Глава 6. Двойные стандарты
2 октября 2019 г. в 14:25
Пока я переодеваюсь к ужину, я не могу избавиться от мысли, что мы меняем наряды перед каждым приёмом пищи, словно капитолийские богачи. Когда я жила в шлаке, то носила вещи по несколько дней к ряду и надевала другую одежду лишь когда предыдущий комплект уже отчаянно нуждался в стирке.
Выуживаю из гардероба прямые черные брюки, белую хлопковую майку на тонких лямках и удобное серое худи на молнии. Плевать, что я теперь лишь блеклая тень капитолийки с розовыми волосами. Мне с ней нечего делить. Хотя меня до сих пор слегка трясёт от увиденного, а в районе желудка что-то неприятно колет изнутри. Интересно только почему?
— Ну как прошла сегодняшняя тренировка? — интересуется опоздавший к началу трапезы Эбернети у девочек, на которой собралась вся наша команда, кроме Цинны. Порция сообщила, что у него появились какие-то срочные дела, связанные с моей коллекцией одежды, которая поступит в продажу уже совсем скоро. — Удалось хоть что-то из того, о чем мы говорили за завтраком? — едва коснувшись пятой точкой стула, он просит безгласого налить коньяка.
Финнли поглощает рис с кусочками мяса под горчичного цвета подливой и воодушевлённо делится с Хеймитчем подробностями знакомства с несколькими трибутами своего возраста и возможными перспективами союза с ними, а я продолжаю вяло ковырять вилкой в тарелке, размазывая по ней картофельное пюре и снова сбивая его в кучу, наподобие птичьего гнезда, в центр которого я раз за разом укладываю кусочки индейки.
На мгновение прикрываю глаза, а под веками вновь отпечатывается воспоминание о Пите и его столичной спутнице. Холодное и скользкое, оно застряло клубком из злости, негодования и обиды. На кого именно я и сама не знаю. На себя? На капитолийку? На Пита?
Исподлобья я поглядываю на парня, пока тот энергично уплетает что-то похожее на рагу и, слегка сдвинув брови к переносице, внимательно слушает рассказ Финнли, время от времени делая какие-то пометки в блокноте. Его идеальная укладка чуть растрепалась, уронив пару прядей на лоб, а светло-бирюзовая, как морская волна, рубашка, устало свесила края некогда накрахмаленного воротничка. В отличие от меня, у Пита не было времени принять душ и переодеться в свежие вещи.
Диона. Именно так зовут эту девицу в бессовестно короткой, точно световой день в декабре, юбке и глубоким, как океанская глубина, декольте. Ни фамилии. Ни принадлежности по положению. Мисс? Миссис? Ничего. Просто Диона.
Хотя какое мне собственно до неё дело? Пусть развлекается с моим мнимым возлюбленным сколько влезет. Наши отношения лишь фикция, и Пит мне ничем не обязан. Но откуда-то изнутри предательски поднимается тошнота, будто по пищеводу ползёт вверх, ища выход наружу, покрытая слизью улитка, противно щекоча усиками по его стенкам, от чего к горлу раз за разом подкатывают новые спазмы, а в груди все сжимается от напряжения.
А вдруг этим заинтересуется Сноу? Мы и без того как по лезвию ножа ходим. А уж резвиться с богатой капитолийкой под носом у самого президента… Ещё не хватало, чтобы Пит навлек на нас новые неприятности.
— А как твои успехи? — бывший ментор кладет на кусок ржаного хлеба несколько ломтиков колбасы, обращаясь к Петре. Интересно, Хеймитч вообще хоть когда-нибудь ест нормальную пищу?
— Кажется, Первый клюнул, — девушка подозрительно косится сначала на меня потом на Пита, улыбаясь так, будто ей одной известно что-то такое, о чем не знает больше никто.
