Ибо крепка, как смерть

Геллерт перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. Всего день назад он лежал так же рядом с Алем. Сквозь покров чар, отгораживающих спальню от остального дома, слышно было, как Ариана играет на флейте, и Геллерт, прикрыв глаза, вслушивался в нежную и нервную мелодию. Аль водил пальцами по его спине. Он не колдовал, но эти мягкие ленивые прикосновения погружали Геллерта в блаженное оцепенение. — Я тоже знаю о тебе совсем мало, — неожиданно произнес Аль, заставив Геллерта вздрогнуть. — Больше, чем многие, — ответил он. — Да я и не скрываю, кто я есть. — В отличие от меня, ты хочешь сказать? – Аль склонился и поцеловал его в плечо. — Расскажи мне что-нибудь о себе, милый. Его пальцы неторопливо двигались по спине Геллерта между лопатками, там, где давнее заклинание оставило метку — маленький треугольник нечеловеческой кожи. Когда пальцы Аля проходились по его границе, они ощущались непривычно жесткими и горячими. — Хорошо, — сказал Геллерт. — Ты знаешь, что это? — След от ритуала Пермутация Умбра? Геллерт хмыкнул в подушку. — Ты неплохо осведомлен о темных ритуалах. — Это смежная область, милый, — спокойно сказал Аль. — Близко связанная с высшими ступенями Трансфигурации. Хотя, безусловно, применять подобную магию к другому человеку довольно неэтично, а к себе весьма неразумно и рискованно. Горячая ладонь широко прошлась по спине Геллерта от лопаток до ягодиц, и он потянулся, сладко вздыхая. — А что за преобразование, если не секрет? — поинтересовался Аль, возвращая пальцы к отметке и обводя ее контур. — Самое банальное из возможных. Полет. — И в самом деле, банально. Неужели стоило рисковать? Геллерт перевернулся на спину. Он передумал рассказывать Алю о Дарах Смерти, но о преобразовании можно было и рассказать в обмен на историю Арианы, хоть он и получил ее от Аля не совсем добровольно. И еще вспомнилось, как в их первую ночь Геллерт неожиданно для себя решил, что когда-нибудь расскажет Алю, за что его исключили из школы. Расскажет сам, раньше, чем тот уступит любопытству и докопается до правды в европейских архивах. — Может быть, и стоило, — легкомысленно сказал он. — Ощущения потрясающие. Никакого сравнения с дурацкими полетами на метле. В любом случае, в шестнадцать лет мне это казалось блестящей идеей. — О Мерлин! Геллерт, ты провел Пермутацию в шестнадцать?! — И кто тут мастер Трансфигурации? – поддел Геллерт. Аль прищурился: — Ну, допустим, я провел Пермутацию в семнадцать. Но это была стандартная Пермутация по методу Фламеля, а не сомнительные эксперименты над собственным телом. Как такое вообще допустили?! — Ты же не думаешь, что я это делал в оборудованной лаборатории и под чутким присмотром мудрых наставников? — чуть язвительно ответил Геллерт. — Меня исключили из школы. — За то, что ты успешно провел Пермутацию? — воскликнул Аль с искренним возмущением. — Но это же несправедливо! — Со мной было еще двое одноклассников, — коротко сказал Геллерт. — Один погиб. Аль приподнялся, опершись на локти: — Ты ведь расскажешь? — Может быть, ты со своей любовью к скрытности и не заслужил, — поддразнил Геллерт. — Ладно, расскажу. Я задумал провести Пермутацию, едва вернулся с летних каникул. Подходящее место нашлось легко: недалеко от школы в скалах была пещера, там жила колония летучих мышей. Но я прекрасно отдавал себе отчет, что умений моих может не хватить, а полагаться в таком деле на одни вдохновение и талант было слишком даже для меня, так что я взялся за подготовку. Но пока я изводил присматривающего за школьной библиотекой старого демона, которому каждую ночь приходилось отыскивать меня среди книжных шкафов и отправлять в постель, ударили морозы, и мне пришлось отложить ритуал до весны. Конечно, мне следовало держать язык за зубами — ни одна из