Пиштское соло

      Ведьмы боятся только огня да солёной воды — вот что сказали им в первый же день после вступления в выжигательный Отряд. Только огня да солёной воды, запомните. А про кристаллическую соль да рябину — это всё бредни, старые суеверия.       Но Степан, наверное, всё равно немного, да верил. И не только он, видать, во всяком случае, в казарме висела над входом веточка рябины, и из всего Отряда не только у них с Паулисом за воротниками прятались мешочки, наполненные солью.       Инструктор, конечно, сердился. Говорил, мол, суеверия вас всех и убьют. Нельзя на них полагаться. Будь уверен в огнемёте да в товарище, идущем рядом, вот и всё.       Он ошибся, этот инструктор, думал потом Степан. Убивали его друзей вовсе не суеверия. Убивали ведьмы.       Магия приходила вместе с водой, окрашивала золотисто-рыжий Пишт чужеродной зеленью. Степан был одним из немногих, побывавших в самом эпицентре и умудрившихся остаться в живых. Ему страшно везло, боёв пять, а то и семь выдержать удалось. За это время электрический надсадный треск, кажется, тоже имеющий цвет, как и сами вспышки, впился в уши настолько, что использование раций и радиоприёмников становилось почти болезненным. Врачи для этого придумали какой-то термин, синдром чего-то там, свойственный бойцам выжигательных Отрядов. Названия Степан не запомнил.       А потом и Отряды расформировали.       Паулис прочитал в газете, что их использование признали слишком опасным и неэффективным. Ведьмы горели, но вместе с ними горела степь, погибали люди. Огонь мог превратить Пишт в безжизненную пустошь скорее колдовства.       И однажды эти пожарища засадят рябиной, рассеяно думал Степан. Ещё одна веточка с резными листьями висела над дверью дома Паулиса и Пшемко. После расформирования Отрядов Степан остался у них, домой не поехал. Написал родителям, сказал, что останется в городе, станет присылать деньги.       Ответ пришёл не от отца или матери — от деревенского старосты. Оказалось, родители забрали с собой младшую дочь да уехали к морю.       К морю, это значило — через Пишт. Оттуда никаких вестей не приходило, связь поддерживать удавалось только с ближайшими городами и деревнями степи. Так что Степан смирился, устроился на работу вместе с приятелями: Паулис младшего брата в Отряды не пустил, он сам после них стал больно хмурым, Степан слышал только, что, вроде бы, чуть ли не весь его Отряд ведьма вырезала, пока её не успели сжечь.       С Ольгой первым познакомился именно Пшемко. Они вместе работали ночными сторожами на каком-то складе. А уж она сказала, что они с мужем собираются попробовать добраться до моря своим ходом, мол, Леонас говорит, у небольшого отряда шансов больше. Но небольшой — это всё-таки не два человека, так что, если они хотят присоединиться…       — Так мы здесь и собрались, — подвёл итог Степан. Он сидел в рыжей траве на склоне. Оглядывался по сторонам и ни на секунду не переставал болтать.       Ференц стоял на коленях спиной к нему, травы собирал, но по тому, как склонял голову к плечу, было понятно, что слушает.       — А Ольга, значит, на железной дороге работала, в военной охране. На то-вар-ня-ках, — некоторые сочетания со звуком «р» до сих пор давались ему с трудом. — А потом, как поезда через Пишт ходить перестали, без работы и осталась, — Степан выразительно зажмурил глаза. — Видел бы ты, Вётлышка, как она по движущимся целям стреляет…       Он видел, как тепло улыбнулся Ференц одним уголком губ. Он был тихий, спокойный и мягкий, удивительно мягкий для того, чья родная деревня погибла совсем недавно. Паулис первые дни подозрительно кривился и шептал другу и брату на уши о странноватом враче. Ольга, услышав их разговор, одёрнула парня и заговорила о каких-то защитных механизмах психики.       Степан особо не слушал никого из них, он думал, что Ферек, наверное, просто такой и есть — очень добрый, успокаивающий одним присутствием, такими и должны быть врачи, разве нет? С ним приятно было находиться рядом, и Марика меньше плакала, и даже Гаспар с Паулисом переставали собачиться на время.       