Ибо крепка, как смерть

Первым порывом Геллерта было аппарировать в Годрикову Впадину немедля. Ариана спала, свернувшись на софе, и порой тихо постанывала, блуждая во сне по лабиринтам безумия и больных воспоминаний, но Геллерт мог углубить ее сон чарами, написать Алю записку. Да, в конце концов, можно было бы вовсе ничего не делать, просто исчезнуть. Но Геллерт решил остаться. В рукописи, которую Геллерт отыскал сегодня в итальянском монастыре, он далеко не впервые читал о том, как поиск Даров овладевает разумом и душой ищущего. И создатели Даров, были ли это братья Певереллы или кто-то еще, наверняка обладали достаточным магическим искусством, чтобы окутать свои творения сводящим с ума проклятием, а не только дымкой легенды. Однако Геллерт считал, что слишком силен, чтобы поддаться ему. Он искал Дары смерти больше десяти лет. Зачарованные старинные библиотеки, темная изнанка магического сообщества, опасные приключения вроде вторжения в подземелья Аардверка — все это было захватывающе, но до одержимости Геллерту было далеко. К тому же — Геллерт вдруг понял это с удивительной ясностью — они оба ждали его десять лет назад в Годриковой Впадине: живой Альбус и мертвый Игнотус Певерелл. Геллерт бежал от них обоих, пытаясь сбежать от судьбы, и теперь следовало взять себе то, что предназначено. Огонь камина чуть дрогнул от легкого порыва ветра, и такое же почти неуловимое колебание магии заставило Геллерта вскочить на ноги. Единым плавным движением он запрыгнул на кресло и развернулся к противнику, выставляя защитные чары. Боевое проклятие разбилось о них, рассыпав фейерверк лиловых искр, лишь отголосок проник сквозь преграду и отозвался в ушах низким гулом. — Геллерт! — воскликнул Аль. — Мерлинова борода, я едва не оглушил тебя! — До «едва» ты был очень далек. — Геллерт зло усмехнулся. — В следующий раз попробуй что-то не настолько прямолинейное. Аль опустил палочку и вздохнул: — Мне показалось, что в дом проник вор. Геллерт сложил руки на груди. — Почти угадал, — сказал он. — Кстати, вы с сестрой сегодня сговорились прикончить меня или это просто совпадение? Аль бросил в сторону шляпу и плащ, которые сами уплыли в прихожую, и прошел вперед, остановившись перед стеной магического щита, которая разделила комнату почти пополам, отгородив не только Геллерта, но и спящую на софе Ариану. — Ты поставил защиту здесь, — проговорил он, глядя на Ариану. — Предположил, что ты расстроился бы, если бы Ариана пострадала, — Геллерт добавил к интонации едва заметные вопросительные нотки. — Заклинание было нацелено на одного, — ровно сказал Аль. — Но прежде, чем обрушишь на меня свой гнев, замечу, что это ты явился без приглашения. Геллерт теперь понимал, почему Аль так блестяще научился справляться с чужими вспышками гнева, но от понимания действенность этого умения не ослабела: злость Геллерта как-то сама собой выдохлась, он спрыгнул с кресла и убрал щит. В ушах все еще немного звенело. — Знаешь что, Аль… — начал он без особого запала. Тот поднял ладонь: — Подожди, я отнесу Ариану в ее комнату, и мы поговорим. Ариана воспарила над кушеткой, словно кто-то невидимый поднял ее на руки, и поплыла по воздуху. Вслед за спящей сестрой Аль вышел из комнаты. Разбуженный книзль зевнул во всю пасть, спрыгнул с софы, подбежал к Геллерту и начал тереться о его ноги. Геллерт терпел с полминуты, потом наклонился и стал чесать его между ушами. — Маленький предатель, — сказал книзлю вернувшийся Аль, и тот, словно поняв его слова, опустил пушистый хвост и с виноватым видом потопал к лестнице. Аль сотворил перед камином несколько больших подушек и сел, скрестив ноги, ослабил узел шейного платка. Геллерт, немного подумав, сел рядом. Аль вытянул из кармана на груди часы. Кроме трех обычных стрелок, была еще одна — широкая, серебряная, с тонко выгравированным именем «Ариана». Она чутко трепетала на отметке «Сон», но были там и другие: «Страх», «Боль», «Ярость», «Смех», «Покой», «Радость». — Столько оплошностей за один вечер, — вздохнул Аль. — Не ожидал, что так задержусь, не догадался, что в стенах хранилища часы дадут сбой. Эти старые библиотеки — никогда не знаешь, какого от них ждать подвоха… — Он замолчал и