Ибо крепка, как смерть

Ночь за окном уже бледнела, и спальня медленно наполнялась светом, в котором волосы Альбуса, падавшие ему на плечи спутанной гривой, и его зацелованные губы, и глаза в тени ресниц — все казалось черным. Он медленно двигался на Геллерте, поднимался и опускался, сжимая его в себе, снова приподнимался, так, чтобы скользнуть вниз по чувствительной плоти и заставить Геллерта застонать или прикусить губу, сдерживая стон. Они занимались любовью всю ночь, и сейчас это уже была скорее ленивая игра, кто первый не выдержит: застонет, сорвется в быстрый и жадный ритм. Геллерт придержал Аля за талию и толкнулся под другим углом. Тот только шумно вздохнул и торжествующе улыбнулся. Тогда Геллерт, продолжая неторопливо двигать бедрами, прикрыл глаза и наколдовал кусочки льда, которые заплясали вокруг Аля: один мазнул по губам, другой невесомо коснулся шеи, третий скользнул вдоль позвоночника. Когда еще две льдинки прижались к соскам, Аль все-таки не выдержал, застонал и выгнулся. — Это нечестно, — едва выдохнул он. Геллерт усмехнулся и стиснул его ягодицы. Он чувствовал себя пьяным от усталости, от любви, от магии, которая окутывала их обоих. Сознание прихотливо скользило от ощущений, которые дарило жаркое и тяжелое тело Аля, к по-своему тоже волнующим мыслям о политических играх, и снова к Алю, его восхитительному Алю. — Знаешь, чего я хочу? — проговорил Геллерт, широкими движениями поглаживая его по пояснице и ягодицам. — Хочу, чтобы нам с тобой принадлежал весь мир. Аль замер, опершись ладонью о грудь Геллерта; его губы насмешливо дрогнули. — Он нам и так принадлежит. Геллерт скептически приподнял брови. — Мы оба сильные волшебники, — продолжил Аль. — У кого есть власть над миром, как не у нас? Настоящая власть, не посты и регалии. Он не двигался, но его тело охватывало так тесно и жарко, что мысли Геллерта путались. — А если я захочу колдовать на Трафальгарской площади, — сказал он, — или целовать тебя там же? Разве я могу это сделать? — О Геллерт, — Аль рассмеялся, — у тебя представления о свободе, как у пятилетнего ребенка. — А твои представления о свободе... — запальчиво начал Геллерт, стискивая пальцы на его бедрах. Но Аль заткнул ему рот поцелуем и начал двигаться вверх и вниз, теперь уже без всякой томности, резко и нетерпеливо. Они заснули, когда уже совсем рассвело. Геллерт в полусне зачаровал шторы, чтобы они не пропускали солнце, но когда проснулся, в комнате было светло. Солнечный зайчик, отражаясь от реторты с саламандрой, лез Геллерту в глаза. После Имболка год и вправду повернулся к весне. Аль сидел на постели, подперев спину подушкой; на коленях у него лежала стопка исписанных листов, а у правой руки, точно так же, как в Гамбурге во время их первой встречи, парил в воздухе карандаш. И выражение лица у Аля было похожее: склоненный профиль, сосредоточенный взгляд ярко-синих глаз. Геллерт невольно залюбовался. — Ты проснулся? — Аль обернулся к нему, виновато улыбаясь. — Надо сдать статью сегодня, а я совсем позабыл... — В такую рань? — Геллерт зевнул, положил голову Алю на плечо и прочел заголовок: — «Полная трансфигурация человека». Чья это работа? — Моя, для разнообразия, — ответил Аль. — Прости. Я скоро закончу. Его глаза снова заскользили по строчкам. Карандаш, повинуясь безмолвному заклинанию, вычеркнул несколько слов, и Альбус отложил лист на тумбочку и взял следующий. Эта страница была покрыта формулами и изящными рисунками. Геллерт стал читать внимательнее: он не любил длинные теоретические рассуждения, они редко ему требовались, но когда дело доходило до практики, схватывал с легкостью. Преобразования разыгрывались в его воображении, и магия покалывала кончики пальцев, готовая повиноваться. — Но зачем здесь так сложно? — он показал на строчку формулы. — Потому что полная трансфигурация собственного тела — это сложно, — рассеянно усмехнулся Аль, делая пометки к рисункам. Геллерта уже охватил азарт. Под возмущенное восклицание Аля он заставил карандаш подлететь к листу и обвести формулы: — Вот это совершенно лишняя стадия. Аль повернулся к нему, рассеянность