Ибо крепка, как смерть

После ужина, который был предсказуемо благопристоен и скучен, они перешли в гостиную. Геллерт медленно пил пунш — очень много сахара и одно лишь воспоминание об алкоголе — и смотрел, как в камине пляшет огонь на прогоревших поленьях. Аль таскал из коробки конфеты, половину из которых выклянчивал сэр Бедивер. Геллерту еще не приходилось встречать филина с настолько собачьими повадками. Ариана и Аберфорт дразнили Аля, обещая, что скоро сэр Бедивер растолстеет так, что не сможет носить почту. Во взаимодействии всех троих чудилась едва уловимая странность, натянутость, которую трудно было объяснить одним только присутствием постороннего. Альбус держался со вполне понятной снисходительной рассеяностью, а вот взгляды Аберфорта, которые тот порой бросал на брата и особенно на сестру, несмотря на внешнее веселье, были полны беспокойства и напряженного ожидания; при том открытая и прямолинейная Ариана словно отстранилась, и, казалось, с Аберфортом она держалась не так свободно, как с Геллертом, которого знала всего-то пару дней. — В следующем году ты тоже должен прийти в мантии, — заявила ему Ариана. – Тебе пойдет. — Не носил ничего подобного со школы, — засмеялся Геллерт, — но обещаю, что так и сделаю. В следующем году непременно. Аль улыбнулся. — Можно не ждать следующего Рождества. Ты позволишь, Геллерт? Он кивнул, и Аль коснулся палочкой его плеча. Форменные мантии Дурмстранга были из жесткой и колючей шерсти, да и большую часть года там стоял слишком сильный холод, чтобы носить их на голое тело, а ткань мантии, в которую превратил его одежду Аль, была мягкой и гладкой и при каждом движении так чувственно касалась бедер и ягодиц, что Геллерт с подозрением посмотрел на Аля. У того в глазах плясали искорки смеха. — Очень красиво, — воскликнула Ариана. – Я же сказала, что тебе пойдет. Геллерт осмотрел себя. Тяжелые складки заставляли двигаться более сдержанно, и если до превращения белым в его одежде был только шейный платок, то Аль добавил больше светлых тонов. Геллерт невольно вспомнил свое видение – черно-белую пешку на шахматной доске. — Все-таки удивительно, – сказал он, — что маги так привязаны к одежде этой эпохи. Если вдуматься, странная идея — считать Средние века золотой эрой магического сообщества. Между Алем и его братом и сестрой снова произошел непонятный обмен взглядами. Аберфорт бросил настороженный взгляд на Ариану, а потом уставился на Альбуса, тот повернулся к сестре, то ли ожидая почему-то, что именно она ответит на вопрос Геллерта, то ли пытаясь высмотреть, что встревожило Аберфорта. Ариана коротко встретилась с Альбусом взглядом и повернула лицо к огню. — Может быть, — предположила она, — так думают, потому что магглы тогда не боялись волшебников. Голос ее звучал безмятежно. Аберфорт хмыкнул. — Это волшебники тогда не боялись магглов. — Теперь он смотрел на Геллерта, а не на сестру, а потом опустил взгляд на маленького книззля, пытавшегося вскарабкаться Аберфорту на колени, цепляясь коготками за подол. — Не боялись, — кивнул Геллерт, — и совершали нелепые и необдуманные шаги один вслед задругим, которые за несколько столетий привели к кострам и Статуту. Чем тут гордиться? Аль удивленно приподнял брови. — Становлением магической науки? – спросил он. — Великими открытиями? Сближением с маггловской политикой и культурой? — Во имя всех сил, Альбус! — воскликнул Геллерт. — Как будто до того и после не совершали великих открытий. А что касается сближения... Великолепное достижение! Магию начали воспринимать как ремесло, маг стал чем-то средним между писарем и портным. Маггловские правители нанимали волшебников себе в услужение. И это после того, как веками сильнейших из нас считали богами. — А все, конечно, только об этом и мечтают, — протянул Аберфорт. — Особенно наглядевшись, что магглы