Полчаса на любовь

Новый день запрыгивает на кровать и игриво щекочет лицо лёгким дуновением теплого ветерка. Серый шум прорывает плотину сна, и по мере возвращения в реальность я различаю все новые и новые звуки: гудки машин, свист шин об асфальт, рев моторов, а еще запах выхлопных газов. Мне хочется услышать утро, но город заглушает его. Вместо задорного щебетания птиц мозг гадливо морщится от этого вездесущего гула большого города. — Мне кажется, я тоже… тебя люблю, — зажмуриваюсь, а слова продолжают звенеть в ушах. — Кажется или… — Люблю, — решительно шепчу я, распахивая глаза и встречаясь с темными в черноте подступающей ночи зрачками. — Я уже и не надеялся это услышать. Воспоминание появляется будто бы из ниоткуда, но уже через долю секунды заполняет собой все мои мысли. Сердце сначала пугливо затихает, а после отчаянно дергается, пускаясь галопом, когда я слышу какой-то щелчок, и дверь в ванную комнату распахивается. Пит полностью одет, но слегка потемневшие от мытья волосы забавно взъерошены на макушке, напоминая гнездо. Светлая одежда почти скрадывает сине-черные разводы под глазами, отвлекая все внимание на себя, однако, если присмотреться получше, становится понятно, что парню нужен отдых. Уголки губ Пита медленно ползут вверх, когда он замечает меня. Мои щеки тут же начинают пылать, разгораясь карминово-красными пятнами. Мне даже не нужно смотреть в зеркало, чтобы это понять. Именно так всегда и происходит, когда дело касается чувств. Первая мысль — сбежать, под благовидным или не очень предлогом, но я гоню ее прочь, точно назойливое насекомое. Слишком велик соблазн поддаться этому искушению. — Который час? — я нехотя поднимаюсь на постели, глядя в распахнутое окно и прикидывая какое сейчас время суток: раннее утро или день все же близится к обеду. Глупо, но я пока не готова обсуждать произошедшее накануне, поэтому хватаюсь за призрачную возможность улизнуть от неудобных разговоров, внимательно разглядывая почти бесцветное небо. — Надеюсь, не больше пяти, — Пит тоже окидывает взглядом застывший в ожидании утра город. — Зачем ты встал в такую рань? — Дома я почти всегда поднимаюсь до рассвета, Китнисс, — его взгляд на несколько мгновений становится таким далеким и почти пустым. — Я же пекарь. — С этими бесконечными вечеринками, интервью и подготовкой трибутов я совсем вымоталась, — устало констатирую я, зевая. — А ведь в Двенадцатом я собиралась в лес еще затемно. — Тогда прими душ и переоденься, — почти командует Пит. — Я договорился о непродолжительном выезде. — Куда? — я округляю глаза, забывая даже о том, что ненавижу Капитолий, однако торчать уже который день в заточении становится просто невыносимо. — Увидишь, — напарник улыбается, приближаясь, и на его щеках вновь появляются милые ямочки. — Пит, но сегодня же день Интервью! — я пытаюсь возразить, думая о том, что нужна Финнли как никогда прежде, хотя, признаться, перспектива вырваться хотя бы ненадолго из этой золотой клетки кажется весьма соблазнительной. — У нас есть час три прежде, чем прибудут стилисты и команда подготовки, поторопись, — он коротко касается губами моего виска и направляется к выходу. — Девочкам не помешает получше выспаться, а тебе вдохнуть глоток свежего воздуха. Пока мы едем вдоль полупустых улочек и широких проспектов, я ощущаю, как веки тяжелеют, а в голове появляется густой и почти непроницаемый туман. Я проваливаясь на пару секунд в черноту, но упорно встряхиваю головой, жмурясь. Кажется, что глаза вот-вот слипнутся, застывая навеки, как цемент. Я сонно гляжу на безлюдный город, который выглядит как-то неправильно, но не могу понять что именно мне кажется странным, пока внезапно не осознаю, что же меня так удивило. В дни проведения Игр или подготовки к ним улицы обычно