Твои огненные косички

Дверь пришлось распахивать ногой, не заботясь о тишине. Девушка ввалилась в номер и сразу же побежала в ванную комнату, прижимая к груди плачущую Ди, и только отмахиваясь волосами от Пятого, который удивлённо проводил их глазами. От появившегося вслед за Аннет Клауса тоже было мало толка, потому что тот просто кинул на пол пакеты, вытащил оттуда пачку сигарет и коробок спичек, упал на собственную кровать и закурил, отравляя воздух сероватым дымом с составом никотина. — Что происходит? — мальчик подошёл к закрытой двери ванной комнаты. — Сами не особо понимаем, но тут ребёнок весь в крови, — глухо отозвались из-за двери. — Какой, к чёрту? ребёнок?! — Пятый сжал кулаки, и исчез в голубой вспышке, появляясь в тесной ванной. Аннет сидела на сероватом бортике эмалированной ванны, которая с шуршанием наполнялась водой. Её волосы тяжёлым рыжим ковром расстелились по грязному полу, и мальчик слишком поздно осознал, что стоит прямо на них. Перед раковиной стояла странно знакомая на вид девочка, старательно трущая руки куском вонючего жёлтого хозяйственного мыла, от которого всю кожу стягивает и появляется ощущение, что она сделана из совсем тоненькой бумаги. — Какого хрена?! — воскликнул Пятый, взгромождаясь на бортик, и выжидающе смотря на Восьмую. — Ты бегаешь от меня целый вечер! Что происходит? Я как-то обидел тебя? — он взял девушку за руку, прижимая её к груди. Она смотрела на него растерянно, и очень виновато. — Прости меня, — одними губами прошептала она. — Прости, пожалуйста… Я вела себя ужасно, но просто не знаю, столько всего навалилось, и сразу.. То этот прыжок, потом паразит, который мог управлять мной все эти годы, а теперь вот, — она кивнула на Ди, которая теперь с силой тёрла лицо ладонями, хлюпая носом. — Я не хочу грузить тебя этим, ты должен отдохнуть… — Глупенькая, — перебил мальчик, обнимая её, и ласково целуя в основание шеи, — неужели ты думаешь, что можешь меня грузить? Ты для меня дороже целого мира, Эн. — Пятый… — прошептала она, прижимаясь к мальчику всем телом, и с трудом сдерживая слёзы. Она знала, что он ни с кем не ведёт себя так, что никому бы не говорил того, что говорит ей, но от этого становилось необъяснимо неловко, будто она ловит его на чём-то запрещённом. Ей часто казалось, что он с ней только из-за жалости. Навязали сиротку. Но ведь Аннет его любит. Любит так сильно, что иногда сердце разрывается от осознания этого. И больше всего на свете она боится, что вся эта любовь — просто шутка, чтобы поиздеваться над ней, чтобы втоптать в грязь, показав, какая же она дура, что поверила во всё это. Сейчас ей кажется, что кроме Пятого она никого не может представить рядом с собой, но почему-то она уверена, что Пятый легко может заменить её, выбросить, как надоевшую игрушку. Какой-то частью себя она догадывалась, что этого не случится, но всё равно боялась: всё-таки несколько лет тяжёлой депрессии и расшатанные нервы давали о себе знать такими неприятными мыслями. — Пообещай мне, что никогда больше не будешь так думать, — Пятый отстранился, серьёзно смотря прямо в серые глаза. — Обещаешь? — Обещаю, — девушка шмыгнула носом, снова крепко прижимаясь к мальчику в объятиях. Разве станет человек, который не любит, брать с неё такие обещания? — Хорошо… — он на мгновение потерял мысль, чувствуя только чужое тепло. — Теперь нужно справиться с этим ребёнком. Благо, времени у нас достаточно, — Пятый покосился на Ди, которая теперь тёрла лицо и руки полотенцем так сильно, будто хотела стереть с себя кожу. — Да, конечно, — Аннет слегка улыбнулась, утирая выступившие слёзы кулаком. — Не мог бы ты выйти, ей всё-таки нужно искупаться, — смущённо попросила она. Мальчик коротко кивнул и вышел, пряча порозовевшие щёки. Восьмая закрыла кран, закатала рукав, пробуя локтем воду, и удовлетворённо кивая: просто отличная. — Давай-ка я помогу тебе с одеждой, — она соскользнула с бортика ванны, и, щёлкнув замком на двери, присела перед девочкой на корточки: для своих 14 Ди была довольно высокой, ростом практически по затылок Клауса. — Ты будешь тут сидеть, пока я буду купаться? — осторожно спросила девочка, позволяя снять с себя испачканную рубашку и расстегнуть комбинезон. — Если хочешь, я могу выйти, хотя я бы не хотела этого делать, — Аннет поддержала её за локоть, помогая вылезть из штанин комбинезона. — Это почему? — сощурилась Ди, безо всякого смущения стягивая с себя серенькую футболку, и оставаясь в одном только бежевом топе и трусах. — Ты выглядишь как человек, который готов утопиться, — честно ответила девушка, кидая грязную одежду в корзину для белья, и про себя радуясь, что не краснеет. До того, как Элиссон и Ване исполнилось 12, все девочки купались вместе, так что смущение при виде обнажённого женского тела пропало само собой. Наоборот, им нравилось плескаться друг в дружку водой, заливая пол до блестящих лужиц, а потом скользить по холодному кафелю босыми пятками, и наперегонки бежать в комнаты, завернувшись в пушистые полотенца. — Грубо, — фыркнула девочка, — зато честно. Отвернись, — приказала она, и это прозвучало так громко и резко, что дрогнуло маленькое прямоугольное зеркальце над раковиной. Аннет послушно повернулась, и не увидела, как Ди испуганно зажала рот ладошками, косясь