Ибо крепка, как смерть

— Какие у тебя бывают пророчества? — спросил Аль. — Видения? Сны? Прорицания? — Какие угодно, — ответил Геллерт. — Ясные картины и символы, которые требуют толкования. Предречения и озарения. Иногда они касаются мелочей, иногда рассказывают о событиях по-настоящему грандиозных. Порой я просто знаю, где я должен быть и что делать. Знаю, какие последствия повлечет тот или иной поступок. — И ты, образно говоря, знаешь, когда стакан упадет со стола, и можешь поймать его? — Иногда, — улыбнулся Геллерт. — Впрочем, это не значит, что я ничего никогда не роняю. А бывает, я чувствую, что лучше дать стакану упасть. Заметив, как озабоченно сдвинулись брови Аля, он спросил: — Ты считаешь меня безумцем? Тот задумчиво покачал головой, похоже, всерьез взвешивая ответ, и наконец сказал: — Пожалуй, нет. Геллерт усмехнулся. — Я не много знаю о прорицаниях, — продолжил Аль. — Мало какая область магии так далека от точной науки, как эта. Но ты пока не рассказал о том пророчестве, которое касается нас с тобой. Он потянулся к Геллерту и прижался губами к подбородку: — Что ужасного, — к уголку рта, — я, — к щеке, — должен совершить? Геллерт, и сам мастер морочить голову словами и прикосновениями, резко сел. — Я не Пифия и не Тихо Додонус. Это провидческий дар служит мне, а не я ему. И я здесь с тобой, без волшебной палочки в руке и.. — Так не пойдет. — Пальцы Аля мягко сжали плечо. — Я хочу знать. — Ладно. Это решение Геллерт принял довольно холодно. Поток судьбы уже хлынул в новое русло, и, если Аль будет знать о пророчестве, Геллерт от этого скорее выиграет. Так что почему бы не рассказать? Он прикрыл глаза. — Это случилось в тот год, когда меня исключили из школы. Отец был в ярости, а может быть, только делал вид, по нему всегда трудно было понять. Поэтому мать предложила мне навестить родственницу в Англии, пока тот не успокоится. Аппарировать так далеко я еще не мог, да и ваши законы не позволяли, так что отправился в Управление магического транспорта в Мюнхене. ...Так же, как в том зале портключей в Гамбурге, где они встретились с Алем, здесь толпился разношерстый народ, и Геллерт так же расхаживал взад и вперед, нетерпеливо дергая лямку ранца. В душе у него страсти и идеи бурлили и плавились, как металл в тигле алхимика. Обида на родителей, которые, казалось, и знать не хотели, каким талантом и силой обладает их сын. Ярость и жажда мести. Как посмели директор и учителя Дурмстанга бросать ему такие обвинения? Этот идиот Горват — просто слабак, сам нарвался на неприятности. Предвкушение путешествия тоже будоражило его. И мысли о Дарах. В библиотеке тетушки Батильды может найтись что-то интересное, да и саму ее следует осторожно расспросить. Она историк магии, причем из лучших. И, к счастью, готова разглагольствовать часами, особенно если слушатель способен ее понять, а Геллерта Батильда всегда считала умным мальчиком. Он отыщет Дары, и все они, те, кто его недооценивал и осуждал, поймут... Внезапно кружение и кипение его чувств разбило пророческое озарение. Оно врезалось в сознание с такой безжалостной ясностью, что Геллерт застыл, будто скованный заклинанием. «В этом путешествии ты встретишь человека по имени Альбус Дамблдор. Он единственный, кто может разрушить твои планы, единственный, кто встанет у тебя на пути, и однажды ты будешь им повержен», — говорило новое знание. Ощущение неотвратимого краха, которое оно несло, потрясало, и даже когда пророческий экстаз отхлынул, Геллерт едва понимал, где он и зачем, и только раздавшийся словно издалека голос министерской служащей вернул его в сознание. — Ваш портключ, герр Гриндевальд, — сказала она и строго заметила: — Уже третий раз зову, юноша. Здесь люди ждут. Ее Геллерт почему-то хорошо запомнил. Высокая и полная, с розовыми щеками и двумя толстыми золотыми косами, лежащими на туго обтянутой форменной мантией груди. Сморгнув пелену перед глазами, он посмотрел на волшебницу, по всей видимости, лицо его было так бледно, а взгляд так растерян, что она из исполнительной служащей мигом превратилась в заботливую мамашу. — Ой, мышоночек, ты совсем бледный, — запричитала она. — Тебе плохо? И куда ты один собрался в эту Англию, совсем дитя? Геллерт сглотнул и с трудом выговорил: — Я... я передумал, я не еду в