Украденные шансы

Пусть мы и не уверены в своей победе, пусть другие и говорят, что у нас нет шансов, мы не должны такое говорить себе. ©

      Звонок с урока слишком громкий, но Дайчи кажется, что у него нет сил даже на то, чтобы вздрогнуть от неожиданности. Настоящее этого мира, яркое и шумное, давит и душит, окутывает собой, разговорами и силуэтами, Ему надо стать его частью, раствориться в нём, а его всё держит предыдущий мир, нет, все они. Размытый серый силуэт болезненно исхудавшего Суги покачивается меж рядами парт, он ведь точно не настоящий, отголосок его кошмара, и Дайчи стискивает в ладони кулон. Бабочка впивается в кожу серебристыми крыльями. Странно, что эта вещица путешествует вместе с ним, замотанная на запястье на манер браслета. Хотя ладно, что вообще в его жизни нормально?       Дайчи медленно поднимается из-за стола. Куда ему идти сейчас? Домой или на новый урок? Ему безумно хочется в зал, его тянуло ещё там, тогда, когда Суга оказался намного сильнее, чем он бы мог подумать. Интересно, что бы делал он, будь всё наоборот? Тоже пытался бы всё поменять или сдался? Как он сам.       Из класса он выходит последним, вглядывается в собственное смутное отражение в стекле большого окна в коридоре. Выглядит он дерьмово, даже и так это понятно, словно не спал неделю минимум. Странно? Нет, он же не вылезает из этого кошмара.       — Савамура? Ты совсем бледный. Может, тебе сходить в медпункт?       Голос Суги он различит всегда, даже в этом гуле школьной перемены. Даже такой, со взрослой хрипотцой.       Здесь Суге двадцать с небольшим, он чуть повыше него самого и ему безумно идёт белая рубашка и классические брюки. Он кажется… надёжным. Нет, он всегда такой, просто сейчас хочется отпустить всю тревогу, рассказать ему, пусть он поможет справиться со всем…       Но нет, и Дайчи упрямо машет головой. Ему не надо — ни в медпункт, ни этой защиты и поддержки. Если он даст слабину, то всё будет плохо. Всё всегда будет плохо, что бы он ни делал, но так… он не может расслабляться. Не может быть счастливым — не когда Суга умирает каждый раз.       — Давай я всё-таки тебе провожу. Ничего страшного, если ты подремлешь последний урок, зато на тренировке будешь полон энергии, — Суга подмигивает ему в своей любимой манере, и Дайчи почти готов сдаться его тёплой улыбке. Он снова стискивает в ладони кулон. Больно — так и надо.       — Пожалуйста, просто не подходите ко мне больше. Никогда не приближайтесь. И… простите, — последнее слово он произносит уже едва слышно, больше для себя, когда быстро разворачивается к опешившему Суге спиной. Уроки, тренировка — он подумает об этом потом. А сейчас он хочет подумать обо всё другом в одиночестве. Сейчас он может сделать это только дома — ну, если здесь остался его дом.       Но ключ, найденный в сумке, легко поворачивается в скважине знакомой двери. В комнатах тихо — все на работе, он, похоже, с младшей школы не возвращался так рано. Дом, всё равно дом, с подмигивающей иногда лампочкой в светильнике прихожей и с незастеленной кроватью в собственной комнате — иногда он забывает, иногда торопится. Что же было сегодня? Обидно, что в каждой жизни он как слепой котёнок, без воспоминаний, без чувств.       Дайчи проходит в ванную. Она привычно тесноватая, и он, как всегда, задевает локтём небольшой шкафчик у входа и механически ловит выпавшую ерунду. Ставит на место полупустой флакон с жидким мылом и упаковку салфеток. Отцовская бритва словно липнет к ладони, и Дайчи одним движением открывает её и защёлкивает снова. Отец тот ещё любитель традиций, поэтому признаёт только камисори, опасную бритву, которой даже и с должной сноровкой и опытом можно оставить на лице неприятные порезы.       Дайчи так и крутит её в руках. Эта вещица острая, опасная, как раз то, что надо… Его замкнутый круг оканчивается смертью Суги, и сам Дайчи — центр этого круга. Может, всё так просто? Попытаться разорвать его изнутри? Дайчи снова открывает бритву и вглядывается в собственное отражение в узком лезвии. Он перепрыгнет в новый мир, если умрёт здесь и сейчас? Будет больно, неприятно, да от самой мысли о суициде его почти что выворачивает. Он не такой, он привык решать любые проблемы, а не сбегать от них Смерти Суги раз за разом сломали его, значит? И нужно доломать только то, что осталось? Тогда всё закончится.       Он проводит лезвием по запястью первый раз легко, оставшуюся царапину толком и не видно. Он проводит ещё раз, давит чуть сильнее, так и становится порез больнее, глубже, и пара ярких капель бегло сползает к серебристой цепочке вместо браслета, словно переплетаются с ней, добегают по звеньям до краешка металлического крыла бабочки. Тогда тоже были красные капли, такие же, когда Суга — нет, Мако — попросила его вернуть ей этот браслет и сказать, что же он на самом деле чувствует.       