***
Только начинаю мыть пол, как подмечаю, что вокруг меня собираются оголодавшие звери. Господи, как же все надоело... Почему бы проще меня сразу не убить, я так устала задыхаться в приближении своей смерти. Но внезапно все расходятся, и я остаюсь в холле практически одна, не считая охрану. Поднимаю свой взгляд, замечая, как Лекса стоит в дверях сектора, прислонившись к косяку, позевывая. Тут и я уже облегченно выдыхаю. Лексе так и не удается поспать: как только домываю пол, пора уже на завтрак. И, о чудо! Ко мне никто не подходит, я могу спокойно провести свой завтрак в тишине, не нервничая. На выходе из помещения Командующая хватает меня за руку и куда-то тянет. — Ты сделала свои дела?! И я смогу теперь выспаться? Киваю в камере. — Только попробуй выйти! — предупреждает она. — Прекрати пугать меня! И обращаться, как с куклой! Я и сама могла прийти, — отталкиваю ее от себя и отхожу к своей койке, ложась. — Если ты не замечаешь, я все время рядом, даже в туалет прошу сходить со мной. Так что успокойся! И не трать время. Два часа – не так много. — Кто-то еще учить меня вздумал. Яйцо курицу не учит! — отвечает она и плюхается на свою кровать. Я не обращаю внимания на ее обидные слова, понимая, что она в какой-то степени не специально так делает. Спустя мгновение еле могу уловить ее мирное дыхание. Достаю из-под подушки скетчбук и начинаю рисовать. К слову, я выспалась сегодня в медблоке, и мои руки рисуют обнаженную грудь брюнетки, прорисовывая каждую деталь, вплоть до остроконечных сосков. Больше мы с Лексой не воюем сегодня, а также у меня даже никто не смеет отнять еду. Похоже, уродливый нос Алли пугает всех. Душ и сон – как я планирую, но как только мы входим в камеру, закрываем дверь, я слышу вопрос Командующей, заданный грубым голосом: — Почему у тебя все тело в синяках?! — она опять начала рычать. «Прячусь, убегаю и живу со зверями. А камеры – наши клетки». — Ты говорила, что мы подглядывать не будем друг за другом, — я почему-то опасаюсь ей рассказывать, боясь, что с Алли были цветочки, а что сделано, то сделано уже, и это не исправить по велению волшебной палочки, синяки и стыд не исчезнут. — Я помылась раньше, когда начала одеваться... И ответь, будь добра, на мой вопрос! — Понятно, — произношу я, направляясь к раковине. — Свое белье дашь? Ну да, перевожу разговор, мне больше ничего не остается. Она с силой меня разворачивает и отталкивает в стену, приближаясь. — Я что, на дуру похожа? Или на одну из блондинок?? Отвечай, кто тебя тронул, живо! Это Ния? Поэтому она с утра была в камере? Удар о стену был болезненным, скорее всего, от синяков на коже. А моя просьба о кукловодстве совсем была забыта. — Ты ни на кого не похожа, Лекса. Я просто хочу спать, — отнекиваюсь, как могу. — Ты играешь со мной, Кларк? Играешь на моих нервах, играешься с огнем. Ты, блять, не понимаешь, что я могу с тобой сделать? Как мышь прихлопну одной левой! Как надоело, когда она передергивает все. Состояние не состояние, но она должна понимать, что делает нам* больно даже словами! Мощно толкаю ее чуть выше живота, но ниже груди. — Хватит меня запугивать! — Я могу сделать так, что это не будет... — Прервись! Помолчи! Я понимаю, что тебе плохо! Тяжело! Но мы-то в чем виноваты перед тобой?! Я не убивала твоего ребенка! Брат не бросал тебя, а Анья не наставляла тебе рога! Пойми уже! — Лекса отходит назад, даже пугаясь. Да, аналогия так себе, но с чего-то нужно было начать, чтобы тебя начали слушать. Я иду на нее, пока она не упирается в стол, и