Ибо крепка, как смерть

Суд прошел в точности так, как Геллерт представлял со слов мадам Розье. Под заседание отвели самый неприметный зал Новой Ратуши, пыльные окна которого выходили на совершенно пустой внутренний дворик. Сюда не долетали ни шум Мариенплац, ни немелодичный звон колокольцев с центральной башни. Зрители отсутствовали, а немногочисленная комиссия, включая и самого судью, состояла из равнодушных магов и ведьм средних лет. Закосневший государственный порядок всегда держится именно на таких — исполнительных чиновниках, начисто лишенных воображения. Во время заседания Геллерт сохранял надменное выражение лица и мысленно поблагодарил мадам Розье за то, что предупредила, чего ожидать, — приговор он смог выслушать с презрительной улыбкой. Управление тюрем не собиралось тянуть с пересылкой в тюрьму. Восточный экспресс останавливался в Мюнхене ежедневно около полудня, и Геллерту предстояло отправится в Крукенстров следующим поездом, то есть завтра. Транспортировка опасных заключенных всегда была для авроров головной болью. Для магического перемещения, будь то аппарация или порт-ключ, палочка не требовалась, и достаточно сильный маг мог отделиться от своих охранников и оказаться на свободе, пусть даже с риском лишиться руки или ноги из-за расщепления. Геллерт непременно бы так и сделал. Так что заключенных доставляли в тюрьмы магическим или маггловским транспортом, и пересылка оставалась самым слабым звеном тюремной охраны. Геллерт знал, что на то, чтобы устроить побег, у него будет чуть больше суток, пока поезд идет от Мюнхена до Будапешта. Действовать предстояло по обстановке, и заранее он никак не мог подготовиться — только выспаться и собраться с силами. Но его пробирала нервная дрожь. Судьба подхватила и несла его, и даже для него ее стремительный бег оказался пугающим. Уснуть Геллерту удалось только за полночь. Никакие сновидения, пророческие или нет, ему не являлись, но проснулся он словно от толчка в плечо. Резко сел на жестком ложе. Сердце колотилось в груди, как будто он бежал от смертельной опасности. В маленькое окошко под потолком сочился бледный свет раннего утра. Пришли за ним лишь спустя несколько часов. Охранников было трое: белобрысый Миллер, долговязый, который вместе с Миллером вел допросы, и третий — его Геллерт раньше не видел. Темная бородка и круглые глаза придавали аврору добродушный вид, но Геллерт отметил аккуратность и быстроту его движений и решил, что он самый опасный боец из троих. Геллерта уже привычно связали по рукам и ногам, потом Миллер и бородатый подняли палочки и держали их нацеленными на него, а долговязый подошел и поднес к его губам кружку. В нос Геллерту ударил терпкий запах травяного отвара. Он узнал этот запах, и к горлу подкатила тошнота. Дербенник. На миг потеряв самообладание, Геллерт отпрянул и выругался. Слабый отвар дербенника иногда давали беспокойным детям, чья магия пробуждалась слишком рано и сильно. Геллерта тоже пытались им поить в детстве. Лет в пять он начал просыпаться ночами от кошмаров пророческих видений и однажды, перепуганный, едва не спалил усадьбу. Его уговаривали, что питье поможет спать крепче, но он только рыдал часами от чувства горькой утраты, которой тогда не знал названия, и через пару дней мать решила, что бесконечные слезы еще хуже, чем случайные всплески магии, и сжалилась над ним. Дербенника Геллерту больше не давали, но вкус и запах отвара он не забыл. Идея поить дербенником взрослого волшебника вызывала отвращение, и шли на такое редко. Кто-то очень заботился о том, чтобы уничтожить все надежды Геллерта на побег. Гербигер? На его месте Геллерт поступил бы так же, хоть и другими методами. Что бы ни говорила мадам Розье, если Геллерт сойдет со сцены, Гербигер получит свой шанс. Да и кроме Гербигера хватало тех, у кого Геллерт вызывал страх или ненависть. Геллерт дернулся в путах и попытался магическим ударом вышибить кружку из рук аврора, но тот был к этому