Ибо крепка, как смерть

В немногочисленных магических гостиницах Нью-Йорка наверняка паслись соглядатаи МАКУСА, так что Геллерт отправился в шикарный маггловский отель, который присмотрел с крыши своего небоскреба-корабля. Занял один из лучших номеров, навел на портье морочащие чары, а на свои комнаты — заклинание, отводящее глаз, такой силы, что даже цифры на брелоке ключа, выданного портье, поблекли и дрожали, не давая себя прочесть. До встречи с Маклагеном оставалось еще два часа. Любопытно, пожалел бы Маклаген, что помог Геллерту попасть в Нью-Йорк, если бы знал, что тот замышляет? А, может быть, напротив, восхитился бы дерзостью замысла? История братьев Пруэттов в свое время наделала шумихи. Но Геллерт считал, что те, хоть и прославились как воры, никогда не были выдающимися волшебниками. То, что требовало от них невероятной изворотливости, ему дастся всего лишь парой заклинаний, просто мало кому доступных. Он завалился на мягкую постель и некоторое время изучал чертеж Гнарлака. Золотая мышеловка действительно могла бы оказаться ему, как выразился Гнарлак, «не по зубам», бездна забери гоблинские антиворовские чары, но со всем остальным он справится. Даже гибель воров не доставит проблем. Вскоре в номере развернулась маленькая лаборатория. Геллерт поставил котел прямо на пол, а на журнальном столике разложил инструменты и ящички с ингредиентами. Оставалось добыть всего лишь один компонент. Он выглянул в коридор, заслышав шаги, и увидел горничную, совсем юную девушку, которая торопливо бежала с охапкой белых полотенец. Геллерт преступил ей дорогу. Проникнуть в ее простенькие мысли не составило никакого труда. «Ох, ну что он хочет, этот постоялец? Ведь опять влетит от старшей горничной. Нерасторопная. А как он странно одет. Конечно, богатые могут себе позволить всякие причуды... Почему он на меня смотрит? Некоторые девушки заходят в номера... И Марлин купила себе золотые сережки. Не на жалованье, конечно». — Подойди ближе, дитя, — Геллерт поманил девушку к себе. И даже не требовалась магия, чтобы подчинить ее своей воле. Она сделала пару шагов вперед, прижимая к груди стопку полотенец. Позволила взять себя за подбородок. — Посмотри на меня, — сказал Геллерт. — Ты ведь нетронута? Никогда не была с мужчиной? — Никогда, — она быстро замотала головой. — Я честная девушка. Мысли ее заметались, как стая встревоженных голубей. Страх, девичьи фантазии, меркантильные подсчеты. «Даже Джорджу разрешила поцеловать себя всего раз. Тот впивался в губы, как ребенок в леденец. Интересно, как бы ее поцеловал этот мистер? Красивый, только глаза страшные, один серый, другой золотой. И как это было бы с таким? Небось лучше, чем с Джорджем. Мать убьет, если узнает». — Не бойся, — приказал Геллерт. — Еще ближе. Она, зажмурившись, сделала еще шаг, запрокинула голову. Полотенца упали у ног белым сугробом. Геллерт коснулся ее шеи палочкой, и ручеек крови побежал по белой коже, мгновенно наполнив фиал. Ранка тут же затянулась. — Все, теперь иди, — сказал он горничной и прошептал: — Обливиэйт. Повезло, даже не пришлось выходить из отеля. Он отступил на шаг, девушка растеряно заозиралась, прижала ладони ко рту и, снова заметив Геллерта, пролепетала: — Простите, сэр. Голова закружилась. И бросилась подбирать полотенца. *** Запах в комнате стоял ужасный, но убирать дым заклинанием во время приготовления сложного зелья было нельзя, а позволить ему улетать в окна или двери означало переполошить всех магглов и магов в округе. Так что Геллерт нетерпеливо смотрел в бурлящий котел, потирая зудящий нос тыльной стороной запястья, и следил, как медленно ползет по циферблату секундная стрелка часов. Наконец густое зелье поменяло цвет на багряный — крови и живого мяса — и, взяв волшебную палочку, Геллерт перенес его на дно большой реторты. Потом достал полученный от Гнарлака флакончик и поместил обрезок ногтя в ту же реторту, в самый центр. Заклинание было не менее сложным, чем создание портключа. Но если работа с портключом требовала скорее математической игры ума, то здесь нужен был тонкий баланс живого и неживого, искусный обман естественных законов плоти. Темные искусства, не из самых жутких, но требовательные и жестокие, как и всякая темная магия. Геллерт слизнул с губ потекшую из носа кровь и усмехнулся. Ему нравилось это — ощущать дыхание бездны на своем лице, так же, как нравился смертельный азарт магической дуэли. Силуэт кисти руки, обозначенный бледными линиями, уже тускло светился внутри колбы над вяло бурлящей питательной смесью. Мгновение спустя по едва