Ибо крепка, как смерть

Геллерт сел на постели, оглядывая спальню и пытаясь прочесть в ее обстановке характер хозяина. Определенно здесь жил не педант и аккуратист; все производило впечатление живого беспорядка, довольно, впрочем, уютного. Огонек трепетал в бронзовом ночнике, выполненном в виде двух сложенных чашей ладоней. Саламандра в запыленной реторте спала, а совиная клетка по-прежнему пустовала, на полу под ней валялись несколько пестрых перьев. На тумбочке у постели стояло блюдце с половинкой печенья и крошками и валялись щетка для волос, пара кожаных перчаток, слишком тонких для местной зимы, и журнал «Вестник рунологии», на обложке которого отпечатался темный круг от чашки чая. Еще несколько книг лежали на подоконнике и целая стопка — у кровати. Геллерт свесился с постели и прочел заглавия. Солидный том «Применение животных субстанций в алхимических процессах». Что-то в бумажной обложке без названия на форзаце — как оказалось, маггловская пьеса. «Письма Якоба Осекского» на латыни — издание позапрошлого века. Модный роман «Фестрал без крыла» и последняя монография Батильды Бэгшот «Политические отношения Великобритании и Европейского конгломерата в период поздних гоблинских войн». Круг чтения у Аля был предсказуемо широкий. Кроме двери в коридор еще одна, чуть приоткрытая, вела в кабинет, где виднелись очертания приборов и блестели стеклянные дверцы шкафов. Заходить туда Геллерт не стал: соваться без приглашения в рабочую комнату практикующего мага — поступок, чреватый непредсказуемыми последствиями, а применять воровские заклятия Геллерт не захотел, так что вытащил из стопки книг тетушкину монографию. На титульной странице обнаружилась дарственная надпись: «Альбусу, моему самому вдохновляющему собеседнику и другу». Мило. Значит Аль с тетушкой Тильдой знакомы, и даже довольно близко. Геллерт открыл книгу на середине и начал читать, больше обращая внимание на пометки, сделанные Алем на полях, чем на основной текст. Он не успел пролистать до конца и первую главу, когда вернулся Аль. — Рядом с тобой, мой милый, я совсем потерял счет времени. — Он сел на край постели и прижал ладонь к щеке Геллерта. — Как твоя сестра? — спросил Геллерт, откладывая книгу. Лицо Аля было непроницаемо спокойно: — Все в порядке. Просто она заметила, что я не пришел пожелать ей доброй ночи и... перепугалась. — Что с ней? Аль отвел взгляд: — У нее деликатное здоровье и хрупкие нервы. К тому же она не владеет магией... — Она сквиб? — с тенью сочувствия спросил Геллерт. Многие волшебные семьи считали позором рождение ребенка, лишенного магии, так что уклончивость Аля была понятной, но тот ответил: — Не совсем. — Это из-за нее ты привязан к дому? — Да. Ариане тяжело оставаться одной надолго. — Что значит "не совсем сквиб"? — спросил Геллерт. Саламандра проснулась и завозилась в тлеющих угольках, и по лицу Аля заплясали отблески огня, обрисовав напряженную линию рта. В его чертах читалась явная неохота продолжать разговор, но Геллерт сейчас стремился знать о нем все: залезть в его мысли, украсть воспоминания, окунуться в них, пока не станет ясно, чем он живет, чего жаждет и чего боится. А еще Геллерт совсем не желал делить Аля с кем бы то ни было, в том числе с непонятной больной сестрой. — Знаешь, я тебя с ней познакомлю завтра, — неожиданно сказал Аль. — Ты ведь останешься до утра? Геллерт кивнул и потянул за пояс его халата, отвел полу, заставляя тяжелую темно-красную ткань соскользнуть с бедра. Аль, опершись руками о постель, склонился за поцелуем, и грива спутанных волос упала Геллерту на лицо. — Надеюсь, ты обновил заглушающие чары, — прошептал Геллерт, кладя ладонь Алю на затылок, — потому что я заставлю тебя кричать. И Геллерт сделал это. Теперь, когда первая страсть была утолена, можно было действовать медленно и расчетливо. Они дразнили друг друга, в шутку боролись на узкой постели, пока Геллерт не пошел на обманный маневр, позволив оседлать свои бедра, а потом одним движением перевернул Аля на спину, навалившись сверху всем весом. Он помнил, что Аль просил не связывать его магией, и просто обхватил его запястья и мягко прижал к простыням. Аль облизнул смеющиеся губы и хитро прищурился, явно выжидая момент для ответной атаки. Геллерт навалился