Полчаса на любовь

Как только стеклянные створки главного входа в Тренировочный центр распахиваются, ночь обдает меня сухим и горячим воздухом. Он пахнет пылью и выхлопными газами. А еще свободой. Пусть и мнимой. На ближайшие пару часов Сноу сделает вид, что у нас есть право вольного перемещения, а мы с Питом притворимся, будто не замечаем следящих браслетов с маячками у нас на запястьях и двух здоровенных буйволов из президентской охраны. — Это правда? — у меня есть лишь несколько шагов, чтобы узнать ответ на мучающий с самого окончания Интервью вопрос. — Разумеется, — четыре ступени оказываются позади слишком быстро, и мой напарник на мгновение останавливается у задней двери черного автомобиля, который вымыт так тщательно, что на глянцевой поверхности отражаются наши ноги, — нет, — уже тише добавляет Пит в секундном перерыве между двумя сдержанными поцелуями. На несколько коротких мгновений мир вокруг кутается в серый кокон. Я не ощущаю ничего, кроме жгучего солнечного света в легких, который пульсирует в такт с сердцем. Тьму вокруг расчерчивает серебристая вспышка, и пустота вновь взрывается образами и звуками. Я кручу головой в разные стороны, как сова, ожидая грозового раската, но Пит уже распахивает передо мной заднюю дверцу машины. И только оказавшись внутри просторного салона, который пахнет кожей, я замечаю у дальней стороны крыльца щуплого невысокого мужчину в цветастой одежде с камерой наперевес. Я не успеваю как следует его разглядеть, так как автомобиль плавно трогается, унося нас прочь, а я думаю о том, что оба поцелуя были фальшивыми. Откуда-то из глубины грудной клетки начинает сочиться то ли обида, то ли досада, то ли просто злость. На Пита? На репортера? На ситуацию? Не могу точно ответить на этот вопрос, да и не время сейчас думать об этом. — Мне нужно переговорить с мистером Траутом, — как только трибуты разошлись по комнатам после Интервью, озадаченно изрек Пит, ероша красиво уложенные гелем волосы. — Я не совсем понимаю, что делать с Петрой после запрета спонсорства. — Что говорит Хеймитч? — после этих слов мне стало по-настоящему страшно, хотелось верить, что я просто ослышалась. Ведь если Пит, небезызвестный хитрец и стратег, не знает, что предпринять, то дела наших трибутов и в самом деле плохи. — У нас есть некоторые соображения на этот счет, но времени в обрез, лучше посоветоваться с кем-то опытным, вроде него, — парень откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди. — А Финнли? — сердце сжалось в ожидании ответа. — Все по плану, — я молча кивнула в знак благодарности. На душе сразу стало чуточку легче. Где-то в ее недрах продолжали бороться между собой два противоположных желания: остаться ночью у подопечной или дать ей время побыть одной. — Примерно минут через десять нас будет ждать машина, — глянув на часы, Пит разрешил мои сомнения одним махом. — Но сегодня же день тишины?! — часть меня все еще считала, что Финнли лучше не оставлять одну накануне Игр. — Менторам нельзя вести переговоры со спонсорами. — Зато, как выяснилось, в Капитолии нам не запрещено развлекаться, — грустно усмехнулся парень, рисуя кавычки в воздухе на последнем слове. — Хеймитч уже обо всем договорился. — Может я останусь с Финнли? — не сдавался мой червячок сомнения. — Мне не положено появляться без спутницы в подобных местах, иначе все наши старания пойдут прахом. Капитолийцы должны верить в нашу пару не меньше дистриктов, если не больше. Пока автомобиль неторопливо, точно корабль, «плывет» в потоке других машин, я разглядываю столицу в вечернем убранстве. Она выглядит совсем иначе, чем с крыши Тренировочного центра: деревья, оплетенные яркими гирляндами из