Пиштское соло

      — Если ты продолжишь шуршать своими бумажками даже на ходу, скоро свихнёшься, и мы вместе с тобой, — вкрадчиво сообщил Ольге Паулис. Та тяжело вздохнула, но убрала тщательно сложенные вырезки в карман куртки.       — Я просто пытаюсь найти выход, Паулис. Если уж они сами не знают, что должно их утихомирить…       — … то почему это должно становиться нашей проблемой? — нетерпеливо оборвал её тот. — Ты всех ведьм в одиночку не перебьёшь. Мы не герои, давай просто выберемся из проклятой степи, расскажем, что знаем, а там пусть кто-нибудь другой разбирается.       Ольга покачала головой и ничего не ответила — всё равно бессмысленно спорить. Степан, впрочем, понимал, что она не сдастся.       Он, говоря начистоту, был скорее согласен с ней. Они уже были здесь, так ведь? И многое успели узнать.       Прошлой ночью, оставшись ближе к утру в дозоре один, Степан видел деву — иначе и не назовёшь, язык не поворачивается. Он сначала испугался и схватился было за винтовку, собираясь разбудить остальных, но дева беззвучно рассмеялась и покачала головой, приложила палец к губам. Она собирала с листьев росу, сливала по каплям в большой кувшин с узким горлышком — а потом подняла его к небу и вода, изумрудно мерцая, заструилась вверх. Степан оцепенел, рот раскрыв, а дева нахмурилась и капризно притопнула ногой. Когда она подошла ближе, Степан припомнил рассказы Марики о хозяевах холмов, отрезал ей ломтик хлеба. Дева засмеялась и захлопала в ладоши, только ни звука от этого не было слышно. Когда она подошла совсем близко, Степан почему-то подумал, что она сейчас поцелует его.       Она этого не сделала — щёлкнула по кончику носа, взяла хлеб и, танцуя, побежала прочь. Прошла сквозь склон высокого холма так легко, будто там была открытая дверь, и исчезла. После этого пелена тишины спала, воздух разорвался протяжной трелью козодоя.       Утром Степан специально пошёл проверить, убедиться, что не уснул — там, где её ноги касались земли, остался след из мелкой, в пыль, меловой крошки.       О том, что она приходила, он почему-то никому не рассказал.       Вздохнув тяжело, Степан покосился на Ференца. Тот шёл рядом и глядел всё больше в землю. Не особо-то и больше он стал разговаривать. Только когда Марика робко спросила, тронув за ободранный рукав:       — Так это тебе помогла колдовская трава, да? Вернула голос? — Ференц устало покачал головой и ответил:       — Я не знаю. Может, она. А, может, я просто так сильно захотел говорить, — и покосился на Степана.       И, ну, поскольку в остальном Ферек молчал и тоскливо пялился под ноги, а с другими говорить не особо-то и хотелось, Степан всё больше размышлял и разговаривал мысленно сам с собой. Раньше бы, конечно, сыграл на эрху…       Думать, оставшись наедине со своей памятью, было тоскливо. Степан, по-хорошему-то, всегда считал, что служба в Отрядах не ранила его… ну, по крайней мере, не как Паулиса. Он многое повидал, это да, но кошмары ему снились не чаще, чем любому другому человеку. Оказалось, дело может быть не только во снах.       Степан думал про полыхающие деревни и про повозки с беженцами, которые они встречали на дорогах и пропускали к городу. Про тех, кто вовремя сбежать не успел.       «Спас ты хоть кого из огня, дурак?» — неожиданно сердито спросил себя Степан. Мысль отозвалась неясной тревогой где-то внутри.       Штука в том, что люди считали их вовсе не героями. Иногда — палачами, мол, а сколько людей, живых, настоящих людей, не смогло добраться до Залаверца, столкнувшись по дороге с Выжигательным Отрядом? — это, правдой, конечно, не было. Гораздо чаще — смертниками, и вот тут возразить Степану было нечего.       Ведьм мало кто видел, и ещё меньше людей понимало, что они вообще такое. В конце концов, сжигали деревни именно Отряды, и это было просто и понятно, пусть на тот момент в пустых домах оставались одни только изуродованные тела.       — Пойду, поохотиться попробую, — не выдержав, заявил Степан. Он не привык оставаться наедине со своими мыслями. Нужно заняться делом. Леонас взглянул на него чуть удивлённо — в последнее время старались не расходиться далеко, да и вообще, на охоту ходили во время привалов, — но всё же кивнул:       — Смотри, не потеряйся.       Степан наиграно браво отдал честь и повернулся к Ференцу:       — Трав каких набрать надо, Вётлышка?       Сокращения чужих имён всегда давались ему сложнее, чем прозвища — их-то мог раздать, сколько угодно. С Ференцем — Фереком — в последнее время стало полегче, несмотря на всю тяжесть положения.       