останавливаюсь в миллиметре от нее. — Ты хочешь, чтобы мы почувствовали ту же боль, что и ты. Мы чувствуем это, поверь. Ты обижаешь нас с каждым разом все сильнее. Лекса, зачем ты делаешь больно тем, кто тебя реально любит? Они же беззащитны из-за любви к тебе! Отхожу и ложусь, накрываясь с головой. Затем слышу, как шумит вода в раковине. Неужели кто-то снизошел со своего пьедестала «гнева» и решил начать исправлять ошибки? Закрываю глаза и быстро проваливаюсь в объятия к Морфею. Просыпаюсь я с первой сиреной, вожусь на кровати и слышу спокойный голос: — Чай будешь? Если да, то вставай и умывайся. Выныриваю головой из-под одеяла и удивленно смотрю на Лексу. — Я оставалась одна? — Нет, не совсем. Индра была рядом с камерой, когда я была в душе. Следила, чтобы никто не вошел. Я слегка удивлена. К чему такие перемены: меня даже не разбудили, не поволокли с собой в душ? — Почему ты меня не разбудила? — Кларк, ты всегда очень любопытная. Не разбудила и не разбудила. Ты что, в душ хотела? С тебя беру пример. — Может, и хотела, — упрямо отвечаю. — Ну, ты... как точно решишь это, то с вечера меня предупреждай, — усмехается брюнетка. — Умываться иди, а то чай остынет. — Лекса, ты что, издеваешься надо мной??? — я сама не поняла, с чего вспыхнула в этот раз. Возможно, я привыкла к нашим постоянным перебранкам, а тут она такая милая... Как будто это не Лекса. — Нет, — мрачнеет ее утренннее настроение. — Что ты хочешь от меня услышать, Кларк? Что я пожалела тебя и дала подольше поспать из-за вчерашних, увиденных мною синяков? Разбудила Индру, ибо мне уже рассказали об истреблении блондинок, и я не слепая. Я замечаю всех коршунов, что возле тебя вьются. Что еще ты хочешь? — Ничего, — вздыхаю, встаю и иду умываться. Может, на нее все-таки повлияла моя вчерашняя речь? Как меня вообще пробило на нее? И я не испугалась, потому что знаю, что Командующая может моргнуть, и я буду загибаться от боли на полу. Хотя что-то мне подсказывает, что Лекса ничего мне не сделает. Она бы могла уже несколько раз поднять на меня руку из-за моих выходок. Мы пьем чай в тишине, пока Командующая вновь не заводит старую пластинку. — Кларк, кто поставил тебе синяки? Тебя опять... изнасиловали? — Лекса сердится, но не на меня. Она пытается спрашивать спокойным голосом, но я это просто чувствую. И молчу. Что я ей скажу? Опять огрызнуться? Так надоели наши ссоры... Сказать правду? Алли просто высказалась по поводу меня. Что будет с теми, кто меня тронул? — Кларк, отвечай! Или я за себя не ручаюсь. Пойду разнесу весь Ледяной и Небесный касты! — А если я скажу... Пообещаешь никого не трогать? Замечаю, что Лекса настроена решительно. Она встает с кровати, и я резко останавливаю ее за руку, обхватывая ладонь двумя руками. — Я не собираюсь торговаться с тобой, Кларк. Мы не на рынке! Вздыхаю. Ладно, будь, что будет... — Ния, она собой, своими... Нет, она не насиловала, просто удары ногами, вот откуда синяки, — и да, я опускаю часть о ночном душе. Но Лекса умнее меня или прозорливее. — Кларк, я стирала вчера твое белье. Кровь на трусиках не менструальная, — мне кажется, сейчас у нее взгляд именно такой, что был и вчера: огненно-зеленые глаза, ненавистные, которые готовы на все. Пытаюсь развеять эту угнетенную обстановку, но чужую руку не отпускаю. — Ты еще в крови разбираешься? — усмехаюсь. — Хватит! Она была насыщенно-красная, капиллярная, как будто задели кровеносный сосуд, когда... трахали с неостриженными ногтями. Я разбираюсь в сексе, Кларк. Кто? — Я не знаю, кто она... У них черные