делают с теми, кого считают богами. Его глаза заблестели, и он сразу стал сильнее похож на брата. — Друзья мои, думаю, это интересная тема, но не лучшая для рождественского вечера, — мягко сказал Аль. Аберфорт снова посмотрел на книззля, который, так не справившись с восхождением, теперь охотился за подолом мантии. — Балбесом тебя надо назвать, — сказал Аберфорт и, подхватив его под брюшко, посадил к себе на колени. Ариана подошла к его креслу и осторожно почесала книззля под подбородком. — Выйду подышу свежим воздухом, — сказал Геллерт. Из гостиной широкие витражные двери, забранные матовым стеклом, вели в крошечный сад. Пахло морозом, и прохладный ветер тут же тронул лицо и забрался под мантию. Геллерт притворил за собой дверь и прошел к невысокой ограде, вдоль которой росли засыпанные снегом розовые кусты. Розы, бледные и темные, выглядывали из-под белых ледяных шапок. Дом стоял на самой окраине Хогсмида, издалека долетал шум праздника, а нерасчищенная дорожка уходила от калитки к горам. Заснеженные вершины тянулись к темно-серым облакам; на одной из них, почти касаясь облака шпилем самый высокой башни, стоял замок Хогвартс, красивый, как игрушка, с остроконечными башенками и сияющими золотым светом окнами. Геллерт запрокинул голову и подставил лицо мелким снежинкам. Некоторое время он ждал, что Аль к нему присоединиться, но того все не было. Становилось прохладно. Геллерт обернулся. Силуэты братьев вырисовывались в витражной двери, такие размытые, что трудно было понять, где Альбус, а где Аберфорт. Хотя нет, Альбус никогда так не склоняет голову, набычившись, словно упрямое и сердитое животное. Геллерт вернулся к витражным дверям и усилил магией слух. — ...потому что я глава семьи и опекун Арианы, — говорил Аль, — и уже много лет отвечаю за ее благополучие. Его голосе звучал с подчеркнутым спокойствием. — Уж не намекаешь ли ты, — резко сказал Аберфорт, — что я избегал этой обязанности? — Конечно нет, — ответил Альбус. — Но до сих пор я прекрасно справлялся. Ведь правда? Даже животное будет несчастно, если запереть его в четырех стенах. — Ей никто не нужен, кроме нас. — Или ты привык так думать. То, что делала наша мать... — Не смей упрекать нашу мать! — рявкнул Аберфорт. — Наша мать делала, что могла, в меру своего разумения. — А ты, само собой, знаешь, как сделать лучше. Или делаешь так, как тебе удобно и приятно? — ядовито сказал Аберфорт. — Я был не против, что ты познакомил Ариану с несколькими милыми соседками. И никогда ни слова не говорил о твоих гм... приключениях, но зачем тащить их в дом? И, если уж на то пошло, спасибо, конечно, что не слизеринский хлыщ Слагхорн, но почему из всех именно этот немец? — У меня есть на то причины, — сдержанно ответил Аль. — Ну, надеюсь, это действительно достойные причины. Исключительные качества, что-нибудь вроде доброты, ума и чести, а не... Геллерт про себя проклял манеру Аберфорта вести беседу. Конечно, ничего по сути Альбус ему не ответил, а только оборвал, все еще спокойно, но без прежней мягкости. — Хватит, Аберфорт! — Дьявольщина! Ты слишком много на себя берешь. В следующий раз спрашивай меня, Альбус, ясно тебе? В его голосе звучала угроза, и Геллерт, уже и так рассерженный, не выдержал, толкнул дверь, стремительным шагом пересек гостиную и встал перед Аберфортом. — Выбирай тон и слова, когда разговариваешь с братом! Он взглянул глаза в глаза — некоторым этого хватало, чтобы отступить, но лицо Аберфорта потемнело от злости, а ноздри затрепетали, как у рассерженного жеребца. — Тебя кто просил соваться?! – процедил он сквозь зубы и потянулся за палочкой. — Даже не думай! – Геллерт, даже не коснувшись своей палочки, заставил его ладонь застыть. Аберфорт дернулся. На плечо Геллерта тяжело легла рука Аля. — Спасибо, Геллерт, но я не нуждаюсь в защите. — Что мы там говорили насчет