усеяны людьми, как пшеничное поле. Сейчас же они практически вымерли, лишь нескончаемый для столь раннего часа поток автомобилей мчится навстречу новому дню. В то время как богатые и сытые жители столицы привыкли нежиться в постели до полудня. Тогда кто же является пассажирами всех этих машин, и куда они направляются? Мои раздумья прерывает остановка нашего транспортного средства после непродолжительного разговора между Питом и водителем, последний из которых стремительно покидает салон, а мой напарник уверяет, что все в порядке. Без особого интереса разглядываю жиденькую струйку капитолийцев, вытекающую из неприметной двери чуть поодаль. Юные девушки в пестрых тряпках покачиваются на высоченных каблуках толщиной со спицу для вязания, а разукрашенные не хуже трибутов на параде мужчины разного возраста так и норовят облапать этих нимф своими огромными ручищами. Люди то и дело рассаживаются по машинам, покидая это странное сборище. Кто-то парами, кто-то по трое или четверо. Преграда, отделяющая тротуар от какого-то злачного местечка в очередной раз распахивается, выпуская тощую девицу с розовыми волосами. Она недовольно жмурится от дневного света, зажав в ладони массивную бутылку из толстого стекла и отхлебывая прямо из горлышка какое-то пойло. Ее платье не такое яркое, как у остальных, но глубина его декольте и длина юбки так и орут о не очень приличных намерениях обладательницы. Диона? Я оборачиваюсь к Питу, но он привалился головой к противоположному стеклу, устало прикрыв веки. От его дыхания прозрачная поверхность запотела, в то время как сам он по инерции теребит рукой браслет с маячком на руке, точь-в-точь такой же, как у меня. Не удивлюсь, если люди Сноу еще и висят у нас на хвосте, приглядывая. В этот момент водитель с парой бумажных стаканчиков в картонном подстаканнике стучит в окно, а Пит вздрагивает, открывая глаза и принимая ношу, опустив стекло. — Знаю, ты не любишь кофе, но горячий шоколад, увы, не поможет взбодриться, — напарник протягивает мне один из коричневых стаканчиков с похожего оттенка крышкой. — Просто попробуй, тебе станет легче, вот посмотришь, я же вижу, что ты клюешь носом. Кто бы говорил. Я покорно принимаю ёмкость и делаю неуверенный глоток, пока водитель трогается и, пропустив пару машин, вновь вклинивается в общий поток. Быстро оглядываюсь назад, но Дионы уже и след простыл. Исподлобья поглядываю на Пита, невольно вспоминая вчерашние поцелуи, которые вполне могли перерасти в нечто пугающее, и мысленно благодарю Уоллис за вторжение. Не думаю, что готова зайти так далеко. Для начала мне нужно хотя бы свыкнуться с мыслью, что Пит теперь и в самом деле часть моей жизни. Выходит, даже хорошо, что вчера я уснула прежде, чем он вернулся. Украдкой улыбаюсь своим размышлениям, отхлебывая жидкость небольшими порциями. На удивление, напиток оказывается не таким противным, каким я его помню, и мне даже удается выпить около половины, прежде, чем я замечаю строки на ребристой поверхности прямо под моими пальцами: Секрет счастья: люби то, что тебе предначертано. Безобидная на первый взгляд фраза тут же ловит меня в свой капкан, больно щёлкая острыми краями. Имею ли я право быть сейчас здесь, когда через сутки мне придется провожать Финнли на смерть? Говорят, надежда умирает последней, и я надеюсь. Надеюсь, но не верю. Отдельный старт для младших ребятишек даёт лишь небольшую отсрочку, вопрос лишь в том, как долго она продлится. Но, когда рядом разгуливают кровожадные профи, рано или поздно все равно придется платить жизни по счетам. Что же касается Петры, то я, в первую очередь, стараюсь не думать о возможных последствиях ее вчерашней выходки, которые могут коснуться каждого из нас, и молюсь о том, чтобы ее поступок не стал достоянием президента и его