Украденные шансы

Я всегда ухватываюсь за шансы, которые дает жизнь. Но каждый раз оказывается, что это не мой шанс. Александр Вяземка Плато

      Потихоньку приползает осень, и Дайчи хочется зарыться под одеяло по самую макушку, как только ветром в окно прибивает первый рыжий лист. Хмурое и мокрое время года, не самое лучшее для тех, у кого в мыслях и так целый театр теней.       Ему не хватает солнца. В волосах Мако, в классе сидящей около окна, солнце редкими отблесками золотит пряди. И он не может перестать на неё смотреть. Сойдёт за оправдание? Наверное, она замечает это. Хотя на неё многие смотрят.       Его Суга ведь был таким же, как магнит для всех? Не то чтобы Дайчи об этом не думал, просто не смотрел раньше со стороны. Не смотрел так же, как и все другие. Просто привык тогда, раньше, улыбаться в ответ на улыбку Суги, грустить, когда тот хмурит лоб, и злиться с ним вместе на поражения. Тогда Суга был близко, а Мако сидит теперь от него через два ряда и совсем редко подаёт ему мячи на тренировках. И он просто смотрит, всегда видя вокруг неё стайку обожающих её людей. Он смотрит — и всегда отворачивается, когда она кидает на него долгий тёмный взгляд.       Вот тогда и гаснет солнце.       И тогда Дайчи не понимает Асахи. Тот тоже смотрит издалека, но почему-то светится летним теплом, говоря, что этого достаточно. Приглядывать за Мако и тихо ждать, что же дальше будёт с этой привязанностью и любовью.       — Может, было бы легче, будь Мако парнем, как и мы с тобой. Мы бы просто все вместе играли в волейбол, всё не было бы так сложно, — говорит как-то Асахи, и Дайчи давится колючим смехом. Легче? Да ни капли. Он бы с ума сходил, наблюдая, как Суга стирает ладонью пот с шеи и жадно глотает воду посреди тренировки. Суга горячий под прикосновениями, но у него бледная чувствительная кожа, на которой легко остаются синяки, и если б не защита для волейбола, его локти и колени были бы одним сплошным синяком. Суга целуется напористо и сразу краснеет, не знает, что делать, когда Дайчи хочет быть осторожным и нежным. Дайчи это помнит. Это ведь всё было по-настоящему совсем недавно.       Этой осенью правят дожди, и после тренировок возвращаться вечером домой уныло и промозгло. Зонт не спасает, воротник спортивной куртки всё равно влажный, холодит шею, и Дайчи уже привык ёжиться и немного втягивать голову в плечи.       — Горбиться же будешь, Дай-кун.       Не сразу получается раскрыть зонт, руки не слушаются, и Дайчи растерянно вглядывается в лицо Мако. По её щекам стекают капли воды — от намокшей и ставшей ещё больше виться чёлки. Она без зонта дошла от раздевалки до зала? Ждала его? Он ведь теперь всегда старается уходить самым последним, ссылаясь на то, что ему надо запереть зал и отдать ключи охраннику.       — Проводишь меня? Я забыла зонт, — говорит она с боевым огоньком в глазах. Как Суга — тот тоже мог не оставить Дайчи выбора и сделать это с самой задорной улыбкой.       — Да, — выдыхает он, и она в один миг оказывается рядом, касаясь его плеча своим.       До метро им идти добрых пятнадцать минут, и какое-то время они молчат. Хмурое молчание, нерешительное, с глухим звуком шагов по мокрому асфальту и шумом разбушевавшегося дождя.       — Раньше мы так много разговаривали, а теперь я и не знаю, с чего начать, — вдруг говорит Мако и тихо смеётся. — Что с нами случилось, Дай-кун?       — Наверное, выросли?       — Слишком просто. И слишком глупо.       — Я знаю. Но не то, как это можно изменить или исправить, — совершенно искренне признаётся Дайчи. Он не может Сугу спасти, даже избегать его не получается. Даже тело подводит, свободная от зонта рука подрагивает жаждой обнять Мако хотя бы на миг. Он скучает, и он так хочет это сказать…       — Я скучаю по тебе, Дай-кун, — и Мако говорит это за него, а он не может ничего возразить. — Не избегай меня, пожалуйста. Я… вокруг меня словно мир рушится с тех пор, как мы отдалились, понимаешь?       Он понимает, конечно, понимает. Знакомая пустота, только у неё вокруг, а у него гноится внутри.       — Если я буду рядом, всё будет только хуже. Ты можешь пострадать. Я потеряю тебя навсегда.       — Что?.. Ты не можешь это знать.       — Но я знаю. Будет лучше, если я просто… Просто пригляжу за тобой издалека, — предлагает Дайчи, понимая, что вот она, первая его слабина. Как бы он ни хотел отдалиться от Суги, у него всё равно пока это не выйдет. Придётся так, хотя бы так. И, конечно, это не самый лучший вариант, и Мако ощутимо вздрагивает после слов.       — Приглядишь? Я и так… — и вдруг замолкает.       — Что?       — Ничего. Просто проводи меня до автобуса. Не хочу промокнуть, — совершенно спокойно отвечает она, и до остановки они идут молча, словно и не было этого разговора. Словно Мако ничего не скрывала.       Дайчи всегда мог понять, если Суга что-то недоговаривал. Это ощущение странное, неуловимое, он так сходу бы его не описал. Просто чувство — как на загривок брызнули холодной водой. Особая тревога, которая не перестаёт давить Дайчи даже после того, как он решается спросить Асахи. В тот день уже пробрызгивает редкий колючий снег — первый шаг подступающей зимы.       — Знаешь, а ведь я спросил её недавно так же, как и ты сейчас меня — всё ли хорошо, — Асахи неловко чешет затылок, и Дайчи нетерпеливо кивает:       — И?       — Ты же знаешь Мако, она редко делится своими проблемами, и сейчас она тоже сказала всего ничего, только то, что ей кажется, словно за ней кто-то следит.       — Что думаешь об этом?       — Она же всегда на виду. Она многим нравится. Может, к ней просто кто-то не решается подойти? Или она просто переживает. Игры, выпускные экзамены — сейчас у многих шалят нервы. Ты бы сам себя видел.       — Не надейся, что ты выглядишь лучше, — устало отшучивается Дайчи, возвращаясь к тренировке.       Да, всё могло быть так, проще простого, обычное дело среди всех старшеклассников, просто сдают нервы, и давит усталость. Дайчи не верит в такие обычные исходы — точно не для них с Сугой. Дерьмово, но он с этим смирился. И тут всё закончится, скорей всего, совсем скоро. Если ничего не получилось исправить в прошлые разы, то что можно сделать сейчас кроме того, как наблюдать?       Он не выдерживает, когда Мако бледнеет и сминает в кулаке записку из шкафчика для сменной обуви. Она вздрагивает, когда он подходит к ней. Она боится — и это ощущение новое, ведь Суга никогда не падал духом, что бы ни случалось.       — Что там? — осторожно спрашивает Дайчи, и она нервно оглядывается перед тем, как нерешительно отдать ему записку:       — Я знаю, что ты хочешь на Рождество. Меня немного расстраивает, что у тебя оказался такой простой вкус. Но я прощу тебя, ведь я увижу твою улыбку, когда ты найдёшь мой подарок. Эта улыбка тоже будет принадлежать мне, — тихо читает Дайчи и с трудом сдерживается от того, чтобы не разорвать записку на мелкие куски. Почерк ему не знаком, да и вряд ли кто-то из тех, кого он знает, способен на такое. На тайную слежку за человеком, за уверенность в том, что он может контролировать его жизнь.       — Эти записки… Они всё чаще и чаще. Этот человек словно знает обо мне всё. Какой фильм я посмотрела, какую оценку я получила на последнем тесте. Я не знаю… Скоро он начнёт читать и мои мысли, и я этому не удивлюсь.       — Если он поймёт, что тебе страшно, то станет ещё сложнее.       — Дай-кун, мне не… — начинает было Мако, но сдаётся: — Ладно, хорошо, мне страшно. Я боюсь вне дома быть одна, стараюсь быть с кем-то рядом, но мне кажется, это уже не поможет.       — Ты говорила родителям об этом? Можно ведь обратиться в полицию.       — И? Мне скажут, что у меня появился очень робкий ухажёр, которому удобно подкидывать записки в мой шкафчик для обуви. На этом всё, Дай-кун. Никому больше нет до этого дела. Даже…       Она замолкает, и Дайчи тихо спрашивает:       — Даже что?       — Даже тебе.       Она говорит это совершенно спокойно. Она верит в это, и Дайчи готов был бы отдать всё, чтобы так оно и было. Так ведь будет лучше, так может разорваться замкнутый круг потерь, но…       — Так что же ты хочешь на Рождество? Я подарю тебе это. Что бы это ни было. Сначала Мако молчит и смотрит на него абсолютно нечитаемым взглядом. А потом смеётся — тяжёлым тягучим смехом, и не сразу отвечает.       — Хочешь, чтобы всё было так просто? А почему бы и нет? Рождество хоть и через неделю, но зачем ждать?       