«Вставать пораньше для слабаков, конечно, но сегодня у нас автобус с туристами и ты нам нужен, как бабуленькиным драничкам сметанка. Жду внизу. __@/*\@__ P. S. Это целующиеся улитки, если что».
Ну разве может последняя оторва писать что-то подобное?∞ ◆ ∞
Сегодня никаких туристов не предвидится, и Арсений, сквозь сон, думает о том, что можно поваляться подольше. Антон уже наверняка прыгает внизу, помогая Эмме Викторовне или Павлу Кирилловичу. Или даже Иванке. А может, сидит сейчас в одних шортах за столом, поставив ногу на столовый диванчик, пользуясь тем, что бабушка не видит, и уминает порцию адских кругляшей из теста (то есть блинов, конечно). Арсений потягивается и открывает глаза. Сквозь щель в шторах солнце щедро льётся на его кровать, подбираясь к лицу. Антон опять задвинул их «на отвали», потому что ему-то, конечно, ничего не мешает спать, пусть хоть парад под окнами проведут или направят на него сто прожекторов. Про таких обычно говорят «спит, как убитый». В отличие от Арсения, который даже дома всегда спит с маской и берушами, но случайно оставил их в самолёте: в кармашке спереди стоящего кресла. Арсений поворачивается на бок и видит на кровати спящего Антона. Первая мысль: значит, ещё раннее утро и можно доспать, но, во-первых, солнце уже в опасной близости от лица, следовательно, поднялось достаточно высоко. А во-вторых, организм чувствует себя полностью выспавшимся. В подтверждении своих догадок Арсений берёт телефон и смотрит время: одиннадцать двадцать. И Антон ещё спит, чего никогда не случалось прежде за все эти дни. Этим надо воспользоваться. Арсений с удовольствием тянется на кровати, подавляя в себе стон наслаждения: мышцы приятно натягиваются, хрустят, вставая на место, его старческие косточки. Прекрасно. Теперь можно побыть немножечко сомнофилом и рассмотреть спящего человека. Обычно они засыпают, укрывшись пододеяльниками, но к утру в комнате становится жарко, и оба раскрываются. Арсений всегда спит в пижаме: мягких шортах из трикотажа и такой же футболке, Антон… чувствует себя свободнее и чаще всего забывает даже про футболку, заваливаясь спать в одних боксерах. Антон лежит на животе, обняв руками подушку, щека расплывается на плоском матрасе. Длинная нога подогнута чуть ли не к груди, и Арсений пытается не заржать с собственной шутки в голове: однажды Антон лёг спать на животе, а проснулся у соседей сверху. Здесь, конечно, никаких соседей нет, если не считать всяких насекомых, обитающих на чердаке. Арсений, например, никогда не просыпается лёжа на животе: организм его бережёт, но Антону без разницы. Он спит смешно и безмятежно, открыв рот и тихонько посапывая. Широкие загорелые плечи с россыпью редких родинок, свалявшиеся во время сна волосы на затылке, расслабленные черты лица. Антон красив. И Арсению не нравится, что ему это нравится. Вот такой вот сложный парень Арсений Попов, который прямо сейчас не уверен, вызвана ли его эрекция последствием фазы быстрого сна, или чем-то посущественнее. Кем-то. Ладно, Арсений, просто признайся, что одно другому не мешает. Скажи это про себя в звенящей от мыслей голове: тебе нравится Антон. Молодец, а теперь возьми телефон и сделай пару снимков, бедненький ты наш… Признания себе — это фиаско или триумф? Арсений думает об этом, пока, закусив губу, тянется за телефоном и, выключив звук, старается как можно тише и незаметнее сделать несколько снимков. Ему чертовски нравится то, что он видит: эту немного нелепую эстетику сна и худого тела, смуглой кожи и торчащих костей; эти тонкие руки, которые можно сломать взглядом, и, несмотря на общую угловатость, плавный изгиб плеч и талии. Арсений отчаянно вздыхает. Одно дело знать, что восемнадцатилетний пацан втихую пускает на тебя сопли-слюни, но совсем