готов: отвар даже не расплескался. — Хочешь сделать это под Империо? — спросил аврор. — У меня есть разрешение. Геллерт понимал: отбиться ему не удастся — но отчаянно сопротивлялся. Отчасти он устроил это представление для Миллера, который хмуро смотрел на его безнадежную борьбу из-под светлых бровей. Но лишь отчасти. Геллерт ожег долговязого беспалочковой версией медузьего сглаза, стерпел пару увесистых тумаков, пнул бородатого аврора ногами без всякой магии, и наконец, сквозь звон в ушах, услышал сердитый выкрик: «Империо!» По телу разлился блаженный покой. Лет десять назад Геллерт уговорил Эмриха испробовать друг на друге Империо. Геллерту было любопытно испытать на себе действие непростительного проклятия, и его тогда поразило, какими отвратительным и одновременно сладкими оказались мгновения полного растворения в чужой воле. Он и теперь несколько секунд пребывал в блаженстве. Не надо ничего решать, не надо сопротивляться, все так просто: делай, что тебе велят. Он медленно поднес кружку ко рту и в несколько глотков выпил. На вкус дербенник был похож на обычный травяной чай, терпкий и чуть солоноватый. Но едва Принуждение ослабло, Геллерта едва не стошнило от этого соленого привкуса и от того, что с ним только что сотворили. Авроры вывели его по коридору во внутренний дворик. Тошнота еще не прошла, но все же, едва ступив за порог, Геллерт поднял глаза. Он не видел неба уже несколько недель, и яркая синева поразила его. Горячее летнее солнце почти достигло зенита и слепило глаза. Во дворе ждала крытая повозка. Запряженная в нее серая кобылка лениво переступала ногами. На облучке уже сидел аврор, и бородатый подсел к нему, а долговязый втолкнул Геллерта в повозку и сам забрался следом. Миллер сел на сидение напротив, захлопнул дверь и набросил запирающие чары, настолько примитивные, что можно было счесть их издевательством. Повозка тронулась. Дербенник заварили крепко, и голова Геллерта наполнялась липким туманом. Он едва взглянул в окно повозки, когда та выкатилась из внутреннего дворика Ратуши на Мариенплац, но потом встряхнулся и попытался тайком сотворить самое простейшее заклинание. Ничего. Он чувствовал себя, как, должно быть, чувствуют парализованные, чьи ноги, когда-то умевшие ходить и бегать, больше не слушаются — только парализованной и бесполезной ощущалась сейчас часть души. Геллерт стиснул зубы и откинул голову на спинку сиденья. Коротко взглянул на Миллера. Тот отвел взгляд. *** Из апатии Геллерта вырвали крики на улице. Кто-то снова и снова звонко выкрикивал его имя. Потом раздались негромкие хлопки, повозка замедлилась. Геллерт попытался выглянуть в окно, но долговязый рывком вернул его на место и плотно задернул шторы. На улице громкий молодой голос крикнул: «Экспеллиармус!», и послышался хлесткий удар, в котором безошибочно узнавался Бич Циклопа. Кто-то завизжал от боли. Пронзительные свистки, какими пользуются маггловские городовые. Несколько хлопков аппарации. Повозка остановилась. — Эй, Вайсмеер, у вас там все в порядке? — крикнул Миллер в узкое переднее окошко. — Да, все путем, — раздался с облучка веселый голос бородатого. — Просто детки пошалить решили. Повозка тронулась снова. — Малолетние идиоты, — проворчал долговязый. — Почему они не в школе? — Уже каникулы, — хмуро ответил Миллер. — Тогда родителям следует получше следить за паршивцами. — Может, родители не против, — процедил Геллерт сквозь зубы. Долговязый ткнул его палочкой под ребра. — Ну, тебе-то это не поможет. *** Вскоре повозка снова остановилась. Двери открыли снаружи, и долговязый аврор вытолкал Геллерта из повозки на брусчатку перед вокзалом. Уродливое здание от подножия до полукруглой крыши составляли покрытые пылью стеклянные панели в металлических рамах, только посередине торчала маленькая часовая башенка. Остро пахло дегтем, мазутом, нагретым деревом и дешевой снедью, которую продавали с лотков. Тошнота от дербенника уже прошла, и Геллерт