на дверь. Убедившись, что Восьмая не смотрит, она стянула с себя остатки одежды, и погрузилась в слегка остывшую ванну. По телу пробежала приятная дрожь, и девочка, блаженно поёжившись, опустилась в воду с головой. Когда она вынырнула, слегка шипя от боли в затылке, с волос по лицу побежали розовые ручейки перемешанной с кровью воды. — Держи мыло, — одна из прядей толкнулась куда-то в плечо девочки, — а то твои волосы похожи на сосульки. — И на том спасибо, — усмехнулась Ди, вспенивая брусок в воде. — Ладно, можешь поворачиваться, уже ничего не видно. Аннет повернулась, усаживаясь на пол под дверью, и поджала колени к груди, положив на них подбородок. Волосы мягким, слегка шевелящимся ковром стелились вокруг неё, заполняя практически всё помещение. Казалось, от них струится какое-то необыкновенное тепло, которое и подогревает воздух в старенькой ванной комнате с облупленной плиткой. Ди с остервенением взбивала мыло на волосах в розоватую пену, отплёвываясь, когда она попадала в рот. Пальцы и лицо уже скрипели, но она не останавливалась, стараясь смыть всю ту кровь, пропитавшую короткие кудряшки, будто надеялась, что сумеет смыть с ней и все воспоминания. Как же жаль, что нет. — А ты сама голову долго моешь? — спросила девочка, окуная голову в воду, чтобы промыть от мыла. Волосы под пальцами противно заскрипели, и она поморщилась, чувствуя, что выдрала несколько волосков. — Нет, минут за сорок управляюсь, — как-то отстранённо ответила Восьмая, рассматривая трещину на плитке. Она думала совсем не о девчонке в ванне, а о Пятом, который сейчас наверняка сидит в комнате, сняв пиджак и туфли, уткнувшись носом в блокнот, водит тонким пальцем по страницам, закусывает нижнюю губу, чтобы думалось лучше… Тёмные волосы спадают на лоб, и он часто трясёт головой, чтобы сбросить их на положенное место. Брови напряжённо сведены, глаза — блестят, ведь в них отражается жёлтый свет ночника, проскальзывающий сквозь ресницы. Он выглядит таким маленьким и беззащитным, что невольно хочется прижать его к груди, укрыть одеялом, и никогда не отпускать, чтобы больше не потерять. Аннет, сама того не замечая, расплылась в улыбке, чувствуя, как в груди растекается необъяснимая нежность, просачивается сквозь клетку рёбер, заполняя собой всё тело, кажется, подсвечивая его изнутри мягким, золотистым сиянием… Тут плеснула вода, и мокрые босые ноги безо всякого стеснения опустились на рыжие пряди. Девушка даже не подняла головы, только на слух понимая, что Ди сдёрнула с хлипкого крючка зелёное махровое полотенце, и сейчас старательно вытирается им, наплевав на то, что кожа уже покрылась красными пятнами. — Есть что надеть? — обратилась девочка к Аннет. Та вздрогнула, вздохнула, и с трудом поднялась на ноги, открывая дверь. — Клау, дай одну футболку из пакета, — попросила она. Вместо Клауса перед дверью появился Пятый (как Аннет и думала, он снял пиджак, оставшись в рубашке и шортах), который невозмутимо протянул девушке огромную белую футболку. Восьмая улыбнулась, и, подавшись вперёд, нежно поцеловала мальчика в щёку, забирая вещь из рук. — Спасибо, — шепнула она. Он ничего не ответил, только загадочно улыбнулся, прикрывая дверь. Пряди ловко подцепили футболку, и сами натянули её на не очень довольную таким положением дел Ди, которая пыталась натянуть обратно трусы, чуть не падая в ванну из-за того, что волосы под ногами постоянно шевелились. Когда Аннет повернулась, перед ней стояла уже не лохматая испуганная девчушка, а чуть менее лохматая девочка в огромной белой футболке, доходящей почти до щуплых коленок, отчаянно пахнущая хозяйственным мылом. Девушка кивнула, удовлетворённая увиденным, и открыла дверь, выходя в комнату, где уже мерно гудел старенький кондиционер. Она усадила девчонку на кровать, на которой должна была спать сама, устроилась рядом, вооружившись полотенцем, и поданными прядями ножницами с серебряной расчёской. — Ты чего это решила сделать? — настороженно спросила Ди. — То, что ты Прядь, не даёт те разре… — Я просто приведу в порядок твои волосы, — перебила её Аннет, — а ты расскажешь, что же такое с тобой случилось. — А эт обязательно? — девочка поморщилась, чувствуя, как её спутанные волосы протирают полотенцем, и косясь на Пятого и Клауса. Если последний её ничуть не пугал, даже казался нормальным, то мальчишка, пусть и выглядящий лет на 15 максимум, явно был куда старше, чем казался. А чем старше был человек, тем настороженнее к нему относилась Ди. — Обязательно, — отрезал мальчик. — Ну, тогда, всё это началось, когда я только пошла домой… — девочка вздохнула, и начала рассказ. Flashback Ди, не дожидаясь брата, шагала по улице домой, заткнув уши наушниками. Она знала, что отец снова напился, но оставаться ночевать в мотеле было просто ужасной идеей: клопы кусаются, да и мама будет ужасно злиться, если узнает об этом. Проще переждать бурю, заперевшись в своей комнате и закрыв уши подушкой, чтобы не слышать пьяных воплей и звона разбитых бутылок о тонкие стены старенькой двушки. Опять мама будет плакать и просить его остановиться, а потом Зак будет грозить, что позвонит копам, но ничего не поможет, и наутро оба, тяжело вздыхая, будут обрабатывать синяки и ссадины. Ди хотелось выть от собственной бесполезности. Она