четки с крестом... — Религиозный, сука, каст! — с желчью выплевывает Лекса, выдергивая руку, и направляется к выходу. — Эти фанатики только прикрываются Богом! Моя голова начинает усиленно работать: если Лекса пойдет разбираться, то она кого-нибудь покалечит или убьет. А еще ее могут убить. В любом случае я остаюсь одна. Меня прозовут шестеркой, и тогда ополчатся все заключенные на меня. Я не доживу до утра... Во всяком случае, сейчас я уже хочу жить и хочу, чтобы жила Лекса. Не только потому, что она моя спасительница, а еще потому, что хорошие люди тоже должны жить! Срываюсь в истерике и прям перед самым выходом перед Лексой падаю на колени. Обнимаю ее за талию, поднимая мутный взгляд на нее, и слезно начинаю упрашивать: — Пожалуйста, Лекса, не нужно, умоляю... Ты ничего не добьешься этим... А что сделано, то сделано. Этого не убрать, не избежать, не забыть. — Кларк... — брюнетка пытается остановить мою речь, но, как ни странно, из моих объятий не выходит и не отцепляет мои руки, как было раньше. — Нет, прошу, выслушай меня... Я потом опять останусь одна... без тебя. Я просто не знала, как пережить эти дни... Они меня убьют... Не оставляй меня... — бьюсь в истерике, похоже, начиная захлебываться уже своими слезами, соплями, которые не дают мне вдохнуть через нос. — Все-все, малышка, я никуда не уйду, — произносит она, поднимая меня за подмышки и крепко прижимая к себе. Несмотря на то, что мои руки создают дистанцию между нами, я ощущаю, как сильно бьется ее сердце. Она так яро беспокоится за меня? Всхлипываю в ее робу, а Лекса ведет меня до моей койки, усаживает и прижимается сама, не выпуская меня из объятий. Может, я должна сама отстраниться? Но я не хочу. Мне хорошо в них: тепло, приятно, я ощущаю покой. — Ну все, Кларк, заканчивай плакать. Я же здесь, — брюнетка начала медленно покачивать нас. — А если потом... Не дает мне договорить: — Ничего я им не сделаю, обещаю. Если, конечно, они еще раз не посмеют. Только давай сходим к Октавии? Пусть она все проверит... там. Вот теперь я отстраняюсь с ошарашенным взглядом. Ладно, О делала это в моем бессознательном состоянии, когда ситуации вынуждали, но не сейчас. Нет! — Со мной все хорошо, и мне даже больно не было! — возмущаюсь, да и слезы уже высыхают. — Знаешь, когда больно не бывает? Мне опять намекают, что кто-то хорошо разбирается в сексе? — Когда ты возбуждена... Ты хотела этого? — она напряжена. — Нет, Лекса, ты что такое говоришь?! Я просто думала... представляла... — признаюсь, опуская свой взгляд. Мне стыдно за то, что нашла новый способ забываться, и он не лучше старого. Наркотики – плохо, чужое тело – еще хуже. — Что ты представляла?? — слышу нотки удивления в ее голосе. — А ты не будешь смеяться? — Нет. Разве изнасилование – это комедийный спектакль? Отрицательно покачиваю головой. — Нет. Я представляла тебя и твою... грудь... Теперь ты разозлишься? Брюнетка хмыкает, но улыбается, когда я поднимаю на нее свой взгляд после длительной тишины. — Ясно, — заключает она с хитрой улыбкой, вставая. — О, вторая сирена! Пошли. — Что ясно? — вскакиваю я, быстро влезая в штаны робы, ибо я до сих пор ходила в трусиках и майке. Иду следом, застегивая замок по дороге, допрашивая. — Все ясно, — хихикает Командующая. Я, конечно, впервые слышу ее смех. — Ну, что?***