магических школ так не любит одиночество и секретность, как Темные искусства, — но мне было всего шестнадцать, так что я сболтнул кое-кому о своих планах. Он взглянул на Аля, лицо которого выражало искреннюю заинтересованность. — Само собой, через неделю об этом знала уже половина Дурмстранга. А там изучают Темную магию достаточно глубоко, чтобы грандиозность затеи все оценили. И, конечно, тут же нашлись те, кто обвинил меня в том, что я только болтаю и хвастаю. Особенно усердствовал один парень с выпускного курса – Лев Горват. Мы с ним давно друг друга недолюбливали, и у нас уже было несколько стычек в прошлые годы. — Геллерт сделал паузу. — Ты дрался в школе, Аль? — Я состоял в дуэльном клубе. Геллерт засмеялся. — Похоже, ты был ужасно правильным мальчиком. — Ты даже не представляешь, насколько, — покачал головой Аль. — Так что у вас произошло? — В этот раз я не стал устраивать поединков, зато раз за разом подначивал Горвата пойти со мной. Вскоре нас было уже трое — к нам присоединилась девушка с моего курса. Она считалась самой талантливой ученицей в Темных искусствах и хотела подтвердить свою репутацию. — Я думал, ты был лучшим учеником? Геллерт усмехнулся. — Не я. Все-таки кое-что о Темных искусствах и скрытности я уже понимал. — Значит, вы пошли втроем? — Да. Я так хорошо помню ту ночь, Аль. Мы отправились в пещеру, как только снег сошел достаточно, чтобы стало возможно карабкаться по скалам с небольшой помощью магии. Ритуал нужно было проводить ночью, так что мы договорились каждый со своими друзьями, чтобы нас прикрыли и не дали учителям обнаружить наше отсутствие. Ночи стояли еще страшно холодные, но в пещере было теплее, и, стоило нам зажечь огни, летучие мыши проснулись и хлынули на нас черной волной. Их там зимовали мириады, но нам достаточно было всего лишь трех, так что остальных мы разогнали, чтобы не мешались. И мы начали ритуал. Разбуженная память на несколько мгновений вернула Геллерту все чувства той ночи. Предвкушение, восторг и отчаянный страх. Магия, бьющаяся в теле, как кровь. Трепетание пламени. Мечущиеся по пещере тени летучих мышей. — Моя одноклассница даже не довела ритуал до конца. Те осторожные, строго выверенные обряды, которые мы изучали на уроках, давали лишь отдаленное представление о том, как Темные Искусства на самом деле беспощадны и требовательны. В общем, она испугалась. Сбежала, не желая даже видеть, что мы творим. Но Горват подготовился неплохо, к тому же, если бы он отступил, то ославил бы себя трусом и хвастуном, а он был гордым. Мне, признаюсь, некогда было смотреть, как там у него идут дела, но когда я пришел в себя, он тоже поднялся на ноги. В пещере было очень тихо, ритуальные свечи погасли, и нам пришлось снова зажечь магические огни. Помню, что даже на это простое заклинание нам едва хватило сил. Но мы оба знали, что должны сделать дальше: испытать нашу новую способность — так что утерли с лиц кровь и слезы, выбрались из пещеры и вскарабкались на ближайший скальный выступ. Мы стояли над пропастью, была ночь, вместо земли одна чернота внизу, но страха я не чувствовал. Знал ли я, что у Горвата ничего не вышло? Даже не задумывался об этом. В те мгновения я ощущал полет, каждым дюймом кожи, и это было так прекрасно. А вот Горват трусил, и я не упустил возможности, чтобы его поддеть. Со скалы шагнули мы оба, только я полетел, а он камнем упал вниз. Я и не думал, что Горват разобьется, он прекрасно владел палочкой, но он потерял сознание еще воздухе. Геллерт замолчал. — Бедные дети, — вздохнул Аль. — Вовсе нет, — сердито сказал Геллерт. – Мне было шестнадцать, а Горвату семнадцать. И не думай, что я проливал по нему слезы. Или ты тоже считаешь, что я виноват в его смерти? Аль отрицательно покачал головой, и Геллерт поймал себя на том, что хотел бы, чтобы