Оборотень словно светится изнутри, хоть подросток и замечает странную нервозность в сжатых кулаках и напряженной позе волка. – Реклама в этой стране по сути дела фактически может испугать, – соглашается мужчина мягким голосом. И хорошо. Стайлз слышал такие нотки только в обращении к детям или кого-то из стаи, что опять-таки довольно необычно, мягко говоря. – Так что ты собираешься готовить? – Пасту, – тут же отвечает Стайлз, не предпринимая попытки уйти. Почему-то стоять здесь, рядом с оборотнем, приятно. Он окутан в кокон заботы и умиротворения, не того ложного, что он чувствует с начала его проживания в этом городе, а искреннего, глубокого. Он по-настоящему в недоумении от себя, пораженный бескрайним ласковым морем внутри него. Подросток практически может ощутить запах морского бриза и обжигающее тепло нагретого песка. Стайлз не знает, что и думать. Я мог бы остаться здесь. Я мог бы выбирать эту пасту вечно. Я говорю это каждый чертов раз, когда перестаю ощущать эту дыру в себе, но… но как мне хочется остаться здесь возле тебя. «Тебя»? Парень в испуге переводит взгляд на оборотня, боясь, что тот, каким-то чудесным образом смог прочитать его мысли. Питер, однако, просто смотрит на него с задумчивым выражением лица. – Можно приготовить пасту с томатным соусом или пасту с сыром, – невпопад произносит волк, поспешно отворачиваясь от него. Стайлз успевает заметить, как дергается щека Питера, будто тот ее прикусывает изнутри, хотя это ничего ему не объясняет. Ты в высшей мере поразительный. – Или знаешь, я мог бы… Питера перебивает знакомый визг и топот маленьких ножек. Оборотень автоматически делает шаг назад и одной рукой ловит смеющегося мальчика, бегущего к ним. – Алан, я говорил тебе не бегать по магазину и слушаться старшего брата, а… – Я нашел волосатый персик! Он с волосами, смотр-ри, – щенок сияет, держа в дрожащих руках румяный персик. – Пр-равда-пр-равда волосатый. Как ты говор-рил. Он такой мягкий, потр-р-рогай. Стайлз с широко раскрытыми глазами глядит, как его златокудрый ангел протягивает фрукт отцу, а тот с самой красивой улыбкой трется щекой о него. Подросток очарован счастьем, развернувшимся перед ним. Ну, и Аланом. И, возможно, Питером, отчасти. Немного совсем. – Добрый вечер, мистер Стайлз, – Риан подходит прямо к нему с несколькими овощами и фруктами в руках. На серьезном мальчике черный кашемировый свитер и брюки, выглядящие дороже его одежды в десять раз. Сам школьник удивительно грациозно несет себя вперед. В каждом движении скрывается что-то хищное, еще больше подчеркивая сходство мальчика с отцом. Если бы его спросили, то именно Риан из всей семьи Хейлов пугает его больше всего. – Добрый вечер, – он вновь нерешительно замолкает, когда вдруг вопрос вырывается из его рта против его воли. – Ты ведь знаешь, что можешь звать меня просто Стайлз? Школьник пожимает плечами и дерзко ухмыляется. И что ж, ладно. Подросток очарован всеми ими. – Стайлзи! – лицо Алана светится улыбкой, и мальчик проделывает ту же процедуру знакомства с персиком с ним. – Точно! Я назову котенка Пер-рсиком. Можно-можно, пап? Парень не представляет, как можно отказать чистому воодушевлению, плещущемуся в глазах златокудрого Алана. И, по-видимому, Питер тоже. – Конечно, малыш, но… – оборотень делает задумчивый вид, хотя Стайлз видит игривое притворство волка в лукавой улыбке, обращенной к мальчику. Только Алан легко покупается на это, взволнованно дергая ногой и сжимая крохотной кулачок возле сердца. – У нас нет котенка, мартышка. – О-о-о, – тянет его ангел, выглядя немного запутанным. Стайлз почти тает под смешки Риана справа. – У меня нет котенка? Как тогда волосатый пер-рсик? Мальчик выглядит по-настоящему взволнованным, падая в объятия к отцу. Питер невесомым движением поправляет кудри, а потом сжимает красные щечки ребенка в своих огромных ладонях. Подросток ощущает себя жутким эгоистом, когда прямо сейчас тоже хочет почувствовать касание чужих пальцев к своей коже. Это было достаточно давно и недостаточно приятно, чтобы он хотел бы об этом вспоминать когда-либо потом. – Ну, мы можем найти котенка тебе. Он будет рыжим, и ты