Полчаса на любовь

Петра мечется по комнате из угла в угол, как осенний лист на промозглом ветру. Она сжимает пальцами подол своего невероятного платья, слегка приподняв его вверх, чтобы не запутаться в полупрозрачном шифоне, расшитом цветами. Никогда прежде она не носила ничего подобного, хотя нельзя сказать, что у ее семьи были проблемы с деньгами. Вот только в дистрикте Двенадцать не так много поводов приобрести подобный шедевр. Хотя дизайнерское платье от одного из самых популярных стилистов в Капитолии наверняка стоит куда больше, чем годовой доход лавки отца. Уоллис не желает снимать это произведение искусства, потому что как только она это сделает, неумолимая реальность обрушится на ее плечи, как тушка лесного оленя, которую Китнисс вместе с Гейлом приволокла однажды отцу: вероятно, уже завтра дочь мясника ждет смерть. И хотя в планы девушки не входит кончина на старте Игр, страх перед неизвестностью подталкивает ее выбраться из комнаты. Провести, возможно, последнюю ночь в ее жизни она намерена более продуктивно. Петра тихонько приоткрывает дверь, чтобы убедиться, что менторы уже покинули гостиную. Пит просил ее хорошенько выспаться, так что не следовало бы попадаться ему на глаза. Она понимает, что парень лишь пытается повысить ее шансы на выживание, но накануне Квартальной бойни она не намерена прислушиваться к его советам. Только не сегодня. — Все по плану, — в эту же секунду до Уоллис доносится уверенный тон Мелларка, и она замирает в проеме. Вот черт! Почему он еще не свалил? — раздосадовано размышляет подопечная Пита, стараясь не вникать в смысл сказанного. — Примерно минут через десять нас будет ждать машина, — продолжает наставник Петры, и она облегченно выдыхает, бесшумно ступая обратно. — Но сегодня же день… — кажется, голос Эвердин звучит удивленно, но девушку это не интересует, и оброненная Китнисс фраза оказывается последним, что слышит Уоллис, прежде, чем дверь изолирует посторонние шумы из гостиной. Засекая время на часах, она садится на широкий подоконник и отрешенно глядит в окно. Луна, с левого бока которой будто откусили четвертину, как ветреная девчонка мечется между облаками, обнимаясь то с одним, то с другим, но так нигде и не задерживается. В небе один за другим расцветают бутоны фейерверков, накрывая дождем из цветных огоньков ленты проспектов, которые блестят в темноте, как гирлянды. Залпы салютов раздаются то ближе, то дальше, напоминая Петре выстрелы пушки на Арене Голодных игр, извещающие о смерти трибутов. Огромный город, несмотря на поздний час, и не думает засыпать. Кажется, что людское море на площади не просто не схлынуло после окончания Интервью, а наоборот лишь прибывает. Жители столицы то и дело скандирует имена своих любимчиков, среди которых оказывается и ее имя. Несколько секунд Уоллис торжествует, но чем дольше она вслушивается, тем стремительнее улетучивается ощущение собственной значимости: у сборища капитолийцев внизу немало фаворитов, в числе которых оказываются абсолютно все профи. И, неожиданно, Рикс Шепард из Десятого. Экраны, установленные по разные стороны от сцены, захлебываются нарезкой из Интервью трибутов. Петра с интересом разглядывает себя со стороны, отмечая, что она появляется на записях немного чаще соперников, что неудивительно. Все-таки Пит и Хеймитч оказались правы, когда утверждали, что главная задача трибута на этом мероприятии — запомниться зрителям. И, глядя на сменяющие друг друга кадры, девушка понимает, что ей это удалось, а значит шансы обыграть остальных возрастают. Вот только есть одна проблема — у нее больше не может быть спонсоров. Вспоминая об этом, Уоллис снова начинает злиться. Теперь ей неоткуда ждать помощи, но разве это справедливо? Китнисс тоже целовала Пита, вот только почему-то их роман наоборот стал ключом к победе. Причем обоих. Как только голоса менторов стихают у лифта, девушка, не зажигая свет, устремляется к бару между столовой и гостиной, где регулярно промышляет Эбернети. Точнее промышлял. Уже в прошедшем времени. Стараясь не думать об этом, она включает подсветку и некоторое время размышляет, разглядывая пузатые и плоские, резные и гладкие сосуды с неизвестными этикетками, останавливая свой выбор на вине. Так Уоллис хотя бы уверена, что выбранный алкоголь не будет настолько крепким и противным, как