ничего не может сделать, чтобы облегчить жизнь своей семье, потому что она ещё маленькая и беспомощная. Но ведь это не так… Ди умеет драться, делать розочки из бутылок, и очень громко кричать, что привлекает людей, но её всё равно ни во что не ставят, говоря уйти, и не мешаться под ногами. Она всё бы отдала, чтобы родиться в любой другой семье, где её бы любили, дарили ей внимание и заботу, давали понять, что она действительно важна. Но, увы, жизнь распорядилась совершенно иначе: пьяница-отец, регулярно поднимающий руку на собственную семью; мать, которая уделяла всё свободное время младшей дочке, которой только исполнилось три года; старший брат, который вроде как старался заботиться о Ди, но попросту не успевал, тратя всего себя на работу, чтобы оплатить обучение. Проще говоря девочка росла, как бурьян в чистом поле: жила, как хотела, ела и пила, что хотела, носила только то, что нравилось, говорила и поступала так, как считала правильным, часто наступая на грабли ошибок, больно ударяющие по носу. Сама не замечая, Ди уже поднималась по бетонной лестнице старой пятиэтажки, перепрыгивая через ступеньки. Они жили на третьем этаже, но уже при входе в подъезд становилось понятно, что в квартире номер 58 опять происходит что-то неладное. На перилах сидел мальчишка, лет 12, с которым девочка иногда ела мороженое. Он обеспокоенно посмотрел на беззаботную Ди. — Может, не стоит сегодня тебе идти домой? Мистер Коллинз опять бушует… Она только отмахнулась, криво улыбнувшись. — Майк, там мама и Лиззи, не могу их оставить одних с этим ублюдком. — Может, копам позвонить? — робко предложил мальчик. — Не смеши меня, — фыркнула Ди, ероша и без того лохматые кудряшки, — они нихера не сделают. — Просто будь осторожнее, — Майк с плохо скрываемой жалостью смотрел на девочку, но та лишь махнула ему рукой, продолжая скакать через ступеньку. Она привыкла жить в опасности. Тихонько скрипнула дверь, и Ди проскользнула в квартиру. В нос ударил кислый запах пота и алкоголя. Задержав дыхание, и незаметно запихнув плеер в карман, она сняла поношенные кеды, и, вжавшись в стенку, поползла в свою комнату. Непонятный доселе страх заворочался в груди, когда девочка увидела, что дверь в комнату родителей открыта, но мамы там нет, а крошечная кроватка Лиззи пуста. Отец, судя по всему, засел в гостиной перед телевизором, обложенный кучей стеклянных бутылок. Ди нервно сглотнула, продолжая двигаться в сторону своей комнаты, где могла бы запереться на шпингалет, и провести остаток дня в сомнительной безопасности. До спасительной двери оставалось совсем немного, но вдруг под маленькой ступнёй в дырявом носке ужасающе громко скрипнула половица. Девочка замерла, как каменное изваяние, зажав рот руками, чтобы не издать лишнего звука, но было уже поздно: в гостиной зазвенели падающие бутылки, и послышались тяжёлые шаги. — Это ты, тварь?! — голос отца был хриплым, пугающим до дрожи в коленях, потерявшим всякую человечность. — Делия?! Отвечай! Взгляд Ди испуганно заметался по коридору в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь ей защититься, но, как на зло, ничего, кроме пустой бутылки, рядом не оказалось. Девочка схватила её, но не успела отбить донышко: отец показался на пороге гостиной. — Ты что делаешь, тварь?! — заорал он, надвигаясь на дочь. — Ты на родного отца руку поднимать вздумала?! — Бля, пап, давай не надо! — Ди, несмотря на всепоглощающий страх, звучала грозно, внутри надеясь, что это защитит её. — Ты и выражаешься, мразь неблагодарная! — мистер Колинз кинулся на девочку, намереваясь ударить её, но та увернулась, кидаясь вперёд по коридору, и заскакивая в гостиную. Она замерла на пороге, в ужасе смотря на открывшуюся картину: мама и Лиззи лежали на полу у батареи. Обе не шевелились. Ди присмотрелась и похолодела: реденькие светлые волосики сестрёнки слиплись в жутко-красные верёвочки, а вокруг маленькой головушки растекалась густая лужица поблёскивающей в свете закатного солнца крови. Голова мамы была неестественно криво вывернута, её глаза закатились, оставив видимыми только молочно-мутные белки, рот приоткрыт в немом крике… Мертвы. Этот ублюдок убил их. В тот же момент девочка почувствовала сильный удар чем-то увесистым по затылку. В ушах пронзительно зазвенело, и Ди повалилась на грязный паркет, бутылка выскользнула из руки, и со звоном прокатилась по паркету. Из глаз непроизвольно брызнули слёзы, но она не дала себе ни малейшего шанса на отключку. Девочка резко перевернулась на спину, облокачиваясь на локти, стараясь не обращать внимание на горячие ручейки крови, стекающие по шее за воротник рубашки, звенящую боль в голове, и ушибленном носу. — Что ты наделал… — прохрипела она, смотря в мутные глаза отца, замахнувшегося на неё пустой бутылкой. — Ты убил их, урод!! — её голос внезапно сорвался, став необычно звонким. — Они были порождениями дьявола! Как и ты! Я только облегчил их страдания! — ответил отец, и его лицо внезапно исказила гримаса невыносимой боли. — Облегчил… — он внезапно замер, с животным испугом смотря на дочь. Ди, воспользовавшись заминкой, выпрямилась, пошатнулась на подкашивающихся от боли ногах, и с невообразимой ненавистью воззрилась на отца. — Порождение белочки, блять! — заорала она, чувствуя, как