огоньков, здания, затейливо подсвеченные прожекторами, десятки машин, ослепляющих фарами, неоновые вывески, толпы людей на улицах и музыкальные коллективы, играющие прямо посреди тротуаров. Где-то впереди маячит рекламный стенд с кадрами сегодняшнего Интервью. Трибуты на неоновом полотне сменяют друг друга, но чаще всего на «экране» появляется обладательница волос цвета огня и ее хитрое личико перед финальной фразой. Искоса гляжу на Пита. Хочу убедиться, что он тоже видит. Так и есть. Парень, чуть хмурясь, всматривается в нарезку, будто оценивая насколько эффектно и убедительно сыграна роль, кутая мою руку в своей ладони. Подборка, разумеется, транслируется без звука, но последние два слова почти звенят у меня в ушах. «Это девушка». — Это правда? — у меня есть лишь несколько шагов, чтобы узнать ответ на мучающий меня с самого окончания Интервью вопрос. — Разумеется, нет, — уже тише добавляет Пит в секундном перерыве между двумя сдержанными поцелуями. Еще через квартал на очередном билборде, как назвал эту конструкцию Хеймитч, я снова вижу лицо Петры, только на этот раз крупным планом, и я готова поклясться, что она не лжет. Черт возьми, да эта девчонка будто соревнуется с Питом в остроумии, обаянии и умении лгать так искусно, что никто в здравом уме не усомнится в сказанном. — Приехали, — сообщает водитель, останавливаясь напротив входа в заведение, у двери которого выстроилась небольшая группа девиц в ярких тряпках. Пит покидает машину первым, подавая мне руку. Я не без усилий выбираюсь из салона, путаясь в полах длинного платья. Белым всполохом откуда-то слева обнаруживает себя очередной папарацци. — Закрытое мероприятие, — оборачиваюсь на грубый мужской голос у входа. У двери дежурит парочка громил в костюмах, на глянцевой лысине одного из которых синим пятном отражается вывеска с названием места: «Дым». После сказанного им, сборище быстро рассеивается, пока Пит ведёт меня в сторону заведения. Значит он был прав — накануне Игр здесь собираются лишь сливки сливок. Лысый охранник у входа цепким взглядом окидывает нас с головы до ног, едва заметно косясь куда-то за наши спины, и в его темных зрачках угадывается узнавание. Невольно оглядываюсь. В паре метров позади переминается с ноги на ногу верзила Сноу. Почему-то только один. — Добро пожаловать, мистер Мелларк, — подает голос вышибала рядом с бритоголовым, который до этого момента помалкивал. — Мисс Траут уже ожидает, вас проводят, — он не улыбается, его тон холодный и равнодушный, но, наверное, сохранять имидж сурового секьюрити ему положено по должности. Пока я гадаю почему мужчина обратился только к Питу, и кто такая мисс Траут, музыка уже с аппетитом вгрызается в барабанные перепонки, если эту смесь такта и непонятного набора звуков вообще можно так назвать. Мы попадаем в холл, погруженный в сумрак, добрую треть которого занимает что-то вроде пруда с кувшинками и парой лебедей. Вода внутри озерца искусно подсвечена теплым голубым сиянием, рисующим на дне замысловатые тени, но несмотря на все великолепие, единственным чувством в этот момент становится жалость к несчастным птицам, беспокойно снующим от одного бортика к другому. Интересно, после скольких ночей они погибнут? Но я не успеваю об этом подумать, потому как вслед за провожатым мы проходим в забитый под завязку зал, где от громкости звучащей мелодии грудная клетка вибрирует так сильно, словно кто-то жонглирует моими внутренними органами. Средних размеров помещение, в центре которого расположена барная стойка, облепленная мужчинами и женщинами, как мошкарой, кишит танцующими силуэтами. Чуть дальше, по окружности помещения, будто бы на помосте, громоздятся столики, вокруг