другое — уподобляться этому пацану и пускать на него слюни в ответ. Также, кстати, втихую. То, что выглядело у них как взаимный стёб с элементами флирта, внезапно апгрейднулось. Теперь у них остался флирт с элементами стёба. Вспомнить хотя бы тех целующихся улиток… А если, к тому же, вспомнить о том, что их родители сейчас вместе и занимаются примерно тем же на своих далёких островах, то вообще хочется то ли смеяться до хрюканья, то ли плакать до опухших глаз. Впрочем, как мы уже выяснили, одно другому не мешает. Вот же ебанутая ситуация. Во всех смыслах и оттенках этого слова. Арсений смотрит на Антона ещё несколько минут. Худое тело на кровати статично, только поднимаются и опускаются плечи в такт лёгкому дыханию да трепещут ресницы — их кровати так близко друг к другу, что Арсений может видеть даже такие мелочи, как родинки и реснички. Побоявшись, что Антон, раскрыв глаза, первым делом увидит его взгляд с чёрт знает каким выражением лица, Арсений поворачивается на спину и прикрывает свой стояк (ночное набухание пениса, ага, мы же всё-таки интеллигенты) пододеяльником. А затем заходит в их с девочками беседу, чтобы сдаться с поличным. Девочки пищат и требуют подробностей с фото. Арсений любит их всех троих, но спящий Антон — это что-то очень интимное и сокровенное, и он не хочет делиться им ни с кем. Поэтому Арсений отшучивается, шлёт море стикеров и говорит, что ему пора. А куда ему пора — он не знает. Может, пора прекратить всю эту херню? Или, может, пора дать ей толчок? На телефон пришло уведомление от папы: очередная фотография запотевшего бокала с радлером на фоне моря и пляжных зонтиков. А самое смешное, что всё это есть и здесь, но он по какой-то причине до сих пор не хочет купаться. Вернее, раздеваться перед Антоном. Как будто это — последний рубеж. Как будто раздеться — всё равно, что перейти Рубикон и дать чему-то начало. Кстати, папе Арсений всё-таки позвонил тогда. Без восторга: всё же признавать правоту родителей — не самое приятное дело, согласитесь, но и оставаться бессовестным уже дальше не катило. Идеальный сын бессовестным быть не может. Папа обрадовался. Сто раз повторил: «Я же говорил, Арсений, что тебе понравится». (Глаза на этих моментах закатывались на сто восемьдесят градусов и видели мозг.) «А как тебе Антон?» Ой, папа, тебе и не снилось, как. Так же, как тебе Ева Павловна. Надеюсь, я дал тебе достаточно намёков, чтобы ты успел свыкнуться с мыслью, что твой сын бисексуал. Но вот конкретно сейчас — пидор пидором. И ничего не попишешь: ты сам виноват, что отправил меня сюда, а так бегал бы я дальше от Антошки-профитрошки, и жили бы мы с тобой спокойно в холостяцком быту и пылище, с пустым холодильником. Пока Арсений раздумывал над всем этим, тупо пялясь на фотку пивного коктейля, телефон в руке снова завибрировал: Антон. 11:54: «Доброе утро, Арс». И следом: «На завтрак мы сегодня пойдём вместе. Как в летнем лагере». И ещё вдогонку: «P. S. =^.^= (это ты)». Арсений улыбается и поворачивает голову к такому же улыбающемуся Антону с телефоном в руках: — Ты в курсе, что можно слать одно большое сообщение, а не гору маленьких? — Так слишком скучно, — Антон широко зевает, не успев прикрыть рот рукой. (Этому его тоже, что ли, не учили?) — А ты чего в постели до сих пор? — А что, нельзя? Арсений тихонько смеётся, а потом смотрит ещё раз на Антона. Тот лежит на спине, и его собственный утренний стояк не заботит никак: пододеяльник остаётся в ногах, он даже не думает о том, чтобы как-то прикрыться. — Бля, ссать хочу, — бормочет Антон, вставая с кровати и почёсывая живот. — Щас будут, конечно, все прелести брандспойта. Арсений изо всех сил старается смотреть Антону в глаза. Это сложно, учитывая, что нужно придумать ответ и скуксить мордочку