Пиштское соло

      Довольно посвистывая, Гаспар перекладывал вещи в рюкзаке. В Мелинке они набрали с собой столько всего, сколько смогли. Для внучки Гаспар нашёл тёплое одеяло, несколько новых рубашек и мальчишечьи штаны — гораздо удобнее её истрёпанной юбки. Игрушки девочка брать отказалась, и глаза у неё были огромные и испуганные.       Может, кто-то и назвал бы это мародёрством, но Леонас твёрдо сказал, что жители деревни ушли, а им сейчас вещи нужнее. Гаспар был с ним полностью согласен.       И всё-таки останавливаться в Мелинке надолго они не стали. Ушли, тревожно оглядываясь по сторонам, как воры. Отдохнуть решились только через несколько часов, уже почти в полной темноте, да тут же и повалились спать, оставив только дозорных, со всем остальным решили разбираться уже поутру.       Степан с Ференцем варили суп, в стороне привычно шептались о чём-то братья. Парни вроде взрослые, а всё как дети — но Гаспар свои мысли держал при себе.       Ольга и Леонас помогали Гаспару с вещами. Марика ошивалась рядом с поварами — резала овощи.       Гаспар перестал насвистывать и прислушался: где-то далеко на востоке, может даже за рекой, грохотала очередная гроза.       — Сезон уже к концу подходит, — прикинул он.       — Какой? — встрепенулась Ольга.       — Грозовой, — пояснил Гаспар, и будто подтверждением его слов с востока послышался пронзительный гулкий хохот. Все вздрогнули. Марика вцепилась в руку Степана.       — С холодами станет легче? — тихо спросила Ольга, когда захлёбывающийся смех затих. Гаспар пожал плечами и почесал затылок:       — Потише, конечно, станет, — прикинул он. — Да только больно далеко мы в степь забрались. И зверья теперь больше и самих, проклятых… Нет, я бы на многое не рассчитывал, — он глубоко вздохнул.       Ольга опустила плечи и уставилась в их с Ференцем записи. «Устала, девочка», — с состраданием подумал Гаспар. Они все очень устали. Постоянный страх давил нещадно.       — Знать бы, как на них действуют холода, получше, — тихо пробормотала Ольга и нахмурилась. Вытянув шею, Гаспар увидел вложенные в тетрадь вырезки из газет.       — Чего это там? — спросил он. Ольга дёрнула плечом:       — Так, новости, которые до Залаверца доходили. Толку от них никакого. Ференц и не читал, так, я пересказала. Можешь посмотреть, если хочешь.       Гаспар пересел ближе, с интересом вчитываясь в напечатанный текст. Читал он быстро, но никак не мог отделаться от привычки шевелить при этом губами. Ольгины глаза рассеяно скользили строчкам — она видела их явно не в первый раз и заучила почти наизусть.       Это были, в основном, небольшие заметки — крупных статей попалась всего пара. Речь шла о населённых пунктах, связь с которыми внезапно оборвалась, о пропавших поездах, о беженцах с их невероятными историями… Пара заметок восхваляла Отряды — чтобы после ругать их за неэффективность. Длинные статьи были, конечно, о ведьмах, об их роли как оружия, неудавшегося эксперимента…       — А раньше где? — нетерпеливо спросил Гаспар, добравшись до самой старой статьи. Он проникся ещё большим уважением к Ольге: она мало того, что собирала всё это время информацию по крупицам, так ещё и пришла ведь к чему-то!       — Раньше ничего нет, — покачала головой Ольга. — Это — весна позапрошлого года. Начало апреля, вот дата. Когда ведьмы только появились.       Гаспар нахмурился и затряс головой:       — Вижу, не слепой. Но что-то ты путаешь, девочка. Ведьмы в ноябре пришли. У нас все говорили — как погасли листвяные свечи, а до млечных ещё посмотри ж сколько времени было, так нечисть и попёрла.       