сможешь назвать его Персиком, – спокойно замечает волк, хотя немного съеживается в начале. Интересно. – Папа не любит котов, – раскрывает секрет Риан, когда они оба вздрагивают от радостного визга Алана. Златокудрый ангел продолжает кричать о волосатых персиках, попутно рассказывая отцу, как он будет заботиться о своем новом друге. Питер, несмотря ни на что, продолжает улыбаться. – Но любит спонтанные решения. – Не одобряешь? – спрашивает Стайлз, замечая скривившееся лицо школьника. – Нет, всё нормально. Просто, папа – единственный, кто может противостоять очарованию Алана. Если они объединятся, то наступит конец света, – ворчит Риан, хоть его доводы звучат довольно разумно. – Наша квартира слишком маленькая для этого. Подросток выпускает короткий смешок, удивляя этим даже самого себя. Ему немного холодно на душе и тоскливо, но он чувствует неожиданный комок тепла в животе при мыслях о комнатах Алана и Риана, заваленных игрушками с одной стороны и учебниками с другой, о совместных безмятежных вечерах перед телевизором с просмотрами любимых мультфильмов. Он ощущает взгляды всех оборотней на себе, но старательно игнорирует их. Парень пытается сдержать порыв жгучего интереса внутри. Не могу, я не могу. Я не должен. Не… – Получается, вы живете отдельно? – в итоге любопытствует Стайлз, впервые спрашивая оборотня о чем-то личном. Питер реагирует светящимися глазами и самодовольной ухмылкой. Подросток капельку теряется в сигналах. Разве людям приятно, когда кто-то лезет в их частную жизнь? – Иногда хочется побыть только семьей. Маленький круг общения, – замечает волк, отправляя детей за мороженным. – Тем более немыслимо рассчитывать на тишину в стайном доме. Конечно, у меня в квартире не тише, но всё же. Что-то своё. Парень кивает, соглашаясь. Ему бы тоже хотелось «что-то свое». Только его. Дальнейшее продвижение к кассе проходит в молчании. Стайлз в шоке от количества продуктов, которые он в итоге набрал. Конечно, его хорошо обеспечивают, чтобы он мог без проблем позволить себе здоровое питание и даже что-то сладкое к чаю, только он всегда был уверен, что не воспользуется и третью выделенной суммы. – Рад был повидаться, – первым прощается Питер, когда дети отвлекаются на пробежавшую мимо них собаку. Оборотень вдруг становится серьезным, хотя голос остается таким же мягким и успокаивающим. – Я хотел отблагодарить тебя, пригласив к нам на семейный ужин как-нибудь. Просто, чтобы ты знал, долг Хейлов никак не влияет на это. Ты всегда можешь обратиться к нам с просьбой, какой бы невыполнимой или трудной она ни была. Я помогу. Стайлз кивает, завороженно глядя на чуть нахмуренные брови волка. Он с трудом проглатывает комок и берет себя в руки, лишь бы не распасться на части в центре города, на огромной парковке перед супермаркетом. То, что ему еще никогда не предлагали руку помощи, не должно на него так влиять. Не должно, однако, влияет. – Мы будем рады встретиться с вами еще раз, мистер Стайлз, – произносит Риан, смотря так понимающе, что немного пугает подростка. Питер кивает на слова сына. – Я считаю, это прекрасно. Вы ошибаетесь, думает он, с вероятностью до ста процентов. Его будут поджидать триггеры, которые ведут к паническим атакам и истерикам, если он просто внезапно окажется в неизвестном для него маленьком пространстве. Он еще не намерен показать, насколько он сломлен. Интересно, будет ли он когда-нибудь готов встретиться с кем-нибудь вот так? Он ощущает неожиданное тепло, когда златокудрый ангел бросается вперед к нему, сжимая его ноги в своих руках. Мальчик бормочет вопрос ему прямо в штаны, но подросток всё же отчетливо слышит его. – Мы ведь еще встретимся? Сердце Стайлза делает кульбит и замирает. – А теперь идем, – оборотень заученным движением поднимает ребенка на руки. А он всё еще не может пошевелиться. – До встречи, Стайлз. – До свидания, мистер Стайлз. – Пока, Стайлзи! Люблю тебя! Пока-а-а! – кричит Алан, пока Питер несет его в машину, а Риан гордо вышагивает рядом. – Я люблю тебя, – шепчет его отец ему в макушку. – Я так горжусь тобой, сынок. Единственная причина для моей жизни. Стайлз смотрит на разбросанные