Пиштское соло

      О, ну конечно, когда не нужно, так Степан всегда оказывался прав. Хоть солнце больше не шпарило, а в степи всё равно было сухо, как летом. Паулис с досадой поддел носком ботинка комок земли и посмотрел, как тот рассыпается в пыль.       Воды-то они набрали в колодце, и фляжки снова были полны, но Леонас в очередной раз высказал идею, что надо бы свернуть ближе к реке. Это не только было опасно само по себе, но и грозило потерей драгоценного времени — но делать нечего.       Паулис потёр правый локоть. Сюда его укусил проклятый ведьмовской кролик, ранка, впрочем, стараниями Ференца не воспалилась и уже заживала, но неуклюже зашитый им рукав куртки швом постоянно цеплял и натирал кожу.       Так сильно он не выматывался даже во времена службы в Отрядах. Выспаться не получалось — будил теперь не только малейший шум, но и холод. Проклятое солнце, зеленоватое в зависшей над великой степью дымке, не грело, а только высушивало землю и травы. Нестиранная одежда кисловато отдавала потом.       Все были измотаны. Паулис сумрачно следил за братом, загребающим землю при каждом шаге. Даже Степан не болтал и опустил голову, глядя под ноги. И Гаспар не пытался расшевелить их.       — Надо остановиться и передохнуть, — не выдержал Паулис. — Так мы не уйдём далеко!       — Ладно, — неожиданно легко согласился с ним Леонас. Паулис удивился было, а потом увидел, как командир устало отбрасывает назад прилипшие к вспотевшему лбу волосы.       Раскладывать вещи не стали, как и разводить огонь. Так, вяло жевали хлеб с сухим мясом. От соли ещё сильнее хотелось пить, Паулис выругался, убрал остатки мяса и, чуть не давясь, быстро доел булку.       Надо сказать, выглядели они все не лучшим образом. Паулис остановился взглядом на Ференце. Врач облизнул пересохшие потрескавшиеся губы, затем потянулся было к фляжке, но отдёрнул руку.       — Пей, Вётлышка, — хрипловато окликнул его Степан. — Не так уж мало у нас воды, чтоб себя изводить-то, — но Ференц только головой покачал и принялся копаться в своей аптечке. А Паулис перевёл взгляд на выцветшую эмблему Отрядов на куртке Степана. У него самого такая же была, он с ней свыкся, сросся и не замечал вовсе.       Он откинулся назад, опираясь спиной о собственный рюкзак, в бок впивалась бутыль с горючим, но шевелиться было слишком лень. В последнее время кладь полегчала, что, в целом, не сильно облегчало путь, зато вселяло беспокойство о подходящих к концу припасах. Если так и дальше пойдёт, скоро придётся снова постоянно уходить дальше в степь на охоту, как было почти в самом начале путешествия.       — Так что, мы собираемся сворачивать? — спросил Гаспар, так что Паулис не сдержался и закатил глаза. Сколько можно, и так который день уже с этого разговора начинается и кончается им же.       — Пока нет, — устало отозвался Леонас. И как только терпения хватало. — Нет нужды лишний раз подвергать себя опасности. Идём, как шли, на юг. Воды ещё хватает.       Сидеть было холодно — и, видно, не только Паулису, потому что Степан заставил-таки себя подняться на ноги и начать расчищать место для костра. Это теперь тоже приходилось делать с преувеличенной осторожностью — больно много вокруг было сухой травы. Поди, целый Пишт.       — Пойду, веток наберу, — буркнул Паулис, потирая руки, чтобы согреть. С трудом встал — колени отозвались болью, но он заставил себя двинуться дальше. В Ольгином, кажется, рюкзаке, лежали ещё неиспользованные Марикой для стрельбы бруски, но жечь их было жалко.       Сухой воздух напоминал вязкую смолу, в которой все они застряли, как глупые насекомые.       — Подожди, я с тобой! — оживилась Марика. Паулис кивнул ей, он всегда был рад обществу девочки, будто она его младшей сестрой была, и пошёл вниз по склону, оставив Степана расчищать место от сухих стеблей.       