Полчаса на любовь

Когда мы с Цинной выходим в гостиную, все уже в сборе и ждут только нас. У команды подготовки явно приподнятое настроение: они то и дело довольно охают, оглядывая плоды своих трудов, обмениваются между собой комментариями об образах трибутов и нетерпеливо переминаются с ноги на ногу, будто бы напрочь позабыв о произошедшем утром. Девочки действительно выглядят великолепно. Стилисты постарались на славу. Даже Хеймитч надел чистый костюм и явно вымыл голову. Завтра снег пойдет, не иначе. Эффи снова разоделась в пух и прах, облачившись в платье цвета фуксии, в котором она напоминает букет пионов. Пытаюсь поймать взгляд Пита, но он о чем-то негромко беседует с Петрой, пока мы всей компанией направляемся к лифту. Ее острые скулы выделяются на худом лице, глаза устремлены куда-то вглубь их разговора, а губы сжались в тонкую линию. Каждая черточка ее умело накрашеного лица говорит о напряжении девушки. — Финнли, — обращаюсь к своей подопечной в ожидании спуска, — когда будешь отвечать на вопросы Цезаря, представь, что говоришь со мной, поняла? — Я попробую, — очень тихо отвечает девочка, и ее голос подрагивает, выдавая волнение и страх. — Я буду в первом ряду, смотри прямо на меня, хорошо? — я почти повторяю слова Цинны, сказанные мне год назад. Знаю, как непросто ей сейчас совладать с эмоциями, и, вероятно, единственное, что может ее удержать от провала — это моя поддержка. Она должна видеть мое лицо, чтобы чувствовать, что не одна. Финнли осторожно кивает, а я ободряюще сжимаю ее ладонь, когда мы входим в лифт. Надеюсь только, что она не ощутит, как пугливо колотится мое сердце и подрагивают колени, ведь не каждый день ведешь своих первых трибутов на Интервью, особенно в свете последних событий. За те недолгие секунды, что мы движемся вниз, я рассматриваю Пита в попытке отвлечь себя от тяжёлых мыслей. На первый взгляд ничего примечательного. Черные брюки и рубашка ей в тон напоминают траурные, что не так уж далеко от истины. Галстук-ошейник приятного золотистого оттенка по последнему писку капитолийской моды похож на удавку, затянутую, точно петля. А вот золотые запонки на скрещенных поверх груди запястьях, выполненные в виде шахматной доски, привлекают мое внимание. На манжетах этого парня они не могут быть лишь украшением. Это сигнал. Игра началась, и Пит намерен начать разыгрывать свою партию уже сейчас. Когда мы оказываемся внизу, то становится ясно, что наша компания прибыла одна из последних. Бо́льшая часть менторов и стилистов уже заняла свои места в первых рядах. Некоторые же, собираясь небольшими группами, о чем-то беседуют. Пока команды подготовки умело поправляют макияж наших подопечных, чтобы он выгодно смотрелся в новом освещении, Эффи уносится поприветствовать одну из пёстрых групп капитолийцев, как пчёлка, завидевшая буйство красок и спешащая полакомиться нектаром дивных цветов, который на деле является лишь сбором новых сплетен. Хотя, надо признать, порой и они оказываются весьма полезны. Вдоль лесов позади сцены суетятся осветители, операторы и прочие сотрудники, обеспечивающие эфир. Их нервный настой передаётся и мне. Сердце начинает гулко стучать в ушах, а пальцы холодеют от волнения, когда я вижу парней профи из Первого и Аквамарину из Четвертого, заливисто смеющихся с противоположной стороны декораций. Их откликает второй подопечный Финника Одейра, Август, догоняя, и компания скрывается из виду. Хеймитч, воровато оглядываясь по сторонам, прикладывается к невесть откуда взявшейся фляжке, довольно причмокивая, пока никто не видит. Я выхватываю его пойло и отхлебываю несколько крупных глотков. Алкоголь обжигает горло, кусая градусом пищевод, и стекает в желудок. Пока я громко кашляю, Пит вырывает у меня приплюснутую бутыль, похлопывая ладонью по спине. — Пьяниц в команде не потерплю, Китнисс! — его голос пронизан непривычным металлом. — Знаю, что ты волнуешься не меньше девчонок, но это не поможет, — добавляет уже мягче, касаясь моего локтя и успокаивающе поглаживая по руке, пока Хеймитч исчезает