Ольга задумалась и принялась копаться в записях. У неё было странно отрешённое лицо человека, то ли нашедшего что-то, то ли наоборот, потерявшего, да так внезапно, что она и не поняла, что именно случилось.       — Нет, — наконец, медленно произнесла она, — до Залаверца новости об этом всём только к апрелю и дошли.       Она нервно забарабанила пальцами по листам. Получился глухой звук, сопровождающийся неритмичным тихим шелестом.       Гаспар запустил пальцы в бороду. Ему стало горько и смешно. Почти четыре месяца в Пиште гибли люди, а город спал и не знал ничего.       Если бы его спросили, он бы вряд ли смог внятно объяснить, как вести разносятся по Пишту. Деревеньки только казались изолированными — на самом-то деле, люди постоянно ездили между ними. Путешествовали группами, семьями… Будто степь сама меняла людей: превращала их в кочевников.       В своих перелётных птиц.       — Что у вас тут? — мрачно поинтересовался Паулис. Выглядел мальчишка ужасно: под впавшими глазами легли синяки. — Опять бумажки свои перебираете? Сколько можно?       — Паулис, — коротко осадил его молчавший до этого Леонас.       — На этот раз Гаспар читает, — как можно более спокойно пояснила Ольга. — И он, кажется, нашёл кое-что интересное.       — Да ну? — удивился Паулис.       — Где это? — почти хором с ним переспросил Гаспар. Ольга горько улыбнулась уголком губ и перестала барабанить пальцами.       — Я всё пыталась понять, что ж такое случилось, что появились ведьмы. Должна же была быть какая-то причина. Да не я одна думала, что уж там, в городе только разговоров и было. И поумнее меня люди пытались докопаться. Только мы, оказывается, не там искали. Не тогда, точнее. Почти полгода разницы! И никто не заметил — не додумались спрашивать, а беженцам разве до того было?       Она тихо засмеялась и закрыла лицо ладонями. Леонас бережно сжал плечи жены, останавливая истерику. Ольга задышала глубже и ровнее.       — У меня нет более ранних вырезок, — вздохнула она. — И тут их нигде не достать, а теперь разве вспомнишь, что в том ноябре было…       — Это, почитай, два года назад, сравнялось почти, — прикинул Гаспар.       — Так крушение же, — моментально отозвался Паулис и прищёлкнул пальцами. — Ну точно, два года назад это и было! Мы с Пшемко тогда в порту работали оба. Ну и шума-то было…       — Крушение топливной баржи, — пояснил Гаспару Леонас. И весомо добавил: — На реке.       — На реке, — в тон ему согласилась Ольга. Оба замолчали.       Паулис тяжело вздохнул и сел рядом с ними прямо на землю.       — То есть, вы хотите сказать, ведьмы пришли, потому что в реку вылилась всякая дрянь? И что они, рыбы что ли? На сушу полезли порядок наводить, с правлениями ругаться? Это ж когда было, всё в море утекло! И писали, что там, мол, что смогли, всё очистили… Мы ж из этой реки воду пьём!       — Всё, может, и утекло, — ворчливо отозвался Гаспар, — а свечники всё равно проснулись.       — Чего?! — ошалело взглянул на него Паулис. — Свечники?! Огни-то зелёные?       — Они самые, — не отводя взгляда, согласился старик, в голосе сквозила досада. — Их это дело! Вон чего они разозлились-то! Кому ещё воду охранять, как не им? Ты не верь, если не хочешь, но Шехна наша — река старая, у неё получше этих ваших… правлений… защитнички нашлись.       Ольга с сомнением покачала головой:       — И что же, за всё время до этого никто так и не додумался? Свечники всегда есть, когда ведьмы приходят, это правда, но чтоб они и были чудовищами… Просто огни ведь, с дождём приходят…       — Может, и додумались, — пожал плечами Леонас. — А толку? Сама подумай — чем это нам сейчас поможет?       