в яме осколки бутылки, которые он медленно поднимает взглядом вверх и склеивает их обратно. Проходит не больше нескольких секунд, как стеклянный собрат присоединяется к остальным двум тысячам ста пятидесяти пяти на другой стороне. Это вечерняя-ночная тренировка на выносливость и контроль своих действий, когда его отвлекают одновременно громкая музыка из колонок и непрекращающийся монолог отца. – А сейчас сделай это вместе, – теперь мужчина говорит холодно и равнодушно, растратив ежедневный лимит отцовской любви. Щедрость, которую он слышит только ночью и только когда они одни. – Я хочу, чтобы ты собрал остальные за пять секунд. Отсчет пошел. Спустя три часа беспрерывной работы его голова кружится, а во рту чуется малоприятный привкус крови. Склеить все оставшиеся бутылки разом – невозможно. Потому что Стайлз обычно поднимает один осколок и следом тянутся родственные к нему. Одновременность действия может спутать все кусочки. Почти невозможно. – … Один! В воздухе зависают еще двенадцать бутылок, но оставшиеся две не выглядят правильно. – Болван! – отец толкает его в яму, и следом лопаются зависшие над ним осколки. Стекло впивается ему в его дрожащие, детские ручки и усыпает кожу мелкими ранами. – Шестилетние мальчики должны уже уметь контролировать свои мысли и тело. Если этого не произойдет, ты станешь жертвой. Тебя разорвут на части. Сейчас ты никто. Только я могу помочь тебе выбраться оттуда. Отец жестом указывает на глубокую двухметровую яму и протягивает руку помощи. Стайлз понимает, что так просто он не выберется отсюда, но продолжает верить. Каждый раз. Это его отец, он просто не может по-другому. Он протягивает маленькую ручку, чтобы его могли вытянуть из холодной, сырой земли, но в последний момент мужчина встает, с привычным снисхождением рассматривая его. – Ты ничто в этом мире без меня. Надеюсь, до полудня ты выучишь этот урок. Мужчина равнодушно машет ему рукой и исчезает в темноте. Стайлз не спит всю ночь. Подросток открывает глаза только для того, чтобы заметить пустынную парковку и неизменную фигуру о’ни перед ним. Он уже даже не вздрагивает. – Вы правы, симпатяжки, – хрипло произносит парень. – Нам пора обратно. Обратно. Не домой. У меня больше нет дома. Никогда не было.***
Как ни странно, теперь он встречается с Питером и его маленькой семьей всё чаще с каждым днем. Иногда потому что Алан выбегает из машины, чтобы поздороваться с ним утром перед школой Риана или вечером после нее, иногда случайно – всего два раза, когда он бродил по улицам. Обычно за эти встречи подросток успевал «обсудить», что скорее должно звучать как «прослушать восторженную речь Алана», и поздороваться с всё таким же серьезным Рианом. Стайлз поражается открытости Алана: тем, как он легко делится с ним своими интересами и игрушками, как беззаботно ругает его или делает замечание, тем, что он совсем не осторожничает с ним. Он влюблен в пленительный блеск в глазах и звонкий голос. Он совсем не был таким, будучи ребенком. – Вот, видишь? – бормочет Алан, не отрываясь от рисунка в раскраске. Оказывается, у мальчика тяга к поездам и железной дороге, о чем щенок может говорить часами. – Смотр-ри сюда. Они сидят в парке на специальном покрывале, и хоть ему немного холодно на земле, Стайлз не собирается жаловаться. Как и предыдущие, эта встреча произошла случайно, но в этот раз его пригласили на пикник. Именно поэтому он сидит среди кучи аккуратно выложенных карандашей и пяти раскрасок с поездами, пока Питер исследует с Рианом какую-то живность возле небольшого пня в стороне. Подросток пытается говорить себе, что не мог отказаться от приглашения из-за вежливости и застенчивой улыбки Алана, но правда в том, что ему тоскливо. Он чувствует себя таким жадным сейчас. Ему безвозмездно, прямо в руки, вручили приличную крышу над головой и людей, которые по неизвестной причине заботятся о нем, но ему до сих пор мало. Крохотный ненасытный зверь внутри него царапает его живот и щекочет легкие. Ему хочется большего – больше общения, внимания и обычного человеческого тепла. Он старается отгородиться, но старая мысль об одиночестве вновь и вновь