Ему совсем не нравилось останавливаться на вершинах холмов, без какого-либо прикрытия, но тут с Леонасом спорить было трудно: остановимся в ложбине промеж холмов — сами не сможем увидеть, кто бы ни шёл к нам.       Что-то особенно тревожное было в сухой степи, любой порыв ветра проносился над травами тяжёлым вздохом, будто сам Пишт устал от невыносимой сухости. В Залаверце тоже такое бывало — в начале зимы, уже после нескольких недель снегопада, вдруг нападала чудовищная засуха. В городе, впрочем, это ощущалось и в половину не так мучительно. К тому же рядом была Шехна. С нежностью он припоминал теперь её сероватые пенные валы, жерновами перекатывающиеся тяжело в узком русле, укреплённом по сторонам полосами пристанных габионов.       Сухих веток набрали с запасом, Марика крепко прижимала охапку к груди, Паулис держал подмышкой. Девочка казалась странно задумчивой, но молчала, а расспрашивать её он не решился.       С костром стало как-то веселее, хоть и приходилось постоянно следить за огнём. Поколебавшись немного, Ференц принялся заваривать чай. Гаспар следил за ним с преувеличенным вниманием, Паулис понял — боится, что в напиток попадёт голубая трава, — и не смог сдержать ухмылки. От нехватки воды они, впрочем, и правда не умирали.       Пока отдыхали, Леонас начал травить какие-то байки. В последнее время командир заметно повеселел, хоть и уставал не меньше других, и Паулис подумал, что вообще-то совсем не знает его. Он дослушал до конца историю о том, как Леонас привёл Ольгу в дом к родителям, и те с тревогой спросили, не в армии ли она служит, на что девушка заверила их, что конечно же нет, всего лишь в охране поездов… Остальные смеялись, Паулис выдавил усмешку и отвернулся. Уткнулся взглядом в зазеленевший горизонт.       Что-то мелькало там, где холмы выравнивались, растекались в почти прямую тёмную полосу.       Громкий надрывный хохот заставил их вздрогнуть. Леонас оборвал рассказ на полуслове, Степан подавился улыбкой. Гаспар со звоном уронил металлическую чашку. Паулис, мелко подрагивая от напряжения, приподнялся на цыпочки, вглядываясь вдаль. Смех раздался снова, уже будто бы ближе, но почти сразу прервался другим.       — Их две! — взволнованно крикнул Паулис остальным. — И они дерутся!       Издали это было похоже на бурю. Здесь дрожь не ощущалась, но Паулис легко мог представить, как трясётся земля.       — Они движутся к нам, — Леонас дёрнул заворожённого Паулиса за плечо, приводя в чувство. — Нужно уходить, и быстро!       Костёр старательно засыпали земляным крошевом, усмирив пламя. Дальше почти бежали, не поднимаясь больше на гребни холмов, виляя между ними. Оглянувшись, Паулис смог увидеть ведьм, которые сплелись друг с другом, будто змеи в последнем танце. Кажется, он даже разглядел, как одна из тварей оторвала от другой кусок плоти, породив целый сноп трещащих зелёных искр. Шум даже на таком расстоянии почти оглушал. Паулис видел, как побелело лицо Степана, и боялся представить собственное.       Отойдя подальше, они свернули вбок, чтобы убраться с пути ведьм. Трещащий сияющий ком прокатился мимо, вызванная им гроза разразилась электрическим стоном и сполохами во всё небо, но дождя не принесла: то ли ведьмы были слишком далеко от воды, то ли боялись придать сил сопернице.       На землю повалились без сил.       Паулис с тоской понял, что так и не выпустил из руки головню, которую собирался подбросить в костёр. В другой руке тащил бутыль с горючим, чудом по дороге не выронил, подумать только. Не додумался в спешке в рюкзак убрать, без опоры все вещи в нём наверняка рассыпались и перемешались друг с другом.       