сильнее, наслаждаясь жаром тела под собой, особенно ощутимым там, где его собственный напряженный член вжимался между ягодиц. — Просто сдайся, — прошептал Геллерт, склоняясь к его рту. — Доверься мне. Ресницы Аля дрогнули и опустились, его бедра скользнули по бедрам Геллерта, стискивая крепче, притягивая ближе. — Ты тоже кричал, — с ласковой насмешкой проговорил Аль, устраивая голову у Геллерта на плече. Тот собрался ответить, но обнаружил, что Аль уже спит. Геллерт чувствовал под его лежащей на груди ладонью биение собственного сердца, и вскоре сам тоже погрузился в сон, крепкий и безмятежный. Рядом с человеком, которого полжизни считал своей погибелью. *** Дом был полон утренних звуков. Шаги, голоса, хлопанье дверей, смех и шум воды. Потом кто-то заиграл на флейте. Ее хрипловатый голос неуверенно вывел мелодию, еще раз, и вот флейта уже запела ясно и нежно. Геллерт сел на постели, потянулся и зажмурился, потому что сквозь чуть раздвинутые занавески просочился луч бледного зимнего солнца и упал прямо ему на лицо. — Доброе утро, соня! — сказал Аль. Он стоял в дверях с полотенцем в руках, уже одетый: в брюках и рубашке с подвернутыми рукавами, открывающими его красивые запястья. — А ведь вовсе не поздно. — Геллерт зевнул. Судя по солнцу, было не больше девяти утра. — Одевайся и спускайся вниз. — Аль взмахнул рукой, раздвигая шторы, в его глазах искрилось веселье. — Мы завтракаем на кухне. Геллерт снова зажмурился от яркого света и запустил пальцы в волосы, пытаясь пригладить кудри. Из-за неудачной аппарации из замка Краффтов ему пришлось обрезать волосы выше плеч, и теперь они торчали и завивались как придется, если не призвать их к порядку. Он услышал тихий смешок Аля, но когда открыл глаза, тот уже исчез, прикрыв за собой дверь. Дом оказался совсем небольшим, и, спустившись по деревянной лестнице, Геллерт без труда нашел кухню, откуда тянулся чудесный запах жаренного бекона и гренок. Там царил тот же уютный и домашний беспорядок, что и в спальне Аля, который, стоя спиной к двери, колдовал с гренками, — они одна за другой взлетали в воздух, шлепались на сковороду и, поджарившись с обоих боков, укладывались на блюдо. Перед круглым деревянным столом, накрытым к завтраку, а точнее хаотично уставленным чашками, тарелками с беконом, жареными помидорами и яйцами, баночками с джемом, медом и маслом, примостившимися между ними кофейником, чайником и молочником, стояла пыльная коробка с рождественскими гирляндами. Высокая девушка в темно-голубом платье и белом полотняном переднике чистила апельсин маленьким ножиком. Геллерт, пока на него не обратили внимания, украдкой разглядывал ее лицо. Ариану Дамблдор трудно было назвать красивой или даже миловидной: слишком тяжелый подбородок, слишком широкий лоб, бледные глаза и невыразительные русые волосы. И еще в ее облике чудилась болезненная тусклость, особенно очевидная рядом с ярким Алем. Заметив Геллерта, девушка положила апельсин на стол, и на ее лице вспыхнула улыбка, сразу придав ему если не красоты, то жизни. — Альбус, — окликнула она, — вот и твой друг пришел. Аль повернулся к ним, за его спиной гренки продолжали поджариваться и укладываться на блюдо. — Это Геллерт Гриндевальд, — мягко сказал он. — Геллерт, это моя сестра Ариана. Девушка приблизилась так стремительно, что Геллерту показалось, будто она сейчас его обнимет, но Ариана протянула руку. — Я очень рада знакомству, Геллерт. Доброе утро. — Рукопожатие у нее оказалось энергичным, ладонь теплой и не изнеженной. — Доброе утро, мисс Дамблдор, — подчеркнуто вежливо ответил он. — Очень польщен. — Можешь называть меня Арианой? — не предложила, а именно спросила она. — Так будет гораздо лучше. — Хорошо, если ты позволишь. – Конечно. Садись, – воскликнула Ариана. – Ты же голодный. Она ловко отодвинула ногой коробку с гирляндами, указала Геллерту на стул и вручила тарелку и чашку. — И ты, наверное, будешь кофе, — сказала она, берясь за кофейник. — Альбус рассказывал, что в Европе по утрам пьют только кофе. У тебя милый акцент. В ее бесцеремонно живых манерах не сквозило ни тени болезненности, и уж точно не было робости или страха, каких Геллерт ждал от создания, которое с таким ужасом кричало вчера вечером. — Ариана, — с укором сказал