в неизвестном направлении. Но Пит оказывается не прав. Приятное тепло уже бежит по венам, разгоняя тревогу и даруя необычную лёгкость разуму. Не сильно, совсем чуть-чуть, но мне этого оказывается вполне достаточно. — Кассиан, постой, где карточки с новыми вопросами для Интервью? — мы разом оборачиваемся на знакомый голос. Камилла Го́рдон нетерпеливо постукивает ногтем по планшету, в то время, как лицо крысёныша вытягивается, становясь похожим на лошадиную морду. — Я… я… сейчас найду, — он ретируется так быстро, что его голые лодыжки, по-прежнему не прикрытые брюками или хотя бы носками, через несколько секунд уже сверкают с противоположной стороны сцены. Завидев нас, Камилла вежливо кивает, я отвечаю ей тем же, а Пит приветливо улыбается. — Слышал, в этом году немного изменилась концепция Интервью, — взяв за руку, Пит тянет меня ближе к режиссеру «Ночного эфира». Мне кажется или он просто пытается её задержать? — Так и есть, — девушка утвердительно кивает. — Почему? — Пит огорчённо вскидывает брови, хотя эта гримаса вполне может быть наигранной. — Цезарь лучший в своем деле, разве нет? — Корнелия метит на место Клавдия, надо же с чего-то начинать, — она скептически хмыкает. — К тому же у нее есть влиятельный наставник в Совете распорядителей, — заканчивает вполголоса. — Вот как? — Пит выглядит удивлённым, озадаченно скрещивая руки на груди. — Надеюсь, вы понимаете, что это конфиденциальная информация? Мы успеваем лишь кивнуть, потому что возвращается Кассиан с карточками для Фликермана и Корнелии. Камилла желает удачи нашим трибутам и, попрощавшись, отправляется по своим делам. — Касс, можно на пару слов? — скорее настаивает, нежели интересуется Пит, и по затравленному взгляду крысеныша мне начинает казаться, что он опасается моего напарника. — Только быстро, — Кассиан коротко оглядывается по сторонам. — Вопросы заменили? — делая акцент на последнем слове, Пит понижает голос чуть ли не до шёпота. — Частично. Приказ сверху пришёл рано утром. Так вот значит кто слил информацию… — Не благодари, — без лишних предисловий Хеймитч всовывает мне в руки карточки с гербом Панема и логотипом третьей Квартальной бойни, как только входит в комнату. Я какое-то время разглядываю глянцевые прямоугольники, приятно скользящие под подушечками пальцев, перебирая один за другим. На внутренней стороне каждого из них напечатаны вопросы Цезаря для интервью с Финнли Холланд. Интересно, кого нужно за это благодарить: Хеймитча или Пита? Или обоих? Да и какая с этого выгода самому крысенышу? Деньги? Не думаю. Что же тогда? Но сейчас не время выяснять подобные вещи. Нужно предупредить мою подопечную. — Послушай, Финнли, — перед тем, как отправиться на свое место, я даю последнее напутствие девочке, — Цезарь любит импровизировать, поэтому если он задаст вопрос не из карточки, отвечай честно и будь собой, — если сказать правду, она может начать паниковать и все испортит. — Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте! — Фликерман выскакивает на сцену, сверкая неправдоподобно белыми зубами. — Главный день этого года настал! Я приветствую вас здесь сегодня накануне Семьдесят пятых Голодных Игрррр! — он растягивает звуки в своей привычной манере. Площадь взрывается оглушительными овациями. Мужчина останавливается у самого края сцены, ожидая, пока стихнут аплодисменты и радостные крики толпы, собравшейся на площади. Некоторое время народ беснуется, не желая прекращать рукоплескания бессменному ведущему, а я как следует разглядываю его: золотистая сорочка и черный галстук-ошейник, пиджак и брюки, сверкающие золотом, переходящим в черноту и обратно, будто волнами, синие волосы и брови. Костюм так ярко сияет в свете софитов, что я не могу понять, из чего он сделан. С моего места кажется, что он состоит из множества зеркальных чешуек, каждая из которых собирает свет прожекторов, направленных на него, и возвращает обратно с удвоенной яркостью. — Вы тоже взволнованы, правда? — начинает ведущий, когда воцаряется тишина. — Да, — слышится утвердительный