Потому, когда Ференц жестами кое-как показал Ольге, что им нужно пополнить запасы трав, Степан и пошёл с ним в качестве охранника.       — Ты правда запомнил все травы, которые Ольга просила? — поинтересовался он, заглядывая доктору через плечо. Тот кивнул и сосредоточенно принялся перебирать стебли горицвета. Степан подумал, что ему тоже хотелось бы знать много всего, как Ференц и Ольга. Он пригляделся к травам, которые собирал Ферек, но они ничем не отличались ото всех других.       Доктор молча передал тонкий пучок ему, чтобы Степан связал стебли бечевой. Тот взялся за работу, не прекращая зорко оглядываться по сторонам.       — Жалко, что ты не можешь ничего рассказать, — вздохнул Степан. — Дед ваш не шибко разговорчивый, а Марыське всего девять…       Ференц похлопал ладонью по аптечке. Вместе с лекарствами он носил там потрёпанный жёлтый блокнот, в котором писал, если нуждался в срочном понимании — жестовым языком Ференц пользовался медленно, да и понимала его одна только Ольга. Степан подумал об этом и покачал головой:       — Нет, ты что, листов-то мало! Оставь, ещё пригодится, — а в груди было тепло и ещё немного больно от несправедливости. Ференц очень хотел разговаривать. И то, что хотел разговаривать он со Степаном, было… ну… приятно было, что уж скрывать. И ещё, конечно, было интересно, какой у него голос. Может, он бы не отказался спеть со Степаном, Ольгой и Пшемко хором…       Ну да это всё были пустые домыслы, конечно.       Ференц усмехнулся одним уголком рта, но блокнот доставать не полез. Забрал у Степана из рук последнюю связку трав, аккуратно убрал в аптечку. Отвёл взгляд, шевеля беззвучно губами и загибая пальцы — видно, ничего не забыл, мотнул головой в сторону лагеря.       — Хочешь, понесу пока, Вётлышка? — спросил Степан, пальцами касаясь ручки аптечки, и тут же, конечно, почувствовал себя дураком. Ну что, в самом деле, не тяжёлая же она, с их рюкзаками и не сравнить.       Доктор покачал головой, поправляя ремень, но улыбнулся снова ласково и тепло, и Степан почти перестал ощущать себя глупым. Ольга тоже так умела, только улыбалась реже, её улыбку словно стёрла постоянная усталость. Они, конечно, всё понимали — и Степан, и братья. Они всё равно её любили. И Леонас любил, сильнее прочих.       Не время было отвлекаться, Степан поудобнее перехватил винтовку и огляделся. Ведьму они, конечно, заметили бы издалека (и мерзкий голосок в голове напоминал, что, если ты заметил ведьму — скорее всего, бежать уже поздно), но в Пиште всегда хватало и других опасностей.       Особенно теперь.       Степан из любопытства спрашивал у инструкторов, что, мол, такое ведьмы со зверьём-то делают? Внятно ответить не смог никто. Говорили: меняют, перекраивают на свой лад, ломают что-то, шёпотом даже прозвучало — «оскверняют».       Потом он и сам увидел, конечно.       Ференц шёл рядом и чуть позади, напряжённо щурился, и был весь натянутый будто, как струна. Степан и сам чувствовал себя не лучше.       У подножия следующего холма они нашли изуродованный трупик корсака. Его уже успели обглодать падальщики, вокруг вились мухи, но всё равно видны были чудовищные опухоли, словно грозди винограда увесившие рёбра. Они сдавливали сердце со всех сторон, не давая гнать кровь, и выступали наружу. Степан, не вглядываясь, видел синие яркие сосуды на побледневшей плоти.       Машинально, они оба ускорили шаг.       Когда они вернулись в лагерь, первым делом наткнулись на хмурый взгляд Гаспара. Старик сидел в самом центре, у потухшего костерка. Рядом Марика баюкала ветку, замотанную в тряпку наподобие пелёнок.       — Долго вы, — буркнул Гаспар. — Говорили ж — не уходить далеко.       Ференц выразительно обвёл взглядом горизонт и положил ладонь на свою аптечку. Степан не был уверен, что правильно понял мысль, но на всякий случай сказал:       — Так ведь не мы решаем, где траве-то расти, дед. Тут уж как повезёт.       — Главное, чтоб везения вашего и дальше хватало на то, чтоб вернуться живыми, — мрачно отозвался старик и отвернулся к внучке.       