Полчаса на любовь

— Ну что Огненная Китнисс, у тебя есть секреты, достойные моего внимания? — томно мурлычет Финник в опасной близости от моего лица. Я различаю несколько оттенков зелени в его бирюзовых глазах. Они перемешиваются между собой, точно акриловые краски, которыми Пит так любит рисовать пейзажи для получения размытого эффекта, будто видишь ландшафт сквозь мокрое стекло. На мгновение мне даже чудится запах ветра на морском побережье, но иллюзия тут же разбивается о понимание, что это лишь тонкий аромат его парфюма. Увы, все в Капитолии лишь бутафория. Здесь нет ничего настоящего, одна лишь фальшь. Даже ветер за окном зависит от настроения климатологов: сегодня — это имитация морского бриза, пропитанного солью и озоном, завтра — свежего ветра, несущего с гор сладостный коктейль из цветов и трав, а послезавтра — сухого и горячего, точно в пустыне, под которым плавится асфальт. — Кажется, люди узнают мои секреты раньше меня самой, — глупо, конечно, но щеки разгораются, подобно пламени на моем платье в честь Парада трибутов. — К сожалению, похоже, это правда, — наигранно печалясь, Одейр прикусывает нижнюю губу. — Финник, — как из-под земли вырастает Пит в компании бывшего ментора. — Рад был, наконец, познакомиться, Китнисс, — подмигивает мне обладатель бронзовой шевелюры. — Пит, Хеймитч, — тянет он и, кивнув им, разворачивается на носках, уходя по направлению к столу с закусками. — Солнышко, хочу тебя кое с кем познакомить, — дышит на меня кислым перегаром Эбернети, подзывая ближе рослого крепкого мужчину, напоминающего скорее скалу, нежели человека, с культей вместо левой руки. Рубака, если мне не изменяет память. Хеймитч представляет нас, и громила дружественно сжимает руку Пита, похлопывая его по плечу и целует меня, да так смачно, что я ощущаю вкус какого-то отвратного пойла на его губах. Меня передергивает. Я почему-то вспоминаю мягкие и ненавязчивые поцелуи Пита с легким привкусом чего-то сладкого, и внутри снова расцветает странное тепло. На мгновение мне кажется, будто я лежу на берегу лесного озера, впитывая по крупице солнечный свет. — Эй, полегче, — решительно вмешивается Пит, вставая между мной и здоровяком и ласково приобнимая за талию, от чего мне сразу становится спокойнее. Рубака лишь выставляет руки вперед в примирительном жесте, а Хеймитч, салютуя уже пустым бокалом, на дне которого болтаются несколько кубиков льда и с глухим звоном бьются о стенки, под руку уводит приятеля за новой порцией горячительного. Теперь я знаю, что ежегодно, на второй день после большого Парада трибутов, проходит закрытый банкет, на котором спонсорам и менторам представляют новобранца, победившего в прошлом году и только начинающего постигать азы наставника. В этот раз, впервые за всю историю, нас двое, так что другие менторы с неприкрытым интересом и будто бы даже какой-то толикой ревности или зависти в глазах бросают взгляды в нашу сторону, стоит лишь нам с Питом вновь оказаться рука об руку. Спонсоры же, в большинстве своем, пристально разглядывают с головы до ног, будто мы диковинные зверушки в вольере. То и дело моему мнимому возлюбленному кто-то пожимает руку или похлопывает его по спине, предлагая выпить за знакомство. Меня же засыпают притворно-сладкими комплиментами и вопросами о цвете помады, сроках появления в продаже моей коллекции одежды, и прочей ерунде. Говорит в основном Пит, а я лишь делаю вид, что слушаю и изредка отвечаю на глупые вопросы капитолийцев или других менторов. Пить хочется безумно, но на столах из напитков только алкоголь, и я, теребя бокал с неизвестным содержимым медового цвета, чтобы хоть чем-то занять руки, время от времени потягиваю терпкую жидкость небольшими глотками, постепенно ощущая, что голова становится пустая, как дубовая бочка, а ноги немеют, будто набиты ватой. — Недолго вам осталось пировать, Двенадцатые, — гремит рядом со столом с закусками, у которого мы с Питом припарковались, низкий бас лысого бугая из Второго, отхлебывающего какую-то золотисто-коричневую бурду из низкого широкого бокала, — ваши нищенки умрут на Арене, как и положено девкам из такой дыры, — он презрительно прищуривается, хищно забрасывая в рот, точно добычу, крупную креветку. — А уж после выходки этой малявки Мариус не даст ей уйти живой, — усмехается Брут, тщательно пережевывая морского моллюска своими акульими зубами. — Что-что она сделала? — наш советник что-то бурчит себе под нос, но