из носа медленно капает кровь, причудливыми капельками растекаясь по пузырящемуся ленолеуму. — Ты убил их! Ты убил мою мать и собственную дочь, ублюдок! — её голос вновь сорвался, и девочка почувствовала, как голова будто взрывается от боли. Её взгляд снова упал на мёртвые тела мамы и Лиззи, и Ди больше не смогла сдерживаться. Она зарыдала в полный голос, чувствуя горячие слёзы, бегущие по щекам, хватаясь руками за голову, и даже не осознавая, насколько же громко она кричит. Стёкла в старых деревянных рамах задребезжали, пол под ногами опасно завибрировал, но ей было плевать: вся невыносимая боль от потери родных выплёскивалась наружу, сметая всё на своём пути, стремясь успокоить, но разгораясь от этого ещё сильнее. Ди даже не заметила, что отец, скрючившись пополам от боли, схватился за уши, из которых частыми, резкими толчками лилась горячая, практически кипящая на воздухе кровь. Внезапно помещение наполнил короткий треск, и девочка почувствовала, что её будто облили чем-то вязким и горячим. Что-то попало и в раскрытый рот, мгновенно оборвав безумный вопль. На языке явно ощутился железный привкус, и Ди скривилась, сплёвывая. Кровь. Кровь повсюду: на стенах, на полу, на диване, на пустых бутылках, на ней самой… Делия похолодела, замерев посреди комнаты. Она боялась опустить глаза, только тупо смотрела прямо перед собой, чувствуя, что тело колотит крупная дрожь. Девочка шмыгнула носом, даже не замечая, что втягивает собственную кровь. — Ч-ч-что з-з-за хер-р-р-рня? — отчаянно заикаясь, прошептала она в пустоту, смотря на заляпанные стены. Ди подняла дрожащие руки на уровень глаз, сквозь пальцы смотря на кровавые брызги на стене. Она боялась даже пошевелиться, будто один шаг сделает всё ещё хуже, чем сейчас. Борясь с внутренним ужасом, Делия, не отнимая рук от лица, опустила голову вниз. В нескольких шагах от неё лежало окровавленное тело. Отец. Его ладонь всё ещё сжимала пустую бутылку, которой он ударил дочь по затылку. Он лежал, распластавшись по старому ленолеуму. Без головы. Её попросту не было, остался лишь остов шеи, вокруг которого кровавыми лохмотьями висели ошмётки кожи. Кровь медленным, ленивым ручейком, стекала из тела на пол, подбираясь к ногам Делии. Она взорвала его голову. К горлу подступил приступ тошноты, но девочка сдержалась, зажав окровавленными ладонями рот. То, что пятнами осело на её одежде — не просто кровь. Это остатки ненавистного мозга, разбитого в бесполезную кашу. Присмотревшись, Ди увидела мелкие кусочки костей черепа, увязшие в мёртвой жиже. — Это сделала я.. — не веря самой себе, прошептала девочка. С губ слетел истеричный смешок, и Делия схватилась за голову, не обращая внимания на боль. Она смеялась, покачиваясь на пятках. Казалось, комната кружится вокруг неё с огромной скоростью, всё сливается одну сплошную чёрную полосу, но не останавливается. Девочка внезапно засмеялась в полный голос, наслаждаясь звуком своего голоса, будто отскакивающим от стен старенькой квартиры. Всё, что только что произошло, казалось таким нереальным, и странно смешило её. Взорвала голову родному отцу, громко заорав. Неужели то, что она родилась в один день с детишками Харгривза — не просто совпадение? Ди любила считать себя особенной, любила думать, что могла бы тоже спасать мир, как и дети из Амбреллы, но всегда считала необычным только умение громко орать и красиво петь. Она никогда бы не поверила, если бы кто-то сказал ей, что она, маленькая Делия Колинз, способна убивать силой собственного крика. Из размышлений её вырвал громкий стук в слабенькую дверь. С лестничной площадки глухо донеслось: «Откройте, полиция!» Делия замерла, минута непонятной доселе эйфории прошла, и девочка поняла, что стоит, залитая кровью убитого отца, что у батареи лежат два трупа, а она сама могла сильно наследить здесь. Нужно было что-то делать: уничтожать улики и бежать, бежать отсюда куда подальше, чтобы не попадаться никому на глаза… Но как избавиться от собственных следов в крови, чтобы никто не догадался о том, что она была здесь? Крик. Она разорвала голову отца истошным воплем, так почему бы не попробовать сделать это снова, только в других целях, более полезных? Девочка устремила взгляд на кровавую лужу, в которой остались следы её носков. Перевела дыхание, снова поборов приступ тошноты, и истошно закричала, стараясь направить энергию собственного голоса ровно на поверхность жижи, чтобы смести всё, оставив будто бы нетронутым. Звук, вырывающийся изо рта, будто превратился во что-то осязаемое, необычайно сильное и полностью подвластное ей. Это и была её особенность: страшная сила, порученная ребёнку. Было слышно, как в подъезде на шум собираются люди, которые пытаются выбить дверь, но девочка продолжала кричать, не в силах прекратить: по кровавым лужицам бежала мелкая рябь, стирающая все следы её присутствия, пустые бутылки с чертовски громким звоном лопались, разлетаясь на крошечные осколки, отсвечивающие розовым в последних алых лучах заходящего солнца. Собственное могущество пьянило, и Делия чувствовала, что не хочет останавливаться. Голова гудела от боли, слух будто бы обострился, став в разы чувствительнее ко всему, что происходило вокруг неё: каждый звук отдавался сильной вибрацией, пробирающей всё