Как же ему хочется говорить об этом, повторять каждый раз, в каждой жизни. Суга — это Суга, и плевать, какого он пола или сколько ему лет. В каждой жизни он улыбается по-особому, как никто не может. И Дайчи всё равно влюбляется, даже в кошмарные и жуткие видения в его снах.       — Да что же я делаю, — бормочет он сам себе, пережимая рану. Неглубокая, и то хорошо, по сути он просто содрал кожу. Хватит и обычного бинта. Паника накатывает только тогда, когда он затягивает из марли аккуратный узел, словно хватает ледяной ладонью за горло, и Дайчи прижимается лбом к зеркалу над раковиной.       Всегда, когда он хотел было сдаться и слить игру, или даже бросить волейбол, Суга был рядом, одним своим присутствием не давал сдаваться. Сейчас он тоже рядом в каждой новой жизни — а он думает сдаться. Стыдно и противно от самого себя. Он ведь… Он ведь капитан, в конце концов.       — Да, с такой рукой я особо не поиграю, — криво улыбается он собственному отражению в зеркале.       Хотя сейчас Суга ждёт его не площадке. Сейчас не там бой, а, скорее, с самим собой. А Суга, оказывается, ведёт у его класса английский, и весь урок Дайчи борется снова с собой, чтобы не пялиться на него в открытую, не думать о том, что где-то там, в далёкой настоящей жизни, он бы видел, как взрослел этот красивый мужчина и был бы с ним рядом. У Суги красивый голос, ровная надёжная спина, и когда он поворачивается к доске, чтобы схематично расписать правило согласования времён, Дайчи даёт себе волю, пытается разглядеть под тканью рубашки натренированные мышцы. Он же их помнит, он к ним прикасался, целовал горячую кожу пару жизней назад. Он тоскует по этой близости, тех ощущений не хватает, кажется, у него губы болят — или это просто потому, что он закусывает их, чувствуя, как в один миг стало душно. Вдох, выдох, чтобы хоть как-то успокоиться, не хватало ещё сидеть со стояком на уроке.       Дайчи очень медленно собирает конспекты, пока все остальные впопыхах закидывают всё в сумку, не желая терять и секунды от долгожданной большой перемены. Суга тоже не торопится, молча стирает записи с доски, но не спешит поворачиваться даже тогда, когда они в классе остаются одни. Его ведь точно задели вчерашние слова Дайчи, пусть здесь они и не близкие друзья. Дайчи шумно застёгивает сумку и собирается с духом, подходя к учительскому столу.       — Пожалуйста, простите меня. За те слова… Я знаю, они прозвучали так, будто я вас ненавижу, но это на самом деле не так.       Так сложно и непривычно называть Сугу на вы, это же Суга, и Дайчи чувствует себя очень неловко.       — Даже у правильного и хорошего парня вроде тебя бывают сложные времена, да? — Суга поворачивается к нему с тёплой улыбкой. — Я понимаю, сам не так давно переживал подобное. Эмоций больше, чем ты сможешь с ними справиться, и хочется царапать стены в такие моменты, а потом, через время, всё это проходит, и ты сам не понимаешь, вроде ничего и не изменилось, но ты теперь можешь справиться с этим.       — Я…Я не думаю, что у меня это скоро пройдёт. И ведь совсем не правильный и не хороший, — запальчиво отвечает Дайчи, обходя учительский стол, и Суга вдруг мягко ловит его забинтованное запястье:       — Поранился? Пожалуйста, береги себя. Как же будет наша волейбольная команда без своего капитана?       — Как же я смогу играть без тебя? — тихо бормочет Дайчи, опуская голову, и Суга переспрашивает:       — Что? Я не…       Пусть он теперь взрослый, старше его на несколько лет, но в росте он прибавил совсем чуть-чуть, и Дайчи без проблем притягивает его к себе за плечо, а потом зарывается пальцами в волосы. И напористо целует. Суга от неожиданности приоткрывает рот, и он пользуется этим. У него мягкие тёплые губы, и Дайчи хочется и искусать их, и прикасаться нежно-нежно. Он задыхается от этих разных желаний и ощущений, потому поцелуй выходит беглым и непонятным. Ответил ли Суга ему? Он так заволновался, что даже не понял. Но он хотя бы не оттолкнул… или же он просто мягкий и хороший человек, у которого не так давно закончился переходный возраст.       — Что же ты делаешь, а?.. — и в голосе у него всего капелька упрёка, остального — тревога, забота и… усталость? Ядерный коктейль, мощное оружие против его, Дайчи, защиты.       — Я… я сам не знаю. Знаю только, что устал думать о том, что будет, о том, что потеряю тебя. Я просто очень тебя люблю, понимаешь? Хотя вряд ли ты поймёшь, ты даже не представляешь, как всё… — он не знает, что ещё сказать. Или просто не может. Его собственная усталость намного больше, как у него на прошлые слова хватило сил, как он вообще стоит сейчас?       Просто Суга аккуратно придерживает его за плечи и не отталкивает, когда он утыкается лбом в его плечо.