мне удается расслышать лишь матерные слова. — Я же говорю, запустила стрелу в профи, — наигранно вздыхая, повторяет Петра сказанное тоном старшей дочери, вынужденной объяснять непонятливому папашке о проделках младшей сестренки. — Кто ж знал, что она такая криворукая, — то ли с досадой, то ли с раздражением фыркает она. — Вы что все в Двенадцатом теперь такие тупые? — рявкает Хеймитч, залпом осушая остатки содержимого своей фляжки, с которой он не расстается с момента отъезда в Капитолий, пряча ее во внутреннем кармане пиджака, конспиратор хренов. — Вам же было сказано вести себя тише воды, ниже травы и не высовываться! Или до вас, — он проводит пальцем в воздухе, указывая на нас с Питом и Петру, — и в самом деле не доходит, что второй год подряд неприкрытого нарушения правил от Двенадцатого не потерпят? — Хеймитч, давай потише на поворотах! — вклинивается Пит, а Петра, стоящая позади кислотно-голубого дивана, лишь глупо хлопает глазами. Эбернети идет в сторону бара, наливая себе новую порцию спиртного, на этот раз в пузатый бокал, даже не удосуживаясь добавить лед, и разом выпивает почти половину, выразительно рыгая. Петра с плохо скрываемым отвращением кривится, прикрывая нос рукой, будто зевая, а Эффи, демонстративно морщась, снова кудахчет о скверных манерах всех обитателей Двенадцатого без исключения и вслух вопрошает о том, когда же ей, наконец, дадут приличный дистрикт. — Идем, — Пит хватает Петру за локоть и тащит куда-то в сторону комнат. — Китнисс, поговори с Финнли, как только сможешь. — Эй, куколка, может хоть ты прояснишь, что за дерьмо натворила эта девчонка? — Хеймитч тычет пальцем на капитолийку, отхлебывая новую порцию излюбленного «лакомства». — Уоллис невыносима, — пищит Тринкет, точно разгневанный померанский шпиц в дикой схватке с ротвейлером, причитая о дрянном характере семнадцатилетней Петры, которая язвила ей в лифте и продолжает зубоскалить даже с советником по стратегии, и попутно рассказывая об инциденте. Оказывается, трибуты учились стрелять в секции для лучников, и Петра стала подначивать Холланд показать профи, которые посмеивались неподалеку, сравнивая ее со мной, на что та способна. Вероятно, рыжеволосая, хотела как лучше, зная, что землячка неплохо управляется с рогаткой, постепенно истребляя вместе с сестрой популяцию голубей в угольном дистрикте, а может и наоборот. И когда рука Финнли дрогнула от волнения и непривычного ей лука, стрела угодила прямо в сторону парней из Первого и Второго, просвистев по касательной у Мариуса над плечом, ловко вспарывая острием тренировочную олимпийку Второго и оставляя тонкий кровавый след на массивном предплечье. В ответ на несказанную дерзость Мариус, решивший вместе со своими дружками, что это была спланированная атака, пригрозил Финнли убить ее на Арене. — Пусть сначала дойдет до финальной восьмерки, — свинцовым голосом парирует Пит так непоколебимо, будто уверен в обратном, и я благодарна ему за это напоминание. Пока у старшей и младшей группы не останется по четверо финалистов, профи не смогут причинить вред Финнли. О том, что она может и не дожить до этого момента, я пока думать не хочу, как и о том, чем обернется для нее непреднамеренная дерзость в случае попадания в последнюю восьмерку вместе с Мариусом. Слишком страшно. Когда вечер плавно перетекает в ночь, а количество алкоголя на столах значительно сокращается, взгляды некоторых спонсоров становятся все менее приличными. Кажется, будто они касаются каждого сантиметра моего тела даже сквозь платье, которое волочится вместе со мной по полу, полностью скрывая ноги и укутывая плечи и руки. Спасибо Цинне за такую предусмотрительность. — Пит, Китнисс, — к нам подходит появившийся около получаса назад Плутарх Хевенсби. Он поздравляет нас с получением столь почетного статуса, как менторы, и пожимает Питу руку, а мне целует тыльную сторону ладони и приглашает на танец, получив разрешение моего мнимого возлюбленного. Мы медленно кружимся под музыку, тягучую, как карамель, и глубокую, как океан, обсуждая еду, вечер и всех присутствующих. Я разглядываю пышное убранство помещения, бесчисленные вазоны с живыми цветами и огромное количество столов, ломящихся от еды, закусок и алкоголя. Жаль здесь нет Эффи, ей бы понравилось. У стола с морепродуктами шепчутся о чем-то старушка Мэгз, с которой нас ещё не успел познакомить Одейр, и сам Финник, одетые в похожие оттенки бирюзы. У стола с