тело. Внезапно в глазах потемнело, и воздух резко закончился, будто его вышибли из лёгких. Девочка захлебнулась криком, замолкая. Бежать. Но куда? Она думала об этом, стягивая носки, и забрасывая их на плечо. Босые ноги быстро прошлёпали к окну, обходя лужицы крови, и, перескочив мёртвые тела, вскарабкались на подоконник. Делия бросила последний печальный взгляд на квартиру, где прошло её детство, с непонятной болью осознавая, что больше никогда в жизни сюда не вернётся. Ладошки нащупали холодную ржавчину пожарной лестницы, и мёртвой хваткой сжали старую перекладину. Когда до земли оставалось совсем немного, девочку окликнули: «И куда это ты?» — это был молодой офицер, облокотившийся плечом на машину, и внимательно рассматривающий окровавленную Ди. — Я? — Ты, кто же ещё. Что с тобой произошло? Девочка спрыгнула на асфальт, и подошла поближе к офицеру, опасливо смотря на него. — Почему ты вся в.. — он помедлил, — крови? — Не важно. Вы можете сделать вид, что меня тут ваще не было? — умоляюще подняла она глаза на парня, брови которого поползли к кромке светлых волос. — Что за глупости? Я не могу так… Погоди, где твои родители? — Мертвы. Глаза Ди потемнели, всё тело будто сжалось внутри, а через секунду маленький двор наполнил ужасающий вопль, от которого мелко затряслись деревья, роняя желтеющие листья на асфальт, подобно золотому дождю, а ещё через секунду стёкла в машине за спиной офицера взорвались, брызгая осколками на землю. В ушах парня тоненько зазвенело, а потом все звуки резко пропали. Он мог теперь только видеть перед собой маленькую девочку со слипшимися кудряшками, сжатыми кулаками и слегка открытым ртом. Офицер попытался достать рацию, но эта странная девчонка заметила это, и чуть склонила голову — его руки будто отбросило назад, больно заламывая, будто пытаясь вырвать их из тела. Внезапно волна энергии сбила его с ног, и колени сильно ударились оземь. Через пару секунд он потерял сознание, а Ди, наконец, закрыла рот, прекращая вопль. До неё не до конца доходило, что она творит: девочка просто пыталась защитить себя, ведь никому не захочется сесть за убийство в четырнадцать с лишним лет, верно? Оставив бессознательного офицера валяться у машины, она, бросив последний испуганный взгляд на дом, побежала прочь из двора, не обращая внимания на то, что на ней до сих пор нет обуви. End flashback — А потом я ещё долго торчала в каких-то кустах, чтобы меня не нашли копы. Ну, а уже ближе к ночи вылезла, и наткнулась на вас, — закончила девочка, обводя помутневшим взглядом всех присутствующих в комнате. — Ай! Ну хватит уже дёргать! — пискнула она, когда Восьмая слишком резко прочесала спутанные волосы на затылке. — Прости-прости, — Аннет погладила её по плечу, — Я уже почти закончила. — Пизде-е-ец, — выдал белый, как бумага Клаус, поджигая уже шестую сигарету. Если Аннет и Пятый просто слушали эту ужасную историю, то Четвёртый видел всё это собственными глазами, случайно заглянув в воспоминания Ди. Мальчик тоже выглядел не особо радостно: он насупился, буравя девочку взглядом. Теперь он понимал, почему этот ребёнок показался ему знакомым. На одном из заданий в Комиссии ему было приказано переместиться в 13 октября 2006 года, чтобы убить какого-то психиатра. Он не особо понимал, зачем, но выполнил задание просто блестяще. А ещё через несколько лет службы, когда он уже успел забыть об этом случае, снова поступил приказ переместиться в пресловутый 2006, но уже в 18 января, чтобы убить какую-то старуху. Тот день был просто отвратительный: холодно, облачно, с неба сыпался противный мелкий снег, забивающийся во все щели, и ужасно раздражающий. На часах было примерно восемь вечера, когда Пятый переместился в узкую улочку Нью-Йорка, чтобы не привлекать лишних глаз. И почти в тот же момент он услышал визг полицейских сирен и душераздирающий вопль. Времени было достаточно, поэтому мужчина решил посмотреть, что же там такое происходит. Он переместился на крышу одного из домов, и застыл в оцепенении: на площади валялись восемь раскуроченных полицейских машин с выбитыми стёклами и разбитыми мигалками, на припорошенной снегом плитке лежало несчётное количество трупов: полицейские в форменных куртках, взрослые, и даже несколько детей. Единственным живым существом была высокая растрёпанная фигурка в синем пальто и дурацких сапогах. Пятый достал из кармана куртки бинокль и поднёс его к глазам, чтобы получше рассмотреть человека на площади. Это была девушка с пышными каштановыми кудрями, и безумно сверкающими каре-зелёными глазами. Ей было не больше семнадцати, но её лицо светилось какой-то непонятной взрослостью, будто она была куда старше, чем казалась. Девушка хмыкнула, осмотрела площадь, довольно потерев ладони, и подошла к ближайшему трупу — им оказался мужчина средних лет, и беззастенчиво запустила руки в чужие карманы, выгребая из них всё, что только могла найти. Пятого передёрнуло от такой наглости, но он, не отрываясь, наблюдал за ней. «Она бы стала прекрасным корректором» — пронеслось у него в голове. Вдруг девушка вздрогнула, будто что-то услышала, неспешно повернулась, и уставилась прямо на Пятого. В бинокль он мог разглядеть каждую чёрточку на её лице: начиная забавно вздёрнутым носом и потрескавшимися пухлыми губами, и заканчивая тоненькими складочками в уголках хитро сощуренных глаз. Её губы тронула ухмылка, и девушка совсем тихо произнесла: «Я тебя вижу». Потом она воровато оглянулась, прислушалась к чему-то, и побежала в сторону тёмного прохода между домами, где остановилась на мгновение, повернулась, и неожиданно нежно запела:

Mr. Sandman, bring me a dream. Make him the cutest that I've ever seen… Give him two lips like roses and clover Then tell him that his lonesome nights are over…

Её голос, подобно электрическим разрядам, проникал в самое сердце, дёргая за невидимые струны души, заставляя чувствовать всё в разы острее… Неожиданно в груди заныло от того, что вспомнилась семья, тёплые вечера перед Рождеством в гостиной, и маленькая Аннет. Его солнечная, счастливая Аннет… Мужчина даже не замечал, что в такт пению девушки снег, лежащий на плитке, завихряется, стирая все следы, припорашивая мёртвые тела, будто они лежат здесь совсем давно. Пятый потерял ход времени, вслушиваясь в песню, отдающуюся бесконечным эхом от стен шестнадцатиэтажек. — Пятый! — послышался рядом до боли знакомый голос. Он повернул голову, надеясь увидеть перед собой любимое веснушчатое лицо, но увидел лишь непроглядную черноту ночи с холодными, безразличными блёстками снега. — Пять! — он завертел головой, пытаясь понять, откуда доносится любимый голос, но так никого и не увидел… — Пя-я-я-ятый! — в лицо внезапно влетело серое облачко вонючего дыма, и он надсадно закашлялся. Пропал снег, пропала ночь и колючие снежинки, но зато возникли встревоженные лица Клауса и Аннет, которые трясли его за плечи, пытаясь привести в чувства. — Кошмар? — тихо спросила девушка, заглядывая ему в глаза. Пятый сглотнул ком в горле и кивнул, переводя взгляд на съёжившуюся на кровати девчонку. Это точно была та девушка с площади, только младше. Он никогда бы не поверил, что из этого ребёнка вырастет человек, который способен убить больше полусотни людей буквально по щелчку пальцев. Ему бы очень хотелось рассказать этой девочке, что её ждёт в жизни, но нельзя. Он хотел предупредить её не потому что его волновала судьба Делии, нет. Не хотелось, чтобы трогали его семью, которую наверняка привлекали к расследованию убийства на этой маленькой площади. — Ты в порядке? — тихо спросила Аннет, вырывая мальчика из собственных мыслей. — Да. Нужно всё-таки предупредить её. Мутно, расплывчато, чтобы она даже не поняла, что её ожидает, но просто была осторожнее… — Эй, ты..Делия, верно? — обратился он к подростку. — Чего? — не поднимая головы, пробурчала она. — Ничего не бывает просто так. Не забывай об этом. Девочка устало подняла голову, смотря на него, как на последнего придурка. Потом медленно кивнула, и в тот же момент сладко зевнула, прикрывая глаза. — Хочешь спать? — осторожно спросила Аннет, подходя к кровати Ди. — Угу, — девочка завалилась на подушку, снова зевая, и натягивая на себя тонкое одеяло. — Тогда спокойных снов, — девушка на мгновение замешкалась, а потом склонилась над подростком, поправила одеяло, и, отведя непослушный локон с чужого лица, ласково поцеловала её в щёку, едва-едва коснувшись губами. Делия никак не отреагировала: она уже провалилась в сон, но Клаус не сдержал умилённого: «Ты совсем как мама…». Аннет покраснела, смущённо отходя от постели, и выключая лампочку ночника. — Ты же не будешь против, если я посплю с тобой? — тихо спросила она у Пятого. — Поверь мне, он будет только за, — шёпотом усмехнулся Четвёртый, ероша волосы на голове, и потягиваясь. — Вот и хорошо, — Восьмая улыбнулась, подходя к сумкам с покупками, и доставая оттуда белую футболку. Она, взяв с тумбочки расчёску, прошла в ванную комнату, где заперла дверь на слабенькую защёлку. Одна из прядей услужливо выдернула из остывшей ванны пробку, а сама Аннет с огромным удовольствием вылезла из испорченного платья, расстегнув рядок пуговиц на спине. Жалко вещицу, конечно, но ходить в ней уже просто невозможно, так что девушка забросила её в мусорную корзину, стоящую у унитаза. Забулькал сток, ознаменовавший, что грязная вода полностью слилась в канализацию. Девушка вернула пробку на место и включила воду, с трудом настроив нормальную температуру. Она повернулась к зеркалу, и слегка дёрнулась от неожиданности: из замацанного стекла на неё смотрела девушка с ввалившимися щеками и огромными синяками под уставшими глазами. — Ого, насколько же всё плохо, — фыркнула Аннет, рассматривая собственное отражение, да и просто опуская глаза вниз: трусы, которые раньше сидели хорошо, сейчас болтались, только задерживаясь на выпирающих косточках. Когда Пятый только появился, Восьмая не была очень худой, наоборот, у неё был маленький животик, приятные округлые бёдра, и небольшие щёчки. Но за эти дни она будто высохла: постоянная нервотрёпка, еда, когда попало, много беготни… Конечно, часто бухтевшей на собственную фигуру Аннет было приятно видеть, что лишний вес ушёл, но в то же время она понимала, какой ценой всё это получилось. Оно того не стоило. Одна из прядей потрепала её по плечу, и девушка оторвалась от рассматривания себя, переводя глаза на наполнившуюся до половины ванну. Она довольно кивнула, и щёлкнула пальцами — волосы, разделившись на части, заползали в воду, как невероятные животные. Аннет