Лекса так и не ответила мне, что там было ей ясно, даже когда я пыталась допросить ее на завтраке. Сегодня она сидела со мной, и она перевела тему. — Кларк, расскажи о себе. — Зачем? — Ну-у... Скучно принимать пищу в тишине, причем, когда она не лезет тебе в глотку. Да, овсянка сегодня отвратная. — Ладно, а что рассказать? — это странно, что мы с Лексой не ругаемся, не спорим, и я не плачу, а просто ведем дружескую беседу. А еще самым странным явлением было то, что она меня впервые обняла сама. — Все с самого рождения. — Я там не помню ничего, — слегка улыбаюсь. — Ладно. Как мама рассказывала, я на свете появилась в самый дождливый день за всю ее жизнь. Завывал сильный ветер, практически как ураганный. Была ночь, поэтому отчетливо было слышно, как трясутся окна. Маме же от страха родов казалось, что тряслись и стены. Но я родилась быстро, как она выразилась, «не побеспокоила меня». Так же по ее рассказам я ее никогда не беспокоила. Когда папа умер, я была совсем еще маленькая, Эбби не с кем было меня оставить, но она могла спокойно брать меня на работу. Говорила так: «Где посажу, оттуда потом и заберу». Я всегда слушалась ее. А учителя жаловались на меня, что я упрямая, веду себя плохо, но мама им не верила. — Потому что ты была такая только с ней? Киваю. — Да. Я всегда делилась с ней всем. Она подсказывала, как лучше поступить, и все было всегда хорошо. Но однажды я просто перестала с ней делиться, встретив новую компанию друзей... Я понимала, что они неправильно поступают, но хотела им помочь. Многие из них не имели даже дома, не то, что родителей. Если бы я все рассказала Эбби, я бы не была сейчас тут. Лекса пересаживается ко мне и поглаживает по моему предплечью. Похоже, я очень расстроенно выгляжу. — Все хорошо, Кларк. Я вот тоже, если бы не заводилась так сильно в гнев, тоже была бы на свободе. — А как ты убила человека? — Случайно, — усмехается она. — Только чур об этом знаешь только ты. Для других я замочила роту солдат. Понимающе киваю с улыбкой. — Защитила Оливию от насильника, когда она возвращалась поздно домой одна. — А она так с тобой поступила... — поражаюсь людям, хотя думала, что после того, что со мной здесь случилось, ниже они не смогут упасть в моих глазах. — Эх... Кларк... Да, безусловно, вина Оливии есть, но в тоже время она не виновата. В нашей жизни не все так просто. — Почему она не виновата?! — удивляюсь пуще прежнего, поэтому случайно вскрикиваю, не ожидая от себя. — Тихо, Принцесса. Скажем так, не все принимают однополые отношения как нормальные. Да, хоть правительство давно солидарно, но ее родители – нет. Она испугалась, что останется одна с ребенком на руках. Вот, глупенькая, делов и наделала, — Лекса тихо вздыхает. — Ты оправдываешь ее, а это неправильно! Она, во-первых, убийца, во-вторых – взрослый человек и должна понимать. — Кларк, успокойся. Представь, что ты бы оказалась в такой ситуации? Чтобы ты сказала бы Эбигейл? Если ты вообще осмелилась бы ей такое рассказать. — Не знаю. Тебе не у меня нужно спрашивать, а хотя бы у Рей с Аньей, — отвечаю. Я в традиционных отношениях-то не разбираюсь, что уж говорить о другом. И я бы точно маму удивила. Ведь ни разу за восемнадцать лет не привела мальчика в дом для знакомства. — Почему? — поражается Командующая. — Потому что я никогда и никого не любила, кроме мамы. Вообще не понимаю, как можно любить кого-то чужого. — А твоя речь накануне? О том, что все беззащитны из-за любви к тебе. Вроде ты там себя тоже перечисляла, как мне помнится. Задумываюсь. Я не знаю... это была спонтанная речь моего мозга, который иногда выдает что-то непонятное и для меня самой. Пожимаю плечами и молчу. — Ладно, расскажешь мне, когда узнаешь, — улыбается Лекса, сжимая под столом мою ладонь.