Ну, и, тому это, кажется, нравилось?..       Ференц задумался и покачал головой, а потом вдруг вцепился в руку. У Степана было достаточно времени, чтобы научиться понимать его без слов. Ферек просил взять его с собой. Будто бы страшно было ему оставаться без Степана.       — Конечно, Ферек, — ласково согласился он. В груди что-то защемило. — Пойдём вместе. Не потеряемся.       И они пошли в степь — снова, но как будто в первый раз. Седые, рыжие, как Леонас, холмы окружили их, обступили со всех сторон. Остальные почти сразу пропали из виду, и Степан неуютно поёжился.       Сколько он ни вглядывался, никаких следов на свежем снегу видно не было.       — Не хочешь поговорить? — осторожно спросил Степан. Потому что ему-то как раз хотелось, знать бы ещё, что сказать. О том, как он жил месяцами, и не чувствовал ни вины, ни потери, а теперь, смотри-ка, накрыло?       Положа руку на сердце, Степан в Отряд-то вступил только потому, что платили в них хорошо. А до конца всё равно никто ничего не понимал тогда. Идти в степь было страшно, но чего бояться целому отряду людей с огнемётами?       В организации этого всего он мало что понимал, только и знал, что сама идея Отрядов вроде бы принадлежала новому канцлеру, совсем молоденькому ещё. Того, почему-то, очень уж сильно волновал Пишт — побольше всего остального правительства.       Может, из уважения к этому незнакомому далёкому человеку Степан и не стал отпарывать с куртки нашивки в виде языков пламени.       — Не хочу, — со страданием произнёс Ференц, приводя его в чувство. — Мне больше не нравится разговаривать, — и помрачнел ещё сильнее.       От его голоса больше не шли зелёные электрические сполохи по погнутым рыжим травам, но Степан всё равно ощущал эту волну, тёплым ударом толкнувшую его в грудь. Степан сдержался и ничего не сказал о том, как нравится ему это чувство, и голос Ференцев нравится. Только тепло приобнял за плечи.       Они прошли ещё немного. Ференц пару раз останавливался чуть не на середине шага, аккуратно раскапывал неглубокий снег, но только головой качал, растения успело побить холодами.       — Смотри-ка, что-то есть, — наконец, пробормотал Степан, пока ждал его, и потянул винтовку из-за плеча. Мелкие следы огибали вершину одного из ближних холмов. Степан тихо поднялся туда же и присмотрелся.       — Чепуха какая-то, — пробормотал он. — Ферек, слушай, тут есть какая деревня неподалёку?       Подошедший ближе Ференц задумался, припоминая карту, и неуверенно покачал головой. Степан почесал затылок.       Следы напоминали кошачьи, и в этом не было ничего странного — мало ли в Пиште кошек. Один только Пшемко рассказывал Степану про дикую цёрму с пушистым хвостом, которая зимой охотится как лиса, и про рыжую пятнистую фольту — не заметишь, пока вплотную не подойдёшь… В конце концов, далеко могла зайти и обычная домашняя кошка.       Удивило его то, что все следы как-то неуловимо различались — формой ли, размером, постановкой пальцев… Только он не смог бы сказать, в чём именно разница. Будто взгляд не получалось сфокусировать, смазанная картинка. Степан зажмурился и потёр глаза до цветных мушек, но легче не стало.       Ференц потянул его за руку вдоль цепочки следов, и Степан послушно зашагал вперёд. Он с разочарованием подумал о том, что, чем бы тварь в итоге ни оказалась, пообедать ею вряд ли удастся.       За несколько шагов он обогнал Ференца, на всякий случай, оставляя того у себя за спиной. Следы вились вокруг холмов и между ними, будто зверь пытался запутать их. Степан то и дело переводил взгляд с тёмной цепочки на снегу вперёд, пока не заметил там тёмное пятно.       — Жди здесь, Ферек, — шёпотом сказал он, хотя животное и было размером с кошку или кролика, что ли, и, кажется, лежало, свернувшись в клубок. Ференц странно посмотрел на Степана, замотал головой и пошёл рядом с ним. Степан почувствовал странную неловкость. Ну конечно, если зверь такого размера окажется опасным, так уж явно из-за ведьм. А тут Ференц скорее защитит его, чем наоборот.       Но, когда они подошли, существо как будто сжалось сильнее, не попытавшись ни уйти, ни напасть.       — Ах ты ж… — тихо выругался Степан.       Теперь он смотрел прямо, но тёмный силуэт всё равно рябил и мелькал перед глазами, не давая рассмотреть. От этого почти сразу закружилась голова, Степан отвернулся, проморгался и снова глянул. Просто б разглядеть, что это такое — уже было бы хорошо.       