просачивается в его голову. Что если это предначертано ему судьбой? А что если наоборот? Что если нечто злое украло у него жизнь? Нечто злое, но до боли знакомое и всё еще чертовски родное. Я так хочу быть с кем-то еще. Почему у меня никогда не было кого-то еще? Кого-то менее темного и опасного? – Алан, ты хотел как-то посмотреть на богомола. Иди, Риан поймал одного, – произносит появившийся вдруг Питер и легонько подталкивает мальчика вперед. – Потом будешь расстроен, что упустил его. – Хор-р-рошо, – соглашается щенок, осторожно складывая карандаши в коробку. Ребенок не отрывает взгляд от зеленого вагона, который он так старательно раскрашивал недавно, и едва заметно хмурится. – Плохо? Стайлз наклоняется, чтобы рассмотреть рисунок. Зеленый цвет, естественно, выходит за контуры, и некоторые цвета в середине смешаны, но он уверен, что для такого крохотного ангела это прекрасно проделанная работа. – Ты отлично справился, мартышка, – Питер целует его в лоб, отчего мальчик практически зажигается, улыбаясь невыразимо ярко и широко. – Мы купим тебе еще раскрасок потом, а теперь иди и посмотри на богомола. Алан отбегает, но через пару метров возвращается обратно к ним. Мальчик покачивается с пятки на носок и порывисто шепчет: – Он будет совсем как дядя Рик? – Ох, детка. Он будет в точности как дядя Рик, – это удовлетворяет ребенка, и тот бежит обратно. Когда расстояние между ними и Аланом превышает слух маленького оборотня, Питер объясняет: – Он про свою игрушку. Это большой и мудрый зеленый жук-добряк. Он не играет с ним часто, но это его советник на все случаи жизни. Мужчина поправляет рукав своей хенли и присаживается к нему. Они следят за детьми, но иногда подросток ощущает взгляд Питера, всё такой же странный и задумчивый. – Пятого числа у Алана день рождения, – краем глаза Стайлз замечает, как выросшие когти оборотня непрерывно перебирают край одеяла. – Он изъявил желание пригласить тебя. Как и Риан. Ты не обязан идти, только если хочешь. Оборотень замолкает, а потом едва слышно добавляет: – Я не против провести праздник вместе. Стайлз долго не мог проанализировать поведение оборотня, пока осознание не бьет его подобно ледяному ветру в снежном буране. Питер, оказывается, в самом деле, по существу, нервничает возле него. Здесь есть множество причин для этого, начиная со страха и мерой безопасности, заканчивая простой симпатией. Последнее пугает больше остальных, но почему-то внутри разливается легкость, схожая со звонким пением птиц, только при мыслях о заинтересованности волка в нем. Всё становится более рискованным с каждым днем. Он не уверен, что должен чувствовать по этому поводу.***
Его спокойствие разбивается на осколки белого фарфора с зелеными кругами вместо рисунка. Это происходит вечером одного дня, когда он случайно роняет кружку, и та падает на пол, разлетаясь на мелкие кусочки, а Стайлз моментально застывает. Он нервно сжимается, пытаясь казаться меньше и незаметнее, ожидая… что-нибудь. Подросток не знает, что означает такая его реакция, но продолжает ждать. Крика, пощечины или голодовки на следующие три дня. Что-нибудь. Его встречает тишина. Она кричит яростней отца, ее удары жгут больше, чем родная, мозолистая ладонь, и истощает она в доли секунды, высасывая всю энергию из его тела. Ошеломляющая и громогласная. Она заставляет его подскочить, судорожно выискивая решения проблемы, пока бешенный пульс стучит в его ушах. Первым порывом он хочет тут же прибраться, а затем броситься в угол и похоронить себя между горячим боком холодильника и тусклыми обоями на кухне. Машинально его тело начинает двигаться, пока Стайлз тонет в мыслях о приближающемся шторме. И лишь на полпути к корзине с мусором подросток вновь замирает, пораженный внезапным открытием. Его никто не вынуждает это делать. Если ему не хочется прибираться сейчас, то он может этого не делать. Он может не подпрыгивать каждый раз, когда он оступается, может не бежать и не уклоняться в сторону. Ему больше не нужно спешить, идти наперекор себе и молчать. Он не будет больше притворяться. В этом нет никакой надобности. Огонь бежит по его венам, а дыхание