***
Я еле-еле стою на перекличке, ибо низ живота ужасно тянет. Нахожусь немного в согнутом положении: так мне легче терпеть. Зарядку я не делаю, просто стою, но меня и не заставляют. — Живучая, сучка! — слышу рядом с собой шепот Онтари, и мое тело начинает трясти от страха. Зачем я спаслась? Чтобы терпеть еще хуже унижения? Или умирать в муках? — Заключенная три девятнадцать может идти к себе в камеру, — сообщает мне темноволосый охранник Блейк. Он второй тут после охранника Вудса хороший полицейский. — Ты только после медблока, отдыхай. Я киваю и практически сбегаю. Нужно подольше продержаться от ледяных. И, конечно же, отдохнуть у меня не получится... Кто за меня выполнит мои обязанности? А если кого-то и заставят, то меня потом этот человек раком поставит... Такое уже случалось, и я знаю, чем это грозит. Лучше умирать от мытья полов, чем от пальцев или чего-то похуже. После заходит Рейвен. — Ты спишь? — Нет, а что, все уже закончилось? — тяжело вздыхаю, ибо мне кажется, что я только прилегла, а уже опять вставать. Я приподнимаюсь на руках, как какой-то калека, а подруга меня останавливает и укладывает назад, при этом приподнимая мне ноги на кровать. — Да. Зарядка — да, но ты лежи и не вставай. Может, подруга права и лучше убраться после завтрака? А так у меня есть практически два часа на постельный режим. — Мне нужно убраться, ты же знаешь, Рей. — Не беспокойся об этом и отдохни недельку, пусть все раны затянутся, — шатенка присаживается на свою койку. По сути, ее тут быть не должно. В это время она со своей мамкой, во избежание того, если кто-то из чужих зайдет за мной. Одним словом, чтобы ей и ее мамке не попало, что она общается со мной, потерявшейся... или я уже из Ледяного каста? Ну кольца на мне нет, тогда кто я сейчас? Предатель? Если люди не увидят на мне этой эмблемы, на меня ополчатся все, даже нейтральные касты... И начнется охота на меня, а значит, я не доживу и до утра. Ну зачем Лекса выкинула то кольцо?.. — Недельку? Ты что, издеваешься надо мной, Рейвен?! — мое лицо искажается в боли от собственных мыслей, а потом я злюсь. Но, скорее всего, на себя и свою никчемность. — Меня могут сегодня убить днем, а если повезет, то, может быть, ночью. — Принцесса, хватит говорить об убийствах. Ты то и дело говоришь одно и то же и до сих пор жива, не знак ли это? Может быть, хватит хоронить себя ежесекундно? Я вздыхаю, обхватывая голову руками. — Ты не понимаешь, Рей... Если кто-то за меня сделает мою работу, меня изнасилуют или изобьют. В любом случае швы разойдутся, и я умру от потери крови. А еще я как бы в Ледяном касте, и Ния не отстанет, а вновь может за меня взяться, это опять приведет к одному и тому же исходу. И у меня больше нет их кольца, а без него я – предатель, и ты сама знаешь, что с ними делают... — Ну, во-первых, за тебя выполняет работу тот человек, который, думаю, тебя не коснется. Во-вторых, этот же человек и разрулит другие ситуации, связанные с тобой. Мне так кажется. Хмурюсь до удивления. — Кто этот человек, Рейвен? — А ты как будто сама не знаешь? Командующая. Она и твой скетчбук просила принести тебе в медблок, и дежурила вчера в нем. Разве О тебе ничего не говорила? Растерянно покачиваю головой в отрицании, но зато понимаю, почему подруга-доктор умалчивала ответы. — Лекса? Почему? Точнее, что ей надо от меня? — Ох, не знаю, Принцесса... Я даже не знаю, о чем вы с ней договаривались: о сексе или подчинении. Но это твой реальный шанс выбраться из всего! — Что-о? — у меня начинается паника. Неужели еще один человек прибавится к