в отвращении. — Господи, ты такой мерзкий, — Арсений кривится. — Ха. Что естественно, то не сверхъестественно. Можно подумать, ты со стояком нормально ссышь. С этими словами Антон выходит из комнаты, оставляя Арсения один на один с неким количеством новой информации, которую ему придётся переваривать весь ближайший день. Через полчаса они оба сидят на кухне и завтракают: Антон доедает оставленные бабушкой банановые панкейки, Арсений доедает сделанные Антоном сандвичи. И нет, он не обнаглел совсем, а, честное слово, сказал, что справится сам, но Антон не дал ему ничего сделать. Это слишком мило, ну как в одном человеке могут уживаться настолько разные черты характера? Сандвичи очень вкусные, с поджаренным тостерным хлебом, курочкой, овощами и каким-то хитрым соусом на основе майонеза. Арсений доволен и готов мурчать от восторга. Антон тоже доволен, сидит, вымазанный в сметане и джеме, самозабвенно облизывает длиннющие тонкие пальцы. Арсений старается на него не смотреть. Днём они сидят в кафе вместе с Иванкой и всё свободное время играют в нарды. Вернее, играют Иванка и Антон, а Арсений сидит рядом с Антоном и нашёптывает ему правильные ходы. Антон смеётся, мол, Арсений — ангел на его плече. Иванка говорит, что, скорее, демон. Антон — о, чудо! — наконец догадывается и начинает переводить Арсению разговор с подругой. — Opet vam govori koliko možete! Ovo je varanje! — Иванка хмурит брови и недовольно смотрит на Арсения, минуту назад подсказавшего невнимательному Антону верный ход. — Что она говорит? Что-то про враньё? — Арсений смотрит на Антона. Душа требует перевода! — Ага, почти. Говорит, что мы жульничаем. — Милая, я не виноват, что мы такая хорошая команда, — отвечает Иванке Арсений. Антон переводит. Иванка по-прежнему возмущённо вздыхает: — Ovo nije dupli tenis. — Там что-то про пенис? — Ага, про твой, — смеётся Антон. — Хватит придуриваться. Она говорит, что это не двойной теннис. — Nećemo to ponoviti. — Da li mu sve prevodiš? — Иванка хитро улыбнулась. Антон напрягся: — Da. — U tom slučaju, što “Ja sam lud za tobom” zvuči kao na ruskom? — Ha-ha, vrlo smiješno, Iva. Арсений вопросительно смотрит на Антона. Иванка смотрит на Антона с прищуром. Антон вздыхает: — Она несёт всякую ерунду. — Он от тебя тащится, — с акцентом говорит Иванка, смотря на Арсения. — Открыла Америку, — Арсений широко улыбается. — Э, слышь, — Антон пихает Арсения локтем в удачно подставленный бок. — Это тебе кто такую глупость сказал? Арсений закатывает глаза, Иванка смеётся и кидает кости на игральную доску. Арсений больше не подсказывает Антону, и тот быстро проигрывает, не справившись в одиночку. Так они играют до первого вечернего посетителя. Арсению нравится проводить так время: непринуждённо и спокойно, с перерывами на вкусный обед, чтобы к вечеру накопить сил и справиться со всеми гостями кафе. Может, друзья Антона не такие уж и далёкие, как Арсению кажется. Иванка ему нравится, она хитрая и всё время смеётся, злится всего несколько минут, но потом снова улыбается, как ни в чём не бывало. С гостями она всегда приветлива и получает в два раза больше чаевых, чем Антон (Арсений просто не раз наблюдал за тем, как Антон честно раскладывал деньги на три стопочки. И да, Иванке он проигрывал, хотя и улыбался точно так же приветливо, и общался всегда предельно вежливо, со всей обходительностью. Просто у него не было — и слава богу, правда? — груди третьего размера и очаровательных длинных волос.) А ещё Арсений думает, что маленькая влюблённость Антона в него настолько очевидна, что вот-вот её заметят Эмма Викторовна и Павел Кириллович. Так неужели и его ждёт та же участь: ходить с дурацкой улыбкой на лице и смеяться с чьих-то несмешных шуток. Хотя, постойте, он ведь уже это делает…