пропадает на нет. Его опаляет кипучий ужас и неистовое желание бороться против него же. С воплями и стонами боли, борьба внутри сжимает его виски в тисках. Парень заставляет себя остаться на месте, пока с каждой секундой паника внутри него нарастает. Он не может вдохнуть. – С днем рождения тебя, с днем рождения, сладкий Айзек, с днем рождения тебя, – Стайлз смахивает крошечную слезу и разрезает небольшой кекс, который он смог купить на украденные деньги. Раньше бы он нервничал и сильно расстроился на этой мысли, однако сейчас воровство при нужде не является большим делом для него. Больше нет. – Сегодня бы тебе исполнилось пятнадцать, – подросток не может справиться с тем, как к концу предложения его голос повышается на несколько октав. – Я обещал обучить тебя вождению в пятнадцать. А также научить готовить, плести венок и как понравиться девчонке. Он прерывается, чтобы судорожно выдохнуть и крепче сжать нож в руке. – Я обещал быть всегда рядом с тобой. Несмотря ни на что. Сзади него со скрипом открывается дверь. Стайлз дергается, резко оборачиваясь назад, и замечает своего отца. Он тут же сжимается. – Ха-ха-ха, – хриплый голос со смешинками сообщает о хорошем настроении владельца, что довольно редкое явление, но парень не может чувствовать тонкую помесь презрения, сквозившее там же. – Малышам нужна мать, а детям – игрушки. Мужчина ястребом следит за каждым его движением, хотя подросток боится даже сделать громкий вздох. – Но ты больше не ребенок, сынок, – тон отца неожиданно смягчается, пускай в нем всё еще есть нотки очевидного разочарования. Ему вновь словно семь лет, и мужчина перед ним занимает весь его мир. – Тебя ждут великие дела впереди, мы просто не можем зацикливаться на такой мелочи, как… – Заткнись, – слова вырываются быстрее, чем он может сообразить, но какое же облегчение наконец выразить свои чувства словами. – Заткнись. Это полная… – Еще одно слово, сынок, и… – Ты можешь делать что угодно, но не смей и слово говорить о нем. Айзек – самое прекрасное, что я встречал в жизни. И никто из нас и мизинца его не стоит. Так Стайлз впервые попадает в подвал. Впервые он нарушает слишком много запретов. Он, естественно, не был послушным и раньше, но всегда оставался достаточно хитрым, достаточно изменчивым, достаточно гибким, чтобы перенять цвет окружающих и выжить. Он был хамелеоном. Ни дерзким, как когда он занимается с Валаком, ни болтливым, как в разговорах со своим отражением и призраками из прошлого, ни шутником, как в редкие прогулки до магазина и обратно. Ни веселый, ни легкий на подъем, ни неунывающий. Он был хамелеоном. Всё, что когда-то делало его особенным, что заставляло светиться по утрам и гордиться собой, сгнило внутри. Так Стайлз впервые осознает, что то, какой он сейчас – это не он настоящий. Нет больше улыбок, смеха и безутешного плача. Только несмолкающая боль во всем теле и тоска в душе. Темнота, четыре стены и скудная миска еды. Подросток неожиданно признает, что это именно то, что он имел всю свою жизнь, лишь дырявое одеяло в придачу, как бонус за послушание. Он хватается за эту мысль и держит ее так крепко, до тех пор, пока немного затуманенный рассудок, наконец, не видит краеугольный камень. И ледяной гнев заполняет его сердце. Впервые в его душе пузырится счастье. Потому что, конечно, отец может контролировать его, наказывать за непослушание и заставлять делать то, что только не придет ему на ум. Но впервые Стайлз с ним не согласен. И впервые, но уж точно не в последний раз, он не собирается сдаваться. Скоро его тело почти полностью измажут печати, привязывая его невидимыми ниточками к пальцам отца. Только вот это больше не будет иметь значения. Не для него. Он срывается, воя и царапая предплечье. Втиснувшись в крохотный закуток на кухне, он плачет и кричит. Подросток корчится в попытках унять мнимые судороги и ощущения раскаленного железа на его коже. – Ты чертов идиот, – бормочет Стайлз, а потом трясется в долгом, беззвучном приступе смеха. – Ты чертов идиот, если думал, что я не буду бороться против тебя. Я расскажу всем, что ты задумал. Я расскажу, а ты попробуй… Сначала огнем загорается