гул голосов, и Цезарь смеется. — Третья Квартальная бойня! Вы можете поверить в это? Капитолийцы отрицательно гудят в ответ. — Но вам не кажется, что одного ведущего для столь значимого события мало? — он спускается со сцены, направляясь к кому-то, но с моего места сложно разглядеть к кому именно. — Корнелия, не согласишься ли ты провести со мной сегодняшнее Интервью? — С радостью, Цезарь! — отзывается женский голос. Вероятно, протеже одного из Распорядителей Игр является небезызвестной персоной в столице, потому как толпа восторженно рукоплещет, когда Фликерман выводит девушку на сцену. Не очень длинный шлейф ярко-синего платья неохотно волочится за ней, подмигивая густой россыпью камней, точно звезды в ночном небе, если смотреть в него где-нибудь на лесной поляне, подальше от города. Один край платья едва прикрывает левое бедро, обнажая худую ногу, остальная же его часть каскадами спадает к ногам. На короткие черные волосы, уложенные тонкими завитками, вероятно, нанесено какое-то напыление, потому что они тоже сверкают в свете софитов, да и в целом девушка выглядит точно под стать Цезарю. Такая же вычурная и блестящая, как гирлянда, только лицо молодое. Ей, пожалуй, не больше тридцати, хотя в Капитолии внешность часто обманчива. Некоторое время ведущие кривляются перед зрителями, перебрасываясь шутками и разогревая народ, а я отмечаю про себя, что Пит периодически о чем-то перешептывается с Джоанной Мейсон, фыркающей слева от него чуть ли не на каждое слово Корнелии, в то время как мне приходится довольствоваться каменным, как надгробная плита, лицом Брута Саммерса. Увы, я не слышу о чем говорит мой напарник с Джоанной, ведь несмотря на охотничий слух, на площади довольно шумно, но почему-то у меня появляется ощущение, что легкие сжимаются, как под давлением. Неприятное чувство, но терпимое. — Итак, наш первый трибут родом из дистриката Один, — прерывает мои размышления ликующий голос Цезаря. — Кому-то нравится этот дистрикт? — он адресует вопрос толпе, которая одобрительно шумит, и несколько голосов выкрикивают «да». — Почему? Поставили на них деньги? — вступает в диалог Корнелия. — Или понравились эти прекрасные юноши? — хитро прищурившись, продолжает мужчина, и площадь отзывается женскими вздохами. — Давайте поприветствуем первого добровольца из Дистрикта Один — Филипп Ламм. Парень с надменным и даже немного зловещим выражением лица проходит вдоль сцены, садится напротив ведущих и, закинув ногу на ногу, самодовольно разваливается в кресле. Его глаза яростно сверкают в свете софитов. — Я знаю, что ты всегда хотел оказаться здесь, скажи, почему? — Цезарь, очевидно, замечает серьезный настрой трибута и, переставая шутить, задает тон разговору. — Я считаю, что Игры — это лучшее соревнование в истории. И я хочу их выиграть! — на его свирепом лице нет и тени улыбки, неудивительно, что Петра подыскала более подходящую кандидатуру для возможного союза. Людское море у Тренировочного комплекса свистит и охает на разные голоса, явно одобряя сказанное. — Что ты думаешь о соперниках? — подключается к интервью Корнелия. — Я сильнее их всех и уничтожу каждого, кто попытается помешать моим планам, — надменно поясняет он, будто речь вовсе не о людях, а, например, о насекомых. Троица еще о чем-то беседует, но я уже не слышу их разговора. Тревога за Финнли кутает мое самообладание в непроницаемую пелену, точно в пузырь, куда не доносятся ни звуки, ни образы. Лишь мое сердце становится похожим на подушечку для иголок, утыканную ими до предела. Не могу сказать, что сейчас это очень больно, пока больше страшно, до отчаяния страшно, но уже завтра все может измениться. Пока Пит пытается незаметно достучаться до меня сквозь защитный кокон, нашептывая что-то мне на ухо, я пропускаю интервью Ареса Шайна — еще одного добровольца из Первого дистрикта. Когда я вроде бы прихожу в себя, на сцене напротив Цезаря и Корнелии уже сидит Мариус Хантер — трибут из Второго дистрикта. — Я смотрел Игры с детства и сколько себя помню всегда хотел стать