вспомнил, что завтраком его сегодня не кормили. — Пошли. Долговязый подтолкнул Геллерта, и они двинулись к вокзалу. Магглоотталкивающие чары делали их группу неприметной для зевак и прохожих. Толпа текла мимо. Магглы торопились по своим делам, а волшебники здесь появлялись нечасто. Кем бы ни были сегодняшние юные последователи Геллерта, гораздо больше пользы они принесли бы, если бы устроили беспорядки здесь, на вокзале. Отвлеки они авроров, Геллерт попытался бы затеряться в толпе и бежать даже без магии, и с самой малой помощью это могло бы и получиться. Но ничто не вмешивалось в ровный гул толпы. Вайсмеер и Миллер двигались впереди, расчищая дорогу, а двое авроров позади не спускали с Геллерта глаз и наведенных волшебных палочек. Так они миновали зал ожидания и вышли на платформу. На путях натужно пыхтел паровоз. Свежевыкрашенные зеленые бока и красные колеса блестели на солнце. Со всеми своими трубами и поршнями он походил на громоздкий алхимический прибор, но пах совершенно по-маггловски. К паровозу были прицеплены пять вагонов. Четыре маггловских: красный, зеленый и два синих. Пятый, глянцевито-черный, нес на боку серебряного грифона магической Баварии. Геллерт внимательно оглядывал поезд и платформу. Толстый маггл в полосатом костюме и котелке наблюдал, как перевозят его багаж — длинные деревянные ящики, на которых было написано «Обращаться с осторожностью». — С осторожностью, с осторожностью! — повторял маггл, едва не подпрыгивая на месте. Молодой мужчина с приятным лицом высунулся из вагона и курил, опершись локтями о раму открытого окна. — К нам прицепили еще один вагон? — спросил он у человека в кителе железнодорожника и махнул рукой на черный вагон. — Это берлинский? — Нет. Частный, — лениво ответил железнодорожник. — Ничего интересного. Взгляды обоих равнодушно скользнули по Геллерту и его охране, но не заметили ни палочек в руках авроров, ни магических пут и арестантской одежды Геллерта. А когда двери черного вагона открылись и из тамбура выглянул еще один аврор, они уже и вовсе утратили к вагону всякий интерес. Железнодорожник пошел по платформе, громко объявляя: — Дамы и господа, поезд Восточный экспресс с остановками в Вене, Будапеште, Белграде, Софии и Константинополе отправляется через пять минут. Геллерта втянули в тамбур и провели внутрь вагона. За тамбуром оказалось комфортабельное купе с четырьмя мягкими сиденьями, светильниками с позолоченными абажурами и столом, на котором стоял большой эмалированный кофейник и чашки. На стойке у входа в купе Геллерт приметил две ухоженных метлы, а в углу напротив — окованный железом шкаф со сложным замком. Кроме четверых авроров, которые сопровождали Геллерта из тюрьмы, в вагоне обнаружилось трое: тот, что встретил их в тамбуре, и еще двое: один пил кофе за столом, другой отлаживал крепление на древке метлы. День был жаркий и авроры заметно потели в черных мундирах. Итого семеро. Двое или трое будут в воздухе, остальные в вагоне. Тот факт, что Геллерта опоили дербенником, должен немного усыпить их бдительность, но Геллерт пока не понимал, как воспользоваться этим преимуществом. Через обитую красной кожей дверь его провели в следующее помещение, середину которого занимала железная клетка, куда Геллерта и впихнули. В клетке не было ни матраса, ни даже чашки с водой. — Роскошная обстановка, — буркнул он. Вайсмеер только хмыкнул. Долговязый проверял чары на клетке. Оглушенный дербенником, Геллерт не многое мог различить, но то, что замок гоблинской работы, видел и без магии. Наконец Вайсмеер и долговязый вышли. Красную дверь оставили открытой. Геллерт сел и привалился спиной к решетке. Поезд дрогнул и тронулся. Оглушительно загудел паровоз. *** Размеренный стук колес и покачивания вагона убаюкивали, и бороться с туманом в голове получалось плохо. Геллерт надеялся, что скоро действие зелья начнет ослабевать, но все, на что его хватало сейчас, это следить, как кружится пыль в солнечных лучах, которые