Молли Хупер. Постскриптум

– Я люблю тебя.       Как много способны изменить слова. Три слова, набор букв, определенная последовательность. И жизнь расколота на кусочки. Или наоборот склеена из мелкой пыли. Шерлок, что привык в своей жизни опираться лишь на свою дедукцию, логику, на факты и суждения, не мог бы поверить, что простые слова способны изменить всё.       Но слова были сказаны. И изменилось всё. Совершенно всё.       Он это почувствовал в этот самый миг. Эксперимент. Вивисекция, как он красочно его обозвал. А впрочем, даже этот термин не описывал того, что происходило в той камере Шерринфорда. Его не просто резали по живому, чтобы вставить трубки в его сердце и посмотреть, как устроено оно и так ли разительно отличается от сердец других живых существ. Его словно этого самого сердца лишили. Раскрошили его, сжимая в руке, превратили в пепел, как в одной из тех сказок, что так любила смотреть Молли Хупер. Он увидел однажды у нее диск с этим сериалом. И как всегда посмеялся, сказал что-то обидное. Вроде, такая взрослая, а все еще верит в сказки.       Он был куда как взрослее, и теперь не отказался бы сам поверить в сказки, если бы сказки могли дать ему ответ.       Но ответов не было.       Не было сердца. Лишь пустая дыра в груди болела нестерпимо. Она заставила его разломать гроб, стереть его с лица земли, чтобы его не было. Чтобы Молли Хупер не умирала.       Не тогда, чуть позже… еще немного позже…       Когда он вспомнил, что запретил себе любить в детстве. Вот именно в этот миг, сердце вернулось. И в груди стало так больно, как не было никогда прежде. И это не только потому, что ему было жаль свою сестру, жаль Виктора Тревора, жаль маленького самого себя, а потому что в этот миг он понял, что все, от чего так долго бежал и что так долго отрицал, на самом деле всегда было с ним.       Он всегда любил Молли Хупер.       Это был удар страшнее всех прочих ударов. Это был удар, после которого невозможно оправиться. – Я люблю тебя.       Быстрым шагом он прошел вслед за котом на кухню. И кот прошмыгнул к своей миске, остановился и, обернувшись к Шерлоку, снова жалобно мяукнул. Миска была пуста. Кухня тоже была пуста. Ватсон первым бросился обыскать всю остальную квартиру. Шерлок не сдвинулся с места. Он знал, что Молли здесь нет. Слишком жалобно мяукал кот, чтобы предположить, что Молли могла его игнорировать. Нет, Молли здесь не могло быть…       Если только… мысль эта не сразу появилась в голове у Шерлока. А когда появилась, он почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Почему он не подумал об этом раньше? Ведь подумал об этом Ватсон, когда попросил Грега проверить все ли в порядке. Почему сам Шерлок не подумал об этом?       Это было невозможно?       Молли не могла покончить жизнь самоубийством. Только не Молли.       Не Молли Хупер.       Впрочем, он тут же понял, что она могла. Теоретически и фактически. Она врач, у нее были все возможности сделать это безболезненно и просто. Он прошел вглубь кухни и практически на негнущихся ногах, он заглянул за высокий стол. Но он увидел только рассыпанный мусор и рядом мусорное ведро. Должно быть, его опрокинул кот в поисках еды. И вздох облегчения против воли вырвался из его груди. Впрочем, облегчение было не долгим.       Молли бы не ушла, оставив кота таким голодным.       Шерлок услышал быстрые шаги Ватсона. Доктор осмотрел ванную и спальню и теперь возвращался на кухню. Шерлок закрыл глаза, оборачиваясь. Закрыл, чтобы не сразу увидеть ответ на лице друга. Он давал себе еще несколько секунд неведения.       Иногда, неведение может быть счастьем. – Я люблю тебя.       Пожалуй, что о любви Шерлок больше всего знал от родителей. До подросткового возраста ему пришлось жить с ними под одной крышей. Он видел их любовь друг к другу. Видел их любовь к нему и Майкрофту. Это было светлое и чистое чувство. Он принимал их заботу как должное, он раздражался лишнему вниманию к себе с их стороны. Он сбегал из дома столько раз, сколько нельзя было сосчитать, пока они наконец не отправили его в закрытую школу.       Он не мог позволить себе привязаться к ним. И он не хотел, чтобы они привязывались к нему. Поэтому он был настолько невыносим…       И все равно они любили его. Преданно, терпеливо, навсегда.       Мать. Отец. Майкрофт. Миссис Хадсон. Грег. Ватсон.       Молли Хупер.       И даже самое черствое сердце не может устоять против любви. А его сердце никогда не было черствым. Законсервированным. Возможно, да. Это лучшее слово.       И вот медленно, но верно, эту банку открыли. И он остался обнаженный, как выброшенный на тарелку фрукт из компота. Обнаженный со своей душой и чувствами.       Это случилось не сразу. Постепенно. Шаг за шагом.       Но сдернули крышку и швырнули его на тарелку только теперь.       Спасибо, Эвр! – Сарказм. Улыбка. Занавес.