исключительных качеств? — ухмыльнулся Аберфорт. — Привычка подслушивать... — Аберфорт... — предостерегающе сказал Аль. Геллерт вдруг осознал, что Аль колдует: сеть умиротворяющих чар окутывала комнату, словно кто-то мягкими пальцами перебирал волосы и поглаживал по вискам. — Прекрати, Аль, — прошипел он. Аберфорт непонимающе вскинул голову. — Тогда угомонитесь оба! — тихо рявкнул Аль. — Не хватало еще, чтобы Ариана вас услышала. Заклинание, которое Геллерт не позволил себе отпустить, плясало на кончиках пальцев. Высказаться ему тоже хотелось, но то ли чары Аля подействовали, то ли вид Аберфорта внушал уверенность, что услышанными слова Геллерта не будут, так что он промолчал. Аберфорт снова хмыкнул. — Пойду, пожалуй, спать. Пожелай за меня Ариане спокойной ночи, Альбус. Кстати, ей не вредно так поздно ложиться? — Сегодня Рождество. — Да, точно, — буркнул Аберфорт. — Я и забыл. С Рождеством, Альбус. Не дожидаясь ответа, он вышел. Шаги загрохотали по лестнице и наверху, хлопнула дверь. Аль повернулся к Геллерту, глаза потемнели, четко очерченные губы сердито поджаты, и, несмотря на то, что собственная нерастраченная злость еще покалывала пальцы, Геллерту невыносимо захотелось его поцеловать. — Надеюсь, книззлю понравится на ней спать, — Ариана стояла в дверях, прижимая к груди большую подушку, вышитую красными и белыми розами. — А где Аберфорт? — Ушел отдыхать, — ровно сказал Аль. — Просил передать тебе спокойной ночи. Ариана озадаченно приподняла брови, сдержанно улыбнулась. — О! Понятно. Вид у нее был усталый, лицо побледнело. Котенок подбежал к ней и стал тереться о ее ноги, путаясь в складках платья. — Мы тогда тоже пойдем, да, малыш? — сказала она котенку, потом подняла голову и посмотрела на брата. — С Рождеством, Альбус. Тот улыбнулся, подошел к ней и погладил по голове как ребенка. Она на миг прижалась лбом к его плечу, потом подставила щеку. — С Рождеством, — сказал Альбус, осторожно целуя ее. — Не расстраивайся, Геллерт, — вдруг сказала Ариана. — Аберфорт всегда такой бука. — Я заметил, — ответил Геллерт. Ариана тихо засмеялась, подошла к нему, и так же как и брату подставила лицо для поцелуя. Геллерт коснулся губами ее прохладной щеки. — С Рождеством. Ариана ушла, и маленький книззль побежал за ней, покачивая кисточкой на кончике хвоста. Геллерт бросил взгляд на Альбуса — тот нахмурившись смотрел сестре вслед, лицо его тоже казалось усталым и измученным. — Пойдем, Аль. — Геллерт взял его за руку. *** Закрыв за собой дверь спальни, Геллерт тут же опустил заглушающее заклинание и потянулся к Алю за поцелуем. Тот придержал его за плечи. — Нет, так не пойдет. — Брови его были сердито сдвинуты. — Послушай, Геллерт, тебе не следовало вмешиваться. Ты ничего не знаешь о моей семье и судишь слишком... Геллерт взвился: — Вот именно! Ничего не знаю, потому что ты мне ничего не соизволил рассказать. — А терпения у тебя ни на грош, — усмехнулся Аль. Его взгляд жадно шарил по лицу Геллерта. — Безумно хочу тебя, когда ты злишься, — голос его вдруг зазвучал глухо. — Это очень плохо. Потому что вспыльчивость не та черта, которую в тебе стоит поощрять, знаешь ли. Геллерт прикусил губу. — А у тебя нет нужды меня воспитывать, Аль, я тебе не брат, и не сестра, и не твой ученик. И не наводи на меня больше чары без разрешения. — Вот как? — сказал Аль. Ноздри у него подрагивали, в точности как у Аберфорта. И стоило Геллерту лишь чуть подзадорить: сдержанно улыбнуться, провести языком по губам, прикрыть глаза — и Аль дернул его за плечи к себе и сердито и больно поцеловал. — Вот теперь ты откровеннее, — быстро шепнул Геллерт и легонько укусил его за губу. Аль ничего не ответил, глаза его стали совсем темными, дыхание сбилось. Он потянул вверх мантию Геллерта, и тот, сам стараясь скорее выпутаться из складок, оборвал несколько крючков у