POV Лекса.
После вчерашнего, да и сегодняшнего утра я не отхожу от Кларк. Она что-то меняет во мне. Пока не поняла что, но я в этом разберусь. В ее компании мне хорошо, я забываю о том, что случилось. Иногда, конечно, врываются картинки прощания в мое подсознание: Оливия даже не встала с кровати, чтобы меня остановить. Кларк же делает все, что в ее силах, чтобы меня успокоить. Не думаю, что ей прям нравится унижаться передо мной, ползая на коленях. Просто люди разные, одному это надо, другому – нет. Хотя Оливия и заявляет громкими словами о любви, а кто-то просто что-то делает. Нет, Кларк не любит меня. И мне не нужно это. Я знаю, кем она считает меня, из рассказов Аньи: ангелом-хранителем, героем, рыцарем. Пусть будет так. Ей это нужно. Если бы Оливии была нужна моя любовь, она тоже что-то предприняла бы после всех содеянных ею ошибок. Возможно, и я, как взрослая женщина, все поняла и простила бы. Любовь заставляет идти и на такие подвиги только ради того, чтобы быть в конечном итоге счастливыми. По-настоящему полюбив, мы готовы простить даже измены, как бы это прискорбно не звучало. Любим мы редко, оттого и уходим в нее как в омут с головой, становясь глухими, слепыми и добросердечными. Также с заключенной блондинкой: мой гнев на все и вся не такой уже сильный. А когда я дотрагиваюсь до нее: поглаживаю или сжимаю руку в поддержке, обнимаю, – она как будто мой проводник: проводит ток через себя, уводя всю ярость в землю, чтобы никому не досталось от моей ненависти. Это даже странно. Возможно, пройдя все крики и ссоры, привыкнув, нам уже и нервы трясти друг другу нет смысла. А ради чего? Она – Принцесса, я – огнедышащий дракон, сторожу ее в этой тюремной башне до окончания временного срока.***
— Наконец ты решила и нас проведать, — усмехается Анья. — А то теперь со своей Принцессой не разлей вода. — Завидуешь? — усмехаюсь ей в тон. — Было бы чему. Это тебе скоро опять придется завидовать мне: постоянный он только у меня. В ближайшем будущем ты опять начнешь возбуждаться от своей сокамерницы. — Не начну, — широко улыбаюсь я. — Неужто ты решила послушать меня и заняться рукоблудием? — удивляется она, никогда бы не подумав обо мне такое. — А вот и нет, не угадала. У меня другие планы, — встаю из-за стола на улице. — Уйду я от вас, плохие вы. Вы не только говорите и думаете все время о сексе, вы также пропитаны им насквозь. — Все-таки зависть – плохое чувство. Широко улыбаюсь. — Скоро вы мне будете завидовать, — с этими словами покидаю их, направляясь на траву к блонди, которая сидит, скучает, вздыхает. Присаживаюсь рядом. — Что заскучала? Пойдем после обеда в зал? Она отрицательно, без остановки мотает головой. — Принцесса, голова так открутится! — Не-а. И я устала. Это ты сидишь целыми днями, а я успела уже после завтрака помыть полы в колонии и убраться в камере, — возмущается. — И у меня еще синяки не прошли. — Ну, не так уж и сижу: приглядываю за тобой. А камера пылью заросла в мое отсутствие, — широко улыбаюсь, подкалывая блондинку. — И у меня есть отличный гель от синяков, так что вечером намажу тебя. Они быстро сойдут. — Угу, — устало соглашается. — Ладно, ложись, — указываю на место рядом с собой, вытягивая ноги вперед. Девушка поначалу смотрит на меня озадаченно, но потом все же подчиняется, и ее голова оказывается на моих бедрах. — Так удобнее? — Да-а, — чувствую, что она улыбается, просто не вижу. Поглаживаю ее кудри принцессы, накручиваю на пальцы, а затем плету мелкие косички. — Лекса, а ты сильно любила ту? — Оливию? Да. Я и сейчас ее люблю, просто по-другому, и все сложно... — Как можно