которых восседают капитолийцы. Густой полумрак вокруг будто высосал все краски, поэтому черно-белые силуэты до одури напоминают обычных жителей дистрикта. Возникает странное ощущение, словно я вижу галлюциногенный сон, вызванный экстамином. В Двенадцатом так не бывает. На долю секунды меня ослепляет серебристая вспышка, и сначала кажется, что это репортеры, но луч продолжает дрожать, высвечивая яркие, как радуга, наряды гостей и ощущение нереальности происходящего тут же улетучивается. От навязчивого белесого света, похожего на молнию, которая разрезает зал на несколько частей, смотреть становится почти больно. В попытке избежать неприятной рези в глазах я отворачиваюсь и натыкаюсь взглядом на клетку с танцующей по ту сторону стальных прутьев девушкой. На ней нет ничего, кроме полупрозрачного черного белья и босоножек на высоченных каблуках. Абсолютно голыми ягодицами девица сначала выкручивает знак бесконечности, а после несколько раз эффектно сотрясает ими. От этого зрелища становится как-то гадливо на душе. Она что проститутка? Я вспоминаю очередь из голодных и нищих девчушек у дома Крея, мечтающих заработать на кусок хлеба, и мне начинает казаться, что это выглядит не так унизительно, как то, что предстало моим глазам сейчас. Предлагать себя вот так открыто перед толпой богатеев… К счастью, мои размышления оказываются прерваны, потому как мы, судя по всему, добираемся до пункта назначения. Проводник останавливается, указывая Питу на один из столиков в дальнем углу, и исчезает. Я несколько раз моргаю, пытаясь понять, мне это только чудится, или помещение и в самом деле заполнено до краев молочной пеленой, лениво щекочущей ноздри. Здесь гораздо тише, никто не танцует и пахнет дымом, но каким-то неестественно сладким, что мне скорее нравится, чем нет. — Пит, наконец-то, — слишком радостно, как мне кажется, восклицает Диона, целуя парня поочередно в обе щеки. — Дедушка будет с минуты на минуту. Победитель благодарно кивает, ободряюще приобнимая меня за плечи, и девушка, очевидно, расценивает это как намек. Когда она наклоняется, чтобы расцеловать мои щеки в знак приветствия, я улавливаю тонкий и очень элегантный аромат парфюма. Утонченный и женственный, от которого во мне пробуждается то ли зависть, то ли злость. Странное чувство, которое я не могу до конца понять. Только когда девушка отходит, я обращаю внимание на ее короткое платье из золотистых глянцевых чешуек, сверкающих при каждом движении, точно оно усыпано драгоценными камнями. Кажется, сейчас это жутко модно в Капитолии, так как Цезарь чуть ли не при каждом своем появлении на экране щеголяет в одежде, расшитой такими блестящими пластинами, название которых я никак не могу запомнить. После короткого знакомства с друзьями Дионы, мы рассаживаемся. Подружка Пита тянет его на свой диванчик, а мне достается место на соседнем, рядом с одним из трех парней. Безгласый, появившийся как из-под земли, принимает заказ, убирает пустые бокалы и посуду. Некоторое время все обсуждают триумф Петры на Интервью, восхищаясь рыжеволосой и ее ментором, но ни один не вспоминает о Финнли. Слова удавкой оборачиваются вокруг шеи и душат, душат, душат. Парни хвалят запонки победителя, выполненные в виде шахматной доски, галстук-ошейник по последнему писку местной моды и даже уже порядком растрепанную укладку. Пит умело ведет беседу, остроумно шутит и быстро завоевывает расположение компании. Я же тихонько отмалчиваюсь, потягивая через соломинку воду со льдом и несколькими дольками лайма. — Может закажешь что-нибудь покрепче? — меня прерывают в тот момент, когда я думаю о том, что могу в точности воспроизвести по памяти позолоченный