∞ ◆ ∞
Антон ведёт себя смешно: стал злиться, и улыбка с его лица отпала, как того и хотел раньше Арсений. Но то было раньше, а теперь весь мир пошатнулся: Антон Шастун не улыбается. Даже ради гостей кафе! Ходит и давит из себя что-то, отдалённо напоминающее улыбку, и чаевых в итоге стал собирать в два раза меньше (Арсений видел, что Антон снова забрал себе самую маленькую стопочку денег из трёх). Антон молчит! Он по-прежнему косится на Арсения, но как-то угрюмо и решительно холодно. За прошедшие два дня в свободное время он игнорировал советы Арсения (из принципа) и проигрывал Иванке каждую партию в нарды, пока ему это не надоело. В том ли дело, что Арсений перегнул палку? Ну, может, только совсем чуть-чуть… Поцеловать он себя не дал, но и не орал благим матом, не вдарил после этого затрещину, как мог бы любой на его месте. Наверное, это дало Антону надежду. Наверное, не стоило каждое утро и каждый день намеренно дразнить другого человека, ходя перед ним в одном белье. Самое смешное в сложившейся ситуации то, что сходить и окунуться в море он не мог как раз по причине какой-то интимности момента, зато раздеться перед Антоном до трусов — теперь пожалуйста. Или он всё же настал, этот интимный момент? Арсений сознательно себя тормозил. Всё задавался вопросом: он действительно этого хочет (а с Антоном он хочет много чего) или Антон — способ смирения с окружающей действительностью, такой стокгольмский синдром на минималках? Звучит это смешно: в четырёх стенах его не держат, относятся к нему с добротой и заботой (Антон так вообще своим желанием сделать Арсению приятно каждой мелочью готов в скале тоннели пробивать), даже уговаривают остаться ещё и на август. Что странно, от этой мысли его не воротит, как могло бы раньше: он даже пообещал подумать. Возможно, Антон — просто способ развлечься, потому что других развлечений тут особо нет. Но, опять же, Арсению вроде и не скучно: есть кафе, есть книги и прогулки по вечерам. Город они обошли уже вдоль и поперёк (что в принципе невозможно, так как тут одна большая улица, тянущаяся вдоль берега), а всё равно скучно не бывает. Арсений просто никак не смирится с тем, что отец был прав, когда говорил: стоит поменять отношение к ситуации в целом и настроение изменится. И Ева Павловна была права, когда как бы между прочим говорила, что Антон ему непременно понравится. Понравился ещё как. Только вляпываться в это не хочется, чтобы не создавать ситуацию из плохих комедий. Антон младше. Матерится как сапожник и периодически курит, когда думает, что Арсений не видит. Антон неряшливый и никогда не заправляет за собой постель, может спокойно напялить на себя мятую футболку, может сесть за стол в одних трусах, может вечность улыбаться, как дурачок, может разговаривать, не считая русского, на английском, немецком и хорватском языках. Правда, по-немецки Антон разговаривал при Арсении редко: исключительно с какими-то гостями, а так, из иностранных, чаще, конечно, щебетал на хорватском и английском. Полиглот. Антон умеет водить машину, причём вполне сносно, если учесть, что водит он её меньше года. Антон… заебал Арсения, прочь из головы, сколько можно о нём думать? Ай, ещё секундочку: Антон очень высокий, и это заводит. Всё, ладно. На этом пока что можно остановиться.∞ ◆ ∞
Арсений уже по инерции хватает из рук спешащего на кухню Антона стикер с заказами: три горячих чая, две «колы зиро», две обычных колы и один эспрессо. Кто-то явно отбитый на голову, чтобы заказывать кофе на ночь. Время близится к девяти, скоро закрытие, и хвала небесам: день выдался жарким, в голове мысли только о том, как бы пробраться в душ и смыть с себя это пекло с налипшей к коже духотой. Вместо этого Арсений достаёт из холодильника стеклянные бутылки с газировкой и насыпает в стаканы лёд… Оставшееся время до закрытия проходит почти незаметно, а ровно в десять (что редкость: обычно гости позволяют себе наглость засидеться лишних пятнадцать-двадцать минут) Антон с Иванкой провожают последний столик и начинают убирать со стола. Иванка заглядывает в чек-книжку и смеётся, показывая Антону одну смятую купюру. Какую именно Арсений не видит, но, видимо, маленькую: столик обслуживал Антон. Арсений хмурится: будь он клиентом, точно бы расщедрился на нормальные чаевые. Жмоты несчастные. Серьёзно, почему Иванка собирает в два раза больше чаевых, если Антон