кинула в воду кусок мыла, и пряди, будто сцепившись в борьбе за него, через несколько секунд подняли пышные облака мыльной пены. Она с улыбкой наблюдала, как с волос сходит вся та грязь, которая накопилась за последние несколько дней. Когда последняя прядь вылезла из воды на пол, девушка быстро слила воду, набирая новую, чистую ванну, и сняла с себя бельё, с наслаждением погружаясь в ванну по самые ноздри. Тело окутало приятное, влажное тепло, хорошо контрастирующее от мерзкой духоты улицы. Она закрыла глаза, вслушиваясь в мерный плеск воды, и собственное дыхание. Лежать бы так вечно, ни о чём не думая, ни о чём не переживая, просто чувствуя, как постепенно расслабляются все мышцы, как тело окутывает тягучая, ленивая истома… Здесь нет никакого апокалипсиса, никаких проблем, здесь всё хорошо… Внезапно созданное умиротворение дало трещину: даже сквозь закрытые глаза Аннет увидела яркую голубую вспышку, а потом услышала громкий всплеск. Пятый. Он переместился к ней в ванну, не снимая одежды, так что белая рубашка мгновенно пропиталась водой, прилипнув к телу, на ресницах мелкими блестящими капельками осели тёплые брызги, шорты тоже промокли насквозь… — Ой, — только и сказал он, растерянно смотря на ошеломлённую девушку. — А вот это было неожиданно, — это прозвучало так по-детски, что Аннет, не сдержавшись, прыснула в воду, подняв пузырьки. Через мгновение они оба засмеялись в голос, облокачиваясь на бортики ванны, чтобы не уйти под воду с головой. — Ты чего, балкон с ванной перепутал? — смеясь, спросила Восьмая, шутливо брызгая в мальчишку водой. — Ничего я не перепутал! Я думал, ты уже вылезла из воды, но забыл, что ты у меня русалочка, — последнее слово он произнёс так ласково, что по щекам Аннет от смущения поползли красные пятна. Она на несколько минут забыла, что сидит совершенно обнажённая, поэтому сначала не поняла, почему Пятый так странно на неё смотрит. А когда поняла, покраснела ещё больше, опускаясь в воду по подбородок и прикрывая грудь руками. — Ты ещё стесняешься? — мальчик не отвёл глаз, только опустил руки под воду, кладя их на чужие ладони. — Не то, чтобы… — она не успела договорить: Пятый потянул её на себя, освобождая место у края ванны и переместился туда, подняв волну брызг. Теперь он оказался за спиной девушки и спокойно подхватил её подмышки, усаживая так, чтобы им обоим было удобно. — Так-то лучше, — довольно пробормотал он, убирая ладони Аннет с груди, и заменяя их своими. В животе Восьмой зашевелились просыпающиеся бабочки. Они медленно, лениво запорхали, легко щекоча нежными крылышками желудок, и заставляя её коротко и резко втягивать в себя воздух. — Этот твой «ребёнок» уже спит, а Клаусу всё равно, — прошептал он прямо в ухо, проводя по ушной раковине кончиком языка, и нежно прикусывая мочку. Бабочки активизировались, вырвавшись из желудка, и опустившись куда-то ниже. — Пять… — вздрогнула Аннет, прикрывая глаза. — Что? — хитро прищурился мальчик, слегка сжимая мягкую грудь одной рукой, и опуская вторую руку чуть ниже, проводя пальцами по торчащим рёбрам. — Я люблю тебя, — он сам не понял, как она так вывернула голову и крепко, будто хотела высосать из него всю душу, прижалась к губам. Аннет целовала, как в последний раз: резко, напористо, и немного неумело, смущённо проникая языком в тёплую влажность чужого рта. Пять отвечал ей тем же, понимая, что никогда в жизни никто его так не целовал. И не поцелует. Он чувствует каждую трещинку на любимых губах, серые, почти чёрные из-за расширившихся зрачков, глаза блестят в полумраке ванной, в них отражается слабенький свет старой лампочки под потолком, под пальцами чуть ли не гнутся тонкие рёбра, грозясь треснуть, сломаться, убить её, но он не даст этому случиться. Аннет отстраняется, с трудом переводя дыхание, проводит языком по раскрасневшимся губам, и Пятый не может удержаться, чтобы не податься вперёд, и слегка не прикусить кончик чужого языка. Она вздрагивает — по воде бежит мелкая рябь, и с губ срывается первый негромкий стон, который вибрацией отдаётся сначала в мозгу мальчика, а потом и ниже, заставляя промокшую ткань шорт натянуться ещё сильнее. Его рука скользит по мягкому впалому животу, касается вьющихся рыжих волосков — подушечка среднего пальца слегка нажимает на клитор, и девушка то ли всхлипывает, то ли вздыхает, и крепко, до побелевших костяшек, цепляется за бортики ванны. Тело отказывается подчиняться, словно она опять во власти способности, губы будто на автомате шепчут: «Люблю, люблю, люблю…» Пятый, продолжая двигать рукой, припадает к веснушчатой шее и целует, прикусывает, выводит узоры кончиком языка, наслаждаясь вкусом слегка поскрипывающей кожи. Он ловит каждый вздох, каждый всхлип и тихий, неуверенный стон, слетающий с любимых губ, и эти звуки кажутся ему лучшей музыкой на этом, (и том), свете. Вдруг Пятый чувствует, что Аннет, заведя руки за спину, расстёгивает пуговицу на его ширинке, и, помогая себе прядями, стягивает с него шорты и бельё, которые через пару секунд с мокрым шлепком ударяются о кафель. Она снова поворачивает голову, и мальчик, чуть склонившись, ловит её мутный, но странно счастливый взгляд. Аннет хочет что-то сказать, но он прижимается к её губам в нежном, мягком поцелуе. Пятый хочет вместить