вся прочая выпивка из бара, которую она уже успела перепробовать за эту неделю. По крайней мере вино, что подавали ежедневно на ужин, пришлось ей весьма по душе. Сухой и горячий ветер скатывается с гор и ударяет в лицо, стоит девушке распахнуть дверь на крышу. Он буквально сбивает ее с ног, как озорной мальчуган. Треплет волосы цвета огня, дергает за подол шикарного платья и убегает, чтобы поиграть с музыкальными подвесками. Гвалт капитолийцев на площади, что находится с обратной стороны здания, не утихает, эхом рикошетя меж стеклянных высоток, салюты продолжают разрываться в темном небе, луна все так же играет с облаками, но Уоллис игнорирует все это. Она останавливается у ограждения и делает небольшой глоток вина прямо из бутылки, ощущая вкус лета, фруктов и легкое покалывание на кончике языка, которое разливается приятным теплом в груди. Смотрит на город, сбросивший с себя пестрый костюм и одевшийся в черный. Цвет, в тени которого загадочно переливается множество огней, заставляя Капитолий преобразиться. Девушке нравится этот город. Нравится его помпезность и жизнерадостность. Он совсем не походит на серый и унылый Двенадцатый. Пожалуй, она бы хотела здесь жить. На мгновение Петра даже представляет, как после победы останется здесь навсегда, поселившись в одном из уютных домов. Многие победители живут в столице. Внизу, у самого входа в здание, спускаются по лестнице несчастные влюбленные, задерживаясь на пару мгновений у задней двери черного автомобиля, пока Пит целует Китнисс. Машина плавно трогается и исчезает в ночи, но уже через несколько секунд откуда-то слева появляется точно такой же автомобиль, устремляясь вслед уехавшим. Это что слежка? Или что-то похуже? Уоллис пугает увиденное, но спустя минуты сомнений она все же приходит к выводу, что это лишь совпадение, не более. Возможно, ей просто хочется так думать, ведь если даже менторы передвигаются по городу под присмотром, то насколько пристально наблюдают за трибутами? Петра застыла среди сверстниц, крепко стискивая влажную от волнения ладонь Арианы. Их пальцы переплелись в замок, надежно запирая глубоко внутри липкую, как смола, тревогу, которая прочно склеивает внутренности, не давая эмоциям вырваться наружу. Темное небо висит над площадью так низко, что еще немного и заденет пузом макушки собравшихся. На сцене у Дома правосудия рядом с мэром Андерси стоят, взявшись за руки, победители прошлых Игр. Щеки Китнисс раскраснелись, будто на морозе, а расширенные от ужаса глаза неотрывно следят за тощей девчонкой в заношенном платье, которая медленно поднимется на помост, как на эшафот. На охотнице невероятной красоты зеленое платье с простой, но в то же время нарядной юбкой из изящного кружева. Она выглядит излишне торжественно и совершенно инородно в своем наряде, от которого за версту несет капитолийским лоском. Особенно рядом со своей первой подопечной в застиранном одеянии, вызывая у людей на площади восхищение и негодование одновременно. Уоллис никак не может взять в толк, что Пит вообще нашел в Эвердин. Серые, совершенно невыразительные глаза. Тонкие губы. Темные, как угольная пыль, волосы. Ничего примечательного. Только грамотно наложенный стилистами макияж хоть как-то украшает совершенно заурядное лицо победительницы. Петра вспоминает улыбчивого мальчишку из детства, который ни свет ни заря мчался в лавку ее отца за мясным фаршем для пирогов, размахивая льняной сумкой на ветру. Вспоминает, как однажды после дождя соседские пацаны забрасывали ее червями, а она громко визжала, загнанная в угол и стоя по щиколотку в грязной луже. И лишь Мелларк, прибежавший в мясную лавку по поручению матери, заступился за нее, разогнав детей. А одного из них, Марка, у которого под носом вечно раздувались зеленые пузыри, еще и припугнул как следует. Жаль, остальные успели удрать. Вспоминает, как в пятом классе целый модуль сидела с Питом на биологии за одной партой, когда у сверстников из параллельных классов появились первые совместные уроки. Но сколько Уоллис ни вспоминает, не может сопоставить того Мелларка и нынешнего, ставшего по воле судьбы ее ментором. А ведь они, на минуточку, ровесники! Как же так вышло, что добрый и отзывчивый мальчик из ее памяти превратился в человека, от которого теперь, возможно, зависит ее жизнь? — Вижу, нам