Колени подгибались и подрагивали от усталости, он даже не попытался подняться с сыпучей земли, так и привалился к рюкзаку.       — Всё, оторвались, — задыхаясь до сих пор, успокоил их Леонас.       — А уж это как посмотреть, куколки мои.       Паулису показалось, что у него сейчас остановится сердце. Он машинально вскочил на ноги, качнулся и неловко замер, чуть не упав обратно.       У ведьмы был нежный девичий голос, почти что детский, и, может, им просто нравилось разговаривать такими голосами, а может было что-то такое в этих девочках, и их голоса так и не затрагивали чудовищные трансформации тел.       Большая часть её туловища напоминала то ли мясистую раковину, то ли воротник, какие бывали у экзотических ящериц. Из завитка, поддерживаемого многочисленными, несуразно маленькими, будто младенческими, ножками, вырастал человеческий торс. Паулис присмотрелся к ногам и его затошнило — некоторые срослись между собой, на некоторых не были разделены пальцы, и все они шевелились, будто не зависели друг от друга, а просто прислуживали остальному телу, перемещая его.       Женский торс был не таким страшным, но всё равно неестественным. Дело было не в четырёх руках, две из которых казались безвольно висящими по бокам, но на самом деле были притянуты к рёбрам кожистой перетяжкой, а в цвете. Обычно кожа у ведьм была сероватого грязного цвета, но не у этой — она выглядела воспалённой. Красная, покрытая почти багровыми пятнами и сеткой сосудов, она производила жуткое впечатление. Тут и там открывались глаза, но — этого не составляло труда понять, — все они, кроме двух, расположенных на лице, были слепы.       — Вот вы и попались, куколки, — промурлыкала ведьма. — Те дуры пусть дерутся — мне до них дела нет, пусть хоть убьют друг друга, но вы — мои. Я знала, что они спугнут вас в мою сторону.       Паулис замер, остальные тоже боялись двинуться с места. Нельзя было так стоять, но ноги будто бы примёрзли к сыпучему склону.       — Цофка, — одними губами произнесла Марика, и Паулис не сразу понял, что значит это слово. Но нависшая над ними тварь торжествующе рассмеялась:       — Узнала, а, Марыся? Ну что, красавица я теперь? — она подмигнула. До жути человеческий жест. Она потянулась ближе к ним, плоть у края раковины-плаща заблестела перламутрово, синеватые сосуды проступили чётче. Казалось, ещё немного, и кожа порвётся. Глаза её маниакально светились, когда она взглянула Марике в лицо. — Но ты не волнуйся. Я могу быть не только Цофкой. Я теперь вообще могу быть, какой захочу, — её голос изменился, стал старше и мягче.       Марика стояла близко-близко к Паулису. Он увидел, как её губы дрогнули, но девочка не проронила ни звука и не заплакала, только брови свела к переносице.       — Не смей даже думать! — ведьма стремительно склонилась к ним, краем глаза Паулис увидел короткое движение. Кажется, Ольга. — Это та идиотка решила, что слабое место спрятать на виду будет умнее всего! Но я не такая, нет, застрелить меня ты не сможешь, даже и не пытайся, куколка!       — Это ж… Илонкин голос, — пробормотал глухо Гаспар, будто б не веря в собственные слова. Ведьма ухмыльнулась ему самодовольно, снова подмигнула и повернулась к Ференцу.       — А ты? Узнал меня? — Ференц быстро кивнул и сделал шаг вперёд, только чтобы не разозлить её. Ведьма скривилась: — Ну давай же, поговори со мной! Не хочешь, а? Ты можешь, я знаю, давай же! — она сорвалась на пронзительный крик, так что врач вздрогнул.       И тут Паулис полетел.       Так бывало с ним с детства. От страха, в конце концов, устаёшь в какой-то момент. Когда было страшнее всего, его просто несло вперёд, тело действовало само по себе и слова лились изо рта. Он застревал на вершине волны, пока она не сходила на нет сама по себе.       — А со мной поговорить не хочешь? — окликнул он ведьму, отвлекая внимание от Ференца и Марики. Увидел, как медленно, выворачивая неестественно шею, обращается к нему лицо. Наверняка она много раз репетировала это простое и ужасающее движение.       О, он многому научился за время службы в Отрядах. Не танцевал с огнями, конечно, как некоторые, но главное умение было всегда при нём. Чтобы открыть бутыль горючего да, не глядя, разжечь спичку, не понадобилось и пары секунд. Много времени не потребовалось и чтобы сунуть в горлышко бутыли так кстати, оказывается, прихваченную головню. Паулис шагнул вперёд, почти не чувствуя собственных невесомых ног.       — Что ты говоришь, куколка? — прохрипела ведьма. Видно, не так уж просто ей было контролировать свой голос. Или, может быть, её так сильно испугал огонь.       — Слушай сюда, Цофка или как тебя там называть, — грубо оборвал её Паулис. — Думаешь, ты такая умная и нас в ловушку заманила, всё-то знаешь, не то что… эти дуры, а? Ну так ты и себя загнала туда же! — он ткнул в её сторону импровизированным факелом, и ведьма отшатнулась назад. — Ты забралась далеко от реки, так попробуй найти воду здесь!       Он видел, что она сомневалась. Видно, никто не смел говорить с ней так. Сомнение было сродни страху, а уж страх был настоящей стихией Паулиса. Уж в чём, а в этом он разбирался блестяще, а триумф вскинул его ещё выше, заставляя кровь грохотать в висках. Он сделал ещё шаг к ней навстречу, отгораживая остальных.       — Осторожнее! — зашипела ведьма. Цофка. Имя делало её, в конечном итоге, не такой уж и страшной. Какой бы ни была снаружи, внутри — всего лишь обычная деревенская девчонка. Не страшнее прочих.       Она не отрывала взгляда от пламени. Паулис старался и вовсе на него не смотреть.       Когда он в первый раз вышел в Пишт с Отрядом, они наткнулись на деревеньку, где потребовалась помощь другому подразделению. Ведьм там было несколько и уйти до прихода отрядов они не успели. Успели, впрочем, всё остальное. Паулис тогда моргал от едкого дыма, взгляд выхватывал только отдельные детали: искажённое детское лицо, ведро брошенное, закипающая лужица крови на брусчатке, догорающий перекошенный забор, маленький жёлтый цветок, смятый ботинком…       Потом ему рассказали о площади, на которой жуткой мозаикой были выложены тела. То, что осталось от них. Собрать никто не пытался, но парни клялись, что некоторых фрагментов точно не хватало.       Но для него тогда — весь мир просто полыхал. Он очнулся-то, надел шлем, только когда огромная пылающая туша вырвалась из круга пламени прямо на него. Паулис не подвёл своих и не дал ей пройти, встретил ещё одним каскадом огня. Ведьма кричала, догорая.       Он навсегда запомнил маленькую пылающую деревушку. Понадобилось всего несколько секунд, чтобы нащупать и разбудить её в памяти. Чтобы всё это снова расцвело перед его глазами.       — Если ты приблизишься, — медленно произнёс он, — я опущу факел.       Глаза ведьмы расширились:       — Ты просто пугаешь меня! — голос у неё снова был, как у капризного ребёнка. — Если ты подожжёшь степь, начнётся пожар, вы все всё равно умрёте!       Паулис чуть поменял положение руки. От жара болели пальцы.       — Представляешь, как будет гореть сухая трава? — тихо произнёс он. Заставил её напряжённо вслушиваться. — А ты далеко от реки, ты не сможешь потушить пламя, оно испепелит и тебя. Мы все погибнем? Как будто этого не случится, если я позволю тебе делать то, что хочется! Нет, Цофка, лучше уж огонь, чем такие как ты! — он не сдержался и ткнул ведьму факелом. Она закричала. Он увидел, как пламя пляшет у самой его ладони.       Если до этого тварь ещё колебалась, то алый след, выделявшийся даже на воспалённой коже, оставленный пламенем, стал решающим аргументом.       