Пока их не было, палатки успели свернуть. Рядом с кучей рюкзаков и свёртков сидели Леонас и Ольга, они тихо разговаривали, склонившись над картой. Братья ошивались недалеко, перекладывали, кажется, что-то в рюкзаках, Паулис пытался поудобнее пристроить винтовку за спиной.       Ференц подошёл к Ольге, и Степан на всякий случай последовал за ним. Ольга обернулась и приветственно махнула рукой.       — Всё нашли? — спросила она. И слабо улыбнулась, когда Ференц кивнул.       Леонас постучал указательным пальцем по карте.       — Бесполезно, — покачал он головой. — Ориентиров-то тут было — сплошные деревни да посёлки, а в них нам соваться нельзя, — он бросил острый взгляд из-под густых бровей на Ференца. — Можно быть уверенными, что Речег прошли, и на том спасибо.       — А река? — встрял Степан. Леонас хмыкнул себе под нос:       — А что — река? Как условились, держимся от неё не менее чем в шести часах пути, в дождь отходим дальше, раз в четыре дня сверяем расстояние. На каком участке реки мы сейчас находимся, вот в чём вопрос. Отличишь ты одну волну от другой?       Степан заглянул в карту через его плечо.       — Есть изгиб, — опередила его Ольга. — Небольшой, но, если повезёт, заметим. Не пройти бы только.       — Можно немного пройти вдоль берега, поискать… — подал было голос Пшемко, но брат тут же отвесил ему подзатыльник.       — Никто вдоль реки ходить не будет, — отрезал Леонас. — Проверили расстояние, набрали воды и ушли. Не хватало ещё… — фразу он не закончил, но все и так поняли. Степан неуютно повёл плечами.       — Что с запасами воды? — спросил Паулис.       — Хватит ещё на несколько дней, — качнула головой Ольга. — А вот на охоту сходить придётся завтра, если не хотим голодать.       Паулис нахмурился, и Степан поймал его взгляд, переходящий от Ференца к Гаспару и Марике. На девочке он смягчился, и Паулис так ничего и не сказал.       Собрались быстро, и солнце ещё даже не перевалило за срединный гребень, когда они двинулись в путь. Степан и Паулис шли замыкающими, в самый центр поставили Ференца, Гаспара и Марику. Впереди остались Ольга с Леонасом, Пшемко ушёл дальше, проверять дорогу, содержимое его рюкзака временно поделили промеж собой. Марика вызвалась нести спальный мешок.       Было жарко, в рыжей траве громко стрекотали крупные Пиштские кузнечики. Паулис рассказывал, что, когда они с братом были детьми и убегали играть в степь, они часто ловили этих кузнечиков и приносили домой. И уж там исступлённый стрёкот глушил родительское радио, пока мать не гнала сыновей ловить степную тварь да выкидывать за порог. Пшемко щурился от удовольствия, припоминая, как скребли тонкие лапки в зазубринках его ладонь, а после кузнечик порскал с руки — и словно не было.       Степан им немного завидовал: друзья его с самого рождения жили в Залаверце, крупном городе, построенном там, где проплешины тёмных лесов окончательно исчезали, сменяясь золотом степи. Залаверец и раньше был перевалочным пунктом — последний крупный город до самого побережья, из него ходили поезда к приморским городкам, и дороги тянулись во все стороны. Теперь город превратился в остров, у въездов горели сигнальные костры, добровольцам, записавшимся в милицию, выдавали огнемёты. Это, в сущности, напоминало те же Отряды, только люди больше не пытались наступать, закрывшись в своих стенах.       И не то чтобы на большие города ведьмы нападали часто, пусть Залаверец и стоял на самом берегу проклятой реки.       Степан ехал в Залаверец искать работу — ну и, конечно, бежал от скучной жизни в родной деревеньке. Родителям обещал писать и навещать их изредка. Мать хотела приехать к нему — город, как никак, не больше того, рядом с которым они жили, но работу найти проще. Когда появились первые слухи — сначала про странные эпидемии и потери связи, после и о ведьмах, — он решил, что останется в Залаверце и попробует уговорить родных держаться подальше.       Теперь они затерялись где-то на просторах Пишта, среди золотистых трав. Степан понятия не имел, встретится ли с ними снова.       Паулис пихнул приятеля локтем:       — Ты что это? Молчишь слишком долго, страшно аж становится.       — Да так, — отмахнулся Степан. — Про родных, знаешь, подумал. Они у меня тоже к морю направились.       Одной рукой он аккуратно перехватил поудобнее эрху, в чехле висевший за спиной вместе с винтовкой.       Через несколько часов они наткнулись на ещё одно тело: от мёртвого волка, лежащего на солнцепёке, пахло ужасно, но ни один стервятник не кружил над ним, только были выклеваны глаза. Тело зверя было покрыто костяным панцирем сплошь, да так плотно, что он зафиксировал грудную клетку, не давая вдохнуть. Синий язык вывалился из открытой пасти набок. Гаспар обнял Марику и прижал к себе.       — Не повезло ему… — пробормотала Ольга.       — Если бы ему повезло чуть больше, он бы уже охотился на нас, — мрачно ответил Паулис. Ольга только головой покачала.       Ближе к вечеру вернулся Пшемко, сказал, что впереди есть небольшая рощица, не тронутая огнём. В ней было на удивление чисто — ни следа изменённых монстров степи, ни единого зелёного огонька.       — Остановимся там, — согласился Леонас, — всё лучше, чем на открытом месте ночевать.       Степан шёл, не забывая то и дело оглядываться назад. Они оставляли за собой узкий след — примятую траву, никаких чётких отпечатков. Стебли были сухими, не враз подымутся, но почва всё ещё оставалась влажной после ливня.       Закат красил Пишт алым, в небе кружили ищущие место для ночлега птицы. Пшемко, кажется, приободрился:       — Наверняка они приметили ту же рощу! Значит, предупредят нас, если что! Лишние дозорные никогда не помешают.       До маленького пятна зелени оказалось чуть дольше, чем ожидали, палатки ставили уже почти по темноте. Ольга безуспешно вглядывалась в карту в свете костра, отмеряла что-то пальцами.       — Что ты ищешь? — заинтересовался Степан. — Думаешь, там такая маленькая рощица отмечена?       — Нет, конечно, — качнула головой Ольга. — Считаю, за сколько дней мы прошли Речег, раз это наш единственный ориентир, и где мы сейчас, — она щёлкнула пальцами. — Дальше железная дорога сворачивает, видишь? Там был мост, где она пересекала реку — и сейчас есть, если только его не разрушили… В общем, дальше железка будет петлять по этой части степи, и, если я права, через пару дней наткнёмся на неё.       До того, как они начали путь, Степан и не представлял, какой Пишт огромный. Да, он, конечно, много раз видел карты, но одно дело — это закрашенное рыжим поле с отметками городов и деревень, и совсем другое — рыжее неровное пространство, распахнутое во все стороны. Когда, ещё в Залаверце, Леонас озвучил, сколько им придётся идти, Степан присвистнул от удивления. Ольга сказала, что через Пишт и поезда-то идут около недели от края до края. Петляют, конечно, но всё же.       На ночь у костра остались Гаспар с Леонасом. Марика помялась немного и спряталась одна в палатке, помахав рукой деду. Степан не знал, что случилось с её родителями, и думал, что лучше бы и не спрашивать.       — Спокойной ночи, Вётлышка, — пожелал он забравшемуся в палатку Ференцу. А когда глаза привыкли к темноте, увидел, что тот сидит, сгорбившись и опустив голову на согнутые колени.       Степан не был уверен, как утешить его. Ференц ничего не говорил, но Степан и так почувствовал — ему страшно. От моря их отделяли многие километры пути, пологие склоны холмов, редкие пролески да постоянное чувство тревоги, словно натянутая нить внутри. Это ощущение въевшегося страха висело теперь над степью всё время, как духота перед грозой. Слишком сильные цветочные запахи, слишком громкие звуки и спёртый воздух.       Простор не должен был ощущаться такой беззащитностью.       Ференц еле слышно вздохнул и устало опустил руки, а потом и сам лёг на спину, глядя отсутствующим взглядом в потолок. Там, за слишком тонкой преградой палатки, притаились огромные яркие звёзды. Они собирались в созвездия, Степан не слишком хорошо разбирался в них, но знал, что где-то слева, почти у самого горизонта, висит силуэт Убегающей Волчицы, а за ней россыпью звёзд мчится Свора Гончих.       От мысли о звёздах становилось немного легче. Степан не смог придумать ничего лучше, чем найти в темноте ладонь Ференца и аккуратно сжать её в своей.