еще любить ее, она же предала тебя? — Ох, Кларк, хотелось бы мне пожелать тебе, чтобы ты хоть раз испытала такие чувства и тогда поняла бы меня. Но я не буду такого тебе желать. Это слишком больно, — заботливо произношу. Изредка саму меня пугает такая нежность к Принцессе. Но что поделаешь? Принцессы – они такие милые и любят, когда их опекают, ухаживают за ними, проявляют ласку на словах. Девушка о чем-то задумывается, а потом продолжает интересоваться: — Как больно? — Ну представь свою душу как человеческий орган, и ее вырывают с корнями из тебя. Без всякой анестезии или обезболивающих. К примеру, удалить селезенку или одну почку – без них человек может прожить. И это место то и дело кровоточит, без остановки. Иногда наступает облегчение, но оно краткосрочное, а потом боль с большей силой напоминает тебе о себе. Адские, я скажу, ощущения, — откидываю спину на ствол дерева и поднимаю свой взгляд в небо, не прекращая поглаживать мягкие волосики. — Тебя как будто раздирает на части, ты винишь всех и вся, как ты правильно вчера подметила, но выплескивая боль на всех. Ты делаешь это не для того, чтобы было больно другим людям, а для того, чтобы тебе стало хоть чуточку легче, иначе эта боль тебя поглотит. — И становится легче? — Нет, — глубоко вздыхаю. — Просто это уже от безысходности пытаешься выдумать себе лечебный бальзам на душу, из ненависти к другим людям. — Лекс, а это пройдет? — печально спрашивает Принцесса. — Надеюсь, — неосознанно пожимаю плечами. — Скорее всего рана зарубцуется, образуя внутренний шрам, но боль не оставит тебя, она будет поднывать всегда, особенно на знаменные места, даты, ощущения, но ты привыкнешь к ней. И для тебя это будет обычным состоянием пустоты. Одним словом, тебе станет все равно на все: слова, людей, поступки. Просто будешь дальше жить как растение, не имея ни чувств, ни эмоций. Хмурюсь, ощущая, как мои штаны отдают прохладной влажностью. — Кларк? Принцесса разворачивается, ложась на спину, затылком оказываясь на моих бедрах, а из уголков ее прекрасных глаз скатываются маленькие хрусталики. — Я не хочу, чтобы так с тобой было... — печально тянет малышка. — Я тебе больше скажу: никто так не хочет, и я не хотела. Я хотела быть счастливой, как и все. Дала Оливии часть себя, чтобы она родила нам совместного малыша. Ждала ее в тот злополучный день, чтобы сделать предложение руки и сердца... Но с кем не бывает? Попала сюда, — вытираю подушечками пальчиков соленые бриллиантики с висков этой сентиментальной девочки. — Но также в планах осталось быть счастливой, несмотря ни на что. Да, не увижу рождение своего ребенка, но после смогу посвятить полностью себя своей семье. Все вышло, как вышло. — Может, еще не время? — незримо, но эта девочка пытается успокоить меня словами. Она понимает это? Слегка приподнимаю уголки своих губ, почти незаметно улыбаясь. Приятно получать ответную реакцию: заботу на заботу. От Оливии я такого не чувствовала. — Может, Принцесса, но от этого не легче. Лучше синица в руках, чем журавль в небе. — Что? — на меня поглядывают непонимающие небесные глаза. — Лучше не строить планов, а жить сегодняшним днем. Кларк вздыхает и возвращается в прежнее положение, отвернувшись от меня. Больше нет ее вопросов и моих объяснений, есть тишина, сквозь которую я уже слышу тихий сап. Как она так быстро умудряется засыпать? Улыбаясь, прекращаю все поглаживания ее головы, чтобы не беспокоить Принцессу. Пусть отдохнет. Дни в колонии правда тяжелые, хотя вроде бы только «сидишь», но хватает даже этих грозных взглядов, чтобы высосать из тебя всю энергию.***
