Давай совершим обмен

      А за преследование — есть статья. Арина прекрасно знает, да только её это не парит. Она, уверенная в своей скрытности, (серьёзно, ей место не тут, а в Конохе) прощается с Яковом, Виктором и Милой. Якову настолько искусно втирает, что голова кружится, что и сама верит.       И этот человек всегда говорит, что не умеет лгать...       Когда Арина торжественно распахивает дверь, ведущую на улицу, а затем чертыхается, ведь это нужно было делать тихо, она глохнет от громкого гула. И слепнет. От вспышки камеры. В такой ситуации — даже святой человек выразит недовольство!       — Что это?! — испуганно ахает Арина.       — А-а? Это Листопадова? Блин, — слышится гул голосов в ответ.       — Я думала, что Юрочка!       — Досадный промах. Прости.       Когда зрение нормализуется, Арина, протерев глаза, наконец открывает их и видит много людей, очень много, большинство из них девушки с кошачьими ушками, улыбочками и камерами наготове. И даже зависть гложет. Серьёзно, какого чёрта эта молодежь (Арина, конечно, тоже не взрослая, но старше этих девчонок-десятиклассниц) такая одарённая? И фигурки шикарные, ножки, лица, а Арину Бог только грудью наградил, ну ладно, и на этом спасибо.       — Извините, Вера Владимировна, а Юрочка скоро идти будет? — спрашивает симпатичная девочка, скромно улыбаясь.       Чё? По отчеству называют?! Здравствуйте. Арина теперь чувствует себя зрелой тётей Ариной, с морщинами и огромным цилиндром, почему с цилиндром — не знает, просто ассоциация.       Второе, что приходит на ум — Юра вовсе не магл, а настоящий Гарри Поттер под оборотным, пользующийся мантией невидимкой. А иначе то, как люди снаружи могли его не заметить — не объяснимо.       — А не знаю я, — сбивчиво отвечает Листопадова, отворачиваясь, — прошу меня простить.       И возвращается в здание, ибо включается режим «паника не по-детски» от стольких глаз, направленных на неё.       Валентина, жующая чебурек, взглядом выражает полное непонимание, мол, чего вернулась? Беды с головой? Арина ей улыбается, чтобы улучшить атмосферу, но что-то идёт не так.       — Тебе плохо, Верка? — с подозрением спрашивает Валентина.       Ну, кажется, улыбка получилась не самой удачной.       — А Юра выходил?       — Нет, — пожимает плечами Валентина, — он-то сюда пришёл, а потом в окно посмотрел и поминай как звали.       — Как же он тогда вышел? — озадаченно хмурится Арина, ей в ответ тягостный вздох и грубое:       — Не врал Яша, говоря, что ты кукушкой поехала.       Ни одна мышца на лице Валентины не дергается, когда она, грозно откусив кусок чебурека, показывает пальцем в глубь коридора. Арина смотрит туда и не понимает, то ли её снова посылают, то ли что-то важное показывают.       — Что? — тупо моргает она.       — Издеваешься?       — Нет.       — Кабриолет, — вздыхает Валентина, — иди-ка ты через чёрный ход, как Юрочка.       Арина щурится от негодования и, гордо откинув волосы с плеч, следует совету, буркнув: «до свидания». Как она — так значит сумасшедшая Верка, а Плисецкий — Юрочка. И чем, интересно, Юра расположение этой суровой дамы заполучил? Явно не тем, как он с Ариной общается.       Воспоминание о Юре приносят тяжесть в груди. Точно. Арина ускоряется, следуя к запасному выходу, о местоположении которого — ей рассказывает висящий на стене план эвакуации. Если у него проблемы — она поможет! И как-то фиолетово, что никто её об этом не просил. Арина знает, Арина может, она ангелу, коль надо, всегда поможет!       Мысль о том, что лучшая помощь Юре — это, наконец-то, отвалить от него, так и не приходит в голову. А жаль. Но, как бы ни было, Арина достигает огромной чёрной двери.       