орнамент, украшающий столешницу. — Не стоит, — бурчу я, но все же оборачиваюсь, внимательнее разглядывая собеседника. Он гораздо старше, чем мне показалось в момент знакомства. Лет двадцать пять или около того. Волосы, будто наспех облитые зеленкой, небрежными прядями спадают почти до плеч, а на макушке торчит точно такой же крысиный хвостик, что и у Кассиана. Только стянут неаккуратно, словно в спешке. Сережка в носу, напоминающая гвоздик, инкрустированный чем-то вроде бриллианта, и такой же камень, только гораздо меньше, едва заметно сверкает у края серой радужки одного из глаз. Слышала, что в столице это жутко модно, а операция по вживлению такого кристаллика стоит немалых денег. Я силюсь отыскать в голове имя парня, но память не отзывается на мой молчаливый вопрос. — Деметрий, — подсказывает мне сосед, вынуждая краснеть от неловкости ситуации. Он улыбается и в этот момент выглядит едва ли старше Пита, а едва заметные веснушки на носу и щеках, на которые я не обратила внимание раньше, делают его еще младше. Когда появляется Огустус Траут, Деметрий, не дожидаясь, пока старик попросит всех удалиться, уводит меня в направлении зала, где я видела девушку в клетке. Нашему примеру следуют и остальные. Диона, вооружившись алкоголем, без колебаний отправляется в самую гущу танцующих тел. Куда исчезают вторая девчонка и парни, я не успеваю заметить. Я смотрю на своего спутника снизу вверх, только сейчас замечая, какой он высокий. Гораздо выше Пита. Парень что-то говорит мне, пытаясь перекричать музыку, но слух улавливает лишь бессвязные звуки. Указываю пальцем на ухо, как бы показывая, что не понимаю его. На самом же деле мне просто хочется уехать отсюда как можно скорее, а не разглагольствовать с собеседником, но Пит рассчитывает на меня. В конце концов, мы не развлекаться сюда приехали. Я должна привыкнуть. Мысленно задаюсь вопросом, по какой причине люди Сноу еще не доложили президенту, что ментор Двенадцатого нагло нарушает непреложное правило: в День тишины запрещено вести переговоры со спонсорами. Ответ приходит в голову слишком быстро и кажется таким очевидным, что я сама удивляюсь его простоте — сегодня стартует Квартальная бойня, а значит мы действуем в рамках дозволенного, если уже перевалило за полночь. Но тут же возникает ещё один: если мы не преступаем регламент подготовки к Играм, то почему нельзя побеседовать с мистером Траутом в какой-нибудь более спокойной обстановке? Но и тут у разума уже готов ответ: «Дым» чуть ли не единственное место в Капитолии, куда не допускают репортеров. По крайней мере из тех заведений, что работают после полуночи, так сказал сам Пит. — На твоем месте я бы не расслаблялся, — задумчиво тянет Деметрий, облокотившись на кадку с цветами минут пятнадцать спустя, когда мы стоим во внутреннем дворике заведения. — Помимо Голодных игр и гонок, Диона помешана на симпатичных блондинах. — В каком смысле? — чтобы не встречаться взглядом с собеседником, бездумно таращусь на его ядовито-зеленые кеды, замечая, что один из шнурков развязался. — В том самом, — хитро усмехается он, «укачивая» лед в бокале с темно-коричневым пойлом. — У нее уже целая коллекция. — Причем здесь Пит? — мне неловко говорить о таких вещах с малознакомым человеком, особенно противоположного пола, поэтому я отворачиваюсь. Щеки так некстати начинают пылать огнем, но, к моей вящей радости, спутник даже не замечает этого. — С некоторых пор Диону интересуют только победители, — Деметрий как-то криво усмехается, одним махом опрокидывая в себя остатки алкоголя. — Правда, она ненавидит неудачников. — Что ты имеешь ввиду? С каких еще недавних пор? — С тех самых, как ты грохнула Диадему и Марвела.