в этом движении было больше уверенности. Но Аль спросил: — Было очень больно? — Ритуал? Я не назвал бы это болью. — Геллерт пожал плечами: он не знал, как описать то сводящее с ума ощущение, когда каждая малая частичка тела одновременно поет от восторга и корчится от ужаса. — Ничего такого, чего нельзя перетерпеть. Но то, что началось потом, заставило меня поплакать. Директор Майянлахти меня терпеть не могла и эту историю с гибелью Горвата раскрутила по полной. Та струсившая девица всем и каждому рассказывала, что я подбивал и чуть ли не силой тащил их с Горватом в пещеру. И мне припомнили все дуэли, которых за шесть лет накопилось предостаточно, и не только с Горватом. И нарушения правил школы — как те, на которые учителя закрывали глаза, так и те, за которые я давным-давно отработал взыскания. Мне и правда многое сходило с рук за блестящие способности, но не в этот раз. Майянлахти давила на учителей и Попечительский совет, пока меня все-таки не вышвырнули из школы. — Это очень грустная история, — сказал Аль и спросил: — Так это из-за скандала, связанного с твоим исключением, Майянлахти потеряла должность? — Да. Ее политика многим стояла поперек горла, так что нашлись люди, которые воспользовались случаем. Зато мне не нужна метла, чтобы летать, — натянуто засмеялся Геллерт. Альбус улыбнулся, но глаза его оставались серьезными. Он рассматривал Геллерта, словно пытался разглядеть в нем что-то очень глубоко скрытое, о чем тот и сам не знал. — Ты никогда не боялся того, как далеко можешь зайти? — Темные искусства — с ними всегда приходиться быть начеку, но нет, не боялся. И посмотри на меня, Аль. — Геллерт подвинулся совсем близко к нему, и прошептал, почти касаясь носом его носа: — Я такой, какой я есть. — Ты прекрасен, — сказал Аль совершенно серьезно и поцеловал его. Увлекая Аля за собой, Геллерт перекатился на спину. Он не закрывал глаза и видел, как подрагивают, прижимаясь к щекам, темные, чуть отливающие рыжим ресницы. Когда они прервали поцелуй, Геллерт заявил: — Теперь твоя очередь. — Неужели не хватит откровений на сегодня? – прошептал Аль, прижимаясь губами к шее Геллерта и потираясь о его бедро возбужденным членом. Геллерт поежился от щекотки и засмеялся. — Нет, не хватит. — Ну хорошо. — Аль отстранился, оперся на локти и сказал: — Я был девственником до двадцати пяти лет. Геллерт недоверчиво прищурился. Он мало знал людей, которые бы настолько искренне любили плотские удовольствия, начиная с невинного пристрастия к сладостям и заканчивая ненасытностью в сексе. И Геллерт готов был поклясться, что при таком темпераменте Аль начал еще в школе. — Не веришь? — засмеялся тот. — Но это правда. Пока я учился в школе, было столько других интересных занятий, да и репутация правильного мальчика не способствовала. А после я был так подавлен: смертью матери, собственной несвободой, крахом всех моих планов… Мне казалось, что в этой жизни не осталось ничего, что могло бы меня радовать, и нет смысла даже искать. — И кто же тебя переубедил? — поинтересовался Геллерт старательно беззаботным тоном, хотя ревность шевельнулась под ребрами, тяжелая, как змея. — Однажды я встретился с бывшим одноклассником, — сказал Аль. — Мы обсуждали статью, которую он собирался опубликовать в нашем журнале — абсолютно деловая встреча, да мы и в школе не были близкими друзьями. Но когда мы закончили беседы о науке, он довольно откровенно предложил мне отправиться в постель, и я подумал: «Почему нет?». Попробовал из чистого любопытства. — И тебе понравилось, — хмыкнул Геллерт. — Очень понравилось. Мы с ним были вместе какое-то время. Мой первый любовник был довольно искушен, и сначала мы перепробовали все, что умел он, потом все, что могли выдумать вместе. — Аль посмотрел на Геллерта с таким серьезным и отстраненным