лучше закончить обсуждение моей стратегии в другом месте, — вмешивается Петра, выразительно глядя в сторону Пита. — Идём, в мою комнату. — Может заодно и потренируетесь?! — бросает Китнисс им вслед. Уоллис усмехается, вспоминая одну из шпилек девушки в свой адрес, и делает пару глотков вина. На этот раз ей мерещится цитрусовая кислинка в напитке. Она никогда не была влюблена в Пита, хотя Эвердин упорно ревновала ее к своему напарнику, стоило лишь той оказаться в поле зрения обоих голубков из Двенадцатого. Петра же всегда предпочитала темноволосых, хмурых и немногословных. Тех, кто меньше говорит и больше делает. Таких, как Гейл Хоторн. — Пришел пожелать мне удачи? — язвит Уоллис, когда после родителей, одноклассников и соседей в комнате Дома правосудия появляется Гейл. Петра тягостно вздыхает в попытке натянуть маску спокойствия и уверенности, которых она вовсе не ощущает. — Я и сам не знаю зачем пришел, — Гейл неловко переминается с ноги на ногу, сцепив руки за спиной и глядя в окно. Толпа на площади уже почти схлынула, а миротворцы разгоняют оставшихся зевак. — Ну тогда и не стоило, — Уоллис скрещивает руки на груди и поворачивается к нему спиной, давая понять, что разговор окончен. Охотник сконфуженно опускает плечи и несколько секунд медлит, но после все же направляется в сторону выхода. — Нет ничего невозможного, — коротко бросает он напоследок, уже дергая за ручку двери. — А Китнисс ты тоже же самое сказал? — Напиваешься? — Петра вздрагивает, выныривая из своих воспоминаний, когда слышит знакомый голос позади, но не оборачивается. Парень подходит к краю крыши и спиной опирается на ограждение рядом с собеседницей. Все также не глядя на него, Уоллис молча протягивает ему высокую бутыль с вином, и тот не без удовольствия отпивает содержимое. — Чья работа? — едва косясь на собутыльника, она неопределенно машет головой в его сторону. — Брут совсем с катушек слетел, когда вернулся от президента, — пожимает плечами Тит, инстинктивно касаясь фингала под глазом. — Мелларк тоже был во дворце, — мрачно констатирует Петра, запоздало размышляя стоит ли болтать об этом с профи. Их взгляды пересекаются в попытке осмыслить полученную информацию. В памяти девушки тут же воскресает бледная, как полотно, Эвердин, влетевшая утром в пентхаус. — Пита забрали люди Сноу, — как дикая кошка шипит Китнисс, выразительно глядя на Эбернети. — Это еще зачем? — лицо Хеймитча, с которым Уоллис обсуждала перед завтраком последние детали для Интервью, тут же сереет, становясь безжизненным, точно отлито из мрамора. — А ты у нее спроси, — охотница набрасывается на Петру разъяренным бизоном. — Хочешь подохнуть на Арене?! Пожалуйста! Только не вздумай тащить за собой Пита, — вопит она, хватая подопечную Мелларка за грудки и впечатывая в стену. Уоллис не понимает, что стало катализатором ярости Китнисс, но предполагает, что это как-то связано с тем, что накануне она притащилась вместе с Маунтфортом в их с Питом комнату. — Ты что совсем умом тронулась после победы? — верещит девушка с волосами цвета огня, пытаясь отцепиться от победительницы, но Эбернети уже оттаскивает ту в сторону. — Главное, чтобы ты не тронулась, когда поймешь насколько возросли твои шансы сгнить на Играх, — зло выплевывает Эвердин, вырываясь из лап Хеймитча, и исчезает в коридоре. Она хлопает дверью спальни с такой силой, что со стены срывается картина в золоченой раме, а после оживает плазменная панель, откуда Петра и узнает причину вызова своего ментора на ковер к Сноу. — Жалеешь? — усмехается Тит и делает еще глоток вина. Его ухмылка похожа на издевку, вот только Петре кажется, что за ней кроется что-то еще. Может чувство вины? По крайней мере она хочет в это верить, однако в голову приходит совершенно безумная мысль, что союз профи ослабляет соперников еще до Игр. — Ты зря недооцениваешь противников, — Уоллис зло выхватывает склянку из рук парня, вливая в себя очередную дозу «успокоительного» и продолжая гипнотизировать ночной Капитолий. Жалеет ли девушка о произошедшем накануне? Да, черт возьми, жалеет, да так сильно, что ей хочется сделать что-то по-настоящему запретное, чтобы убаюкать, наконец, свою ярость и обиду за столь суровое наказание. Но выдавать свои истинные чувства она не намерена. Если свора профи ведет свою собственную игру, то и