как рукой сняло. — Вот как! И что же ты предлагаешь? Геллерт вскочил, палочка тут же оказалась в руке. Он уже точно знал, какой сделать жест и как произнести вербальную формулу, и с легкостью воспроизвел первую стадию трансфигурации, описанную в статье. Дальше Аль предлагал довольно сложный переход, но Геллерту казалось, что достаточно связать заклинание четким волевым приказом. Обычно, стоило дать магии понять, что от нее требуется, она подчинялась. Он ясно представил собственное превращение и закончил заклинание по формуле из статьи. — Осторожнее, — предостерегающе произнес Аль. Геллерт уже сам понял, что магия течет вовсе не по его воле, а как поток, выбирающий удобное русло, однако останавливать процесс он поостерегся, позволив заклинанию завершиться. В превращении, как во всякой хорошо исполненной трансфигурации, не было мучительных судорог и боли, оно прошло быстро и плавно. Всего несколько мгновений — магия окатила словно теплой водой, и тело Геллерта изменилось. Он чуть пошатнулся от резко изменившегося роста и веса. — Ох! — тихо произнес Аль. Геллерт выругался, в несколько стремительных шагов пересек спальню и коснулся палочкой одной из дверец платяного шкафа, превратив ее в ростовое зеркало. С зеркальной поверхности на него смотрела молодая женщина — белокожая, изящная, с округлыми бедрами и маленькой грудью с торчащими розовыми сосками. У нее были такие же, как у Геллерта, разноцветные глаза и непослушные очень светлые кудри до плеч. Геллерт прижал руки к груди, женщина в отражении стыдливо прикрыла узкими ладонями соски. Геллерт выругался еще раз, невольно отметив нежную мелодичность собственного голоса. — Что-то пошло не так? — насмешливо поинтересовался Аль. — Или так и задумано? Он подошел ближе и встал позади Геллерта, возвышаясь почти на голову. — Красавица, — насмешливо сказал он, устраивая ладони на тонкой талии. — Довольно любопытный результат, кстати. Мне и в голову не приходило убрать из заклинания вторую фазу и настолько выпустить преобразование из-под контроля. Геллерт наконец переборол гордость и спросил: — И что, по-твоему, произошло? — Для начала, не волнуйся: трансфигурация обратима. — Это я уже проверил, — сердито пробурчал Геллерт. Аль склонился и поцеловал его в плечо. — Ты проигнорировал ту часть, которая должна была контролировать превращение одного человеческого тела в другое. Так что магия подействовала наиболее естественным путем, превратив тебя в тебя же, но другого пола. Полагаю, это немного сродни анимагии, когда волшебник превращается только в то животное, которое ему близко по духу. — Никогда не слышал о заклинании трансфигурации, которое позволяет превратиться в себя же, но противоположного пола. — Я больше года работал над первой стадией. И над «лишней» второй тоже. А что касается твоей импровизации... Такое мало кто мог бы сотворить. Ты очень сильный маг, — мягко сказал Аль и поцеловал его в шею. — И очень неосторожный. Геллерт вспомнил обезображенное темной магией лицо Анкасты Клудде. Если бы он был по-настоящему неосторожен, то давно покрылся бы чешуей, а возможно, и чем-нибудь похуже. Аль продолжал целовать его шею, и пряди ярких волос падали на плечи и грудь Геллерта, контрастируя с гладкой белой кожей. Геллерт чувствовал себя немного неуютно от того каким Аль сейчас казался большим. — Я хочу тебя в любых обличьях, — прошептал Аль; его дыхание обжигало, член прижимался к ягодицам и пояснице Геллерта. Геллерт и не заметил, когда Аль успел так завестись. Геллерт завел руку назад и сжал член в ладони. В маленькой руке он показался крупнее, чем обычно. Аль тихо застонал, накрыл ладонями груди и погладил соски, мягко помял их пальцами, скользнул одной рукой вниз. Его член тяжело подрагивал. Удовольствие накатывало мягче, чем привычно, но сильно, как волна в океанском прибое. Геллерт немного раздвинул ноги, чтобы было удобнее его ласкать, и взглянул в зеркало. В зеркале отражался Аль, сжимающий в объятиях полузнакомую белокурую женщину, на его лице читалось откровенное наслаждение. Это странным образом возбуждало и одновременно