Она зашипела, словно змея, и сверкнула изумрудными глазами, прежде чем отступить. Паулис неотрывно смотрел ей вслед, словно окаменев. Он очнулся, только когда Степан вырвал у него из руки догорающую головню и принялся сбивать пламя. Рядом возник Ференц, обожжённую ладонь окутал блаженный влажный холодок какой-то мази.       — Ну, ты даёшь! — восхищённо присвистнул Гаспар.       — Паулис, — робко позвал его Пшемко.       И больше Паулис ничего не слышал. Как всегда после полёта, земля рванулась в лицо. Он упал на колени, ткнувшись лицом в жёсткую сухую траву, и истерически расхохотался.       От громкого смеха, смешанного с рыданиями, заболело горло и что-то свело под рёбрами. Паулис задыхался хохотом, не в силах остановиться, из глаз текли слёзы. Накричал на ведьму, и она ушла! Ну, герой!       Вокруг кто-то суетился, его трясли за плечи, пытались сунуть в лицо воды. С трудом он смог сфокусировать взгляд на Пшемко.       — Извини, — очень серьёзно сказал младший и отвесил ему сильную пощёчину.       Голова Паулиса дёрнулась, он захлебнулся смехом и замер, дрожа и задыхаясь, как выброшенная на берег рыба.       — Давайте, нужно уходить, — словно бы издалека позвал его кто-то, кажется, Леонас. Словно сквозь туман, Паулис увидел, как Ференц убирает в рюкзак бутыль с горючим, а сам рюкзак закидывает себе на плечи. Степан и Пшемко помогли встать на ноги и повели, аккуратно поддерживая. Проклятый шов на локте неприятно тёрся о кожу, Паулис сосредоточился на этом ощущении, чтоб совсем не утонуть.       Окончательно из ватной тишины он вынырнул через несколько часов. Потихоньку темнело, они снова остановились. Паулиса усадили недалеко от костра, кто-то накинул ему на плечи тонкое одеяло.       — Расскажи про Цофку, — негромко сказала Ольга где-то рядом. Паулис моргнул и хотел ответить, что он ничего не знает, когда понял, что вопрос был обращён не к нему.       — Она в нашей деревне жила, в Речеге, — тихо отозвалась Марика с другой стороны. — Мы с ней не дружили особо, она ведь старше, но иногда вместе ходили к реке или там на дорогу, приезжих встречать. Она через пару домов от нашего жила. Цофка всё уехать хотела, говорила, что в Речеге ничего нет, что ей скучно тут, — послышался долгий вздох. — А ещё она из бумаги кукол делала и иногда показывала, ну, как в театре. И маски всякие, на праздники. Мы иногда просили сделать, чтобы оставить Хозяевам холмов, им такие подарки нравятся. Цофка не отказывалась, — Марика всхлипнула. Паулис повернулся и увидел, как она вытирает кулаком нос и глаза. — Это, значит, она маминым голосом со мной говорила! И куколками. Куколками нас назвала. Всё равно что бумажными!       — Обычная, значит, девочка, — тихо вздохнула Ольга, пересаживаясь ближе к Марике и кладя руку ей на плечо. — И почему именно она — совсем непонятно. Только мне думается, так просто она не отстанет. Выждет, когда шанс выпадет.       — Она никогда не была злой! — с жаром подтвердила Марика.       — Белый, — не выдержал Паулис и закашлялся. Вокруг всполошились, Ольга передала ему флягу с водой и только потом переспросила:       — Что?       — Туман белый, — почти счастливо отозвался Паулис. — Не зелёный.       Несколько долгих секунд все молчали.       — И правда, — мягко согласился с ним Леонас. — Это на юге. Значит, точно правильно идём.       Паулис, по-совиному моргая, словно только проснулся, огляделся по сторонам. Левая ладонь, в которой он держал горящую головню, была замотана бинтом. Его рюкзак заботливо оставили рядом с палаткой. От ядовитой зелени болели глаза и кружилась голова, здесь она будто бы была даже гуще, чем раньше.       Но там, на юге, где билось о берег никогда не виденное им море, небо было ясным и синим, а в нём постепенно загорались яркие крупные звёзды.