в сто раз лучше неё? Иванка, без обид, ты очень красивая, умная и с хорошим чувством юмора, но ты не двухметровый Антон, и это — твой главный минус. — Арс! — Антон барабанит пальцами по деревянной стойке, на которую опёрся Арсений. — Ты чё, уснул, что ли? Арсений фокусирует взгляд на Антоне: он не слышал, как тот подошёл, рассматривая скрывающиеся в темноте высокие горы. — Чего? — Пойдём купаться сегодня? Арсений выгибается и разминает затёкшие мышцы спины: постоянно стоять в три погибели над холодильником со льдом не айс (несите ключи от каламбурочной!) Антон выглядит решительно и спокойно, как будто его вообще нисколько не заботит ответ Арсения. А может, и правда не заботит? Может, ему уже надоели заёбы Арсения и он смирился со всем? — Чего вдруг? — Арсений не уверен, что хочет идти куда-то кроме душа и кровати. Утром приезжали туристы из соседних городов, а он едва не проспал автобус, в итоге позавтракал на скорую руку и кое-как пообедал, потому что — внезапно — днём в кафе собрались местные, и им снова пришлось обслуживать столики, а потом день плавно перетёк в вечер и местные сменились гостями из единственного на весь город отеля, как будто их там в своём пятизвёздочном «Адмирале» не кормят! Никогда ещё Арсений не испытывал такой острой ненависти к людям, как сегодня. — Хочу. Уже сколько времени прошло, а ты до сих пор не купался… — Семнадцать… — …чего? — Если считать сегодняшний, то семнадцать дней прошло, как я здесь. Антон нахмурился: — Ты чё, считаешь? — Сегодня семнадцатое число, я прибыл первого, считать не сложно, попробуй. Антон его остроумие не поддерживает. Он складывает все чек-книжки в стопку на стойку и хмурится ещё больше. — Пойдёшь или нет? — Ладно. Прямо сейчас? — Нет, может подождать до утра! — Антон уходит в сторону дома. Арсений поднимает голову и видит озадаченную Иванку, которая протирала последний столик от крошек. — Ну и чего он такой злой? — в пустоту спрашивает Арсений. Иванка смотрит на него с прищуром, но в подсобку уходит молча, на ходу развязывая бант на льняном фартучке. Так… ну это уже совсем странно: уж кому-кому, а Иванке всегда было что сказать. Где-то ты, Арсюшенька, проебался, мой хороший. Придётся тебе сегодня замаливать свои грехи, так что снимай свой очаровательный фартучек и бегом искать на дне чемодана свои супер-плавки. Антоша заценит. Если, конечно, что-нибудь увидит в такой-то темноте. Пытающийся изображать из себя хладнокровного самца Антон выглядит как обиженный вареник. Вот знаете же наверняка такой тип людей, которым к лицу некоторая сучность, она — часть их образа, и улыбки на таких лицах обычно только самые ироничные и концентрированно-едкие. (Да, Арсений считает, что порой грешит подобным.) А есть люди как Антон: которые даже если и язвят, то по-доброму, а потом ещё десять раз сделают заход с какой-нибудь контрольной фразочкой, чтобы убедиться: человек не обиделся, всё нормально, живём дальше. Такие, как Антон, злятся обычно недолго, и в злости своей совсем не выглядят опасными хищниками, к которым подойди — и лишишься макушки по самую задницу. Антон вроде бы даже и не злится, чёрт его пойми, просто идёт рядом хмурый и молчит. Только его синтетические неоново-рыжие шорты шелестят в тишине, добавляя особого колорита в тишину ночного города. Арсений идёт рядом и тоже молчит. За спиной болтается рюкзак со всякой мелочью, а в голове болтаются мысли… всякие мелкие. Типа такой, например, что будет, если Арсений возьмёт себя в руки и перестанет страдать хернёй, решит, наконец, для себя: хочет он подпустить Антона ближе, дать им двоим шанс, или нахуй ему это не сдалось? Или ещё такой: надолго ли у Антона хватит терпения? Скорее всего, нет, если он уже сегодня изо всех сил делает вид, будто всё в порядке, но выходит у него плохо. Далеко идти неохота, поэтому Антон приводит Арсения на ближайший пляж, к тому самому пирсу, на котором он с друзьями обычно проводит все длинные вечера. Сегодня здесь никого нет: наверняка сидят у Иванки дома и пьют травяной чай, заваренный её матерью, да играют в какие-нибудь настолки. Это хорошо: вокруг тишина и полностью стемнело, позади, на краю дороги, горит фонарь, но его загораживают ветви высоких деревьев, и тёплый жёлтый свет не скрадывает красоты ночи. Звезды на небе тоже есть, и красивая молочно-голубая луна. Антон вдруг думает, что до сих пор не приготовил