в неё все чувства, которые переполняют его сейчас, выплёскиваясь наружу, как остывшая вода в этой ванне: любовь, безумная любовь, пережившая руины апокалипсиса; страсть, сжигающая всё внутри до тла; и нежность, заставляющая всё внутри дрожать, когда только касаешься любимого тела, чувствуешь под собой любимые губы… Тонкие пальцы под водой касаются его члена, неуверенно сжимают, и проводят вверх-вниз несколько раз. — Эн, чёрт возьми, — стонет он в поцелуй, случайно прикусывая чужую губу. — Возьми, — выдыхает она, двигая руками чуть быстрее. Пятому кажется, что мир на мгновение останавливается, а единственные сознания, которые могут двигаться — это Аннет, и её чертовски прекрасные руки. Он понимает, что, если не остановит её, кончит прямо сейчас, поэтому перехватывает её запястья, и, слегка приподняв девушку, плавно входит в неё до самого основания. Она прижимает руку ко рту, закусывая кожу, чтобы не закричать во весь голос от удовольствия, но мальчик отнимает её руку ото рта, и сбивчиво шепчет на ухо, щекоча раковину: «Не сдерживайся, пусть они нас услышат…» Пусть весь мир услышит. И она не сдерживается, выстанывает его имя так громко, что оно отражается от кафельных стен, солнечным зайчиком прыгает по комнате, и выбирается за пределы ванной, затухая уже где-то в спальне. Это уже не так, как в первый раз: Пятый двигается уверенно, плавно, а Аннет подмахивает ему бёдрами, забросив руки ему на шею, и быстро-быстро дыша. Вода в ванне плещет, облизывая разгорячённые тела и потрескавшиеся бортики, выплёскивается на пол, впитывается в медно-рыжие волосы, которые, подобно ожившей ржавчине, шевелятся, берутся волнами на плитке… — Пятый, я… — девушка всхлипывает, сжимая руки в замок на чужой шее, чувствуя жёсткий воротник промокшей насквозь рубашки. — Я сейчас… — она не договаривает: слова перебивает громкий, протяжный стон. В глазах темнеет, но через несколько секунд эта темнота взрывается фиолетово-синими фейерверками. Сердце колотится, как бешеное, грозясь пробить грудную клетку, и выскочить наружу, затрепыхаться в холодной воде. Дыхания не хватает, будто резко перекрыли кислород. Воздух в комнате становится странно лёгким, он с трудом просачивается в лёгкие, наполняя тело горячей, жаркой эйфорией, заглушающей все остальные чувства. Несколько секунд она ничего не слышит и не видит, лишь чувствует горячие руки Пятого на всём её теле и скользящий внутри неё член, который движется так чертовски хорошо, что хочется кричать, и она кричит, очень громко кричит от наслаждения, которое, кажется, не помещается в её теле. ПятыйПятыйПятыйПятыйПятый.. Его имя растекается в горле, выплёскиваясь в наэлектризованный воздух, и уже десятки солнечных зайчиков отражаются от стен, не могут найти выход, эхом оставаясь в комнате. Она обмякает в чужих руках, блаженно растекаясь в них, смешиваясь с водой. Когда возвращается слух, она слышит, как он, кончая, тихо, жарко шепчет ей в ухо её имя, обжигая нежную кожу. Несколько минут они просто лежат в полупустой ванне, слушая собственное тяжёлое дыхание, и чувствуя, как в груди быстро-быстро колотится сердце. Не хочется думать ни о чём, хочется только лежать так, прикрыв глаза, и остывая вместе с остатками воды… — Люблю тебя.. — шепчет Пятый, потираясь носом о вспотевший висок, и нежно целуя её во влажные волосы. — Люблю больше всего на свете. — И я, — только и может сказать Аннет, расцепляя замок из пальцев, и, чуть повернув голову, лениво целуя мальчика в челюсть. — Нужно вставать, а то замёрзнешь, — он выскальзывает из чужого тела, и девушка чувствует неприятную пустоту, от чего недовольно вздыхает. — А так не хочется… Лежала бы с тобой постоянно, — она нехотя поднимается, опираясь руками о бортик. — Поверь, я бы тоже, — он тоже встаёт на ноги, — но лучше это будет где-нибудь, где тепло и сухо. — Это точно, — Аннет слегка улыбается, становясь босыми ногами на собственные волосы, радуясь, что они уже успели высушиться, и теперь не высасывают из неё последние крохи тепла. Одна из прядей подаёт ей полотенце, и девушка с удовольствием вытирается, а после кидает им в Пятого, который возится с пуговицами на мокрой рубашке. — Давай помогу, — она подходит к мальчику, и, мягко отодвинув его руки, сама расстёгивает все пуговки, а после помогает снять прилипающую к телу ткань. Вместо благодарности он нежно целует её, а после снимает с головы полотенце и промакивает им кожу. — Блин, я же девочкам вещи не отнесла, — хлопает себя по лбу Аннет, поправляя на себе кое-как натянутую футболку. — Зато будет в чём спать тебе, — она улыбается, одной из прядей приоткрывая дверь, доставая из бумажной сумки скомканную одежду, и подаёт футболку Пятому. Тот надевает её, и смеётся, что они с Восьмой сейчас похожи на привидений, сбежавших из дешёвого фильма ужасов. Девушка тоже тихонько смеётся, прядями раскидывая мокрые вещи по бортику ванны, и сбрасывая грязное бельё в корзину, где уже лежит окровавленная одежда Ди. Мальчик обхватывает её за талию, и, закрыв глаза, перемещается прямо в кровать, натягивая на них обоих одеяло. Они засыпают почти мгновенно, крепко обнимая друг друга, и даже не замечают, как в углу, облокотившись на стенку, курит Клаус, стряхивая пепел от тлеющей сигареты прямо на коричневое покрывало.