Альбус, подходя к столу и выискивая взглядом место для блюда с гренками, которое покачивалось у его плеча. — Геллерт, я тебя обидела? — спросила Ариана. — За чашку кофе я сейчас прощу что угодно, — признался Геллерт. Ариана сдавленно хихикнула и, взяв кофейник, наполнила его чашку. — Пожалуйста, и мне тоже, Ариана. Аль пристроил блюдо на краешек стола, сел и с сокрушенным видом начал намазывать гренку джемом. — Как ты видишь, Геллерт, — вздохнул он, — у нас все без церемоний, так что, прошу, угощайся. Полчашки кофе спустя Геллерт окончательно проснулся, положил себе жареных яиц с беконом и присмотрелся к своим сотрапезникам. Аль, похоже, не собирался вмешиваться в разговор: то ли слишком проголодался, то ли хотел понаблюдать, как будет развиваться их с сестрой знакомство. Ариана налила себе чай и мазала гренку маслом, а когда Геллерт посмотрел на нее, ответила любопытным взглядом. Сделав вид, что увлечен содержимым своей тарелки, Геллерт сотворил осторожное заклинание. В Ариане действительно ощущалась та неуютная тусклость, которую ему доводилось встречать в сквибах — бесцветие там, где должны играть все краски мира. Но что значили туманные слова Аля? Что еще за "не совсем сквиб"? Пророческий дар молчал, напоминая о себе разве что легким неспокойствием, которое Геллерт не знал, как истолковать. — Ты играешь на флейте? — спросил Геллерт. — Да, — губы Арианы снова дрогнули от смеха, а в уголках глаз обозначились веселые морщинки, почти как у Аля. — Прости. На самом деле ты очень хорошо говоришь по-английски, просто я никогда раньше не встречала иностранцев. — Не так хорошо, как мог бы, — пожал плечами Геллерт, — учитывая, что моя мать наполовину англичанка. — Правда?! — воскликнула Ариана. — У тебя есть родственники в Англии? — Да, — ответил Геллерт. — Тетя моей матери. — А кто она? И где живет? — В городке, который называется Годрикова Впадина. Это в Западной Англии, если не ошибаюсь. Я там давно не был. Ариана схватила брата за руку. — О, Альбус, ты слышал? А как ее зовут? — Она снова повернулась к Геллерту, глаза ее сверкали. — Батильда Бэгшот, она историк магии. Геллерт посмотрел на Аля, и заметил, что тот наблюдает за сестрой с легкой тревогой. Однако та воскликнула с прежним восторгом. — Это же наша миссис Бэгшот! Мы тоже жили в Годриковой Впадине. Наши дома были совсем рядом. И мы ее очень хорошо знаем. Наша мама с ней дружила, и Альбус тоже. — Ариана, остановись, — рассмеялся Аль, настороженность в голосе была почти не заметна. — Не всякий человек выдержит такой напор с утра пораньше. — Но ведь это удивительно! Представляешь, — сказала Ариана Геллерту, — мы могли бы познакомиться гораздо раньше. Ты же приезжал к ней в гости? — Да. Совсем ребенком, — ответил Геллерт. Его не то чтобы удивило, но поразило то, насколько неизбежной оказалась их с Алем встреча, не последуй Геллерт предостережению пророчества. — А вот и сэр Бедивер! — сказал Аль и поднялся, чтобы открыть форточку. В окно вместе с порывом морозного ветра влетел уже знакомый Геллерту холеный филин, уронил на стол номер «Ежедневного пророка» и конверт, а сам уселся рядом с тарелкой Аля. Тот отломил ему кусочек гренки с джемом, который филин благосклонно проглотил, после чего прошагал по столу и требовательно уставился на Геллерта. — Как не стыдно, сэр Бедивер! — сказала Ариана. — Пожалуйста, не давай ему джем. Альбус его закармливает сладким, потому что сам... Аль кашлянул, пряча улыбку, и, не дав ей договорить, протянул конверт. — Ариана, это тебе письмо. Геллерт обмакнул корку хлеба в яйцо и протянул филину, тот, презрительно моргнув, отвернулся. Ариана уткнулась в письмо. Аль взглянул на Геллерта и впервые за все время завтрака улыбнулся только ему одному. — Аберфорт пишет, — сказала Ариана, — что он решил не покупать ту ферму в Котсуолде, там слишком шумно из-за железной дороги. Аль ответил невразумительным «Мгм» поверх чашки кофе. — И еще, — добавила Ариана, не поднимая глаз от письма, — он пишет, что приедет на Рождество. — Как мило с его стороны. Аль подмигнул Геллерту и сунул филину еще один кусочек гренки с джемом. — Кстати, я все видела, — заметила Ариана. Ее разговоры с братом и все происходящее в целом носили оттенок такой домашней обыденности, что Геллерт чувствовал