— Какое у тебя любимое блюдо? — мы сидим в столовой и пережевываем сухой плов без единого кусочка мяса. Там рис, лук, морковь и приправа. — Ну, торт, пирожные... — Нет-нет, Кларк. Блюдо, а не сладости, — усмехаюсь над этой сладкоежкой. — Что-то мамино, домашнее, — пожимает плечами Принцесса, устремляя свой задумчивый взгляд куда-то в угол. Замечаю, как печаль посещает ее лицо. — Все будет хорошо, Кларк. Я обещаю тебе: ты вернешься к маме, — даю надежду. Мне больше нравится, когда она беззаботно улыбается. — А что вкуснее всего получается у Эбигейл? Не думаю, что ты – любительница маминых супов. — Не-е-ет, конечно, не супы, — она никак не реагирует на мое обещание, но уже улыбается, посматривая на меня. — Лазанья и... пицца, домашняя пицца. Мама в нее накидает все, что можно, получается эдакое вкусное колбасно-сырно-овощное ассорти. — Да-а, интересно очень. Наверное, у нее особенный вкус. Блондинка кивает. — Лекса, я официально приглашаю тебя к нам на ужин, на пиццу. Ну... когда освободишься, — задорно сообщает Принцесса, но под конец вновь грустнеет. — Эй, я с удовольствием приду! — улыбаюсь, накрывая ладонью чужую руку, находящуюся на столе. — Лекса, а ты умеешь что-нибудь готовить? — интересуется Принцесса. — Если только что-то к пиву, — вспоминаю. — Я хорошо отвариваю креветки и краба, неплохо обращаюсь с грилем; крылышки просто офигенные получаются! Ну и чесночные сухарики, и крабовые палочки, поджаренные в кляре, получаются хрустящими, почти как чипсы. — А где мое приглашение на пиво? — смеется Кларк. — Разве Принцессы пьют алкоголь? — дразню ее, приподнимая одну бровь в удивлении. — По праздникам да, и пиво же есть безалкогольное. — Хорошо. После ужина у Эбигейл на следующий день приглашаю тебя на пивное барбекю! — У нас два дня будет праздник живота! — продолжает ухахатываться белокурая. — Поверь, я потом неделю с тебя не слезу в тренажерном зале! — Мы будем ходить на фитнес вместе? И после? — удивленно подглядывает Кларк, а я убираю ладонь с ее руки, отпивая чай. — Почему бы и нет? Будем брать с собой Анью и Рейвен. Пока мы с Нельсон будем заниматься, вы с Птицей успеете перемыть всем косточки, — усмехаюсь, давно догадавшись, кто рассказывал Кларк обо мне и Оливии. — Мы тоже будем заниматься, — вредничает Принцесса, исправляя меня. — И не Птица, а Птичка. — Для меня – Птица, Птичка – для Аньи. Это как бы уменьшительно-ласкательное значение для Рейвен. Я не ее девушка, чтобы так ее называть, — объясняю. Все же далеко смотря в будущее тоже наводит некую грусть, поэтому я стараюсь сменить тему. — А ты умеешь готовить, Кларк? — Чтобы проводить раньше больше времени с мамой, я ей помогала и училась. Скорее всего, так все и останется по возвращении домой. — Значит, ты завидная невеста, Кларк! — ухмыляюсь, но сразу замечаю, как ее глаза потемнели, в их середине разгораются голубые огни, как в темноте у любого животного, хотя у Принцессы сейчас взгляд напоминает грозного волчонка. — Это просто шутка, Кларк. Не стоит так на них реагировать. — Это плохие шутки. Замуж я не собираюсь! — хмыкает она и отворачивает голову в сторону. — Не зарекайся, — улыбаюсь. — Ладно, твой любимый цвет? — Ты решила все обо мне узнать? — теперь она приподнимает бровь в удивдении. — Ну да, а чем еще в тюрьме занимаются? И я ни на что не намекаю, — пытаюсь сразу предугадать все обиды по поводу секса, изнасилований. — Зеленый, — не задумываясь, отвечает она. — А как тебе мой цвет глаз? — улыбаюсь. — Не нравится. — Что-о? — переспрашиваю, как будто мне показалась эта частица «не», но потому что это нереально. Все любят их. — Не нравится, потому