Ольга глубоко вздохнула и опустила голову.       — Остальным всё равно рассказать надо, — подвёл итог Леонас. — Мало ли что.       Дождь начался через несколько часов после того, как они тронулись в путь. Шёл сплошной стеной, будто они границу какую пересекли.       — Не к добру это, — проворчал Гаспар. Фальшь чувствовали все, тут даже Степан с Гаспаром спорить не стал. — Дрянная вода, не надо её собирать, — старик сплюнул.       Фляжки в последнее время пустели быстро, но — слишком ярким был изумрудный цвет, будто саму воду кто подкрасил. К тому же все теперь совсем другими глазами смотрели на дикое электричество, потрескивающее на стеблях рыжих трав.       Ливень прекратился так же неожиданно, как и начался. Гаспар поцокал языком, наблюдая, как Леонас с тревогой смотрит на чистое небо.       В разведку отправились Степан и Паулис. Остальные тонкой цепочкой потянулись за ними.       Ольга казалась странно задумчивой — заговорила она только раз, чтобы пересказать Ференцу то, что они выяснили. Врач покивал и тоже глубоко задумался, добавляя им сходства с траурной процессией. Марика подёргала Ольгу за руку, пытаясь расшевелить. Та ответила растерянным взглядом и неловко улыбнулась девочке.       — О чём задумалась? — не выдержал Гаспар. Кроме него нарушить гнетущую тишину мог разве что Пшемко, балабол тот ещё, но он заместо того принялся возиться с Марикой. Ольга вздохнула:       — Я всё пытаюсь придумать, — призналась она. — То есть, ну да, мы вроде как поняли, с чего это всё началось, но что теперь?       Гаспар серьёзно кивнул ей:       — С духов начали, ими и заканчивать надо, — припечатал он. — Успокаивать, старые обычаи вспоминать. Тогда, может быть… Ох, князья-защитнички подскажи.       Ольга ничего не сказала, но он понял — не поверила. Нервно рассмеялся прислушивающийся к разговору Пшемко.       — Сначала доберёмся до безопасного места, там и будем думать, что делать дальше, — заключил Леонас. — Это тут кажется, что мы одни в целом мире. Как выберемся — будет, кому вместе с нами искать выход.       Ольга хотела будто бы что-то сказать, но только на ходу прижалась лбом к плечу мужа. Через гребень ближайшего холма, возвращаясь, перевалили Паулис и Степан. Последний приветственно махнул им рукой, мол, нормально всё, не пугайтесь.       — Мы родник нашли! — не здороваясь, выдал Паулис. Лицо его, будто рана, вспорола неровная улыбка.       — Родник? — вскинул брови Леонас и погладил задумчиво бороду. — Хорошо, хоть там воду наберём.       Гаспар подозрительно нахмурился и тронул Ольгу за плечо:       — Не подскажешь, милая, а где мы сейчас?       Та кивнула, вытащила из кармана карту и развернула её, коснулась ногтем точки, обвела небольшую область:       — Здесь примерно. Вот Мелинка… Всё правильно, вот ручей отмечен, он из родника и идёт.       Гаспар присвистнул:       — Да это ж Дарвжинка! — он повернулся к разведчикам: — Ключ, говорите, нашли?       — Ну да, — пожал плечами Степан, всё ещё залихватски улыбаясь. — Уж не знаю, дед, дарв не видел, но ключ-то точно был.       — Ещё бы там были дарвы, — пробурчал Гаспар себе под нос.       — А я бы на них посмотрел, — встрял Пшемко. — Они, говорят, красивые, а я только перелётных и видел. Вроде перья чёрные, а вроде блестят, и шеи дли-и-инные…       — Не на Дарвжинке на них смотреть надо! — повысил голос Гаспар и помрачнел ещё сильнее. — И за водой туда ходить не след. Что ж за беда-то сегодня такая…       — Да к ней-то почему нельзя?! — возмутился Паулис.       — Там камни, — шёпотом произнесла Марика. Голос у неё дрожал. Девочка обычно старалась не лезть в их разговоры, но — Гаспар покосился на неё, — была, видать, слишком напугана. И то верно, малышня-то ещё сказки да легенды не забыла…       — Что за камни, Горлинка? — ласково спросил Степан, опускаясь перед девочкой на корточки.       — Камни в ледяной воде, — так же тихо повторила Марика и вцепилась в Степана: — Не ходи туда! Не ходи!       Тот в замешательстве взглянул на Ференца, будто прося помощи, но Ференц только кивнул до ужаса серьёзно и коснулся второй его руки.       — Пошли, раз вам так не терпится, — проворчал Гаспар. — По дороге расскажу. Только чур, держаться за мной, ясно вам?       Пошли, конечно же, все, не только горе-разведчики. Марика всеми силами старалась не расплакаться и цеплялась всё ещё за руку Степана. «Ничего, — подумал Гаспар. — Уже знает, что легенды — правда, так пусть научится и жить с ними».       — Траву видели? — деловито поинтересовался он. — Рядом с родником-то?       — Ну точно! — обрадовался Степан и повернулся к Ференцу. — Я как раз хотел рассказать, Вётлышка, про…       — … голубую траву, — тихо закончил за него Гаспар. — Про траву-певунью, — он не стал поворачиваться, и так мог представить себе вытянувшееся от удивления лицо Степана. Впереди негромко шумела Дарвжинка, пела вода, ветер травы колыхал, но только Гаспар всё равно слышал звук, выбивающийся из привычного Пиштского многоголосья.       — Растёт в Пиште трава, — негромко начал Гаспар, останавливаясь на приличном расстоянии. — Среди рыжих трав одна только она голубого цвета. Растёт она в одном только месте, где ключ бьёт из-под земли, где Дарвжинка-река рождается и начинает путь до Шехны. Певуньей зовут ту траву, а другого имени ей и не дано — от того, что поёт она целый день, поёт да заманивает. Услышишь ейное пение, не удержишься, подойдёшь — выпьет тебя трава, затянет в родник, и тело твоё станет голубой травой, и голос свой ей отдашь, а лицо твоё отразится в ключе, да так там и останется. Камнем в ледяной воде. Пуще всего на свете любит певчая трава человечью кровь, а стебли у неё острые, не чета какой осоке. Железо режут они, словно масло. Только золотым серпом и можно срезать голубую траву, а тронешь её голыми руками, дашь крови своей испить — больше она тебя не отпустит. Отвечайте-ка, ну, ходили к самому роднику?       — Ты чего пристал, дед? — обиделся, кажется, Паулис. — Это ж сказка детская!       — В сказках правда и кроется, — отрезал Гаспар. — А что, ты в меловые круги у холмов тоже ходишь, не боишься обидеть тех, кто внутри живёт? Тьфу, городские-пропащие!       — Не ходи, — шепнула Паулису Марика. — Там камни! В ледяной воде-то! Деда, ну скажи ему, чтоб не ходил!       — Ладно, травы этой вашей, — почесал затылок Степан. — Но камней-то ты чего боишься, Горлинка?       — Они — самые страшные, — шёпотом сказала Марика. — Вроде камни, а вроде и люди. Посмотришь на них, и сам заледенеешь, будешь вроде человек, а вроде и камень. Ледяная вода у тебя в груди будет и в глазах. И никак не согреешься. Уж лучше травой-певуньей стать, чем камнем живым!       — Свихнуться можно от ваших легенд, — негромко произнёс Леонас. — Ну, а ниже-то по течению воды набрать можно?       — Это можно, — степенно согласился Гаспар. — Только этих молодцов не пускай, они дурные, к ключу сунутся. Мы с Ференцем сходим, чай, фляжки не тяжёлые.       Вдвоём они и пошли — хотя Марика тихонько плакала всё равно поначалу и уговаривала деда не идти, но потом вроде успокоилась и только кулаки сжимала да разжимала машинально. Гаспар пересчитал ещё раз выданные им фляжки и кивнул Леонасу. За спиной Паулис ворчал о том, что всего лишь ручеёк, а они собираются, будто бы на казнь, но Гаспар его не слушал.       