добровольцем, — брюнет с атлетичным телосложением говорит твердо, но выражение его лица кардинально отличается от Филиппа слепящей улыбкой. Мариус не выглядит так устрашающе, как Ламм, скорее наоборот, но в то же время уверенность в его глазах говорит об обратном — этот парень ни перед чем не остановится. Как странно, ведь на Параде именно парни со второй колесницы казались более опасными соперниками, нежели Филипп и Арес из Первого. Мне становится интересно, о чем говорил Арес, ибо и Филипп и Мариус, несмотря на высокие шансы победить, лишь тешат свое тщеславие. Хотя разве профи, вызвавшиеся добровольцами, могут преследовать какие-то другие цели? — Тебе известно за что твоего земляка лишили спонсорской помощи? — вкрадчиво начинает Цезарь. — Нет, — лицо Хантера внезапно каменеет, а его голос резко меняется, — но, клянусь, если бы это хоть как-то коснулось меня, на Арене я убил бы его первым, — толпа молчит, затаив дыхание и, наверное, не зная как реагировать, ведь такой прецедент случился впервые за всю историю Игр. Ведущие понимающе кивают и в то же время в их глазах читается некое осуждение, которое они пытаются старательно скрыть, ведь каждому жителю Панема давно известно, что среди профи считается дурным знаком покушаться на земляка до появления острой необходимости в убийстве. Среди учеников академий ходит поверье, что тот, кто убьёт своего на Арене, будет проклят и удача отвернётся от него навсегда. Таких победителей избегают даже свои. Именно поэтому профи до поры до времени и не убивают друг друга.  — Как считаешь, это увеличит твои шансы выиграть Квартальную бойню? — подает голос уже Корнелия. — Это никак не скажется на моем пути к победе, — самоуверенно отвечает трибут, снова сверкая широкой улыбкой, и площадь тонет в оглушительных овациях. Ведущие задают парню еще несколько вопросов, среди которых упоминают о неком инциденте во время подготовки к Играм. Мариус сначала разочаровано усмехается, заверяя присутствующих, что он, к сожалению, не может рассказывать о том, что происходило в Тренировочном центре на протяжении нескольких дней, но обещает поквитаться с трибутом, поведшим себя столь опрометчиво. Его едкий смешок является ни чем иным, как шпилькой в адрес Финнли. Он насмехается над ней, не иначе, непреднамеренно напоминая мне о том, как ничтожны шансы Холланд дойти до финала. Пит неприлично выругивается себе под нос, а Брут справа от меня одобрительно поддакивает, косясь на Пита. Меня снова сковывает коркой страха, но напарник уже сжимает мою ладонь, очень тихо успокаивая. Он шепчет что-то о Катоне и Марвеле, но я понимаю лишь суть. Отчасти он прав, излишняя самоуверенность может сыграть злую шутку, но от этого не легче. У Финнли нет шансов в схватке с Мариусом. Когда на сцене появляется Тит Маунтфорт, мое внимание волей-неволей переключается на него. Невысокий, угрюмый, среднего телосложения. Его нельзя назвать классическим красавчиком, однако от одного его взгляда так и веет непоколебимой уверенностью. Но не самоуверенностью, как от Филиппа или Мариуса, а скорее решимостью, граничащей с нетерпением. Он готов драться, несмотря ни на что. Возможно, произошедшее еще больше подстегнуло его. И, кажется, он зол. Жители на площади впадают чуть ли не в экстаз при появлении этого парня. После объявления о лишении трибутов спонсорской помощи за нарушение регламента популярность Маунтфорта многократно возросла вопреки всевозможным прогнозам и независимо от воли Сноу. Тит, как и Петра, теперь под пристальным вниманием капитолийцев, поднявших рейтинг трибутов чуть ли не до небес. Разумеется, никому из них не известно что послужило причиной столь радикального решения, однако популярность этой парочки бьет все рекорды. Очевидно, в столице любят нарушать правила. Только сейчас замечаю, что под левым глазом Тита красуется здоровенный фингал, тщательно замазанный гримом. А вот это уже интересно. Откуда он появился? Получил тумаков от Мариуса, пока в новостях не прояснили, что лишаются спонсорской помощи только провинившиеся трибуты, а