проявившимся сосудам побежали розоватые ручейки. Призрачные пальцы едва заметно затрепетали. Геллерт накрыл реторту заклинанием. Ничто не должно было потревожить хрупкий процесс. К следующему вечеру прообраз напитается плотью и кровью и Геллерт получит точную и почти живую копию ладони Ван Аардверка. Взмахом палочки он убрал дым. Зловоние исчезло, но все равно казалось, что оно въелось в кожу и волосы. Геллерт стянул перчатки, скинул всю остальную одежду и нагишом прошел в ванную. Ни один из волшебников не мог себе позволить пренебречь могуществом зельеварения, но его определенно было за что недолюбливать. Часы Геллерт оставил на полу рядом с котлом, а когда поднял их, вернувшись из ванной, то обнаружил, что пора собираться на ужин. Он был на ногах почти сутки, но усталости не чувствовал, разве что звенящую легкость, какая бывает, когда долго обходишься без сна. Интересно, как провел этот день Маклаген, думал он, одеваясь. Отыскал друзей или родственников, с которыми прежде был знаком только по переписке? Исследовал крыши и переулки нового города, как это делал он сам? Геллерту редко были интересны занятия других людей, если это не касалось его собственных планов. Но Маклаген его интриговал. Собственно, можно будет задать ему вопрос уже через четверть часа, и почему бы скромному ученому-теоретику не ответить честно. Волшебное зеркало сделало бы Геллерту комплимент, когда он подошел, чтобы заколоть высокий ворот рубашки серебряной булавкой, но зеркало было маггловское, так что равнодушно промолчало. Геллерт в последний раз посмотрел на свое отражение, заправил за ухо светлую прядь и аппарировал. *** Ранняя осень поливала Европу холодными ливнями, но в Нью-Йорке еще стояло тепло. И все же закопченные трубы на крыше, куда аппарировал Геллерт, дымили вовсю. Ветер носил мусор вдоль бетонного парапета. Между двумя трубами виднелась неприметная чердачная дверь, покрытая облупившейся синей краской, такая низкая, что Геллерту, чтобы войти, пришлось слегка пригнуть голову. Но едва ступив за порог, он оказался в просторном помещении, ярко освещенном и наполненном приглушенным шумом голосов и негромкой музыкой. Под заколдованным потолком низко-низко над столиками в звездном небе парила огромная птица-гром. Она накрывала весь зал широкими крыльями, и когда Геллерт вошел, склонила к нему голову и приоткрыла золотые глаза. — У меня встреча с мистером Маклагеном, — сказал Геллерт. — Он уже здесь? Птица отрицательно качнула головой, но на одном из столиков под ее левым передним крылом загорелся светильник. — Годится, — согласился Геллерт. Заняв столик, он попросил чашку кофе и лениво поглядывал по сторонам. На зал были наложены чары, так что подробно рассмотреть сидящих было невозможно. В глубине зала квартет зачарованных инструментов тихо играл вальс, но никто не танцевал. Время тянулось медленно, Маклагена все не было, и через четверть часа Геллерт подумал, что тот просто не придет. Обычно люди чувствовали себя польщенными, если Геллерт проявлял к ним интерес, и то, что кто-то мог вот так запросто проигнорировать его приглашение, Геллерта неожиданно ошеломило. К тому же он вдруг понял, что предвкушал эту встречу весь день. Уже порядком рассерженный, он собирался встать и уйти, когда у входа в зал появился Маклаген. Тут же задрал голову и широко улыбнулся, с детским восторгом разглядывая заколдованный потолок. Птица едва заметным движением крыла указала ему стол, где сидел Геллерт. Маклаген повернулся, прижал руку к груди жестом, полным вины, и поспешил к столу. Его свободный плащ был сейчас перекинут через локоть, позволяя рассмотреть то, что прежде скрывал. Маклаген был не худощавым, но стройным и длинноногим, и в его движениях чувствовались та сила и точность, которые Геллерт заметил, когда тот колдовал. Красивое выразительное лицо выражало сейчас искреннее раскаяние. — Вот и вы наконец, — сказал Геллерт, вставая и протягивая ему руку. — Простите. Мне безумно неловко. Но вы как в воду глядели, я действительно проспал. Думал вздремну полчасика, и вот... Он сжал руку Геллерта в своей, потом накрыл ее другой ладонью. Его руки были такими же теплыми, как Геллерт запомнил, а в этом жесте таилась забота и некая интимность. Сам Геллерт сделал бы так, если бы хотел смутить собеседника и дать ему исподволь почувствовать собственное превосходство. Но Маклаген обезоруживающе улыбался. — Вы долго меня ждали? — С четверть часа, — прямо ответил Геллерт, — и ужасно проголодался. Садитесь, ради всего святого, и давайте поужинаем. Мне обещали, что здесь прилично кормят.