От Дарвжинки несло холодом. Когда они подошли ближе, Ференц тронул Гаспара за локоть и указал на траву, покачал пальцем туда-сюда и улыбнулся ободряюще. Гаспар понял, что он хочет сказать: метёлки-венчики на концах стеблей трепетали на ветру, шелестели, внутри перестукивались семена. В общем степном шуме и правда было похоже на голос. Гаспар покивал, но ближе подходить не стал всё равно.       Тут, в степи, никто старые легенды под сомнение не ставил. Можно было сколько угодно храбриться, Гаспар свою молодость помнил, а только к меловым кругам не совались, если совсем уж надо было зайти — оставляли подношения, просили древними заговорами, чтоб хозяева обратно уйти позволили. Праздновали листвяные свечи, после поминальные, млечные да звёздные — и так по кругу. Хороводы водили и выпускали белых домашних птиц первыми в году за порог. Простые ритуалы: не серди хозяев холмов, жаворонков-предков не обижай и гнёзд не трогай, не стреляй дарв, пока пляшут, то древние боги длинношеими птицами оборачиваются, не баламуть воду у источника… А как нарушили правила, так беды и начались, проснулись свечники…       Он так сильно задумался, что, только набрав воду в свои фляжки, понял, что Ференца рядом нет. Поднял голову — оцепенел. Молодой врач замер у самой границы голубоватых кустиков.       — Ты что творишь, дуралей? — зашипел на него Гаспар, сам не зная, зачем понизил голос. Заплакала тонко и ясно Марика, оставшаяся с остальным отрядом. Гаспар неуклюже, боком, принялся подбираться к нему, прикидывая, как бы так схватить Ференца, чтобы и самому не попасться.       На какой-то краткий миг он подумал, что, может, у Ференца и серп золотой с собой есть, чем боги не шутят, он же умный, в городе, вон, учился, мало ли… Эта сумасшедшая мысль стоила ему драгоценных секунд. Ференц опустился на колени и коснулся травы пальцами, а потом и вовсе сжал стебли в ладони.       Больше Гаспар ждать не стал, бросив потяжелевшие от воды фляжки, он кинулся к Ференцу и всем весом толкнул его в сторону. Они покатились по траве, Марика заплакала надрывнее… От удара у Гаспара закружилась голова, потом раздался топот, кто-то — ему понадобилось несколько секунд, чтобы увидеть Пшемко, — поднял его на ноги.       — В порядке, дед? — поинтересовался он. Гаспар дёрнул головой нетерпеливо и огляделся. Паулис с Леонасом подбирали брошенные им фляги. Марика плакала навзрыд, спрятав лицо на груди у обнимающей её Ольги. Ференц… Ференц сидел на земле рядом со Степаном и потирал ушибленную голову. В изрезанных пальцах остались голубые стебли, Гаспару на какой-то миг показалось, что места изломов на них светятся изумрудом, будто электричество дикое, но он потёр глаза и видение исчезло.       — Вот тебе и золотой серп, — с сарказмом посмотрел на старика Паулис.       Гаспар отвернулся, совершенно не в настроении спорить. Говорить вообще не хотелось. Старик никак не мог отделаться от мысли, что, падая вместе с Ференцем, заглянув краем в глаза в холодный источник, он увидел два окаменевших лица на дне — сына да снохи. Вода текла по ним и казалось, что лица плачут. Нестерпимо почти хотелось проверить, но Гаспар сдержался, до боли впившись ногтями в потрескавшиеся ладони.       — Пошли отсюда, — буркнул он и отвернулся, оставляя проклятый ручей за спиной. Марика крепко-крепко сжала его руку и Гаспар вспомнил сказку о жаворонках.       «Они не вернутся», — зло подумал он.       Солнце, поднявшееся выше, не грело, и в его свете стал заметен иней, сединой укутавший холмы. На Пишт серебристой своей стопой наступила зима.