Как это понимать? Петре поручили заключить союз с профи? Чувствую себя по-идиотски и мысленно решаю впредь просыпаться пораньше и больше не пить спиртное, чтобы не упустить ни единого обсуждения, касающегося трибутов. В Двенадцатом я уходила на охоту вместе с рассветом, просыпаясь от очередного ночного кошмара, а в Капитолии мои многолетние привычки жалобно капитулировали под натиском пушистого одеяла, мягкой кровати и Пита в ней, благодаря которому дурные сны мне здесь почти не снятся.
— Кажется? Да ты шутишь, Петра?! — буквально взвизгивает Финнли, и её глаза загораются восторженными огоньками. — Он же не сводил с тебя глаз после обеденного перерыва.
— Не преувеличивай, Финнли, — слегка краснеет рыжая, самодовольно улыбаясь и на короткое мгновение снова косится на нас с Питом попеременно.
— Твое здоровье, крошка! — удовлетворённо салютует Хеймитч остатками коньяка на дне уже почти пустого бокала и опрокидывает в себя его скудное содержимое, вытирая рот рукавом пиджака. — Продолжай в том же духе.
— Продолжать что? — не выдерживаю я, не обращаясь ни к кому конкретно.
Пит и его подопечная как-то странно переглядываются, и мой бывший напарник едва заметно кивает девушке.
— Охмурять профи, — отвечает она. — Соблазнение — вот моя стратегия.
От неожиданности я захлёбываюсь чаем, крупный глоток которого я только что сделала, и начинаю громко кашлять.
— Все в порядке, Китнисс? — обеспокоенно интересуется Пит, придвигаясь ближе и ритмично постукивая ладонью по моей спине.
— Это ты придумал? — рычу на парня, отталкивая его помощь, и продолжая громко кашлять.
— Вообще-то мы вместе, — вставляет свои пять копеек старый пропойца, смачно сморкаясь в салфетку.
— Хеймитч! — громко вопит Эффи, морщась, пока я пытаюсь откашляться сквозь проступившие от краткого удушья слёзы. — Мы же за столом в конце концов! Какой пример ты подаёшь трибутам?
— Погляди на неё, — Эбернети машет головой в сторону Петры, игнорируя выпад Тринкет. — Она дерзкая и сексуальная, но ни черта не умеет, разве что метать дротики чуть ли не лучше всех в школе. Но пускай это пока будет ее тайный козырь.
Я смотрю на Петру: большие изумрудные глаза с вызовом распахнуты; тонкой мраморной кожи, едва прикрытой белым полупрозрачным сарафаном, так и хочется коснуться; ещё влажные рыжие волосы, немного потемневшие от воды, струятся по острым плечам, а чуть припухшие от ломтиков ананаса в её тарелке губы почти призвано приоткрыты. Пожалуй, она и в самом деле красива и чертовски… сексуальна.
— Ей всего семнадцать, вы не забыли? — парирую я, не желая выставлять нашу подопечную в виде приманки для безжалостных профи, а для толстосумов, вроде Марка Ларсена, от воспоминаний о котором меня упорно продолжает колотить, точно в лихорадке, и подавно.
— Секс продается, солнышко, это Капитолий! — Хеймитч щелкает пальцами прямо у меня перед носом.
Громадная плазменная панель, занимающая добрую четверть стены напротив, внезапно оживает, несколько секунд транслируя герб Панема в сопровождении гимна страны, и мы с Эбернети тревожно переглядываемся. После на экране появляется Цезарь Фликерман и Клавдий Темплсмит, сидящие за столешницей в какой-то студии.
Клавдий вещает о том, что в эфире свежий выпуск светской хроники, а Цезарь загадочно скалит зубы, намекая на то, что в их распоряжение попало какое-то эксклюзивное видео.
— Вы умеете хранить секреты, дорогие зрители? — сияет Фликерман ярче полуденного солнца, говоря вполголоса и прикрывая рот тыльной стороной ладони. — Тогда внимательно смотрите в свои голубые экраны.