себя обескураженным этим не меньше, чем загадкой о не совсем сквибе. Оживление и любопытство Арианы утихли, и, казалось, она приняла появление Геллерта за завтраком так, как будто для Аля это обычное дело — приводить любовников домой и оставлять на ночь. Ариана отложила письмо, подняла взгляд на настенные часы и всплеснула руками: — Уже половина десятого. Мисс Кителер! Я ведь обещала помочь ей вычесать Садб, Бадб и Дану, чтобы они встретили Рождество красивыми. Это книззли нашей соседки, — пояснила она Геллерту. — Они терпеть не могут, когда их вычесывают с помощью волшебства, а меня всегда слушаются. — Не волнуйся, — сказал Аль. — Мисс Кителер наверняка только встала. Ты же ее знаешь. — Отнесу ей что-нибудь к завтраку. Ариану снова охватило оживление. Она залпом допила чай, сунула в рот дольку апельсина и закружила по кухне. Заглянула в стоящую на подоконнике жестянку, обвинила Альбуса в краже печенья, отогнала от жестянки филина и выбежала прочь. Ее шаги быстро застучали по лестнице и по коридорам. Снова она появилась на кухне уже в сапожках, меховой шапочке и синем пальто, которое она застегивала, продолжая разговаривать. — Не надо меня провожать, Альбус. Лучше зайди за мной, как закончишь урок. Рада была познакомиться, Геллерт. Ты ведь придешь к нам на Рождество? Обязательно приходи. Не дождавшись ответа, она застегнула последнюю пуговицу, подставила брату щеку для поцелуя, помахала Геллерту рукой и, подхватив корзинку, убежала. — Придешь? — спросил Аль с улыбкой. Геллерт вдруг обнаружил, что чертовски зол. — Ариана всегда так приветлива с твоими любовниками? Аль отставил чашку, подошел поближе и прислонился к столу, во взгляде его читались любопытство и настороженность. — Такой ревнивый? — Он подцепил пальцем завиток волос у щеки Геллерта и отступил на шаг. — Объяснюсь в первый и последний раз, — продолжил он почти холодно. — Я никогда не знакомил Ариану ни с кем из моих любовников. Мы вообще не часто принимаем гостей. Именно поэтому она отнеслась к тебе так доверчиво. Если кто-то приходит в дом, значит это близкий человек — родственник или друг. Есть еще мои ученики, но мы занимаемся только в кабинете и уж точно я не приглашаю их на завтрак. Ариана обрадовалась новому лицу. А что касается ее непринужденности... Во-первых, из меня вышел ужасный воспитатель и манеры у нее не самые изысканные. А во-вторых, она не понимает, что ты мой любовник, потому что просто не осведомлена о некоторых сторонах жизни. Я сказал ей что ты мой друг, этого ей достаточно, чтобы быть с тобой приветливой. И, Геллерт, — Аль вздохнул и погладил его по щеке, — не нужно меня ревновать, пожалуйста. Может быть, то, что Аль так долго прожил с неуравновешенной сестрой, научило его управляться с чужими всплескам чувств с такой насмешливой терпеливостью, но Геллерт ощутил, как расслабляется под мягким прикосновением руки. — То есть она предполагает, что мы с тобой полночи обсуждали квиддич и последнюю монографию тетушки Батильды? — хмыкнул он. — Ариана ведет необычную жизнь и, вероятно, вынуждена будет вести ее всегда, — серьезно ответил Аль. — Наша мать и вовсе считала, что ей не следует выходить во внешний мир, что он слишком груб для нее. Я придерживаюсь другой точки зрения, но тоже считаю, что невинность в некоторых вещах для нее полезна. Истина прекрасна, но жить с ней не всегда легко. — И Ариана принимает как должное, что ее прекрасный и полный жизни брат принес ради нее обет безбрачия? — Он поймал руку Аля своей и поцеловал запястье. — Геллерт, это непростой разговор, и я не хочу начинать его сейчас. — Тогда мы можем вернуться в постель и провести время более приятно, — пробормотал Геллерт, не отпуская его руки и проводя языком по тому месту, где под нежной кожей быстро бился пульс. — Прости, милый, через полчаса у меня встреча с учеником. — Отправь сову и напиши, что не придешь. — Не могу: это последний урок перед каникулами, и я должен дать ему задания. — Какая скука. — Перед Рождеством всегда безумие и с учениками, и в редакции. Через три дня, вечером. Ты свободен? Геллерт кивнул, и Аль наклонился и прижался губами к его губам. — А потом действительно приходи к нам на Рождество, если хочешь. Будет очень тихо. Только Ариана, я и наш брат Аберфорт.