Ибо крепка, как смерть

На западе залив еще терялся в густой тьме, но на востоке над землями спящей Европы тонкой полосой серебрился рассвет. За ночь ветер утих и выпал снег, укрыв все белой пеленой, на которой темные мантии волшебников, собравшихся во внутреннем дворе замка Розье, вырисовывались четкими силуэтами. Несмотря на затишье, было холодно, от земли тянуло ледяной сыростью. — Не люблю я эти ритуалы, — пожаловался стоявший рядом с Геллертом Эмрих, — особенно зимой. Только задницу морозишь. Геллерт ничего не ответил, рассматривая собравшихся и сам ловя на себе любопытные взгляды. — Ты ведь не ждешь ничего особенного? — прошептал Эмрих ему на ухо. — Несколько веков назад все было серьезно, а теперь это так, развлекательные чары, чтобы создать настроение для продолжения праздника. — Я слушал лекции по истории ритуальной магии, спасибо, Эмрих. — Серьезно? А я думал, мы с тобой их все прогуляли. Кстати, я буду совсем не против, если, как только эта скука закончится, ты поможешь мне отогреть мою замерзшую задницу… О! А вот и бабушка Розье. В центре двора вспыхнул и запылал, взметая искры высоко в небо, костер, заметались темные тени, и все собравшиеся, неожиданно организованно, выстроились около него широким кругом и обратили взгляды к мадам Эвелине, которая спустилась по ступеням, закутанная в меховую мантию. — Я слишком немолода для долгих речей, — усиленный магией голос мадам Эвелины зазвучал в прохладном воздухе, – так что скажу кратко, но самое важное. Ночь Имболка — это ночь, когда будущее, прежде скрытое, являет себя признаками, заметными лишь мудрым. Когда глубоко в земле пробуждаются невидимые силы. И я хочу, чтобы каждый из вас задал себе вопрос: "Буду ли я тем, кто бросит семена в пробудившуюся землю? Буду ли я тем, кто соберет плоды?" Она замолчала и обвела взглядом собравшихся в круг магов. В мечущемся свете костра ее лицо, обрамленное выбившимися из-под капюшона седыми прядями, вовсе не походило на лицо пожилой светской львицы — оно казалось древним, как лица вылепленных из глины ритуальных фигурок. Руки старухи взмыли вверх, рукава стекали почти до земли, с кончика волшебной палочки срывались мерцающие искры. — Должна ли я пояснить свои слова? Геллерт едва не рассмеялся: мадам Эвелина гнула свою линию с удивительной прямотой и уверенностью. Привилегия старости, но также ума и силы. К чему лишние интриги, если знаешь верный путь к цели? Она хочет посеять семена давно назревавшего бунта. Почва готова и время пришло. Кажется, ни у кого из присутствующих сомнений тоже не возникло, по кругу пробежал лишь тихий шепоток. — Тогда начнем! Сияние над кончиком палочки мадам Эвелины стало ярче, потянулось, как легкая лента на ветру. Стоящий справа от нее герр Краффт подхватил его, сияние заструилась дальше, от одного волшебника к другому, от палочки к палочке. Серебристый свет разгорался и мешался с алыми всполохами костра, бросал тени на лица. Геллерт тоже в свой черед поднял палочку и подхватил заклинание. Оно оказалось сложнее, чем он ожидал, и наблюдая, как разрастаются чары, он пытался разгадать их, но различил лишь некий «привкус» легилименции, который не мог его не обеспокоить. Когда сияние заклинания вернулось к мадам Эвелине и круг замкнулся, она широко повела палочкой. Сияние выгнулось в высокую арку, из которой шагнула уже знакомая Геллерту Винда. Теперь на ней было не детское платье, а тяжелая мантия, и вместо кос с бантами на плечи падали темные локоны. В руках девственная королева Имболка держала чашу из черненого серебра. И Геллерт вдруг узнал ее: это была она, его черная королева из видения, только в руках ее был не меч, а чаша полная до краев