вызывало ревность, как будто Геллерт подглядывал, а не принимал участие. Длинные пальцы Аля погружались между завитками золотистых волос; Геллерт чувствовал его прикосновения, как скользят пальцы по повлажневшей плоти. По телу разливался жар, дыхание сбивалось. Геллерт обнаружил вдруг, что сладко постанывает, откинувшись Алю на грудь, выгибается, трется о его пальцы. Он развернулся к Алю лицом и закинул ногу ему на бедро. — Давай, — хрипло шепнул Геллерт. — Любопытно же. Аль тут же подхватил его под ягодицы, прижал спиной к холодному стеклу зеркала. Нынешнее тело Геллерта было достаточно легким, чтобы Аль мог удержать его на весу, а может Аль использовал магию. Геллерт даже не успел этого понять, потому что Аль насадил его на себя одним плавным и сильным движением. От паха к шее прокатились жар и сладкая дрожь, и Геллерт, выгибаясь в руках Аля, обхватил ногами его талию. *** — Сильно отличаются ощущения? — с любопытством поинтересовался Аль гораздо позднее. От зеркала они перебрались на стол, потом в кресло, и теперь Геллерт полулежал у Аля на груди, уткнувшись носом в шею. — Ммм... Не знаю, как описать, — пробормотал Геллерт. Аль лениво перебирал его волосы. Геллерту не хотелось думать, не хотелось двигаться, и сейчас ему даже нравилось, что Аль настолько большой: лежать на нем оказалось очень удобно. Но едва обретя вновь способность сосредотачиваться, достаточную, чтобы колдовать, Геллерт вернул себе свой облик. Превращение получилось легко: Геллерту всегда давалась трансфигурация, особенно по наитию, без сложных расчетов и формул. Аль пошевелился, приспосабливаясь к его изменившемуся весу. — Ты должен сам попробовать, — сказал Геллерт. — Непременно, — усмехнулся Аль. — Или ты пробовал? — Геллерт приподнялся и с подозрением посмотрел на него. Выглядел Аль возмутительно довольным, в глазах плясало веселье. — Скажи лучше, кто из нас был прав? — торжествующе спросил он. — Признаю, ты. Покажи мне, как работает твое заклинание. Он поднялся, давая Алю встать — в руках у того уже была волшебная палочка. Геллерт следил за его действиями. Та стадия, которую Геллерт легкомысленно пропустил, действительно была самой сложной и необходимой, но теперь он, пожалуй, смог бы ее повторить. Превращение было изящным и быстрым. Всего мгновение, и перед Геллертом стояла его собственная копия. Впрочем, эта особенная лукавая улыбка на бледных губах определенно принадлежала Алю. Чтобы использовать это заклинание не ради интеллектуальных или любовных забав, а с более приземленными целями, следовало перенять манеры и жесты. Но магия была удивительной. И сколько возможностей она открывала! — Это потрясающе, Аль. Великолепно, — прошептал Геллерт и, прижавшись к своему собственному худощавому телу, поцеловал свои собственные губы, что оказалось до странного приятным. — Всегда знал, что ты довольно самовлюбленный тип, — засмеялся Аль, возвращая себе собственный облик. — А ты — гений, Альбус. Впрочем, ты ведь и сам это знаешь, — Геллерт снова поцеловал его. — Но ты действительно хочешь опубликовать эту статью со всеми практическими руководствами? — Почему нет? — Заклинание вовсе не безобидное. К чему всем знать, на что именно ты способен? Аль прошел к постели и лег на бок, подперев голову локтем. — Против Гибели воров это заклинание все равно не устоит. — Он улыбнулся. — А рецепт Оборотного зелья давно известен. — Все равно я не понимаю. — Геллерт покачал головой. — Неужели маленькая домашняя лаборатория, секс и редкие приключения ради приключений вроде твоей авантюры в Нью-Йорке — это предел твоих мечтаний? Альбус задумчиво посмотрел на него, потом спросил: — Ты предлагаешь что-то конкретное?.. — А если так? — осторожно спросил Геллерт. — Ты знаешь, власть, кроме той, о которой говорил я и которая у нас есть и так, — вещь весьма обременительная. Не говоря уже о множестве неудобств, которые придется претерпеть, чтобы до нее добраться. Мне есть, чем заняться, и без того. Не говоря уже о том, что у меня есть определенные обязательства, которые, как я уже когда-то говорил, с политическими играми очень скверно