Хранить секреты? Это он о чем? Ведь сейчас их видит весь Панем…
На мониторе появляется чёрно-белое изображение весьма посредственного качества, делая картинку зернистой точно соты. Я вижу две фигуры, которые держатся за руки. Парень и молодая женщина. Съёмка ведётся откуда-то сверху, поэтому мне требуется пару мгновений, чтобы как следует разглядеть пару.
Когда девушка в длинном платье срывает с парня со светлой шевелюрой пиджак, до меня, наконец, доходит смысл происходящего. Видео повторяется два раза, а после изображение укрупняется, демонстрируя зрителям наши с Питом лица.
За кадром Цезарь соловьём заливается о том, что скрытая камера запечатлела сцену вчера, после закрытого приема, на котором новых менторов официально представили коллегам и с которого мы благополучно сбежали, очевидно, не в силах дождаться момента уединения. Хеймитч иронично присвистывает, и я буквально чувствую, как по щекам растекается пожар.
— Тебе тоже всего семнадцать, — язвит Петра, отрываясь лишь на краткий миг от панели, где темноволосая девушка тянет спутника внутрь апартаментов, а после парень расстёгивает молнию на ее платье. — Тебе ли говорить… — она ехидно фыркает.
На заднем фоне ведущие наперебой тараторят о том, насколько безгранична сила нашей любви, как нам повезло — в первый же год стать менторами Квартальной бойни и ещё какую-то чушь, которая пролетает мимо ушей, пока нарезка снова мелькает в повторе, но уже в замедленной съёмке.
— Это не одно и то же, — огрызаюсь я.
Эбернети откровенно ржёт. Эффи глупо хлопает глазами. Петра едко улыбается. Финнли краснеет. Порция смотрит в сторону Пита, на которого я боюсь даже взглянуть.
— Это называется двойные стандарты, Китнисс, тебе так не кажется? — продолжает ерничать рыжая, а я с досадой отмечаю, что видео смонтировано так, будто мы вконец потеряли стыд от страсти и желания. Что подумает мама, Прим и… Гейл?
Так некстати вспоминается поцелуй с последним в лесу, вскоре после возвращения из Тура победителей, когда все репортёры уехали из дистрикта, а мы постепенно вновь начали охотиться. Короткий и смазанный, как секундное уханье совы в сумерках. В тот момент я почему-то подумала, что Пит целуется иначе. Глупо.
— Девочки, вам уже пора ложиться, — будто очнувшись ото сна, вклинивается Тринкет, вставая с дивана и разглаживая невидимые никому, кроме неё самой, складки на поросяче-розовом платье.
— Эффи, умоляю — закатывает глаза старшая из трибутов, — мне не нужна мамочка.
— Петра… — Порция лишь немного повышает голос, но я вижу как она огорчена поведением подопечной.
— Знаешь что, детка… — сопровождающая обиженно поджимает губы.
— Эй, девчонка, — встревает наставник по разработке стратегии, наливая в широкий бокал новую порцию горячительного и, довольно причмокивая, отпивает залпом добрую половину. — Попридержи-ка ты лучше коней до Арены, куколка дело говорит. Или хочешь сгнить в самом начале, потому что тебя кто-то пришьет во сне, как блоху?
— Вижу, нам лучше закончить обсуждение моей стратегии в другом месте, — внезапно вмешивается Петра, выразительно глядя в сторону Пита. — Идём, в мою комнату, — небрежно бросает она, будто желая показать, что весь мир крутится исключительно вокруг нее, а присутствие остальных лишь фон, отвлекающий от её королевской персоны.
— Может заодно и потренируетесь?! — бросаю я им вслед и не могу понять на кого я больше злюсь: на эту наглую девицу или на Пита, который на мгновение оборачивается и с укором смотрит прямо мне в глаза, будто говоря, что я не права.