что... — она переводит свой взгляд на мои глаза, — это опасный зеленый. В нем можно заблудиться, как в лесу, и остаться навсегда. Хмурюсь, иногда не понимая Принцессу, точнее, понимаю, но то она маленькая, то выдвигает теории под стать взрослым. — Предлагаю аналогию: мой любимый цвет – голубой, синий, в нем можно утонуть, как в океане. Вот только если решиться на то, чтобы потонуть, то это навсегда, ведь всплыть живым потом нереально. — У меня такой цвет глаз. — Знаю, — улыбаюсь. Мы заканчиваем обед и идем в камеру, продолжая узнавать друг друга. — А какой цвет глаз у Оливии? — Серый, цвет мокрого асфальта, что говорит о том, что тебя могут втоптать в грязь. — Ты знаешь язык глаз? — Нет, я просто придумываю на ходу, — усмехаюсь. — Может, хватит об Оливии говорить? — Мне она не нравится, — бурчит Принцесса. — Ага, поэтому ты все время говоришь о ней? — Мы заходим в камеру, и я командую. — Раздевайся! Замечаю испуганно-удивленный взгляд, добавляя со смешком. — Мазать кремом тебя будем от синяков! Она кивает, стягивая робу с себя. Ну что, моя очередь проявлять заботу, как она в процессе обработки моих ран от грызунов и простуды. — Просто я не понимаю, за что ты ее полюбила, если даже у нее не твой любимый цвет глаз. — Подержи, — приподнимаю майку до нижнего края спортивного лифчика блондинки и передаю ей края майки. — Ох, Кларк... Ведь любят не за цвет глаз, волос, вес, рост, пол, не за пухлость губ, не за изгибы тела, а просто так. Просто однажды ты понимаешь, что любишь человека, и без него твоя жизнь будет тебе не мила, — выдавливаю прозрачный крем на руку, не гель – консистенция жидкости в тюбике схожа с кремом, и намазываю полностью поясницу, при этом придерживая другой рукой за бока. Скажем так, я более или менее примирилась с собой и уже не возбуждаюсь от постоянного полуголого вида Принцессы. Правда, ощущения от касания ее обнаженной кожи очень приятны, особенно когда я спускаюсь к бедрам с задней стороны, и мое лицо напротив задницы Кларк. Я томно выдыхаю и перехожу на перед. Там не лучше... Я так близко не была рядом с промежностью девушки во время сегодняшнего натирания ее ног. Из-под трусков с боковых сторон выглядывают светлые волосики. Догадываюсь, что за темной тканью скрывается белокурый пучок. Это забавно и не менее интересно, ибо ни у меня, ни у Оливии его нет. Охота подсмотреть, но, увы, не могу себе позволить такого хамства. Приподнимаюсь с корточек, закрывая крем. — Я поняла, как с мамой, — заключает блондинка. Укладываю показательно крем на стол. — Вот, Кларк, можешь мазать в любое время. — Угу, — она надевает робу. — Похоже, как с мамой, но немного по-другому. Да, мы тоже маму любим несмотря ни на что, но любовь к любимому человеку совершенно иная. Какая? Даже я не смогу ответить тебе на этот вопрос. Для каждого она разная: алчная, если человек любит тебя за деньги; аморальная, когда в отношениях присутствуют нездоровые взаимоотношения; безответная, безусловная – это как раз вот та самая материнская любовь, внезапная, взаимная, детская, духовная, запредельная; кратковременная – курортные романы или одна ночь любви; краденая – любовница ворует у жены любимого; особенная, религиозная, ревнивая, романтическая, тайная, фальшивая – фиктивные браки; хмельная – под действием алкоголя или наркотиков; целебная, эгоистичная и так далее. Все не упомнишь, — ложусь на кровать и дотягиваюсь до книги. — А волшебная или сказочная бывает? Я задумываюсь. — Может быть, у кого-то и бывает. Но это очень редко: встретились, влюбились, свадьба, детки, и жили они вместе долго и счастливо, — пародирую