привалился плечом к плечу Геллерта. Тяжесть и тепло его тела действовали расслабляюще. Геллерт потерся щекой о его волосы, они пахли старой библиотекой: пылью, воском, которым натирают деревянные перила лестниц, терпкой эссенцией для сохранения пергамента и, почему-то, немного гарью. — Вот так, значит, работает твой пророческий дар, — сказал Аль. — Привел тебя сегодня сюда. — Мог бы и сам мне рассказать. — Геллерт поджал губы, но всерьез обиды не чувствовал — раскаяния за вторжение, впрочем, тоже. — Зачем? Геллерт не ответил. — Ариана была испугана, — сказал он. — Потом разозлилась. А потом она рассказала мне обо всем. Аль сел прямо и взгляд его вдруг стал жестким. — А разве у тебя нет от меня тайн, Геллерт? Геллертом вдруг овладела меланхолия. Не так далеки от правды сентиментальные рассуждения автора мемуаров, которые он читал сегодня. Поиск Даров Смерти — одинокий путь. Геллерт желал Аля, как никогда и никого прежде, но он не станет рассказывать о том, чем владеет и чем хочет обладать. Он взял Аля за руку и стиснул его горячие пальцы. — Это твоя сестра. И она опасна. Я видел шрам у тебя на плече, и сам только что имел с ней дело. — Даже Аберфорт не все знает. Геллерт фыркнул: — Значит, не хочет знать. А я хочу, Аль. — Ты слышал что-нибудь об Обскуриалах? — Не лги мне снова, — резко сказал Геллерт. — Ариана не Обскуриал. — Это всего лишь начало объяснения, — грустно улыбнулся Аль. — Тогда можно обойтись без лекций, я не школьник. — И что же ты думаешь? Если она не Обскуриал, то кто? — Это семейное проклятие. Большего сказать пока не могу, оно активно защищается. Если позволишь осмотреть ее… Такие проклятия всегда уникальны. — Профессиональный интерес? — горько спросил Аль. Еще минуту назад Геллерт думал об Але почти холодно, но теперь нежно обхватил его лицо ладонью и повернул к себе. — Перестань. Это проклятие затрагивает и тебя тоже. А ты мне не безразличен, если ты еще не понял. Тот устало опустил ресницы, словно сдаваясь, потерся щекой о ладонь. — Расскажи мне, — настойчиво произнес Геллерт, заподозрив, что его пытаются отвлечь. Аль выпрямился и стал смотреть на огонь. — Я действительно вначале думал, что это Обскур, — сказал он. — Я ведь еще школьником пытался разобраться, в чем причина недуга Арианы. Внешние проявления совпадали почти полностью. Только я знал, что Обскур формируется, если запрет на магию постоянно подтверждается, а Ариана росла в магической семье: наша мать была, может быть, не выдающейся, но все же сильной волшебницей, мы с братом учились в волшебной школе. Было и еще одно несоответствие. Обскуриалы, согласно всем источникам, которые я читал, быстро слабели и редко доживали до восьми лет, Ариана же была здорова и, когда я только начал изучать природу ее болезни, отпраздновала свое одиннадцатилетие. И хотя моя мать уверяла, что здоровье Арианы очень хрупкое и с каждым годом слабеет, постепенно я стал замечать, что это не так. Но, сказать по правде, я вовсе не посвящал все свое время этим исследованиям. И я никогда всерьез не думал, что болезнь Арианы станет моей заботой, тем более так рано. Окончательно я уверился в том, что Ариана не Обскуриал ,несколькими годами позднее, когда погибла наша мать. Аль обхватил руками колено и смотрел в огонь, голос его звучал очень спокойно, но между бровями обозначилась глубокая складка, делая его лицо старше. — За нас с Аберфортом мать никогда не боялась, но Ариану она всегда оберегала. Самый младший ребенок, да еще и девочка. Мать ведь была магглорожденной, а магглы иначе относятся к женщинам. И именно с Арианой случилось несчастье. Сейчас, когда я вспоминаю то страшное время, когда отец был осужден, а потом погиб в Азкабане, а мы бежали в Годрикову Впадину, я понимаю, насколько ошеломлена и подавлена была наша мать. И все ее чувства: страх, любовь, стыд, ярость — в некий отчаянный момент переплавились в магию. — Материнское проклятие… — тихо произнес Геллерт. — Да, — таким же ровным тоном сказал Аль. — Я даже не знаю, понимала ли мать до конца, что именно сделала. Она хотела защитить Ариану от нее самой и от всего мира, и в некотором роде преуспела. Отгородила ее от магии, сделала вечной затворницей. Когда мать погибла... — ...