Арсению молоко с лавандой, а ведь лаванда здесь на каждом шагу, запакованная в мешочки и пакетики как главный символ Хорватии. Всё недовольство разом уходит: нельзя требовать от человека того, чего он сам не хочет. Глупо обижаться на Арсения за его странное поведение: он такой, какой есть, и только Антон виноват в том, что позволил себе думать о нём иначе. Деревянный пирс слегка поскрипывает под ногами. Антон раздевается быстро, бросает одежду позади себя и садится на самый край, свешивая ноги вниз. Стопы полностью погружаются в воду. Арсений возится позади, наверняка складывает все вещи в аккуратную стопку и мнётся с ноги на ногу. Вообще-то, с пирса в воду только прыгать, без шансов оставить голову сухой. Если хочешь зайти спокойно, как цивилизованный человек, то протопчешься по гальке и зайдёшь с берега. У Антона где-то даже валялись специальные резиновые тапочки для пляжа, которые позволяют спокойно заходить в воду и купаться в них без боязни потерять. Может, и Арсению такие надо было присмотреть, но как-то Антон не думал, что тот согласится сегодня так просто на эту авантюру: больше двух недель отнекивался от воды, которая всё это время была буквально под боком. Арсений затихает, а спустя секунду деревянные перекладины начинают поскрипывать. Антон голову не поворачивает: ему хочется, конечно, ещё раз увидеть голый живот Арсения, открытые руки и ноги, его грудь, но нет никакого желания зависнуть и снова выставить себя идиотом. Антон продолжает смотреть вперёд: на блики луны и отражение огней отеля в чёрной воде. Вода тёплая и приятно ласкает стопы. Арсений садится рядом и тоже свешивает ноги вниз, бултыхает ими и убеждается, что купаться можно. Антон не успевает ничего сказать — Арсений отталкивается руками от пирса и соскакивает вперёд, уходя под воду с громким всплеском, обдавая сухого Антона солёными брызгами. Арсений и так умеет? А как же идеальная укладка, как же чёлка? Как же зайти с бережочка, как король: изящно и медленно? Антон не успевает даже толком понять, что произошло, а его мокрая фантазия (в прямом смысле мокрая) уже выныривает из воды. Арсений не отплёвывается солью, у него из носа ничего не течёт, и глаза он не трёт, зная, что это бессмысленно. Арсений умный мальчик, не то что Антоша. Он проплывает несколько метров вперёд, останавливается под самым светом луны и лежит на поверхности звёздочкой, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Антон смотрит на него издалека и продолжает сидеть на пирсе. Купаться нет желания: сегодня ему по кайфу сидеть и смотреть, как купается Арс. В этом есть что-то необъяснимо притягательное, но ему всё кажется неумолимо прекрасным, если касается Арсения. И, если честно, это уже порядком подзаебало. Арсений легко переворачивается обратно и медленно подплывает к пирсу. Все шутки Антона про то, что Арс не умеет плавать, остаются непроизнесёнными. Они так и не сказали друг другу ни слова с самого кафе, но поздний вечер — или ранняя ночь? — как будто приказывает держать язык за зубами: слов-то особо нет, всё и так понятно. До тех пор, пока Арсений не подплывает совсем близко. Арсений хватается руками за пирс по бокам от ног Антона, ловит его в капкан, чуть приподнимается над водой. Его плечи блестят от влаги, волосы зачёсаны назад, открывая высокий лоб, глаза по цвету сливаются с небом. Антон готов откусить себе язык, лишь бы не ляпнуть, что в этих самых глазах отражается луна, и как это блядски красиво выглядит. Слава богу, он этого не говорит: только смотрит немного озадаченно на Арсения и не понимает, чего от него хотят. В отеле гаснет одно из окон, Антон ловит это движение краем глаза, продолжая смотреть на улыбающегося Арса. Улыбка совсем не ехидная, как обычно, — она скорее хитрая. Нужно, наконец, нарушить этот глупый обет молчания и спросить, какого хера происходит, но Арсений подаётся вперёд и мягко целует острую коленку Антона, просто так, потому что ему вдруг очень сильно — нестерпимо — захотелось это сделать. А потом он прикладывается щекой к этой коленке и закрывает глаза. Тёплая вода приятно обволакивает тело, влажные плечи подмерзают, а руки Антона зарываются в прохладные короткие волосы и начинают ласково их перебирать. «Всё катится к ебеням», — думает Арсений, млея от нежных прикосновений. «Еба-а-а-ать», — восхищённо думает Антон. И больше он ни о чём в тот вечер не думает.