видом, словно они обсуждали погоду, а не его любовные приключения. — Понимаешь, я не терял головы, даже не был всерьез влюблен. И после того, первого, у меня было много других мужчин, и женщин тоже. Потому что я понял — это то, что позволит мне не сойти с ума. Так же, как магия. Что-то, в чем можешь быть по-настоящему свободен, по-настоящему быть собой. — Какая очаровательная философия, — язвительно проговорил Геллерт. — Я от столь много вынужден был отказаться в жизни. Почему бы не возмещать это хотя бы такими невинным способом? — Невинным?! – воскликнул Геллерт. Аль засмеялся, и Геллерт протянул руку и провел большим пальцем по его губам, нажимая так сильно, что почувствовал кромку зубов. Аль перехватил его запястье и поцеловал, все еще смеясь: — Для адепта Темных Искусств у тебя слишком целомудренные взгляды. — А ты не боялся того, как далеко можешь зайти? — задал Геллерт тот же вопрос, что раньше задал ему Аль. Как же глупо было чувствовать такую жгучую ревность! — Я разве что боялся ввести в заблуждение тех, с кем делил постель. Хотел быть совершенно уверен, что мы не ждем друг от друга ничего, кроме наслаждения. Ведь я не мог позволить кому-то по-настоящему войти в мою жизнь. — Как благородно, — хмыкнул Геллерт. Аль вздохнул и погладил его по щеке. — Геллерт, это звучит очень банально, но с тобой действительно все по-другому. Я верю в любовь, конечно, но я никогда не искал ее намеренно, скорее избегал. И когда я увидел тебя в Гамбурге, ты показался мне таким красивым и таким свободным. Я подумал, что ты слишком хорош для меня и моей полной скучных обязанностей жизни и что вряд ли мне стоит рассчитывать даже на краткое свидание. Но с каждой минутой, которую я провожу с тобой, я все больше понимаю, насколько удивительно то, что происходит с нами. И не могу и не хочу думать ни о ком другом. — Он улыбнулся своей обычной лукавой улыбкой. – Так что перестань ревновать и порадуйся тому, чему я так старательно учился предыдущие пять лет. Геллерт попытался возразить, но Аль закрыл ему рот поцелуем, оседлал его бедра и мягко качнулся вперед и назад. У Геллерта перехватило дыхание. Все еще злой, он поймал стянутые в косу волосы, притянул Аля к себе и вцепился зубами в шею, впрочем, нежно, на грани боли. «Я люблю тебя», — прошептал Аль, и его магия прокатилась жаром под кожей и осела сладостью на губах. …От воспоминаний тело пронизало возбуждение, Геллерт на мгновение вжался бедрами в постель, потом сердито перевернулся на спину, невольно порадовавшись свободной одежде. Конечно, между ним и Альбусом вспыхнуло нечто особенное, иначе и быть не могло, ведь они и были особенными, на голову выше других волшебников: сильнее, талантливее, искуснее. И Геллерт тоже верил в любовь: сложно было игнорировать силу столь могущественную и неоднократно являвшую себя в магической истории. Но те области магии, которыми он занимался всю жизнь и в которых был наиболее талантлив, имели дело с силами, которым любовь противоборствовала. И, возможно, ему следовало бы не терзаться бессмысленной ревностью, а задуматься о другом. Если бы Аль был здесь, получил бы и он метку заклинания мадам Эвелины? Но мысли путались, глаза слипались, и уже в полусне, когда воля ослабела, а рассудок затуманился, Геллерт признался себе, что путь, на который он ступил сегодня, пугает его. *** Видение началось как сон, спокойный и ясный, наполненный прозрачным горным воздухом и золотом предзакатного света. Во сне к Геллерту пришла его собака Малейн, такая же огромная, какой он ее помнил в детстве. Она поставила лапы ему на плечи и лизнула в щеку; Геллерт засмеялся и стал трепать ее по большой мохнатой голове. Но Малейн пропала, и Геллерт оказался на открытой площадке, на вершине башни, в месте, где он никогда не был и все же показавшемся ему странно