приспешников. Путь до места назначения занимает по ощущениям минут сорок или сорок пять, вместе с остановкой у кофейни. Водитель тормозит у самого подножия гор, сообщая, что будет ждать на том же месте. Конечно, я и раньше что-то слышала о канатной дороге на окраине столицы, но даже не предполагала, что когда-нибудь окажусь здесь сама. Не могу даже представить, чего стоило Питу получить разрешение на такой выезд. Покинув салон автомобиля, я с любопытством разглядываю зеленеющие склоны, поросшие лесом. Они кажутся пушистыми, будто покрыты мхом. Так и хочется погладить их ладонью, ощущая мягкий ковёр соцветий на кончиках пальцев. Выше вздымаются величественные пики, которые цепью громоздятся один за другим, как исполинские фигуры, а вокруг них клубятся редкие облака, похожие на взбитые сливки. Крытое помещение с высоким потолком оказывается входом на подъемник, и явно невыспавшийся мужчина средних лет с густыми усами вытягивается чуть ли не по стойке смирно, приветствуя и пропуская нас вглубь. Он вовсе не похож на размалеванного капитолийца, поскольку его смуглая кожа и темные глаза почти не отличается от жителей Шлака. Странно. Всегда думала, что в столице обслуживающий персонал — исключительно безгласые. Других посетителей нигде не видно, что неудивительно, ведь Капитолий не просыпается в такую рань, лишь пьяные завсегдатаи ночных заведений лениво расползаются по домам, точно крысы. Мы проходим на посадку, и белобрысый парень, едва ли старше нас, проводит краткий инструктаж по технике безопасности, и уже через пару минут мы поднимаемся ввысь. Кабинку периодически потряхивает, и я то и дело замираю, вцепляясь ладонью в руку Пита. Солнце уже давно встало, но из-за гор, окружающих столицу неприступной крепостью, можно было разглядеть лишь розовеющее на востоке небо. Теперь же, поднимаясь все выше и выше к их вершинам, я вижу, как ещё сонное солнце грузно поднимается из-за гор, ласково оглаживая зеленеющие склоны своими лучами. Оглянувшись назад, я охаю от страха и восторга одновременно. Бесчисленные многоэтажки и небоскребы, раскинувшиеся у подножия гор, ленточки дорог и точки машин, снующих туда-сюда нескончаемой вереницей, кажутся такими крошечными, точно игрушечные. И чем выше кабина подъемника ползет вверх, тем сильнее я сжимаю руку напарника. Слух цепляется за источник странного рокота, напоминающего шум воды, и обнаруживает целую пропасть под ногами, в самом низу которой стремительно бежит ручеек. Он перепрыгивает через камни и ветки, огибает деревья и кустарники, озорным потоком устремляясь вниз, будто боится куда-то опоздать. Мы делаем пересадку примерно на середине пути и минут через десять после нее оказываемся на вершине. Пит выходит первым и подаёт мне руку. Я хватаю его за ладонь и быстро выпрыгиваю наружу. Сердце все ещё пугливо колотится, когда кристально чистый воздух, будто умытый дождем, бьёт в лицо и забирается под футболку, прохладой пощипывая спину и плечи. Я буквально пьянею от переизбытка кислорода и голова начинает немного кружиться. Не понимаю, почему здесь так зябко, ведь ещё до рассвета день обещал быть жарким, вынуждая одежду липнуть к коже. Отходя чуть в сторону, мы замечаем парня в тёмных очках, который дежурит с другой стороны подъемника, наглухо запертую продуктовую палатку, что-то вроде смотровой площадки и пустующую летнюю веранду с деревянными столиками, каждый из которых поочередно натирает молоденькая девушка, тихо напевая себе под нос. Каменистая тропинка, по которой мы спускаемся, уходит под уклон и оказывается усыпана мелкой горной породой и крупными булыжниками. Они то и дело попадают под подошвы обуви, вынуждая балансировать руками, дабы не упасть. Вдоль склонов, что ближе к пикам, гнездятся растрепанные облака, лениво плывущие