она должна быть начеку, скрывая свои истинные эмоции и намерения. — Кстати, неплохо смотрелась на Интервью… — Тит переводит тему, будто бы и вовсе не принимает ее в расчет. — Вот только спонсоров нынче не прибавится, — он разводит руками в стороны, однако в его взгляде нет и тени сожаления. — У тебя между прочим тоже! — Главное, они остались у союзников, чего не скажешь о тебе. Ты, наверное, уже догадалась что теперь наш уговор теряет свою силу? — Разберусь как-нибудь… — мгновение Петра готова расцарапать ему лицо, потому что он чертовски прав: в проигрыше теперь только она одна. Девушка продолжает цедить терпкий напиток небольшими порциями, обдумывая сложившуюся ситуацию и пытаясь сообразить, как перехитрить самоуверенного наглеца. Хоть она и подозревала, что в свете новых обстоятельств их сделка под угрозой, но слышать собственными ушами смертный приговор, если она, конечно, не придумает новый способ обставить других трибутов, оказывается тяжелее, чем она предполагала. Особенно от него. — Неужто я похож на девчонку? — юноша издает едкий и в то же время ироничный смешок, припоминая Уоллис ее смелое заявление во время беседы с Цезарем и Корнелией. — А причем здесь вообще ты? — Петра вскидывает голову, только сейчас замечая, что он в той же одежде, что и на интервью: приталенные синие брюки, излишне яркие для парня, массивные белые кроссовки и рубашка им в тон, рукава которой неаккуратно закатаны до локтей. Исчезла лишь стеганая куртка из черной кожи. — Думаешь я поверил в твой спектакль? Зеленые глаза Уоллис резко устремляются к лицу Тита, и взгляды собеседников соприкасаются. Его зрачки сверкают в лунном свете странной иронией, что совершенно не вяжется с образом хмурого и не слишком веселого парня. Впрочем, на его лице нет и тени улыбки — А почему бы и нет?! — Уоллис сердито впихивает в его ладонь склянку с вином, и их ладони сталкиваются. Однако в эту же секунду Тит резко хватает девушку и тащит куда-то в сторону. Она пытается возмутиться, но профи лишь зажимает ей рот рукой, придавливая всем весом к уже знакомой кадке с цветами. — Тссс… — убедившись, что она больше не собирается вопить, Маунтфорт убирает руку. От резких движений часть содержимого из бутылки, зажатой в пальцах его второй руки, выплескивается прямо на платье Уоллис. — Тит, ты совсем сдурел?! — шипит девушка и растирает ладонью красно-бурую кляксу, которая неприятно охлаждает кожу под мокрой тканью и напоминает кровавое пятно. — Кажется, крыша сегодня популярна, — шепчет он ей прямо в ухо, задевая дыханием шею. Появившийся жар в легких тут же напоминает Петре о его губах, однако посторонние голоса вынуждают притихнуть, вслушиваясь в происходящее за спиной. Маунтфорт осторожно вытягивает голову, как жираф, и выглядывает из-за вазона. Девушка обращается в слух, но кроме мужских голосов, количество которых ей не удается понять, больше ничего расслышать не удается. — Кто там? — не выдерживает Уоллис, когда пауза слишком затягивается. — Говори тише, — юноша недовольно шепчет ей на ухо, продолжая неотрывно наблюдать за непрошенными гостями. — Кажется, неудачники из Седьмого. — Что они там делают? — Петра хочет было спросить, почему неудачники, но в последний момент отказывается от этой затеи, потому что и сама уже знает ответ на свой вопрос: для профи из Первого и Второго все прочие противники — лишь жалкие аутсайдеры. Тит молчит так долго, что она уже думает, тот не ответит. Девушка разглядывает «покусанную» луну, равнодушно смотрящую на нее, и темные кратеры на ее поверхности, представляя как когда-то там высаживались люди. Она тщетно пытается отыскать на небе хоть какие-то созвездия, но город огней затмевает собой почти все звезды. Лишь несколько одиноких серебряных точек подмигивают пыльными бриллиантами то тут, то там. Испытывая жажду, Уоллис перехватывает сосуд с напитком цвета алого заката из рук парня. Пару раз она глотает содержимое, уже почти не ощущая его вкус, и все мысли начинают лениво расползаться прочь, как змеи. — То же, что и ты сейчас, — негромко отвечает профи, когда Петра уже не ждет ответа. — Напиваются. — Пора валить отсюда, пока нас не заметили, — вполголоса произносит она, но все равно чуть громче, чем стоило бы, и Маунтфорт тут же шикает на нее, сурово заглядывая в глаза. Она чувствует тяжесть тела