Проклятие только окрепло. — Верно. А я стал защитником Арианы. И ее тюремщиком. Конечно, я искал способы освободить ее и себя, но… Ты, наверное, знаешь: во всем волшебном мире не найти силу, которая сумеет разрушить материнское проклятие. Аль взглянул на Геллерта, и тот постарался убедить себя в том, что не видит в его глазах надежды. Да еще и проклятие было самого скверного вида. Уже много веков магические правительства тратили золото, чтобы изобрести способ оградить волшебника от его магических способностей, но безуспешно. Любые ограничения приводили к спонтанным выплескам — разрушительным, опасным, устрашающим. Магия разбивала любые искусственные преграды. И легко было представить, как проклятие погубит Дамблдоров, одного за другим, как уже погубило их мать, пока не сгорит в огне собственной магии Ариана. — Часто у нее бывают срывы? — спросил Геллерт. — Сейчас гораздо реже. Мне не удалось снять проклятие, но я смог сделать кое-что, не связанное с магией. Это оказалось не так уж сложно: я всего лишь дал Ариане больше свободы, постарался сделать ее жизнь настолько нормальной, насколько это возможно в ее состоянии. С Аберфортом я тогда поссорился, и очень серьезно: он был против того, чтобы хоть в чем-то отступать от заведенного матерью порядка, но я настоял. Мы продали дом в Годриковой Впадине и уехали сюда. Хогсмид — магическое поселение, так что тут гораздо меньше опасаются нарушения Статута, да и мы меньше привлекаем внимание своими странностями. Конечно, срывы у Арианы случаются; пару раз мне пришлось заметать следы. Аль на мгновение запнулся, но Геллерт не стал уточнять, было ли это простое заклинание Забвения или нечто более сомнительное. — Никогда никому не рассказывал… Даже Аберфорт не знает об истинной природе проклятия. И Ариана тоже. — Аль взглянул на Геллерта, кажется, впервые за все время разговора. — Знаем только мы с тобой. По крайней мере, я уверен, что ты не побежишь в аврорат, чтобы донести о потенциальной опасности для чертова Статута. У Геллерта мелькнула мысль, не надеялся ли Аль, что рано или поздно Ариана и Геллерт столкнутся так, как сегодня, и сражение станет для Арианы смертельным. Аль ведь видел Геллерта в бою, вполне мог предположить, что справиться с Арианой ему по силам. Какая безнравственная и жестокая интрига. Оставил бы он Геллерта после этого своим любовником? Или объявил бы навеки врагом, а сам погрузился в лишь частично притворный траур? Геллерт не удержался, снова сжал руку Аля. Он научился этому еще в школе: прикосновение и взгляд глаза в глаза позволяли обойтись без палочки и вербальной формулы. Но заклинание Легилименции натолкнулось на безупречный щит. В глазах Аля плескалось отражение пламени камина. — Что еще ты хочешь узнать, Геллерт? — Почему ты жертвуешь своей свободой? — Потому что хочу. — Трудно поверить. Аль снова отвернулся. — Наша мать умерла, когда мне было восемнадцать. Недолгое время я позволял себе тешиться мыслью, что Аберфорт окончит школу и, как и хотел, примет на себя обязанности няньки, но достаточно было столкнуться с несколькими срывами Арианы, и я понял, что потеряю брата так же, как потерял мать. Мне казалось, что я животное на цепи. Думал, что сойду с ума, запертый в четырех стенах, лишенный того, на что, как я думал, имею право. А потом... У меня это заняло много времени, дольше чем могло бы, но я понял, что у меня есть выбор. Я могу уйти, предать свою семью, пережить муки совести и освободиться, но я выбрал другое. И не жалею. — И это того стоит? — спросил Геллерт. — Ты ведь все равно не можешь ее исцелить. Аль резко обернулся и, обхватив рукой затылок Геллерта, заставил склониться к себе, прижался лбом ко лбу. — Довольно. Может быть, займешь рот чем-нибудь более приятным, чем банальные и циничные сентенции? Голос его звучал резко, но за грубостью не было настоящей злости, скорее отчаяние и усталость. Геллерт почувствовал, что Аль на грани. Долгий разговор и вынужденное признание изнурили его, истощили годами тренируемое терпение. Стоило еще надавить, и он бы сорвался, закричал, может быть, разрыдался. Холодного коварства, которое почудилось Геллерту, в Альбусе Дамблдоре не было и в помине, разве