не оба дистрикта полностью? Вероятно. — Нормально я его отметелил! — явно довольный собой хмыкает Брут, обращаясь к Энобарии. — Не хрен позорить дистрикт. — Он еще до финала дойдет, вот увидишь, — по тону девушки невозможно понять обрадует ее такой расклад или нет, но ввиду случившегося не удивлюсь, если второе. Тем временем на сцене ее подопечный уже ведет диалог с ведущими. — В чем твоя сила? — после недолгого приветствия и пары вопросов, интересуется Корнелия у Тита. — Слышал, ты неплохо обращаешься с ножом, — вклинивается Цезарь. — Это так? — В этом я лучший, — чуть небрежно отвечает парень без тени пафоса и высокомерия. — Неужели? — Корнелия ставит под сомнение его слова. — Могу убить тебя одним броском ножа прямо через всю сцену, — Тит не зубоскалит, не красуется перед публикой, он просто отвечает на поставленный вопрос, и зрители понимают это, восхищенно ликуя. Цезарь и Корнелия с наигранной опаской переглядываются, тем самым веселя публику. — За что тебя лишили спонсорской помощи? — снова Фликерман задает опасные вопросы. — Не думаю, что могу рассказывать об этом, но я ни о чем не жалею, — это похоже на вызов. Он не просто не намерен сдаваться, а еще сильнее рвется к победе. — Уверен, что справишься без их поддержки? — снова встревает Корнелия. — Разумеется, — от одного короткого слова народ начинает гудеть и свистеть в знак одобрения, но Тит остается абсолютно равнодушен. Ведущие восхищаются внутренней силой парня. Еще какое-то время женщина и мужчина продолжают блиц с фаворитом нашей подопечной, прежде, чем звенит звонок. — И последний вопрос, — коротко уточняет Корнелия, когда время уже истекло. — Тит, зачем тебе победа? — Хочу вписать свое имя в историю, — говорит он так просто, будто речь идет о забеге на сто метров, а толпа снова беснуется и исступленно ликует. На сцену выходят один за другим трибуты других дистриктов, и я не перестаю думать об избраннике Петры. Неудивительно, что девушка выделила его среди прочих, смело отбросив наказ ментора о сотрудничестве с Филиппом Ламмом, который больше похож на серийного маньяка, нежели на союзника. Филипп и в самом деле выглядит опасным, хотя приехал исключительно за славой. Не удивлюсь, если его слив в процессе охмурения еще выльется рыжеволосой боком. Маунтфорт же кажется надежным и предсказуемым для союза. Не думаю, что он способен исподтишка убить Петру до его расторжения. Чего не скажешь о Ламме. Пока я была поглощена своими мыслями, рядом с ведущими сменился ещё один дистрикт. На сцене появилась подопечная Финника Одейра — необыкновенной красоты Аквамарина Фишер. Мужская половина толпы встречает ее особенно бурно. Светлые локоны девушки кудрями струятся по спине и почти дотягиваются до талии. Ее лицо будто бы неземное. На правильные черты лица, так изящно подчёркнутые макияжем, можно любоваться, наверное, бесконечно. Тонкое загорелое тело едва обернуто в слишком откровенное, как мне кажется, платье в греческом стиле. Цезарь открыто любуется ею, нахваливая образ и предлагая стилисту улыбнуться в камеру, а девушка, в свою очередь, игриво лепечет что-то о том, что помимо красоты оно еще и приятное. Мужчина шутливо тянется к морской нимфе, желая проверить, а она, смеясь, бьёт его по тыльной стороне ладони, кокетливо ругая Фликермана за то, что она имела ввиду «приятное к телу». Как по мне, так этот спектакль выглядит пошловато и наигранно, но зрители явно не разделяют мое мнение. Корнелия задаёт несколько вопросов Аквамарине, в том числе и о том, ждет ли девушку в Четвертом какой-нибудь красавчик. Фишер улыбается так же ослепительно, как и сами ведущие, беззаботно щебеча что-то о парне, который обещал расстаться с жизнью, если возлюбленная к нему не вернется. Девушка наигранно прикладывает ладонь к груди, сообщая о том, что у нее теперь просто нет выбора, кроме как победить, и снова звенит звонок. За ней выходит не менее красивый парень из Четвертого — Август. Статный блондин с широкими плечами и немаленькими бицепсами. Им всем в Четвертом в воду что-то добавляют? Ведь