по ветру. Я ловлю лохмотья одного из них в ладони, но в руках остается лишь пустота. Только множество мельчайших капель воды холодком оседает на кистях и предплечьях, вынуждая зябко поежиться. Пит берет было мою ладонь, но уже в следующее мгновение едва не падает сам, после чего мы решаем просто идти рядом, при необходимости страхуя друг друга, и уже совсем скоро останавливаемся почти у цели, чтобы немного перевести дух и оглядеться. Я с интересом всматриваюсь в абсолютно неподвижное озерцо чуть поодаль. Пройдя немного вперёд, я открываю рот от удивления, потому что водоём оказывается вовсе не озером, а снежным островком посреди сочной зелени. Как такое вообще возможно? Всё ещё не веря собственным глазам, быстро сокращаю расстояние до него, и вот я уже стою на потемневшем от грязи снегу, от которого исходит характерный холодок. Я зачерпываю горсть резных крупинок, оторопело пропуская их меж пальцев и продолжая глупо таращиться на изумрудные леса и луга, усыпанные цветами. — Это невероятно, — рыхлый пласт снега шуршит под чужими ногами за спиной. — Просто не могу поверить. Я несколько раз сжимаю в руках пригоршню белых кристаллов, резко оборачиваюсь и запускаю содержимое покрасневших от мороза ладоней в парня. — А теперь? — улыбаюсь, когда замёрзшая вода осыпается ему на макушку и за шиворот, оставляя на белой футболке темные разводы. — Не ожидал такой искренней благодарности, — Пит совсем по-мальчишески смеётся. Сердце тоскливо поскуливает в груди. Как же давно я не слышала такого искреннего и радостного смеха из его уст. Но секунда ностальгии стоит мне упущенного момента нападения, и хлопья снега рассыпаются по моей горячей коже. — Ты об этом пожалеешь! — вот уже мой смех звенит в воздухе, распадаясь на отдельные тона в лёгком порыве налетевшего ветра. Добраться до самой вершины оказывается не так сложно, как спуститься в расщелину, где мы находились только что. Порода здесь более мягкая и пружинистая из-за травы, устилающей все вокруг. Я с энтузиазмом карабкаюсь ввысь, стараясь нагнать Пита, и вскоре оказываюсь на самом верху, напрочь забывая о погоне. Хрустальный воздух вновь радостно врывается в лёгкие, стоит лишь остановиться, и мне кажется, что я вдыхаю чистейший родник. Кожа с наслаждением впитывает солнечный свет, а ветер игриво подхватывает волосы и запускает их обратно в лицо. В какую сторону не глянь, всюду простираются зеленеющие склоны, кое-где виднеются полоски талого снега, горное озерцо сапфировым зеркалом подмигивает в низине, тени редких облаков скользят по лугам, и везде цветы: белые, фиолетовые, жёлтые. Это похоже на слоёный коктейль, что подают в Капитолии. Нижний слой — это малахитовая пелена зелени, средний — взбитые сливки облаков, а верхний — бесконечная лазурь неба от края до края горизонта*. Хочется законсервировать эти ощущения глубоко-глубоко внутри и небольшими порциями принимать всякий раз, когда станет совсем невыносимо. Вполглаза гляжу на напарника, который стоит чуть поодаль, жадно всматриваясь в раскинувшуюся панораму. Рядом с ним пчела скользит по ветру, то снижаясь, то поднимаясь выше, пока, наконец, не опускается меж жемчужных лепестков неизвестного соцветия. Волосы парня золотистым одуванчиком горят в солнечных лучах, а ветер задиристо ерошит пряди. Интересно ощущает ли Пит тот же восторг, что и я? Чья-то тень мелькает над его головой, и я запрокидываю шею вверх. Широко расправив крылья, одинокая птица парит прямо над нами. Мне хочется взмыть ввысь вслед за ней, кружась в небесах, улететь как можно дальше и никогда не возвращаться. В этот момент Пит оказывается совсем близко, будто угадывая мои мысли. Он осторожно ловит мои волосы самыми кончиками пальцев. Какое-то время он гладит их, споря с ветром за всклокоченные пряди, после