профи, прижатого к ней, горько-пряный аромат то ли парфюма, то ли геля для душа и свист своего дыхания, вырывающегося из приоткрытых губ азбукой Морзе, которую Тит безошибочно расшифровывает, целуя Петру. — Вот поэтому… — медленно проговаривает он, когда поцелуй заканчивается. Его шепот осыпается на лицо девушки раскаленным порывом его дыхания, а мир вокруг начинает беззаботно танцевать под аккомпанемент выпитого вина. — Вот поэтому я и не верю в твое признание на Интервью. Ее вселенная продолжает потихоньку плавится, как зажженная свеча, а вместе с ней мысли трансформируются в желания. Острые, колючие, запретные. Они уже теснятся в легких, выталкивая все доводы против. Говорят, перед смертью не надышишься, но она готова попробовать. — Идем, — загадочно сверкает глазами Петра, изгибая уголки губ в хитрой улыбке, и осторожно, чтобы их не заметили, уводит своего визави через противоположную сторону крыши мимо сада с музыкальными подвесками. Спустившись по винтовой лестнице вниз, трибуты оказываются в гостиной. В полной темноте они проскальзывают с обратной стороны от лифта, поскольку рядом с ним, судя по недавнему видео с участием несчастных влюбленных, точно расположены камеры, и через несколько секунд оказываются в коридоре, ведущем в комнаты. Когда дверь, отделяющая их от пентхауса, захлопывается, они не медлят, проваливаясь в нетерпеливые объятия друг друга. Тит действует умело и уверенно, и Петре это нравится. Нравится жадность его губ и смелость прикосновений. Нравится решительность и твердость, с которой он разыгрывает свою партию. — А ты отчаянная, — сбивчиво шепчет он в крошечных перерывах между поцелуями. — А во Втором не теряют времени зря, — возвращает Уоллис, когда тот стаскивает с нее прекрасное платье от Порции, безжалостно заляпанное вином, и тьма топит их в водовороте сорванного дыхания, пылких стонов и тесных объятий. — Возвращайся тем же путем, что мы пришли, — спустя некоторое время настойчиво просит девушка своего визитера. Приятный флер от вина постепенно улетучивается, рискуя обернуться новой порцией неприятностей. Трибуты приостанавливаются у внутренней стороны двери, не слишком торопясь покидать комнату. Капитолий за окном потихоньку затихает. Даже салюты больше не рассыпаются в беззвездном небе. Петра выжидающе проводит пальцами по жестким волосам Тита, касаясь нескольких синих прядок. — Зря волнуешься, Петра, время играет за нас, — он криво улыбается лишь самым краешком губ. Наверное, Маунтфорт прав. Даже если Совет распорядителей и президент узнают об инциденте, а для этого тоже нужно время, они не успеют ничего предпринять, так как уже через несколько часов прибудет команда подготовки и ее заберут на Игры. Кроме того, девушка успокаивает себя тем, что, вероятно, сможет извлечь для себя какую-то пользу из произошедшего уже на Арене. Чего только стоит самодовольная улыбка Тита. Ведь этот парень никогда не улыбается. Во всяком случае раньше она такого ни разу не видела. — Лучше не рисковать, — перестраховывается Уоллис, и профи кивает. Она аккуратно приоткрывает дверь, выглядывая в коридор, который захватили тишина и мрак, расписанные ближе к гостиной кляксами лунного света. Петра коротко целует юношу напоследок, но в последний момент задерживается на его губах чуть дольше, чем планировала. Именно поэтому парочка не сразу реагирует на посторонние звуки возле лифта. Только когда шум шагов добирается до поворота, они резко отскакивают друг от друга. Сцена, которая разворачивается перед трибутами, выбивает на мгновение из колеи. Пит буквально набрасываются на Китнисс прямо в гостиной, напрочь позабыв обо всех приличиях. Несчастные влюбленные целуются так жадно и так яростно, что Уоллис на секунду открывает рот в недоумении. Настолько романтический образ ее ментора не вяжется с тем, что она сейчас видит. Не говоря уже о правильной до абсурда Китнисс, которая краснеет лишь от одного намека на нечто подобное. Но профи уже втягивает Петру обратно в комнату. — До вчерашнего дня я был уверен, что несчастные влюбленные — фикция, — Тит подпирает стену плечом и засовывает руки в карманы брюк. — Не поверишь, раньше я тоже так считала, — Уоллис усмехается, и в ее глазах тут же начинают пританцовывать с лукавой улыбкой бесенята. — Но, похоже, мы застряли тут на неопределенное время…