моему насилованию? — Принцесса, успокойся. Это совсем не страшно, когда тебя только ОДИН человек имеет. А еще, может быть, и такое, как у меня: что в тебя влюбятся... — я чувствую неуверенные нотки в ее голосе. Кто влюбится в такую, как я? Униженную, изнасилованную блядь, порванную во всех местах... На мне живого места нет. Все в шрамах, синяки не успевают проходить... И я не хочу никакой любви, то есть притворства, я просто хочу покоя! — Рей, я – не ты! — я встаю с кровати и ухожу из камеры. Знаю, что подруга получила болезненный удар от моих слов незаслуженно. Но вдумайтесь, что она говорит? Дать свое официальное согласие, чтобы стать секс-рабыней? Это тоже не выход. В моем случае у меня совсем нет выхода. Я провела это время в библиотеке до завтрака, сидя в углу за стеллажами, и что-то читала, не вдумываясь в текст. Примерно за полчаса я возвращаюсь в свою камеру. Хочу все же попросить у подруги прощение. Я второй раз ее обижаю, хотя не имею на это права, она – один из дорогих мне людей тут. Вхожу, и тут мое сердце останавливается, так как на моей кровати сидит Лекса. — Что за шутки со здоровьем, Кларк? — она поднимает на меня свой грозный взгляд, от которого у меня все внутренности переворачиваются вверх дном. — Где ты была? Я целый час бродила по колонии, пытаясь тебя найти. Ничего не понимаю. — Что? Зачем? — Не думаю, что при таком расположении вещей тебе стоит находиться вне своей камеры. Я все равно ничего не понимаю, а находиться с ней в одном помещении, наедине, особенно после слов подруги не хочется. Это дико страшно. — Уходи, просто уходи, Лекса! За короткое время нашего общения мне кажется, я начала что-то понимать в этой девушке. Командующая проводит рукой по своим волосам, и это означает, что либо она сейчас спустит на меня всех собак, либо волнуется, как было это в палате медблока. — Кларк... В камеру влетает Рейвен, и Лекса замолкает. — Эм... извините. Я увидела, Принцесса, тебя здесь и решила напомнить, что завтрак через пять минут. Брюнетка же огибает меня и молча выходит и камеры. — Прости, я правда не хотела вам мешать. — Ты не помешала, Рей. И спасибо тебе, — я благодарю ее за свое спасение. — И это я должна просить у тебя прощения за утро. Извини, ваши отношения – не мое дело. — Принцесса, я на тебя никогда не обижаюсь. Да, ты делаешь больно, но неосознанно, потому что в тебе боли в миллионы раз больше, и она иногда рвется, хлещет из тебя, ибо сосуд переполнен. Если тебя хоть немного освобождает агрессия от этой боли, то ты можешь выплескивать ее на меня. Я не против, чтобы тебе было хоть капельку легче. Я молчу, не знаю, что и ответить. Как можно обижать таких Ангелочков Божьих, как Рейвен и Октавия? — А теперь пошли на завтрак. Если нас не досчитаются, карцер нам обеспечен. Я киваю и выхожу следом. А что, карцер был бы выходом на несколько дней из ситуации. Но, вспоминая свое единственное пребывание там, меня бросает в дрожь. Там человек сходит с ума: в темноте к тебе подбираются крысы, когда ты засыпаешь, и начинают глодать твое тело до крови... Ты просыпаешься от боли, начинаешь метаться от одной стены к другой, чувствуешь, как наступаешь на них, слышишь их дикий писк, это ползущий рой, и страх окутывает тебя... Барабанишь в железную дверь, сбивая руки в кровь и кричишь до срыва в голосе – зовешь на помощь, но никто не приходит и не придет. Истерика, слезы, и все три дня ты стоишь по стойке смирно, прижатая к холодной двери, не делая никаких движений. Когда открывают дверь, ты заваливаешься на пол, не чувствуя своих конечностей, и тебя, пахнущую мочой, волокут под руки в твою камеру, швыряют на кровать...***