молока и снега. Винда сделала несколько шагов и пошатнулась под тяжестью своей ноши, но удержала чашу и встала напротив мадам Эвелины. Та протянула ладони над чашей, повторяя ее форму, а когда они наполнились, поднесла их ко рту, пригубив молока и снега Имболка. Винда пошла вдоль круга, останавливаясь поочередно перед каждым волшебником и волшебницей, и каждый наполнял ладони. Заклинание, парящее над кругом серебряной лентой, наполнялось силой, его радостная песня звучала все яснее, и, конечно, это прежде всего были чары, призванные наполнить сердца всех присутствующих праздничным настроением и придать сил, чтобы веселиться еще несколько дней напролет, позабыв о заботах, но было и что-то еще... Геллерт видел, как каждый, к кому подходила Винда, на мгновение замирал, прежде чем сделать глоток. Он видел, как торжествующе улыбнулась сумрачная ведьма, сидевшая рядом с ним за обедом, как радостно кивнула Вивиан, как опешил и нахмурился дядюшка Эмриха. Винда ни разу больше не оступилась, хотя руки ее чуть подрагивали. Она двигалась плавно и с достоинством; украшенный серебряным шитьем подол колыхался в такт ее шагам. Она обошла почти весь круг и наконец встала напротив Геллерта и протянула ему чашу. Он защитил свои мысли щитом Окклюменции, поднял над чашей сложенные ладони, и они наполнились молоком и снегом. «Будешь ли ты тем, кто бросит семена? Будешь ли тем, кто соберет плоды?» — голос мадам Эвелины прозвучал, слышный лишь ему одному. Геллерт повернул голову и встретился с пристальным взглядом мадам Эвелины. Теперь суть парящего в воздухе заклинания ему открылась. Старая колдунья не только хотела посеять бунт, она решила еще и отобрать самые лучшие семена. Удивительное заклинание испытывало решимость каждого и помечало избранных и преданных идее меткой, видимой только для их круга. Геллерт, стоило ему сделать глоток ледяного молока, отчетливо почувствовал ее в стоявшем от него по левую руку Эмрихе, в Вивиан, в молодом итальянце, в угрюмой ведьме и еще в дюжине волшебников и волшебниц. Геллерт кивнул мадам Эвелине. Она предлагала ему кое-что гораздо более ценное, чем брачный союз с древним чистокровным родом, — она предлагала ему надежных сторонников. Это был дар, от которого он отказываться не собирался. Геллерт перевел взгляд на Винду — осененное магией личико девочки выглядело бледным и усталым, но, когда Геллерт подмигнул ей, она нашла в себе силы улыбнуться в ответ. *** К тому времени, как ритуал завершился, розоватое свечение рассвета опоясало уже почти весь горизонт. Все вернулись в зал, где снова разносили вино и закуски. На большинство гостей ритуал подействовал ровно так как и ожидалось, — придал им сил и настроения чтобы продолжить праздник. Но пара десятков «избранных» заклинанием мадам Эвелины удивленно переглядывались. Каждого из них окружала различимая лишь им аура: нечто между сиянием, едва слышным мелодичным звоном и шлейфом морозного аромата. — Ты это чувствуешь, Геллерт? – спросил Эмрих. Его щеки раскраснелись от волнения. — Да, конечно. — Поразительно! Это... Как будто мы все теперь в одной лодке. Твои чары? — Нет, — ответил Геллерт, — мадам Эвелины. — Значит, вы с ней сговорились. Эмрих забыл свои жалобы на скуку, взгляд горел энтузиазмом. — Можно и так сказать. — Что дальше? Давай мы сейчас... — Завтра! – прервал его Геллерт. — Скажи всем: мы встретимся завтра. Ты ведь знаешь замок? — Немного. — Спроси у Вивиан или сам выбери подходящее место. — Хорошо, это все не займет много времени, а потом — Эмрих стиснул его ладонь, — я приду к тебе. — Нет, — Геллерт покачал головой. – Мне нужно подумать. Развлекись без меня. Он призвал одну из паривших