и Аквамарина невероятно хороша собой, не говоря уже о их менторе. В беседе выясняется, что Август Фишер является двоюродным братом своей землячки, и много лет назад ребята поспорили, кому из них удастся победить, попади они оба на Игры. Мне кажется это довольно нелепым, почти невозможным. Они же не друг с другом будут бороться. С чего они вообще решили, что хоть одному из них удастся выиграть? Самонадеянные глупцы? Или это лишь легенда для камер? Дистрикты сменяются один за другим, но трибуты четко придерживаются определенного образа, как и в прошлом году. Например, Алексия Максвелл из Пятого пытается строить из себя соблазнительницу, подобно Аквамарине, но у нее это совсем не получается. У ее земляка что-то не так с лицом и речью, на параде я этого не заметила, поэтому его весьма странное поведение и взгляд вводят меня в ступор. — Что с ним? — шепотом задаю вопрос Питу, меняя позу в кресле, так как ноги и пятая точка уже почти затекли. — Инвалид. Какие-то проблемы с психикой, я не знаю подробностей, но он может быть не менее опасен, чем профи, если будет испытывать сильный стресс. Некоторым младшим детишкам едва ли удается попадать в задуманный ментором образ. Селена, двенадцатилетняя девочка из Шестого, и ее ровесник из Одиннадцатого, трясутся как листья на ветру, отвечая невпопад. Когда на сцену поднимается Финнли, я не успеваю даже испугаться, хотя руки трясутся, как у Хеймитча после очередной завязки, поэтому я прячу их в складках платья. Почти уверена, сейчас нас с Питом должны показать крупным планом. Так и есть, спустя пару секунд наши лица уже на одном из экранов справа от сцены. Цезарь и Корнелия здороваются с моей подопечной, делают комплименты ее образу, помогая девочке немного расслабиться, и интересуются каково ей работать с Цинной. — Он гениальный стилист, до сих пор не могу привыкнуть, что ношу его одежду! — она старается, я вижу, но волнение все еще сильно заметно, потому как ее поза слишком скована. Поначалу Финнли немного сутулится, но после, будто вспоминая о наказах Эффи, выпрямляет спину. Ведущие интересуются, как ей нравится Капитолий. Этого не было в карточках. Взгляд Холланд бегает по первым рядам, она запинается, и когда я уже готова признать провал, ее глаза находят мои и, кажется, ей становится легче. Она будто выуживает из памяти мои последние напутствия и кое-как справляется в вопросом, стараясь быть максимально честной. По ответу я понимаю это. Пока можно немного выдохнуть. — Что ты почувствовала, когда твое имя выпало на Жатве? — Корнелия пытается быть максимально участливой. — Я не могла поверить, что моим ментором, возможно, будет сама Огненная Китнисс! Холланд не является хорошей актрисой, поэтому я истолковываю ее ответ весьма неоднозначно. Само собой, они никогда не хотела участвовать в Голодных Играх, но, кажется, и впрямь счастлива, что ее ментором стала именно я, несмотря на столь жестокий жребий судьбы. Цезарь щебечет мне хвалебную оду, находя глазами, и просит поприветствовать жителей Панема. Я улыбаюсь в направленную на меня камеру лишь самыми краешками губ, кивая. Надеюсь, мне удалось скрыть свою неприязнь к происходящему. — Ты получила весьма высокую оценку на Показе, чем тебе удалось удивить Совет распорядителей? — мужчина продолжает расспросы, сверяясь с карточками. — Своей сообразительностью, — удачно находится Финнли, приводя своим ответом в восторг ведущих. — За кулисами ты поделилась своим девизом, которым я, признаться, был впечатлен, — Цезарь всегда умеет поддержать трибутов. — Поделишься? — Если меня нельзя поймать, то нельзя и убить, — первоначальный вопрос из карточек звучал несколько иначе, но я рада, что Финнли и в самом деле оказалась столь находчива. — Сегодня утром всех нас ждала шокирующая новость, — Корнелия строит гримасу неловкости, будто ей неудобно об этом говорить, заглядывая в карточки. — Как ты узнала о том, что твою землячку лишили спонсорской помощи? Капитолийцы на площади замирают, едва дыша, пока девочка делится информацией о том, что первоначально