сочетаются. Геллерт обнаружил, что послеоргазменное благодушие совершенно испарилось. Он давно так не злился. — Снова Ариана? Ты же все равно не можешь ей помочь. Мне иногда кажется, что ты просто прячешься за больную сестру. Аль сел на постели, но промолчал, пристально глядя на Геллерта. — Тебе не приходило в голову, что, будь наше общество устроено иначе, тебе не пришлось бы ее прятать? — продолжил Геллерт. — Или с ней и вовсе не произошло бы того, что произошло. — Конечно, мне приходило это в голову, — ровно ответил Альбус. — А тебе не приходит в голову, что твои слова довольно жестоки? — Правда всегда жестока. По крайне мере, та, которая позволяет что-то изменить к лучшему. – Лучшее — это, я полагаю, то, чего хочется лично тебе? — поинтересовался Альбус. — По-моему, тебе нужно определиться, Геллерт, хочешь ты власти для себя или хочешь использовать власть для блага других. Это очень разные цели, и ты в них, похоже, запутался. Он сидел на постели обнаженным. Геллерт сердито призвал свою одежду, но ругаться, натягивая штаны, было еще глупее, чем ругаться голышом, так что он ничего не стал отвечать. Он вдруг осознал, что был уверен в совершенно другом исходе этого разговора и страстно желал его. В европейских газетах уже началась шумиха вокруг Дорнхайма. Операция была назначена на послезавтра, юные соратники Геллерта изнывали от нетерпения, и все это пока что казалось лишь мелкой шалостью, но Геллерт чувствовал, что это только первая дрожь пробуждающегося ото сна чудовища, которое он намеревался оседлать. Снисходительный тон Альбуса, то, что он не проявил даже ленивого любопытства, его отговорки взрослого, которого ребенок пытается зазвать в глупую игру, были просто оскорбительны. — Геллерт, пожалуйста... — примирительно проговорил Альбус. — Я вообще не хотел начинать этот разговор. Геллерт натянул через голову рубашку и сердито дернул шнуровку. — Конечно не хотел. Ты предпочитаешь со мной трахаться, а не разговаривать. — Мне действительно очень нравится заниматься с тобой любовью... Геллерт и сам чувствовал, что его несет, но не удержался и перебил: — А для чего-то более серьезного я недостаточно умен. — Ты очень умен и талантлив, вне всяких сомнений, просто... — Просто у меня представления о жизни, как у пятилетнего ребенка. Очень мило, Альбус. Тот только сокрушенно всплеснул руками. Геллерт поднял с пола куртку, взял волшебную палочку. Он был настолько зол, что испытал острое искушение запустить в Альбуса проклятием. Странно, что они ни разу не устроили дружеского поединка. Альбус расстроенно потирал гладко выбритую щеку, и Геллерт вспомнил пророческий сон, который видел в ночь Имболка. В нем у Альбуса была борода, но интересоваться сейчас, не собирается ли он отращивать бороду, у Геллерта не повернулся язык. — Как меня злит эта британская манера прикрывать все иронией, — сказал он вместо этого. — Не стоит говорить ни о чем серьезно, пожалуй, лучше выпить чаю. Альбус печально улыбнулся. — Это неплохая идея. Давай спокойно позавтракаем. — И выпьем чаю? Ну уж нет! — воскликнул Геллерт. Он вспрыгнул на подоконник и, распахнув настежь окно, вылетел в солнечное прохладное утро. Только четверть часа спустя, сидя в маленьком волшебном кафе в Кельне, которое показала ему недавно Марта Весселинг, он признал, что завтрак был действительно неплохой идеей, и он не был бы так вспыльчив, если бы не проголодался. А еще Геллерт вдруг понял, что под иронией Альбус прятал злость, и зол он был не столько на Геллерта, сколько на самого себя, потому что даже осторожные намеки Альбуса волновали и искушали, как он ни старался скрыть это не только от Геллерта, но и от себя самого. Геллерт не ошибался: невозможно обладать такой силой и не желать ее применить. Что же, Геллерт может и подождать немного. Он не сомневался, что после Дорнхайма у него появятся новые сторонники — рано или поздно среди них будет и Альбус. Он хотел было достать блокнот и написать Альбусу записку, но остановился. Пусть тот подождет. А еще лучше — напишет сам. Вместо этого он сотворил пергамент и перо. «Милая тетя Тильда…» начал он.