в воздухе свечей, и она поплыла в воздухе, указывая ему дорогу. Вскоре он оказался в предназначенной ему спальне — просторной комнате с несколькими высокими, но узкими окнами с видом на залив и довольно шикарной обстановкой, в которой главенствовала огромная кровать с балдахином, застеленная темно-синим шелком. Едва Геллерт сбросил тяжелую верхнюю накидку и сапоги и рухнул на постель, как раздался стук в дверь. Геллерт сердито распахнул ее, собираясь послать назойливого Эмриха к чертовой матери, но за дверью оказалась улыбающаяся Вивиан в зеленой мантии с капюшоном. — Можешь обыскать меня, — засмеялась она, — у меня нет гирлянды из цветов, чтобы обвить три раза твою талию и украсть магическую силу.* (*то, что по некоторым версиям сделала Вивиан из легенды с Мерлином) Геллерт действительно хотел остаться один, но пророческий дар, разбуженный ритуалом Имболка, который не просто так называли еще и ночью провидцев, вдруг заговорил настойчиво и громко, болезненно сжимая виски. Вивиан должна была прийти и должна была остаться. И Геллерт сделал шаг назад, позволяя ей войти в свою спальню. Вивиан тут же прошла к кровати и, скинув туфли, села и подобрала под себя ноги. Сияние чар мадам Эвелины кружило вокруг нее легкой дымкой. Геллерт оглядел расставленные по спальне низкие пуфики. Несмотря на роскошную атласную обивку и позолоченные ножки, выглядели они чудовищно неудобными. Он обошел кровать и лег, комфортно откинувшись на груду подушек. Вивиан повернулась к нему. — Тебе понравился ритуал Имболка? — спросила она. – Я несколько лет несла чашу во время празднования. Это очень тяжело. В первый год я разревелась и так и шла вся в слезах, даже лица не могла утереть, пока не завершила круг. Но я никогда не делала того, что пришлось сегодня сделать моей сестре. Бедняжка Винда, ее пришлось уложить в постель. Такие необычные чары, правда? Ты от них весь сияешь. Очень красиво. Она придвинулась ближе и провела пальцем по лицу Геллерта, от виска к уголку губ, потом наклонилась и поцеловала. Прядь мягких волос скользнула по щеке Геллерта. Прикосновение мягких теплых губ Вивиан было приятным, но особого волнения не вызывало, и Геллерт, придержав ее за подбородок, сдержанно ответил на поцелуй. — В следующий раз можешь быть не таким вежливым, — улыбнулась Вивиан и без всякого стеснения легла рядом и положила голову Геллерту на плечо. Он заметил, что в свете свечи ее локоны отливают темной медью, почти как у Альбуса. — Мадам Эвелина всегда добивается своего, — сказала Вивиан. — Она могущественная волшебница. — Но ты думаешь, что сильнее? Геллерт действительно так думал. — Магия это не только сила, но и опыт, — осторожно ответил он. — У мадам Эвелины больше века форы. Вивиан рассеянно кивнула: — Ах да… Она сказала мне и Эмриху, что мы можем собраться в зеленой гостиной, в Южной башне. Там подадут поздний завтрак. Геллерт вдруг задумался, кем будут считать себя молодые волшебники, избранные сегодня: его людьми или людьми мадам Эвелины. Кем считает себя Вивиан? Он приподнял ее лицо за подбородок и поцеловал сам, в этот раз без излишней вежливости. Вивиан обняла его за шею и прижалась к нему всем своим маленьким, мягким, горячим телом. Свободные мантии, под которыми не было ничего, придали происходящему больше интимности, чем Геллерт планировал. — Так гораздо приятнее, правда? – прошептала Вивиан, взглянув на Геллерта повлажневшими глазами, и снова потянулась к нему. Геллерт придержал ее за плечи и заглянул в лицо. — Вивиан, ты ведь счастлива здесь, в этом замке. Почему ты идешь с нами? Это будет опасно. Ты пойдешь против закона, можешь попасть в тюрьму или погибнуть, и твоя могущественная