мясными деликатесами обитают Энбария и Блеск, о которых нам недавно рассказывал Хеймитч. Они плотоядно вгрызаются в прожаренную плоть неизвестных животных, а Энбария скалит свои клыки, стоит ей лишь заметить на себе мой взгляд. Невзрачные гении из Третьего, имена которых я никак не могу вспомнить, расположились у большого окна с имитацией вида на сад, которое само по себе являет собой лишь искусно смонтированную фальшивку. Вот она иллюзия свободы в золотой клетке Сноу, в которой мы все заперты на минус втором этаже Тренировочного центра. В углу, у снежно-белого рояля, замечаю Джоанну Мейсон, весьма едкую особу, которая представилась нам чуть ранее. Она мерно покачивает костлявыми бедрами, словно по инерции, обернутыми в какое-то полупрозрачное зеленое нечто, ни капли не скрывающего ее обнаженного тела, и вливает в себя, бокал за бокалом, пузырящийся янтарный напиток. Ее собеседник едва успевает заполнять слишком быстро пустеющий сосуд, дружелюбно улыбаясь девушке и о чем-то оживленно беседуя с ней. Слишком дружелюбно. Пит время от времени бросает взгляд на ее голую грудь, едва прикрытую тонким шифоном, а Мейсон медленно поглаживает его по плечу, внезапно оборачиваясь в мою сторону и хитро подмигивая. Пульс яростно бухает в висках, словно било внутри огромного медного колокола. Теплый солнечный свет внутри начинает пузыриться, обжигая легкие и сдавливая их, словно в кулак. — Кажется, мне пора уходить. Последние приготовления, сами понимаете, — отступив на шаг, мой партнер достает из кармана жилетки часы на цепочке и откидывает золотую крышку. Повернув вещицу ко мне, мужчина обводит их большим пальцем по поверхности, на которой на миг загорается образ пересмешницы, будто озарённый лунным светом. Очевидно, в Капитолии по-прежнему в моде вещицы с изображением сойки. По разные стороны от центра круга, словно циферблат поделен на четыре равные части двумя перекрестными линиями, вспыхивают на такое же краткое мгновение четыре разных цвета в каждом из секторов: белый, желтый, зеленый и оранжевый. До меня не сразу доходит, что цвета не сплошные, а будто состоят из затейливо переплетенных между собой изогнутых линий и мазков. — Удачи вам с Питом на Играх, — картинка на часах исчезает, и Хевенсби захлопывает крышку, прощаясь. Улучив момент, спешно сбегаю в крошечный холл, заставленный кадками с какими-то экзотическими растениями и устланный в центре морковно-рыжим ковром, чтобы хоть немного перевести дух. Сбрасываю неудобные туфли на огромных каблуках, стремящихся дотянуться до небес, и с наслаждением опускаю босые ступни на холодный пол, откидываясь спиной на стену. Тонкий ручеек блаженства начинает благодарно журчать под кожей. Из головы будто выкачали все мысли, заполнив ее густой и едкой мглой. — Ты божественно хороша, Китнисс! — вожделенно тянет невесть откуда появившийся долговязый мужчина с бледно-зелеными кудрями и золотистыми татуировками на лице, который, пожалуй, вполне может претендовать на роль моего молодого отца. — Не зря я ставил на тебя… — он облизывает губы, неприкрыто ощупывая глазами мое тело и самодовольно ухмыляясь. Туман в голове начинает вращаться, как на карусели, с трудом выталкивая на поверхность сознания хоть какие-то мысли. Хочется сбежать в спасительные объятия Пита, но страх и отвращение к этому мерзкому типу цепями сковали тело по рукам и ногам. — И как неплохо заработали? — а вот язык, похоже, не подвергся тяжелым оковам тревоги и липкой дымки, уверенно занявшей место разума. — Более, чем достаточно, — снисходительно улыбается он и тянется своими погаными лапищами ко мне, касаясь зеленоватой ладонью моего плеча и поглаживая предплечье сквозь ткань платья. Я наблюдаю за его движениями будто со стороны, не в силах даже дышать. Так необходимый мне сейчас глоток воздуха застрял где-то по пути из легких к горлу. Я отчаянно пытаюсь протолкнуть этот ком хоть в какую-то сторону, но он будто прилип изнутри. На несколько секунд шум голосов становится громче, и в дверном проеме появляется светлая макушка. Капитолиец тут же убирает руку, а голоса вновь затихают. — Я тебе везде ищу, Китнисс, — наконец, проглатываю свой колючий страх и вдыхаю полной грудью, ощущая противную резь в уголках глаз. Бросаюсь к Питу в объятия и зарываюсь руками под пиджак, утыкаясь носом в его шею и с наслаждением вдыхая аромат уюта и безопасности, которыми пахнет Пит, снова и снова, пока не начинает кружиться голова.