эту новость она узнала от Хеймитча Эбернети, выйдя на завтрак. Тогда еще не было уточнения, что наказаны только нарушители регламента. Ведущие сокрушается о таком досадном недоразумении, заставившем понервничать невиновных, после чего продолжают. — Поделись со зрителями о чем мечтает столь прекрасная юная леди? — Цезарь тоже задает вопросы очень аккуратно, стараясь проявить максимальную чуткость. — Я мечтаю о том, чтобы папа выздоровел, — очень грустно, опустив глаза в пол, отвечает, теребя пальцами воланы на платье. — А что с твоим отцом, Финнли? — Корнелия спрашивает очень осторожно, но все равно ее вопрос кажется бестактным. Мы готовились к этому, хоть я и понимала, насколько это будет тяжело для Холланд. Обнажить свою душу перед всем Панемом, вывернув ее наизнанку, удовольствие не из приятных. Но это было необходимо. Слезливая история, способная растрогать кого-то из спонсоров, в ее случае просто необходима, иначе об их поддержке можно забыть. Девочка рассказывает о том, что ее мама умерла, когда она была еще совсем маленькая, оставив двух дочерей на попечение отца. Он всю жизнь работал в шахте, как и остальные жители Шлака, пока у него не обнаружили рак легких. Поэтому, если Финнли не вернется с Игр, то после смерти родителя ее сестра останется совсем одна. А если моей подопечной удастся победить, то с медициной Капитолия она может попытаться спасти отца. Когда Финнли заканчивает рассказ, народ на площади охает, а ведущие пытаются прийти в себя, не сразу соображая, как безопасно перевести тему, но звонок, возвещающий об окончании интервью, приходит им на помощь. Цезарь и Корнелия, должно быть, облегченно выдыхают, потому как они с преувеличенным энтузиазмом желают удачи Холланд, представляя последнего трибута. Петру площадь приветствует примерно таким же гулом и свистом, как Тита. Девушка грациозно следует к своему месту, сверкая зубами и приветливо помахивая рукой зрителям. Когда она так научилась? Цезарь целует тыльную сторону ее ладони, разражаясь комплиментами ее прекрасному кружевному платью в пол и стройным ногам, которые просвечивают сквозь подол. Некоторое время вся троица наперебой шутит, что явно по душе публике, после чего ведущие приступают к более серьезным вопросам. — Итак, Петра, ты, и еще один молодой человек, сегодня герои дня. Точнее антигерои. Мы не знаем, какой запрет вы нарушили, а жаль, — на последних двух словах Цезарь прикрывает рот ладонью, как бы обращаясь к зрителям, — но, думаю, всем интересно как теперь ты расцениваешь свои шансы на победу? — А разве они должны были как-то измениться? — Смелое заявление, не находите? — с лукавой улыбкой интересуется он у толпы, которая разражается громкими аплодисментами и радостным восторгом. — Прямо под стать своим менторам, — мужчина смеется. — Знаю, что твой ментор — Пит Мелларк, — Корнелия играет бровями, а камера мгновенно проецирует лицо моего напарника на один из экранов у сцены. — Если бы у тебя была такая возможность, кого из наставников других дистриктов ты выбрала бы себе в менторы? — При любых обстоятельствах я выбрала бы Пита. Он прекрасный ментор, о лучшем и мечтать невозможно. Мы понимаем друг друга с полуслова. — Китнисс, будь осторожна, прежде, чем позволить своему возлюбленному вытащить эту коварную девушку с Арены, — Цезарь шутливо подмигивает мне, — а то уведет его у тебя, смотри какая шикарная красотка, — в толпе слышатся смешки. — Пусть только попробует, — таким же нарочито смешливым тоном произношу я в камеру, улыбаясь, хоть и знаю, что мои слова можно будет прочесть лишь по губам, не более. — Кстати о парнях. Ходят слухи, что в Двенадцатом на твое возвращение надеется какой-то прекрасный принц… — ведущая ехидно улыбается Петре. — Я права? — И да, и нет, — подопечная Пита складывает руки на коленях, сцепляя в замок и хитро прищуриваясь. — Что это значит? — мужчина удивленно и в то же время озадаченно глядит сначала на нее, затем на Корнелию. — Скорее принцесса, — рыжеволосая эффектно укладывает свою вишенку на торте. — Это девушка.