что смутная надежда на избавление. И Геллерт не мог толком понять, что же испытывает по этому поводу. Презрение? Облегчение? Сожаление? Да и сказано сегодня было достаточно; пытаться вытащить из Аля что-то еще — излишняя жестокость. Геллерт перехватил руку Аля, поднес к губам и коснулся пальцев кончиком языка. — И чем же ты хочешь, чтобы я занялся? *** В спальне Аль совершенно покорно позволил себя раздеть и уложить на постель. Геллерт устроился на коленях между его бедер и неторопливо водил ладонями по его груди и животу. Смотрел, как подрагивает и твердеет, наполняясь кровью, член, и нарочно не касался там, ждал, когда Аль попросит. Но тот только вздыхал и жмурился. Геллерт никогда не мог угадать, каким он будет в постели. Сейчас он был смирным и тихим, таким уязвимым. — Ты как те конфетки, — насмешливо проговорил Геллерт. — Никогда не знаешь, что будет в этот раз. — Что? — Аль удивленно распахнул глаза. — Знаешь, такие разноцветные драже, которые продаются у вас в «Сладком королевстве»? Всегда разный вкус. — Драже Берти Боттс?! — Аль рассмеялся. — В жизни не слышал комплимента ужаснее. — Но мне всегда достаются вкусные, — заявил Геллерт, приподнялся на руках и поцеловал его. — Ты пахнешь апельсином, — проговорил Аль Геллерту в губы и, положив ладони на плечи, подтолкнул снова вниз. Стоило бы еще поддразнить его, но Геллерта неожиданно самого повело. Он, как и просили, сдвинулся вниз. Прошелся губами по шее и груди, прикусил по пути сосок и прижался лицом к животу Аля. Влажная головка члена мазнула по щеке, и от пряного запаха чужого возбуждения стало жарко и тяжко дышать. Геллерт потерся носом вдоль дорожки мягких темных завитков волос, медленно спустился вниз и только тогда занялся членом. Вскоре Аль уже умолял: — Медленнее, пожалуйста, медленнее, — голос его звучал как в полусне. — Так хорошо! Не хочу, чтобы это быстро кончилось. Геллерт усмехнулся: — Хочешь растянуть удовольствие? – прошептал он. — Пожалуйста. Он крепко обхватил основание члена, и, повторяя жест заклинанием, стянул магическую петлю. Аль судорожно выдохнул «О нет…», отчаянно вскинул бедра, и некоторое время Геллерт просто позволил ему трахать себя в рот и ласкал пальцами, наслаждаясь жалобными стонами и бессвязными мольбами. Остановился он, только когда начало саднить глотку. Навис над Алем, опершись на руки. Тот с трудом разлепил мокрые ресницы. — Ты безжалостный человек. Геллерт подхватил его под колено, притянул ближе, так что член уперся Алю между ягодиц. — Тебе сегодня это нравится, — усмехнулся Геллерт. — Правда ведь? Он двинул бедрами вперед, и Аль выгнулся, принимая его в себя, снова зажмурил глаза: — Да, — выдохнул он, то ли соглашаясь, то ли вздыхая от удовольствия. — Не хочу ни о чем думать, делай как тебе нравится. Сейчас Геллерту нравилось медленно, и он брал неторопливо, глубоко, долго, и только когда сам почувствовал горячий трепет неумолимо приближающегося оргазма, позволил Алю кончить вместе с собой. Аль заснул почти сразу. Геллерт притушил огонек в ночнике, и лицо Аля вырисовывалось бледными тенями. Усталости не было, но и уходить Геллерту не хотелось; он лежал, погрузившись в собственные мысли. История семьи Дамблдоров произвела на него гораздо большее впечатление, чем он готов был признать. Могучая сила Арианы, скованная проклятием. И Аль, который осознанно принес свой редкий талант в жертву больной сестре. Но, мысленно упрекая Аля в том, что тот позволил трагичным обстоятельствам себя связать, Геллерт вдруг подумал о том, насколько сам бесцельно провел последние годы. Как легкомысленно распоряжался своей свободой, кидаясь то по одному призрачному следу, то по другому, с охотой пускаясь в любые встреченные по пути приключения, словно время застыло и будет ждать его целую вечность. Как будто ответом его мыслям, раздался в окне стук крыльев. Геллерт осторожно вытянул руку из-под головы Аля и поднялся, чтобы впустить в комнату белоголовую сипуху Эмриха Крафта. Она протянула ему когтистую лапу с привязанным письмом. «Имболк. Замок Розье. Послезавтра вечером. Ты ведь не забыл? Можешь отправиться с нами, если тебе угодно. Или добирайся сам, но помни: аппарировать туда не принято. Тебя ждут».