Руконгайка

      Очухалась я в какой-то покосившейся хибаре. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять — вот про что пели в своей песенке Бременские музыканты.  — Нааааша крыша — небо голубоооое, — пробубнила я себе под нос и попыталась сесть. Голова и живот запротестовали. Что могло болеть в голове — непонятно, поскольку мозгов у меня всегда был недокомплект. Живот, вроде бы, тоже успел пройти все круги ада и, по идее, должен был смириться. Я почти уговорила свой многострадальный организм потерпеть, как за спиной заорали.       Орала какая-то стрёмная бабка. На первый взгляд, казалось, что эта карга древнее деда Генрюсая; на второй — что она ещё Короля Душ гоняла метлой и орала ему вслед: «Ну, шо за молодёжь пошла?! Одни наркоманы! От в наше время…». В общем, бабулька рассыпалась на ходу, что, впрочем, не мешало ей весьма бодро размахивать ведром, наступая на меня. И орать при этом.       Увернуться от ведра я сумела. Именно в этот момент мои голова и кишки пришли к консенсусу и сочли, что их на сегодня и так чересчур много били. И если к ударам от шинигами и Пустых можно относиться философски, то огрести ржавым ведром малость обидно.       Неудача бабку не смутила. Со скоростью, которая сделала бы честь любому мастеру шунпо, старушенция развернулась и вновь попёрла на меня с неумолимостью Т-34. Ведро со свистом рассекало воздух над её головой. Пожалуй, стоило начинать кричать что-то в духе: «На помощь! Убивают!» — но памятуя, чем для меня это всё закончилось в прошлый раз, я поостереглась. Вместо этого соскребла, наконец, свои мощи с пола, на котором валялась, и с воплем, граничащим по громкости с «Ура», протаранила бабку.       Та так удивилась, что опустила ведро. И даже не на мою голову. Я сочла это прогрессом и готовностью к конструктивному диалогу.  — Здравствуйте, — папа всегда говорил, что вежливость — лучшее оружие. Я соглашалась, но мысленно добавляла, что крепкий железный лом будет неплохим подспорьем. Но в хибаре не было ничего, что можно использовать в качестве дубинки, значит — остаётся только вежливость. Сия мысль приводила меня в крайнее уныние.  — Меня Арина зовут, — затараторила я, пытаясь не дать бабке осознать, что происходит. — Я тут случайно наткнулась на Пустых, а потом на шинигами. Они меня немножечко задели, и я решила спрятаться в кустиках. А потом ждала-ждала, когда можно выбраться, и заснула. Это вы меня в тех кустах нашли, да? И вылечили меня тоже вы? Из вас получился бы отличный врач! Мне совсем не больно, и я чувствуя себя как новенькая! Спасибо вам огромное! Мама дорогая, что за ахинею я несу?! Заставьте меня замолчать, пока я не договорилась до чего-нибудь вовсе несусветного. Бабка вытаращилась, явно пытаясь продраться сквозь мой словарный понос. А потом открыла рот и прошамкала:  — Я ж думала, ты сдохла. Я поперхнулась словами. Интересно, на кой-она меня тогда к себе в дом притащила? Не на мясо же. Из меня разве что суп варить, и тот постноватым выйдет. Во мне же одни кости. Бабка представала передо мной в новом, пугающем свете. Отчего-то вспомнилось, что в отдалённых районах Руконгая вечно было нечего жрать, и люди за каждую кость дрались. А тут целая тушка. И даже слегка подкопчённая и разделанная.       Но тут бабулька родила новую мысль и развеяла возникшие на её счёт опасения.  — Похоронить ить хотела. По-человечески шоб. От энтих-то бздюхарей хрен дождёшьси. А ты шо это, живая шо ль?       Я активно закивала. Живая, ещё какая живая. Ленин жил, Ленин жив, Ленин… Что-то не туда меня занесло. А тут ещё и желудок, который внезапно осознал, что убивать нас больше сегодня не будут, издал рёв раненого кита. Я подняла взгляд на бабку. Та выглядела так, будто ей только что было откровение. В принципе, я её понимала: не каждый день видишь, как встаёт покойник. И, конечно, как особа возвышенная и утончённая, как истинная попаданка я просто обязана была выяснить, как выжила, открыть в себе новый дар, стать, наконец, этакой спасительницей для всех этих людей…. Но тут кит в моём желудке счёл, что в прошлый раз выл слишком тихо.  — А пожрать чего-нибудь можно?       Я, к сожалению, на редкость приземлённый и толстокожий человек.