Только бы догнать!.. Хотя... Стоп. Арина, открывая дверь, понимает, что действует неправильно. Если она в открытую подойдёт и предложит свои услуги — получит Круцио в лицо, а вот если врубит беспалевность, то благополучно узнаёт обо всём и сможет действовать. Кажется, так она и хотела поступить, отпрашиваясь у Якова, но потом что-то в голову ударило и...       — Да пофиг, — делает очень логичный и умный вывод Листопадова.       «Да пофиг» — на все случаи жизни! Вас поносят все знакомые? Да пофиг! Вы запутались? Да пофиг! Вам кажется, что всё идёт не так? Да пофиг! Вы нагло врёте, ради эгоистичных целей? Пф-ф, да пофиг!       Когда Арина думает, что всё идёт как по маслу, с неба ей показывают кукиш. И перед глазами оказывается высокий забор, реально высокий.       — Э...       Минута, во время которой Листопадова думает, как бы ей научиться летать в мгновение ока, проходит быстро. Источая решимость, Арина сжимает кулак. Подумаешь, препятствие! Забор? Да пофиг, как говорится. Юра же его преодолел, значит и она сможет... Упадёт точно, но это пустяк, жить будет.       С кряхтением, но Арина всё-таки забирается вверх, уже думает радоваться, но, когда она почти благополучно спускается, нога соскальзывает и Арина, под эпичный собственный крик, летит на задницу.       Кто бы сомневался...       Как бы прискорбно не звучало, но все усилия оказываются напрасны: Юры совсем не видно на горизонте. Поэтому, повесив нос, Листопадова принимает решение поехать домой и утопить горе в чашке лимонада, не зря же купила вчера. Пятница, 22:36.       Май,       А я, именно я, Листопадова Арина, когда-нибудь так свободно дышала? Смеялась как идиотка, закусывала губы, придумывая белую ложь, звучащую как чепуха?       Когда-нибудь меня приветствовали множество людей, улыбались мне широко-широко, говорили, что я хороша.       Нет. Такого не было, Май. Была просто я... серая и ненужная, скучная и равнодушная ко всему миру Арина. У меня не было целей и мечтаний, только навязчивая мысль: выбраться из клетки.       Только сейчас, посмотрев на реальный мир, я понимаю, что мои попытки, якобы старания измениться —  шутка. Я никогда не боролась, ага. Я просто плыла по течению. На любое ненастье было: да пофиг и избегание его, а не да пофиг и шаг вперёд, через препятствие, ведь реально пофиг, что сложно.       Да, Май, я ничегошеньки не делала. Буду ли делать? Возможно. Очень возможно. Рина.       Зевок и принятие того, что просыпаться из-за дурацкого смартфона — стало негласной традицией. Арина вздыхает, глядя в потолок. Комната наполнена солнечным светом, что совсем не радует, ведь поспать бы, поспать...       На дисплее телефона неожиданное «Если звонит — пиздец», что в переводе с языка Веры: никто иной как Яков. Арина на автомате садится, выпрямляет спину, ведь в голове грозное «Ты фигуристка, а не сутулая обезьяна!», и принимает вызов, зевая. Настроение такое себе, если честно, поэтому,  прыгнувший на кровать Альберт, летит обратно. Арине только через несколько секунд становится стыдно, но сделанного не воротишь. Пусть будет наказанием за все его грехи!       — Листопадова? Доброе утро, — доброжелательно желает Яков.       У него, может, и доброе, а у Арины не очень.       — Здравствуйте. Так рано, только восемь часов... Что-то случилось? Тренировка?       — Как самочувствие? — нагло игнорирует вопрос Фельцман.       — А, это... Хорошо. В понедельник — буду здорова как бык, — улыбается Арина.       А что ей ещё говорить? В больницу, на приём, она не хочет. — Я бы не был так уверен, — строг как никогда Яков, — я беспокоюсь о здоровье своих... подопечных, — кажется, что он хотел выразиться иначе, ну да ладно. — Вчера я гостил у старого приятеля, он доктор.       Нет...       — Я договорился, чтобы он посмотрел тебя. Сашка — один из лучших врачей России, поэтому его приём дорогой, но тебе он сделает скидку.       Арина тревожно сжимает пальцами одеяло, думая, какую причину найти, чтобы отмазаться от доброты Фельцмана. Ей нельзя на приём! Во-первых, она здорова, во-вторых, может как-то раскрыться обман. Так рисковать нельзя.       — Нет, послушайте, мне нормально, — начинает Арина, мигом проснувшись. — Это так... всего-то временные трудности. Всё хорошо!       — Всегда вы, дети, совсем не думаете о последствиях своих поступков! И к здоровью несерьёзно относитесь, а вот, когда, к сорока годам, обнаруживается какая-то холера — ахаете!       Удивляет и восхищает то, что во время такой длинной и пламенной речи Яков ни разу не запинается. Арина бы раз десять заговорилась, но кто она такая, а кто Фельцман...       — Саша очень занятой, но тебе время уделить согласился. Сегодня свободна?       — Нет, — резко выпаливает Арина.       — И что же у тебя за неотложные дела, Листопадова?!       — Генеральная уборка!       — Завтра устроишь, — безжалостно отрезает Яков, на что Арина вздыхает, блин, сказала бы, что фотосессия или что-то типа того... — Давай одевайся, я заеду за тобой.       И после эпичной фразы — скидывает, оставляя в панике. Нельзя! У Веры операция была, аппендицит вырезали, от этого шрам остался, а у Арины в этом месте только белесая кожа и немного жирка, но кто, извините, без греха?       С бешеной скоростью, Листопадова входит в сеть и гуглит, возможно ли в её ситуации спалиться, бедный Google не понимает и выдаёт какую-то чушь. Ну спасибо.       — Ладно, — саму себя успокаивает Арина, — карточку не возьму. И всё хорошо будет... Притворяться, надеюсь, умею. Хотя... это доктор... Блин.       Ссориться с Яковом — совсем не то, что следует делать, поэтому Арине приходится поднимать свой зад и уныло плестись в ванную, потом хочется перекусить бутербродом и покормить животных, но звонок в дверь пресекает попытку отрезать кусок колбасы.       Арина ободряюще сжимает кулак, окей, она готова, всё будет просто отлично! И, рукой приводя в порядок кудри, идёт открывать дверь. Яков, стоящий на пороге, отчего-то выглядит слишком официально: чёрный костюм (и не жарко?) галстук, лакированные туфли. Это забавляет, что, на важное мероприятие собрался? Арина дружелюбно улыбается, уже хочет открыть рот, чтобы что-то сказать, но Яков начинает первым:       — Доброе утро, Листопадова, — кивает головой он, — сколько ещё тебя ждать?       — Здравствуйте. Я готова, — не понимает Арина, а Яков удивленно ведёт бровью.       Только не говорите, что наряд ему не нравится... Нормальный же! Да?.. На Арину агрессивно нападают сомнения, они бьют её крошечными кулаками, крича, что этот сарафан — отвратителен! Никто бы в здравом уме не надел его. Чё-ёрт.       Яков вздыхает, что-то бубня себе под нос, Арина с трудом понимает: «переменчивая молодежь, то хоть в мешке идти готовы, чтоб не узнавали, то вообще не маскируются...»       Листопадова, осознав, в чём причина недопонимания, показывает жест «всё окей».       — Если меня и узнают — подойти боятся.       — Это не повод для гордости!       Арина и не гордилась...       — Пойдём уже, — машет рукой Яков.       Машина Фельцмана, припаркованная явно не там, где можно (рискованный он однако) представляет из себя обычную легковушку. Арина честно не знает её названия, её познания оканчиваются на мерседесе, но зато прекрасно понимает, что машина, такая синяя-синяя, ей явно нравится.       Яков минует бордюр и, прежде чем открыть дверцу, строго смотрит на Листопадову.       — Юре тоже нужно в больницу, поэтому, — он хмурит брови, заметив как губы Арины расплываются в улыбке, — не доставай его.       — Конечно! — радостно кивает Листопадова, а сама думает, чего раньше такую чудесную новость не сказали?!       — Смотри мне.       Какой, однако, Яков — милый, этакий мистер-я-самый-лучший-тренер-зовите-меня-папа. Так заботиться о подопечных — просто нереально! Арина на миг замирает, задумавшись. Наверное, из него вышел бы отменный отец, но, как известно, детей у него нет, а возможно он просто шифруется... Не, не смог бы. Странно, конечно, что будучи в браке — они с известной балериной, Лилией, если Арина не ошибается, не завели маленьких Фельцманов. А в браке они были достаточно долго, почему вообще расстались? Столько лет вместе и до свидания...        — Ты достала стоять, — звучит хорошо знакомый голос с машины, — давайте поедем, она не с нами.       Все размышления тут же уходят, пока-пока, а Листопадова быстро ныряет в салон легковушки. На её счастье, прямо рядом с... кем?       — Юра? — озадаченно спрашивает она.       — Навозный жук? — в тон ей отвечает Плисецкий.       То, что эта милая девушка, с шелковистыми волосами, торчащими из под капюшона розового худи (ещё один, кому не жарко в такой одежде, тридцать градусов тепла — для них какая-то шутка), со стильными солнечными очками — на самом деле Юра, Арина бы не поняла, если бы заранее не знала, что он тут сидит, томно ожидая её прихода...       Романтично-то как.       — Круто выглядишь.       — Получше тебя, — фыркает Плисецкий в ответ.       — Будете собачиться, пешком пойдёте, — Яков, со скоростью света, включает радио, жирно намекая, что он не хочет слушать не только ссоры, но и вообще ничего.       Юра усмехается, почти сплющившись в дверцу машины. Какой вредный, а, готов превратиться в лепёшку, лишь бы быть на приличном расстоянии от покрасневшей Арины, которую такая близость и смущает, и радует одновременно. Листопадова вздыхает, уставившись вперед взглядом, будто сменяющиеся за окном виды очень интересны. Так близко с кумиром, если сильнее расставить ноги, можно будет коснуться его бедра своим...       Нет. Это уж совсем нехорошие мысли пошли.       И что, вообще, за странные ощущения? Юра — кумир. Юра — ангел. И человек, который много лет освещал унылую жизнь Арины, будучи недосягаемым и любимым.       Бросает в жар, хоть в машине довольно прохладно, Листопадова понимает, что краснеет и пытается перестать лихорадочно сжимать край сарафана. Любимым — это, в смысле, кумиром. Она всегда смотрела с восхищением, но только на фигурное катание Плисецкого, до его холодных глаз, милой улыбки...  не было дела, Арину не интересовала жизнь восходящей звезды вне катка. Ведь так?       Грустный вздох вырывается против воли, Арина опускает взгляд на колени, не в силах понять, что именно чувствует сейчас и что чувствовала всегда. Её сердце в нынешний миг, подобно излишне сладкому леденцу, тает в груди, сбивая с толку ещё сильнее.       Лучше отвлечься, иначе запутается окончательно.       — А зачем тебе в больницу? — чуть подвинувшись к Юре, чтобы голос не утонул в «Белых розах», играющих по радио, спрашивает Арина.       Плисецкий на секунду оборачивается к ней, перестав рассматривать улицу за окном, брезгливо кривит губы и, буркнув: «не твоё дело», отворачивается снова.       Арина начинает нервничать ещё больше, перебирая в голове страшные сценарии. Вдруг — он болен? Вдруг — сильно? Она пару секунд молчит, а затем не выдерживает:       — Всё хорошо?       — А давайте, — наклонившись к сидению водителя, резко говорит Юра, порядком испугав слушающего песню Якова, тот дергается, чертыхнувшись, — Листопадову высадим? А то она вес набрала, пусть худеет.       Вес набрала? Арина надеется, что это неправда и сказано лишь бы задеть.         — Обоих сейчас высажу! Юра, нельзя так пугать!       Остаток дороги проходит под песни восьмидесятых и гнетущее молчание пассажиров и водителя. Арине, конечно, нравится компания Якова и Юры (мазохистка она, что поделать), но ей ужасно хочется, чтобы они быстрее приехали. Неловко как-то.       Больница, в которую они, наконец-то, прибывают, и не сравнить с больницей в трущобах, где лежит Катя. Большое и светлое лечебное учреждение, имени братьев Бахрушиных, внушает доверие, а эти кусты роз, пахнущие просто восхитительно, цветут, уверяя, что и пришедшие сюда — никогда не завянут. Но, несмотря ни на что, Арина понимает, что больница, как бы она не выглядела, остаётся больницей.       — Спасибо вам, — вежливо произносит Юра, открывая дверцу машины. — Пойду я.       — Деду привет, — кивает Яков, а Арина мигом поворачивает голову к Плисецкому, получая раздраженный вздох в ответ.       Значит, тот, к кому приехал Юра, это его дедушка? Только сейчас пазл складывается воедино: вот и причина грусти в глазах Юры вчера, излишняя молчаливость сегодня.       Когда болеют родные — ком в горле.       Листопадова, сжав дверную ручку, молча смотрит на отвернувшегося Юру, он сутулится достаточно сильно, хотя обычно старается держать спину ровно, осанку нельзя портить же, и медленно плетется по каменной дорожке, что-то печатая в телефоне.        — Иди, Вер, — подаёт голос Фельцман, глядя на часы, — Сашка скоро начнёт приём. Он блондин, ты его сразу узнаешь. Полный такой.       — А вы? — тихо спрашивает Арина.       — По делам, — Яков пожимает плечами, — да и я тебе не отец, чтобы сопровождать.  Если что, — он хмурит брови, — не задирай нос, я, чём смогу, помогу.       — Хорошо. До свидания.       Яков на прощание кивает и заводит машину. Вскоре, его вообще перестаёт быть видно на горизонте.       А Арине с каждой секундой всё больше хочется уйти, она думает, что её постигнет фиаско, стоит войти в кабинет неизвестного Александра. Хотя, если сказать панике «нет» и пораскинуть мозгами, шансов, что всё раскроется — не так уж и много. Арина же не будет раздеваться, а значит — отсуствие шрама останется тайной.        Простояв ещё несколько минут, наслаждаясь приятным ветерком, Арина решается и, сжав кулак, поднимается по ступеням.       Внутри больница ещё красивее, чем снаружи. Такой её делают нежно-голубые стены, живые цветы, несколько воздушных шаров и улыбчивый персонал. Спросившая у молодого парня, стоящего за стойкой администрации, Арина медленно идёт по указанному направлению, оглядываясь вокруг.       На самом деле, её сейчас мало заботит дизайн помещения или другие люди, единственное, помимо плана как не спалиться, о чём она думает — где Юра. И что с его дедушкой...       Пожилые люди, что поделать, часто болеют. Любимая бабушка, Зоя, тоже сильно болела, увядая на глазах.       Сердце сжимается, когда Арина вспоминает о том, что постоянно игнорирует, пытаясь забыть... Она вздыхает, подумав: «бабуля... я люблю тебя». И правда любит, с самого детства, ведь Зоя всегда была рядом, ласково улыбалась, тёплыми и морщинистыми руками поглаживая по голове.       Всё перед глазами теряет очертание, а через секунду расплывается вовсе. В памяти лицо Кати, с закрытыми глазами, сидящий в коляске Никита и... Зоя в синем платьице. Она стоит возле окна, глядя на двор больницы, и рассказывает о книге, которую недавно прочла. Тогда ей было очень больно, рак пожирал, но она всё равно находила силы улыбаться.       Чёртовы больницы. Слишком много боли в них.       Арина быстро вытирает слёзу с щеки, тусклым взглядом глянув вперёд. Нельзя нюни распускать, бабушка не любила это и всегда повторяла, как мантру, что сильные люди через все ненастья проходят с улыбкой.