его левое предплечье, а следом и правое. С каждым выкрикиваемым словом в сторону отца его горло сжимается, а на грудь словно давит свинцовая дверь с тяжелыми камнями сверху. Множество печатей на коже впиваются в него, посылая чистую агонию по венам. – Давай, попробуй достать меня, – выплевывает он, согнувшись пополам. – Я здесь, в безопасности. А кто теперь в клетке? Кто? Спасибо, блять, огромное, Верховный Суд. Чертовски, твою мать, верное решение с вашей стороны. Голоса заполняют его разум, и реальность сменяется нечеткими очертаниями предметов. «Нельзя рассказывать об эксперименте». «Нельзя идти против воли отца». «Нельзя выражать свое мнение вслух». Его глаза застилают горькие слезы, и он давится ими, облизывая мокрые, соленые губы. Парень уже не видит дальше двух метров, когда веревка на его шее начинает свое движение, сжимая его горло. «Ты не должен делать что-то без разрешения». «Ты не должен говорить о своих чувствах». «Ты не должен идти против воли своего отца». – Это ты, – хрипит Стайлз, кашляя кровью. Его силы на исходе, и совсем скоро он вновь прекратит бороться. – Это ты. Каждый раз только ты. Возмездие придет, или я сам приду за тобой в ином случае. Кровь стучит в его голове, и подросток прикусывает губу, чтобы не произнести еще что-то резкое в адрес кого бы то ни было. Или ему понадобится еще более длинный и серьезный отдых. Не в силах больше терпеть боль, Стайлз опускает голову и скользит на пол, преклоняя колени перед незримым силуэтом отца. Он перестает гореть, постепенно расслабляясь, и только скрещенные запястья за его спиной всё никак не затыкаются: «Не достоин» и «Это твое наказание».***
– Что это? – после десятиминутного молчания произносит Стайлз. Жгучее любопытство, возникшее еще в начале сеанса, наконец пересилило его упрямство. – Ох, – доктор Моррелл отрывает взгляд от окна, чтобы посмотреть на коробку с причудливыми вещичками. – Это просто старые аксессуары, чтобы кабинет не казался пустым. Не знаю, что с ними делать. Тебе что-то приглянулось? Стайлз пожимает плечами, рассматривая новый порез на пальце – приготовить ужин, как оказалось, может стать довольно трудным препятствием. Он боится показаться чрезмерно непокорным, подростком, сующим нос в не свое дело. Он стремится быть взрослым и самостоятельным, но тяжело оставаться равнодушным, когда прямо перед твоим носом лежит полностью темно-синий кубик Рубика с рунами, как знаками, отличающими стороны друг от друга. – Ты можешь взять оттуда всё, что тебе понравится. Я не возражаю, – замечает психолог, посылая ему небольшую улыбку. Не выдержав, Стайлз тянется к кубику, трогая выгравированные символы, действительно чем-то похожие на руны, только выглядящие более древними. Он не знаком ни с одной из них. Еще одна особенность кубика состоит в том, что все символы разные. Ни одной одинаковой. – Как он собирается? – Кто знает, – бесстрастно произносит Марин, сразу вдруг повеселевшая, как только он взял необычную вещь в руки. Странная. – Может быть, это просто украшение для стола, чтобы люди выглядели умнее, чем они есть. Парень уже сейчас может сказать, что это – не «просто» безделушка. В кубике скрывается что-то. Что-то другое, возможно, магическое, а может даже более значимое и великое, чем каждый из них может себе представить. Конечно, возможно, и такое, что Стайлз просто устал и принимает желаемое за действительное. – Это необычно, – вдруг начинает он. Подросток пробует менять секции кубика, поворачивая ряды туда и обратно. – Как и всё в моей жизни. Или в голове кинематографа. Знаете, есть такие фильмы, которые… Он вдруг говорит. Стайлз продолжает рассказывать разные истории, которые он видел по телевизору или читал в интернете, пока собирает одну сторону кубика. Символы абсолютно не похожи друг на друга, но они собираются в группы, дополняя ближние четыре квадрата единым смыслом – хоть он не совсем понимает, каким и с помощью чего. В конце сеанса его ожидают искренняя радость на лице Марин Моррелл и одна полностью собранная сторона кубика. Это побуждает его задуматься. Впрочем, подросток пока не готов узнать, как сумел достичь обе эти вещи.