Да, ему самому хочется, чтобы всё было просто, но поход вместе по магазинам после уроков и тренировки кажется самым тяжёлым в жизни. Казалось бы, и Рождество на носу, горы бутафорских подарков у ёлок в торговых центрах, огоньки гирлянд должны сделать своё прекрасное дело, пронестись морозцем по мыслям и оставить только верные, но у Дайчи не получается, он даже и сам не может понять, зачем предложил эту затею. Ничего ведь не изменится, Мако так и продолжит получать странные записки, ведь одержимые люди так просто не сдаются, и она это знает, кидая порой пытливые взгляды через плечо.       — Ты выглядишь слишком хмуро для человека, который вот-вот получит желанный подарок.       — Наверное. Говорят, на Рождество надо загадывать желания, а я теперь боюсь.       — Боишься?       — Да, вдруг сбудутся, как и это, — кивает Мако на яркую витрину, и Дайчи угадывает её желание ещё до того, как она показывает на поблёскивающий внутри искусственным снегом большой шар с резными фигурками белоснежных оленей внутри. Просто? Нет, только дурак мог обозвать такую неуловимую красоту простой.       Шар большой и тяжёлый, и Дайчи даже предлагает понести коробку с ним самому, но Мако упрямо отказывается. Из небольшого магазина они выходят молча, и это молчание сплетается с поздней вечерней тишиной и потихоньку стихающим гулом разговоров, шагов и запирающихся витрин. Да, тренировки заканчиваются поздно, хорошо, что вообще успели в этот магазин.       — Я не буду требовать от тебя улыбки, как в той записке, но если тебе сейчас стало даже немного спокойнее… Я буду рад, — признаётся Дайчи и осторожно косится на Мако. Она улыбается, совсем чуть-чуть и едва уловимо. Может, это просто игра света от уличных фонарей, так было бы даже и лучше, ведь он не заслужил даже тени улыбки после всех попыток оттолкнуть её от себя.       Дайчи замирает на месте, когда Мако, тревожно нахмурившись, разворачивается на шаги сзади. У него получается не сразу, ноги словно вмерзают в снег. Такое редко бывает, когда тело его не слушается, но каждый раз в такой момент оно окутано неконтролируемым страхом.       А сейчас он в ужасе всматривается в фигуру незнакомого парня в серой куртке. Тот что-то говорит, и его слова долетают запоздалым шумом. Звуки злости, кипящей и морозной. Звуки ужаса, когда Мако выдыхает: «Пожалуйста, нет», одним плавным движением оказываясь перед ним. Так мог бы только Суга, даже в опасные моменты на площадке принимая или пасуя мяч красивым аккуратным движением. На миг Дайчи кажется, что он слышит его быстрое дыхание.       А потом слышит тихий вскрик. Он всё слышит быстрее, чем понимает, что видит. Как будто в фильме с замедленной съёмкой и спешащим звуком. Так Мако роняет коробку с шаром, отталкивая парня от себя одной рукой, и тот, делая несколько шагов назад, срывается с места и растворяется в темноте. К Дайчи она поворачивается тоже медленно, хотя дышит заполошно быстро — или это дышит уже он сам, заметив меж пальцев, которые он она прижимает к животу рукоять ножа.       — Я… Я же боялась загадывать желания. А всё-таки загадала как-нибудь уберечь тебя. Ты же…от чего-то берег меня… всё время?       Он не сразу слышит её. Сначала противный звук капающей крови, растворяющейся в снегу. После чей-то взволнованный крик, шаги подбегающих людей. А Дайчи лишь слышит шорох куртки, когда Мако потихоньку оседает на снег, и он ловит её, пачкая одну руку в крови.       — Что же ты наделала… Ты не должна была закрывать меня. Я же… Я же снова потеряю тебя.       — Я выкарабкаюсь, — хрипло выдыхает Мако, и Дайчи приходится наклониться, чтобы услышать. — Не веришь, да? Ты… Ты должен. Ты снова отдашь мне.       — Что отдам?       Даже странно, что у Мако получается одним неуклюжим движением пальцев расстегнуть цепочку с подвеской, выбившейся из-под шарфа. Или она просто рвётся? Дайчи не успевает понять, но стискивает в ладони тёплый кулон.       — Отдашь, — повторяет она. — И всё мне… Скажешь всё. Настоящее…       Дайчи медленно закрывает глаза, прижимаясь к её лбу своим и чувствуя, как потихоньку исчезает из рук её тяжёлое тепло.       Здесь настоящего больше нет.