голос из сказок. — Это чаще всего скучное времяпрепровождение в браке и подходит только религиозным фанатикам. — А какая же обычная? — Ну, не совсем обычная... — протягиваю, а Принцесса перебивает. — Нужно ссориться, кричать и драться? — Нет, Кларк, откуда в тебе такое определение семейной жизни? — удивляюсь. — Я раньше телевизор смотрела, и они там все время разбирались... — Так, успокойся, это все выдумано для телепередач. Там тоже есть сценаристы, которые пишут сценарии будущей передачи. Да, иногда совпадает с реальным проблемами, но люди не выносят сор из избы, — задумываюсь. — Не знаю, думаю, семейная жизнь у всех разная. Кто-то любит путешествовать почаще, кто-то любит просто возвращаться в родной дом и чтобы там был накрыт теплый ужин, жена ждала дома. Кто-то любит абстрагироваться после работы, то есть никого не видеть и не слышать: закрыться в комнате, поесть перед сериальчиком или футболом и лечь отдыхать. Ни детей, ни жены не нужно, но в выходные никуда уже не деться. — А тебе что подходит? — Чтобы меня жена и дети встречали с работы с ужином. После мы бы подурачились, посмотрели мультики, почитали книги, поиграли и уложили вместе детей, а потом бы, соскучившись за день друг по другу... поласка... — прерываюсь, понимая, что ушла далеко в свою фантазию, поэтому исправляюсь. — Сделали бы массаж друг другу. Кларк лежит на боку, слушая меня внимательно, а под голову подставлена рука. — И что, даже секса бы не было? — усмехается она. Вот дряная девчонка! — Массаж – это одна из прелюдий к сексу, — улыбаюсь. — А что такое прелюдий? Я знаю, есть прелюдия – вступление к любому музыкальному произведению. — Это тоже вступление, но к сексу. — Что, на клавишах можно поиграть пальчиками или дунуть в саксофон? — слышу заливистый смех со стороны. — Не важно, как ты это назовешь, но да, можно, — тоже начинаю посмеиваться: Принцесса-то не понимает, о чем говорит. — Странно как-то секс сравнивать с музыкой. Звукоизречения же нет. — Почему ты так думаешь? Каждый человек имеет свою мелодию, но не каждому дано это услышать. Например, девушки могут издавать как высокие звуки, так и низкие – сопрано и контральто, а мужчины – баритон и тенор. Наше тело — музыкальный инструмент. Как дотронешься, так звучать и будет, — объясняю, полностью уходя в музыкальную сферу, хотя секс можно было с любой сферой сравнить. — И у тебя есть свой звук? — Конечно. — А какой? — Кларк, ты слишком любопытная и, похоже, останавливаться не умеешь, — утверждаю с улыбкой. — Не-а. Так какой? — Не знаю, Принцесса. В эти моменты слышишь не себя, а своего партнера. — Почему? — Ты задаешь очень сложные вопросы, Кларк. Ни любовь, ни секс логике не поддаются. — Ты как будто из другого мира... — Это я-то из другого мира? — удивленно переспрашиваю. — Да. Я знаю, что такое секс, и он совсем не похож на то, что ты сейчас рассказываешь. Так все красиво и прекрасно, а на самом деле все не так. Вздыхаю и сажусь на кровати, откладывая книгу в сторону, ибо замечаю лицо в муках. — Принцесса, мне очень жаль, что тебе секс показали именно с ужасной стороны... Точнее, это даже не секс, а издевательство над человеческим телом. Сам секс – нечто иное, другое. А когда им занимаешься с любимым человечком, то слова, как «секс», «трахаться» тут неуместны. С любимыми это называется «занятие любовью», очень нежно и страстно, никакой боли, никакого издевательства, никаких страданий. Это возвышенные ощущения, которые приводят в рай, — понимаю, что пора заканчивать эти лекции. — Может, чаю с конфетами попьем? Блондинка кивает, и я включаю кипятильник.Конец POV Лекса.