шеи и наконец отбросил тяжелую одежду прочь. Руки Аля тут же скользнули по бокам, жесткое шитье на рукавах царапало кожу, но раздеваться Аль не стал, толкнул Геллерта к постели, развернул и жестко надавил между лопаток, заставляя упасть на руки. — Мне тоже нравится, когда ты злишься, — усмехнулся Геллерт, опираясь коленом о застеленную постель. Аль прижался к нему обнаженными бедрами, гладкая ткань мантии скользнула по спине. Движения Аля утратили обычную плавность, и, когда он навалился сильнее, волосы резко хлестнули Геллерта по плечам и шее. Он прогнулся, застонал, потерся о пах Аля, но тот вдавил пальцы в крестец, не давая дергаться. Похоже, возбуждение мешало ему сосредоточиться на заклинании, однако Геллерт и не думал помогать. Наконец покалывание магии обернулось теплом и влагой, между ягодиц стало скользко, и сразу горячая головка члена толкнулась внутрь. Слишком быстро, чтобы тело успело подстроиться. Аль нетерпеливо выругался, сжал бедра Геллерта ладонями, дернул на себя. Ощущение было слишком сильным. Геллерт вскинулся, но Аль надавил ему на затылок, вжимая лицом в покрывало, и толкнулся снова, вошел на всю длину. Геллерт глубоко задышал, балансируя на грани боли и наслаждения, но ему дали всего пару мгновений, чтобы притерпеться, потом Аль стал двигаться сильно и размеренно, крепко сжимая одной ладонью бедро, другой плечо. Он был тихим, только порой коротко выдыхал сквозь зубы, но Геллерт стонал в голос, и ласкал себя, стараясь не рухнуть в подступающий оргазм слишком быстро. — С ума меня сводишь, — хрипло прошептал Аль и дернул Геллерта вверх, обхватил локтем у основания шеи. Предплечье легло на ключицы, чуть придавливая горло, серебряное шитье снова царапнуло кожу. Ладонь другой руки все также цепко держала за бедро. Двигался Аль теперь резко, судорожными, частыми толчками и крепко сцепил зубы на том чувствительном месте, где шея переходит в челюсть. Аль, который даже ради спасения собственной жизни едва сумел поддаться Темной магии и причинить Геллерту боль, сейчас был безжалостен и нетерпелив. И хотя ничего подобного Геллерт специально не задумывал, но понимание, что удалось подтолкнуть Аля к этому маленькому грехопадению, оказалось упоительно сладким. Наслаждение прокатилось по хребту вверх, толкнуло в затылок, почти оглушив. С жалобным стоном Геллерт откинул голову Алю на плечо, и если бы тот не держал его, упал бы на постель. Оргазм резкими судорогами выгибал тело. Капли семени стекали по ладони и падали на покрывало. Резкие движения члена внутри стали почти нестерпимыми, но Аль тоже был на грани, коротко вскрикнул, втолкнулся на всю длину и замер. Его руки разжались, позволив Геллерту без сил опуститься на постель, носом в покрывало, терпко пахнущее лавандой. Аль со стоном повалился рядом, потерся щекой о плечо. — Прости, — сказал он. — Не хотел сделать тебе больно... Геллерт потянулся. Саднили укусы и следы пальцев, и даже внутри отзывалось тянущей сладкой болью. Ничего смертельного, даже приятно. Он извернулся, чтобы поцеловать Аля в совершенно беззащитный, искусанный рот. — Хотел, — лениво сказал Геллерт, когда наконец оторвался от его губ. – Но мне понравилось. — Он сладко вздохнул и добавил: — И я никогда не прошу прощения. Глаза Аля были закрыты, но ресницы дрогнули: — Никогда не сожалеешь о сделанном? — Я делаю то, что считаю самым лучшим в данный момент, так о чем сожалеть? — Ох, Геллерт, — вздохнул Аль. — Ты ужасный человек. — Только не говори, что хочешь держаться от меня подальше. Аль сел, одернул мантию и начал заплетать волосы в косу. — Может, мне и стоило бы. — Он пожал плечами и прищурился. — Будешь прощен, если поможешь убраться на кухне. — Легче легкого. — Геллерт взял его за плечи и уложил обратно на постель. — Эй! Я не шутил! — Я тоже. — Геллерт хлопнул в ладоши и воскликнул: — Ференанд!