чего мягко обхватывает меня за плечи. Трепетно и безумно нежно. Его тёплое дыхание плутает в волосах, запуская режим учащённого сердцебиения. Меня переполняет множество чувств, и я почти задыхаюсь. — Спасибо, Пит! — я робко касаюсь подушечками пальцев тыльной стороны его ладони, скользя по коже. — Это великолепно. Он отпускает меня, но лишь для того, чтобы в следующий миг развернуть лицом к себе и поцеловать пронзительно-долгим поцелуем. Обратная дорога кажется бесконечной, поскольку количество машин существенно возрастает. Я снова клюю носом, то и дело проваливаясь в безликое ничто. Люди на улицах, машины, дома, проспекты и рекламные щиты сливаются в одну сплошную разноцветную полосу. Каким-то совершенно невероятным образом моя голова сама находит Пита, удобно устраиваясь на его плече. От каждой остановки на очередном светофоре я выныриваю обратно из забытия и бездумно пялюсь в окно невидящим взглядом ровно до того момента, пока автомобиль не срывается с места, продолжая свой путь. В сотый раз я оказываюсь по эту сторону пустоты, когда машина останавливается. Я разлепляю глаза, в которых появляется неприятная резь и будто бы даже покалывание. Тьма сменяется светом несколько раз за секунды, пока я отчаянно пытаюсь проморгаться. Я смотрю сквозь стекло в одну точку, пока водитель не отпускает тормоза. Безликий пейзаж на перекрестке сменяется таким же однообразным ландшафтом и дальше, однако я резко просыпаюсь, подскакивая на своем месте и приникая к окну. — Пит, ты это видел? — мой голос звенит в тишине слишком напряженно. — Что? — парень трет веки кулаками, беспокойно оглядываясь по сторонам и сонно моргая. Я пытаюсь подобрать слова, чтобы объяснить увиденное, но не знаю с чего начать. За стеклом беззаботно мелькает афиша с рекламой какого-то ресторана. А что если мне все почудилось в полудреме? Или приснилось, в конце концов… — Ничего, просто показалось, — не хочу его беспокоить зря, Пит и без того вымотался за эту неделю. Откидываюсь обратно на уютное плечо, но мозг уже усиленно работает, а сердце находится на грани истерики. Я напряженно вглядываюсь в окно в попытке убедить себя в том, что это все мне лишь приснилось, но спустя пару кварталов надежда рассыпается прахом. Словно сквозь плотное покрывало, я слышу чей-то вскрик, прежде, чем понимаю, что это мой собственный голос, испуганно зовущий Пита по имени. Он крепко прижимает меня к себе, успокаивая, когда я продолжаю снова и снова гипнотизировать один за другим рекламные щиты, мелькающие неоном на обочинах: две жирные красные линии, перечеркивающие крест-накрест серебристый парашют и надпись: «Внимание! За нарушение регламента подготовки к Голодным Играм трибуты двух дистриктов лишены спонсорской помощи!». А дальше все происходит как во сне: высокий черный автомобиль с затемненными стеклами постепенно прижимает нашу машину к обочине, и водитель сбрасывает скорость, останавливаясь. Я слышу его ровный, уверенный голос, когда он негромко беседует с человеком из соседнего авто. Я плохо понимаю происходящее, будто нахожусь в густом и темном, как безлунная ночь, тумане. Он забивается в легкие угольной пылью, и мне кажется, что я больше не могу дышать, но я ошибаюсь, потому что по-настоящему я начинаю задыхаться, когда мужчина, представившийся Антонием, просит пройти Пита с ним. Я громко протестую, настаивая на своем присутствии, пока Пит пытается меня успокоить. — Занимайтесь подготовкой трибутов к Интервью, мисс Эвердин, — с наигранной заботой проговаривает немолодой мужчина. — Президент Сноу хочет просто побеседовать. Выходя из салона, Пит обещает, что все будет хорошо, коротко целуя в макушку и ободряюще сжимая мои пальцы. Последнее, что я вижу, прежде, чем машина слева трогается — это его встревоженное лицо.