— Давалка, ты чего здесь сидишь? Твое место рядом с нами! — Джозефина подходит к моему отдельному столу для потерявшихся и откусывает мой бутерброд с маслом. Я молчу и прячу руку, где должно быть кольцо. — Ты что, язык проглотила? К моему лицу припечатывают бутерброд, размазывая по щеке желтую маслянистость. Я продолжаю не двигаться и молчать, в столовой меня изнасиловать не смогут. — Заключенная четыреста сорок один, сядь на место и продолжай свой завтрак! — отдает приказ охранник. Девушка надменно фыркает, вскидывая подбородок, но покидает меня. Я облегченно вздыхаю и замечаю боковым зрением охранника Вудса, затем начинаю вытирать масло с лица. Я говорила, он хороший, мысленно отвечаю ему благодарностью за свой поступок. Это бывает редко, а точнее, со мной никогда не бывало, когда предотвращают мое унижение. Далее я успеваю спрятаться в библиотеке, но там встречаю опять брюнетку. Деваться мне особо некуда, да и здесь мы не одни. Беру первую попавшуюся книгу, сажусь и перехожу к чтению. Но ощущаю, как надо мной практически нависают. Что ей опять нужно??? — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Командующая, а я закатываю глаза, правда, меня не видно из-под книги. Не заметно, что ли? — Хочу поспать, вот если бы мне еще не мешали... — отвечаю с сарказмом, сейчас через него выливается моя злость или боль, как сказала утром Рейвен, не все же подруге должно доставаться. — Прекрати. — Что именно? И тебе какое дело? Я не вижу ее, но мне кажется, ее ноздри раздуваются от ярости. — Иди в свою камеру. — Нет. У тебя что, навязчивое состояние? Из моих рук резко изымают книгу и бросают куда-то в сторону. Я не вижу. — Подними! — требую и не знаю, откуда беру столько смелости с ней. — А еще что мне сделать?! Почему она не уходит? Раньше психовала и уходила. — Лекса, хватит! Я вскакиваю со стула, хочу оттолкнуть ее, но боюсь не рассчитать силы и перенапрячься, тогда швы точно разойдутся. Она медленно приближается ко мне, а я упираюсь спиной уже в стену. Что ей надо??? Ее лицо слишком близко ко мне, и я чувствую, как тяжело вздымается ее грудь. Она так злится? Хочу закричать, хочу, чтобы она ушла, хочу оттолкнуть ее, но не могу. В данный момент ее малахитовый взгляд опять поймал в плен мои глаза, и я как загипнотизированная ярким лесом, замираю у стены. — Лекса, пожалуйста... — пищу я как маленький котенок. У нас всегда почему-то так: если она не успела уйти, то моя храбрость с ней трещит по швам. На что она способна? Мне кажется, меня сейчас ударят, особенно когда я вижу, что ее рука приподнимается вверх, к моему лицу. Зажмуриваю глаза что есть силы, пугаясь. Но внезапно чувствую, как она нежно заправляет мои волосы за ухо. Как тогда в медблоке, когда она убирала слезы с моего лица. Резко распахиваю глаза, независимо от того, что у меня перед глазами все мутно от напряжения. Я вижу, как ее губы приближаются к моим губам. Она хочет меня поцеловать??? Зачем? Как? Почему? Не надо! Кричит мой разум, ведь меня никто и никогда не целовал. Не хочу этого. Командующая как будто бы слышит меня и отдаляется лицом. — Черт! — вылетает из ее уст, и она отходит. — Кларк, иди к себе в камеру и выходи из нее только на завтрак, обед и ужин, переклички. Тебе сейчас нужно больше отдыхать. Октавия договорилась: ты можешь не посещать неделю прогулки и не убираться. Выслушав ее, отскакиваю от стены и быстрым шагом выхожу из библиотеки. Слышу недолго шаги позади и возле камеры разворачиваюсь. Лекса стоит