семья не сможет тебя защитить. Лицо Вивиан вдруг вспыхнуло страстью и волнением, сменившими обычное ее лукавое добродушие. — Мы все живем не той жизнью, какую заслуживаем, — сказала она, — не той, какой жили наши предки. Я знаю, что не политик и не великий мыслитель. Может быть, это не мои собственные идеи, но я росла с ними всю жизнь, так что они стали моими. Она положила ладонь Геллерту на грудь. — И еще… Я слышала о тебе. О том, как ты силен, и том, что ты изменишь наш мир. Но это все были чужие слова. А потом я увидела тебя и поверила. Не чьим-то словам, а просто поверила тебе, Геллерт, и поняла, что готова идти за тобой. Даже прежде, чем услышала твой рассказ о той девочке. И ты ведь провидец. Ты знаешь, чем это закончится? Мы победим? Геллерт нахмурился. Он понимал, что этот вопрос он еще услышит, и не раз. — Пророчества очень коварны. Что, если я скажу, что мы потерпим поражение? Что мы идем к верной гибели? Ты отступишься? Вивиан тревожно взглянула на него. — Не волнуйся, — Геллерт накрыл ее ладонь своей, — ты ведь уже ответила на этот вопрос во время ритуала. Магия узнала твои намерения лучше тебя самой. Она выбрала немногих, чуть больше дюжины из сотни, но мы сделаем то, что должны сделать, какая бы судьба нас ни ждала. Он поцеловал Вивиан еще раз и отодвинулся, снова устраиваясь на подушках. — Хочу тебя попросить об одной услуге. — Конечно. Все, что ты хочешь. — Я почти не знаю наших новых товарищей. С Эмрихом Краффтом я дружен и помню Арадию Нери — он итальянец, но тоже учился в Дурмстанге. Кое-что слышал о его семье, у них… своеобразные традиции. Вивиан тихо хихикнула: — Милое определение. — Но с остальными я почти не знаком, — продолжил Геллерт. — Даже о тебе, Вивиан, я почти ничего не знаю. Расскажешь мне? Вивиан кивнула, лукаво прищурившись. Лучшего осведомителя Геллерт, пожалуй, не смог бы найти. Она всю жизнь прожила в этом замке, который служил одной из точек притяжения для всей магической знати Европы, а благодаря своим простодушию и общительности со многими молодыми магами и волшебницами Вивиан была близка, с кем-то, вероятно, не только чисто дружески, но это Геллерта мало волновало. Вивиан велела подать им кувшин подогретого вина, они обменялись еще парой поцелуев и проговорили почти час, пока, задав очередной вопрос, Геллерт не обнаружил, что Вивиан, лежавшая у него на груди, крепко спит. У Геллерта и самого слипались глаза, но он не любил засыпать в чужом присутствии, а разбудить Вивиан и выставить ее за дверь было бы откровенной грубостью. Он осторожно переложил голову Вивиан на подушку и растянулся на свободной половине постели, закинув руки за голову. Рассказанные Вивиан истории, впечатления сегодняшней ночи и неясные голоса туманных предчувствий кружили в сознании, однако Геллерт даже не пытался упорядочить мысли. Он узнал и понял достаточно, чтобы не ошибиться на завтрашней встрече. Нужные слова придут сами. Он покосился на спящую Вивиан, на ее рассыпавшиеся по подушке каштановые, почти такие же яркие, как у Аля, волосы. Может быть, стоило переспать с ней. Но, по правде сказать, Геллерт не чувствовал особой охоты. Все его желания подобного рода были слишком заняты Алем. Аль. Если бы Геллерт не знал их с Арианой истории, слова о свободе и безопасности для всех магов остались бы для него лишь популярными идеями, чтобы привлечь влиятельные семьи. Интересно, прошел бы он сам испытание мадам Эвелины? Да и захотел бы? С появлением Альбуса Дамблора судьба Геллерта словно приобрела окончательную определенность. И этот трепет натянутой как струна судьбы, который Геллерт порой ощущал, кому-то другому мог бы показаться пугающим, но только не ему.