На этот раз голова заболела, а вместе с болью пришёл инстинктивный неясный страх. Это было — как будто вглядываться в быстро сменяющие друг друга изображения. То кошка, то какая-то рептилия, выблёскивающие маслянистые глаза то там, то тут…       Будто картинка не желала складываться воедино, и он видел разрозненные её куски… Нет.       Наоборот, как будто целое распадалось, а он силился собрать это воедино и не мог, глаза искали знакомые черты, пытались подставить на место, но ничего не сходилось.       — Что это такое? — очень тихо спросил Степан. В ответ раздался тихий вздох. Степан повернулся было к Ференцу, но тот покачал головой и кивнул на тёмный комок на земле.       Степан опустился на колени рядом с ним.       — Это они сделали, да? — мягко спросил он. Раздалось тихое поскуливание, будто плакал щенок.       «Я даже смотреть на него не могу, — подумал Степан. — Как будто там больше, чем я могу увидеть», — он вспомнил слова ведьм про мир духов. Про плоскую картинку, которой казалась привычная реальность. Очевидно, вот туда и проваливался злосчастный зверь, только физическое тело почему-то продолжало удерживать его здесь, причиняя страдания.       Степан медленно и аккуратно протянул пальцы, почти наугад. Ощущение было странным, пальцы почти сразу закололо, а страх нахлынул снова, и сделать с ним ничего не выходило. Степан отдёрнул руку.       — Вётлышка, — тихо позвал он. Ференц стоял рядом на коленях, лицо у него было отчуждённое. — Ферек. Ты знаешь, куда бить?       Тот кивнул. Заколебался, не зная, как показать. Глаза у него были мокрые. Наконец, он взялся за ствол винтовки Степана и сам направил. Стрелять приходилось почти вплотную. Степан шмыгнул носом, снял с предохранителя.       Прогремел выстрел — почти оглушительно, будто мир утратил все звуки, замедлился, сошёлся в одну точку. А потом где-то неподалёку взлетела перепуганная звуком птица, и всё вернулось к обычному ходу времени. Степан вытер глаза и встал на ноги.       — Куда по мне стрелять, я тоже знаю, — едва слышно произнёс Ференц, он так и стоял на коленях в неглубоком снегу. Зелёные огни ореолом мерцали рядом с ним, там, где осталось лежать тело, на глазах обретающее плотность. «Наверное, всё-таки кошка, — машинально отметил Степан. — Только перекорёжило её всю. Вот же твари».       — Дурак ты, Ферек, — тоскливо сказал он. Тень Ференца под неясным зимним солнцем расплывалась, смазывалась облаками и покачивающимися травами. Будто огромный шевелящийся зверь получался. Очередное чудовище.       — Я не понимаю, — прошептал Ференц, так и стоя на коленях. Он нахмурился, по лицу текли слёзы — злые, потому что он отчаянно ударил кулаком по земле. — Почему ты просто взял и принял это? Почему не думаешь, что я могу предать вас, почему не боишься?! — он всё повышал и повышал голос, пока не закричал, и тут же закашлялся с непривычки. Степан не мешал ему, пусть прокричится, не зря же они ушли…       — И если ты смог, почему я сам не могу принять это? — прошептал Ференц. — Я так злюсь на себя… — и горько разрыдался, сжимая руки в кулаки.       — Ведьмы не плачут, а ты плачешь, дурилка, — с нежностью сказал Степан и помог ему подняться на ноги. Ференц вытер заплаканное лицо и уткнулся носом ему в плечо. Так они и стояли, и снег не пошёл, и не вышло солнце, а только проносились кудлатые серые облака.       И когда они пошли прочь, некому было увидеть две новые цепочки следов.       Своих догнали к вечеру, когда уже расставили палатки — Степан увидел среди холмов дым от костра.       — Мы уж думали, вы потерялись, — сообщил им Пшемко. Степан замахал рукой: какое там.       — Вот, птицу принесли, — пояснил он, кидая Пшемко тушку. У костра Марика вытряхивала из рюкзака остатки овощей, собранных в чьём-то огороде. Эх, сыграть бы сейчас…       Ольга сидела и смотрела задумчиво в огонь, шевелила длинной веткой дрова. Ференц подёргал Степана за рукав, тот пригляделся и увидел догорающие клочки бумаги.       — Ты чего это? — осторожно спросил он. Женщина рассеянно пожала плечами и нахмурилась:       — Ничем они нам больше не помогут. Хватит. Пока мы здесь ввосьмером, нет смысла даже пытаться что-то исправить. Живыми бы выбраться.       — А я давно говорил, — встрял Паулис, но Пшемко больно пихнул его локтем в бок, и Паулису пришлось замолчать.       Степан сел рядом с Ольгой и неуверенно похлопал её по плечу. Не очень-то он был хорош в этом всём. Утешать и в бумажках разбираться — это всегда было по части Ферека да Ольги.       От костра вверх взлетали крупные оранжевые искры и таяли в проясневшем звёздном небе.