знакомым. Ариана и Альбус стояли друг против друга. Она что-то кричала зло и отчаянно, и магия вилась и ревела вокруг нее. А потом Ариана напала. Полное ярости заклинание смело поставленный Алем щит с легкостью, с какой пламя сжирает бумагу. Геллерт бросился к ним, но Ариана подняла руку, словно взмахнула серым крылом магии, и Геллерта швырнуло на каменный пол, тело резануло холодом, и палочка выпала из онемевших пальцев. И он мог только смотреть, как подхваченное магией тело Аля подлетает вверх, как он выгибается от боли, открывает рот в беззвучном крике. И как, раскинув руки, падает, летит вниз сквозь прозрачный воздух и исчезает за парапетом. — Нет!!! – закричал Геллерт. – Нет!!! Но видение исчезло. Кто-то тряс его за плечи и звал по имени: — Геллерт! Проснись! Он очнулся, вынырнул из кошмара и обнаружил себя в нежных руках Вивиан, и, все еще охваченный ледяным ужасом, уткнулся ей в плечо. Она обняла его, гладила по волосам, как ребенка, и шептала что-то утешающее. Геллерт никак не мог восстановить дыхание. Как бы хотелось верить, что он видел всего лишь страшный сон, но нет, не сегодня, не в ночь провидцев. Вивиан поцеловала его в висок. — Бедный, ты весь дрожишь. Геллерт высвободился из ее рук и сел, вытирая лицо, которое оказалось мокрым от слез. — У тебя было видение? — взволнованно спросила Вивиан. — Я решила, что тебе снится кошмар и разбудила. Но потом подумала… Ты видел что-то важное? — Поэтому я не люблю ни с кем делить постель, — пробормотал Геллерт, не отвечая на ее вопрос. Полог над кроватью они не опустили, и сквозь узкие окна лился уже совсем дневной свет. — Вивиан, сколько еще времени до нашей встречи? — Завтрак подадут ближе к полудню. Так что еще час. Иди ко мне. — Она снова обвила руками его шею. — Отдохни еще немного. На хорошеньком лице читались сочувствие и забота, которые Геллерту были совершенно не нужны. Он отстранился. — Пожалуйста, уйди. — Он погладил ее по руке, чтобы смягчить резкость слов. – Не обижайся, мне действительно нужно побыть одному. Вивиан ушла. Геллерт умылся ледяной водой и, вернувшись в спальню, снова упал на постель. Первым порывом было аппарировать в Хогсмид, к Алю, но множество мельчайших признаков говорили, что видение показывало будущее. Не слишком далекое: ни Альбус, ни Ариана не выглядели сильно старше себя нынешних — но и не самое ближайшее. Все остальное ускользало, как ни пытался Геллерт осмыслить пугающее видение. Где стояла та башня? Казалось, что очертания гор знакомы, но в видении все сменялось так стремительно, что трудно было сказать наверняка. И что толку предупреждать Аля — будто он сам не знает, как опасна Ариана. Геллерт тоже был там — и ничего не мог сделать. Он прижал пальцы к глазам: он спал всего пару часов, и под веками жгло от усталости. С самого детства пророчества так много обещали ему и столь многим пугали, что Геллерт почти привык. Но порой трудно было найти себя во времени, отпустить мучительные видения и позволить подхватить себя настоящему. Он достал блокнот и написал: «Доброе утро!» «Уже почти полдень, соня! – тут же ответил Аль. — Похоже, ночь Имболка была веселой» «Ужасной, Аль, кошмарной, отвратительной». «Вот как! Хочешь завтра поужинать со мной и Арианой? Какое-никакое разнообразие после утомительной светской жизни». Геллерт прикусил кончик пера, невольно улыбнувшись. «Да» — коротко ответил он. «Тогда до завтра» — написал Аль. Геллерт захлопнул блокнот, обнаружив, что на сердце стало легче. — Ференанд, — воскликнул он, хлопнув в ладоши. Маленький слуга тут же вынырнул из стоявшей у постели шкатулки. — Мейстер Геллерт? — поклонился он и коснулся шапочки с пером. — Приготовь мне нормальную одежду вместо этой ерунды, — сказал Геллерт, выпутываясь из тяжелой мантии. Потом бросил ее на пол и отправился в ванную.