и смотрит на меня издалека, а также по сторонам. Облегченно вздыхаю, что она хоть не идет до самой камеры за мной. А может быть, она вовсе не хотела меня поцеловать? А просто хотела мне негромко рассказать эту новость от О? Но откуда она знает? Эх, не важно. Как только я касаюсь подушки, меня затягивает в сон. В обед еще раз подходила ко мне Онтари, пытаясь издеваться и утащить меня за их столик, но ее опять остановил охранник Вудс. Ну а в ужин, похоже, все поняли, что попытки тщетны, и отвязались от меня. В принципе, выдается лучшая неделя из всего моего пребывания здесь. Да, меня цепляют на приемах пищи, но уже никуда не зовут. И больше цепляет Небесный каст, нежели Ледяной. Остальное время я провожу в камере. Отсыпаюсь, пишу очередные письма маме, которые не отправлю никогда, рисую и восстанавливаю силы. Может, мне дали отдых все? Так сказать, чтобы организм восстановился для новых извращенских надругательств? Я не знаю... Просто боюсь, что как бы это затишье не стало затишьем перед большой бурей. Смерть не так страшна, как страдания перед ней от боли, унижений, стыда... Изредка я все так же употребляю одну таблетку на ночь, чтобы лучше спалось. Немного перебарщиваю, потому что Рей не может меня с утра добудиться на перекличку. Подруга не жалуется, она даже рада, что я больше не попадаю в адские ситуации. К выходным я всматриваюсь в зеркало и замечаю, что мое лицо немного преображается: отеков нет, глаза не заплыли, а синяки исчезли. Присутствуют, конечно, маленькие шрамы, но они практически не заметны, если близко не подходить. Сейчас я немного начинаю узнавать себя, а не страшиться того чудовища, что смотрело на меня из зеркала ранее. Это не хорошо. Ко мне приставали, даже когда я была изуродована, что будет сейчас? И я знаю, что... Командующая, как ни странно, больше не пристает и даже не отлавливает меня. Может быть, я ее напугала своим несогласием? А она хочет секса только после того, как я соглашусь? Этого никогда не будет! Рейвен говорит, что даже перед глазами смерти я бесстрашная и что меня спокойно можно было называть Повелевающая смертью, так как помимо своего бесстрашия я всегда нахожусь на волоске от смерти и остаюсь жива. Говорит, что это дар, посланный мне небесами. Да, моя сокамерница еще та шутница, сказочница. Думаю, что если бы я была и вправду той самой Повелительницей, я бы могла убить всех, кто обижает меня или других потерявшихся, тех, кто убил ту, ни в чем не повинную девочку Мэди, и вообще всех тех, кто убивает. Это всего лишь мои мысли, я ни за что не смогла бы это сделать... Помните, я как-то говорила о своем первом разе? Так вот, мы дружили с ним два года, когда я решилась на такой отчаянный шаг. Конечно, я ничего не чувствовала к нему, потому что любовь – это глупость. Просто я не знаю, как объяснить, но многие переходят этот рубеж по своей дурости: типа так надо, чтобы быть не девственницей. Так было и у меня. Кроме боли я в тот момент ничего не испытала, а после меня еще и унизили. Он кричал, что я фригидна, и что с таким отношением к сексу меня и трахать никто не захочет, что я умру старухой, тыкаясь пальцем в себя. Тогда я чувствовала невыносимую ненависть и думала, что способна на убийство... Но все, что я смогла сделать, – это залепить пощечину ему, а потом в слезах убежать. Я, скорее всего, как моя мама: не смогу причинить физическую боль никому, а увидев человека при смерти, буду пытаться спасти его всеми своими силами. Может быть, мне стоило поступить на медицинский все же? Сейчас это никакой важности уже не имеет.