Англию. Конечно, он не отправится навстречу своему поражению и погибели. Он храбрец, но не безумец, что бы там кто не считал. — Простите, — добавил он, заметив, что на него все еще смотрят. — Ничего-ничего, — успокаивающе сказала волшебница. — И правильно. Нечего там делать. Ты лучше присядь и выпей воды. Белый как снег. Она взмахнула палочкой, и рядом с Геллертом появилось плюшевое кресло, а перед носом закачалась кружка с водой. Но он отмахнулся от ненужной и раздражающей заботы, и, все еще ошеломленный, ушел... — Какой это был год? — Девяносто девятый. Аль отвел взгляд, потом его внимательные глаза снова встретились с глазами Геллерта, и он спросил: — К чему же я должен преградить тебе путь? Ты сказал, что не служишь своему пророческому дару. Но чему ты служишь, Геллерт, и чего хочешь? Геллерт мешкал с ответом. Ему вдруг пришла блажная мысль, не свернул ли он, испугавшись пророческого озарения в тот далекий день в Мюнхене, с должного пути? И, пытаясь сбежать от поражения, не бежал ли он так же и от победы? Они с Алем лежали, повернувшись друг к другу, соприкасаясь коленями и руками, и Геллерт попытался представить, каким тот был в восемнадцать. Одиночество, невозможность разделить с кем-то свои чаяния и порывы в юности томят куда сильнее, чем на пороге тридцатилетия. И если их сейчас так томительно тянет друг к другу, то как сильно влекло бы тогда? Геллерт вдруг почувствовал легкую ностальгию по всему, что могло бы быть, но отбросил ее прочь. Он слишком много знал о прошлом, будущем и настоящем, чтобы сожалеть еще и о несбывшемся. — Я возьму то, что мне суждено судьбой, Аль, — сказал он. — Но ты мне нужен тоже. И отказываться от тебя я не собираюсь. Аль насмешливо прищурился: — Значит, передумал меня убивать? — Передумал, — улыбнулся Геллерт и начал вытягивать ленту из его растрепавшейся косы. — Но, может быть, мне стоит взять с тебя Непреложную клятву? — невзначай спросил он, возясь с затянувшимся узлом. Аль уже без улыбки отрицательно покачал головой. — Нет. Придется довольствоваться моими словами о том, что последнее, чего я хочу, — это навредить тебе. Ответ был слишком простым, и Геллерт скорчил напоказ недовольную гримасу, но в глубине души согласился, что Непреложная клятва стала бы слишком грубой игрой со слишком могучими силами, чтобы привести к чему-то хорошему. К тому же его пальцы уже запутались в волосах Аля, бедро легло на его бедро, как будто их тела не могли долго существовать, не прикасаясь друг к другу. Лицо Аля в полумраке приковывало взгляд: глаза, блестящие из-под темных ресниц, лукавый изгиб рта, едва заметная ямка под нижней губой. Геллерт потянулся, чтобы прикоснуться к ней языком, отбросил одеяло и с легкостью отпустил мысли о пророчестве. Снова заговорили они гораздо позднее. — А ты, Аль? — спросил Геллерт. — Чего хочешь ты? Аль, который лежал на нем почти весь целиком, жаркой тяжестью, пробормотал, сладко вздыхая: — Разве непонятно? Тебя. — Со мной ты знаком всего несколько дней, ну, или недель, как тебе угодно считать, — поддерживая его насмешливый тон, сказал Геллерт. — Что привело тебя в библиотеку Аардверка? Поиск знаний? Слишком уж много хлопот ради удовлетворения научного любопытства. Знания в магическом искусстве почти всегда означали могущество и власть, но Геллерт не стал развивать мысль, ожидая ответа. Аль приподнял голову. — Может быть, я искал приключений. Ты задумывался когда-нибудь, насколько соблазнительны приключения? — Ты лукавишь... — начал Геллерт, но его прервал истошный женский крик. — Альбус! Где ты?! — Похоже, женщину душил панический страх. — Куда ты пропал?! Аль вскинулся: — О Мерлин! Ведь уже за полночь! Я сейчас! — крикнул он, вскакивая с постели, тяжелый халат тут же слетел с крючка на стене и скользнул ему на плечи. — Сейчас приду, Ариана! Ах, она же меня не слышит из-за заглушающих чар. — Кто это? — спросил Геллерт. — Твоя жена? — Как ты мог такое подумать! — рассеянно ответил Аль, завязывая пояс. — Геллерт, — он обернулся уже от двери и озабоченно посмотрел на него, — это моя сестра. Она... — он помедлил, — нездорова, и посторонний человек может ее сильно напугать. Пожалуйста, подожди меня здесь.Я скоро вернусь. Он стремительно вышел, и комнату тут же окутала тишина, теперь заглушающие чары скрыли и разговор снаружи.