***

      Руконгайцы оказались мировыми людьми. Серьёзно. При виде воскресшей меня сдриснули только двое. Правда, потом я улыбнулась и сказала: «Привет». На улице остались только я, бабка и облезлый кот. Коту вообще было насрать на наши фанаберии. Он вылизывал яйца.  — Ты не переживай, милка, — прошамкала бабуся, к которой я успела проникнуться тёплыми чувствами за предоставленный хавчик, пусть и состоял он из жиденького несолёного супа, самым главным достоинством которого была разваренная и отдававшая плесенью морковка. — Народец у нас дикий малость, но души широкой.       Тем же вечером я оценила широту простой руконгайской души. Дело было так. Я возвращалась от речушки, протекавшей неподалёку. Водоём сей использовался местными и как баня, и как водопровод, и как канализация, и как чёрт знает, что ещё. Несколько позже я спросила у бабки, не противно ли им мыться и брать воду для питья там же, где сливаются отходы. Бабуленция посмотрела на меня, ухмыльнулась и замахала руками:  — Шо ты, милка, шо ты! Река ж текёт. К нам чистенькая, значить, из ключа приходит. А дерьмо наше утекаеть. Дальше-дальше, до самого конца. Энта речушка ажно до самого Сейретея доходит. Там от ней источники питаются. Глядя на мечтательный взгляд бабки, я оценила изящество руконгайской мести.       Но вернёмся к нашим баранам. Шла я от речки, волоча за собой приснопамятное ведро, полное до краёв. Отказать бабке в просьбе после того, как она меня накормила, напоила и даже одела — мешковатый подол странного одеяния путался у меня под ногами и собирал всю окрестную грязь — я, разумеется, не могла. Ведро слегонца протекало, так что я заодно мыла ноги. Совмещала, так сказать, приятное с полезным.       Вечер был поздний, солнце село, до изобретения фонарей не додумались то ли в Обществе Душ в целом, то ли в этом конкретном районе. Под ногами чавкали лужи, где-то с чувством и надрывом блевали. О двух Сокацуях, помноженных на Пустого, почти не помнилось. Последние отголоски боли куда-то подевались.       И тут меня самым наглым образом схватили за жопу. До этого момента я вообще не подозревала, что там есть, за что хватать.  — Э! — возмутилась я. — Куда руки суёшь?  — Да не кобенься ты, дура! — дыхнули в меня перегаром. — Я ишшо не худший вариант! Тщательно изучив владельца рук, лапающих меня за жопу, я попыталась представить пресловутый худший вариант. Однако даже Пустые казались на порядок привлекательнее. Что я и озвучила.  — Борзая, да? — обиженно поинтересовались из темноты. — Ниче, и не таких обламывали. Сама добавки просить будешь. С тебя, глядишь, не убудет.  — Я из принципа даю только по любви, — сообщила я мужику. Руки с жопы убрали, но зато схватили за сиськи. Интересно, как он их нашёл?  — У тебя есть тридцать секунд, шоб в меня влюбиться, — сообщили мне на ухо интимным шёпотом. Я кисло покосилась на объект предполагаемой страсти. По всему выходило, что влюбиться в него у меня не выйдет даже за более длительный срок.       Наверное, всё кончилось бы весьма печально для меня, если б не свинья. Такой жирный и здоровый хряк, на котором восседал мужик. Он возник откуда-то из-за поворота, заставив нас с несостоявшимся насильником изумлённо разинуть рты. Не знаю, о чём думал потенциальный объект моей любви, а я помирала от зависти. Мужик сидел верхом на свинье, но гляделся при этом орлом. А я даже на велике казалась картошкой.       В общем, хряк влетел в нас, мужик проорал что-то, отдалённо смахивающее на «я несу возмездие во имя луны», и умчался в сторону трепетно любимой мною крапивы. В мою голову закралось подозрение, что спасли меня нецеленаправленно. Просто свинья управляла всадником, и ей было скучно.       Впрочем, я не собиралась упускать шанс. Вода по большей части всё равно была разлита, так что я не сильно терзалась муками совести, надевая многострадальное ведро на голову несостоявшегося насильника, а потом от души пиная по железному боку. От поднявшегося гула даже у меня зубы свело.       Встать руконгайский герой-любовник сумел только с третьего раза. Шёл он вихляющейся походкой и по невероятной траектории. Только когда он окончательно скрылся из виду, я осознала, что, похоже, должна бабке ещё и ведро.