отвесно падали в зарешеченное окно. Вскоре поезд выехал из равнинной Баварии и за окном поплыли очертания Альп. Их заснеженные вершины и густо-зеленые склоны становились все ближе, и Геллерт испытал совершенно детское желание оказаться сейчас дома, в своей хижине. Он стиснул кулаки так, что ногти впились в ладони. Это дербенник вселил в него тоску и жалость к себе. Геллерт заставил себя вслушаться в разговоры авроров. Как он и предполагал, двое авроров сопровождали поезд с воздуха. Поезд прибывал в Вену к восьми часам, и после стоянки их должна была сменить другая пара. Но никто из авроров не верил, что союзники Геллерта смогут доставить им серьезные хлопоты, так что воздушные дежурства считались формальностью. Миллер удивлялся своему назначению в эскорт, и товарищи, особенно Вайсмеер, подшучивали над ним, добродушно называя бумажной крысой, которой пришла пора понюхать настоящей аврорской работы. — И что тут нюхать кроме гари и мазута? — хмуро спросил Миллер. — Драконова ерунда этот маггловский поезд. Только морока нам. Да и заключенному лишние мучения, небось в Крукенстрове натерпится. — Голос Миллера дрогнул при упоминании тюрьмы. — А ты его не жалей, — заметил долговязый. — Этот Гриндевальд стольких наших положил, когда его ловили. — Я сам в том отряде не был, — сказал Вайсмеер, — пропустил веселье. Но, говорят, он хорош. — Он хохотнул. — Только с дербенником, пожалуй, все-таки переборщили. Скучно. Солнце ползло к горизонту, и лучи добрались до клетки. Липкий туман дербенника понемногу рассеивался, и Геллерт осторожно исследовал свою временную тюрьму. Простейшие заклинания требовали такого напряжения, что по спине потекли струйки пота. Сама клетка была сработана гоблинами, и без палочки Геллерт бы из нее не выбрался, даже если бы его не опоили, да и с палочкой пришлось бы провозиться пару часов. Но вне клетки стояли очень простые защиты, самой серьезной из которых оказались антиаппарационные чары. Итак, надежно зачарованная решетка, защита от аппарации и охрана — пятеро в вагоне и двое в воздухе. Требовалось еще раздобыть палочку, для начала чью угодно, но и оставлять Старшую палочку Геллерт не собирался. Главными препятствиями оставались клетка и проклятый дербенник, и как справиться с ними без посторонней помощи, Геллерт никак не мог придумать. *** Солнечный свет уже окрасился золотым и алым, и, хотя чувство точного времени ослабло вместе с магией, Геллерт предполагал, что до прибытия в Вену оставалось меньше двух часов. Авроры в купе обсуждали, кого и куда отправят за ужином — у Геллерта, который в последний раз ел почти сутки назад, от этих разговоров рот наполнялся слюной. — Миллер, — сказал вдруг долговязый, — давай, сходи напои его дербенником, тогда мы точно сможем в Вене спокойно поужинать. И не церемонься особо. — Честно говоря, — неохотно ответил Миллер, — я никогда не применял Империо. И не уверен, что… Геллерт замер: возможность переговорить с Миллером с глазу на глаз казалась настоящим подарком судьбы. К его счастью, долговязый настаивал: — Вот и попробуешь. — Он хлопнул Миллера по спине. — Иногда это необходимая мера. Иди, поработай давай. Миллер пробурчал себе под нос уже знакомое Геллерту «стрыга его раздери», послышалось звяканье — видимо, он наливал в кружку отвар — и вскоре его широкоплечая фигура нарисовалась в дверном проеме. — Лучше выпей сам, — буркнул он и протянул Геллерту кружку. Геллерт покачал головой и даже не притронулся к кружке. Миллер тяжело вздохнул, покосился на дверь, потом на Геллерта и вытащил из кармана палочку. Геллерту показалось, что Миллер не то чтобы глуп, но соображает не быстро, и испытал соблазн просто протянуть руку и вырвать палочку у него из рук. — Как тебя зовут? — тихо спросил Геллерт. — Тиль Миллер, — хмуро ответил тот. — Не заставляй меня это пить, Тиль. Просто уничтожь зелье в кружке и все. Миллер нахмурился и снова обернулся к двери. — Не надо никого звать, — попросил Геллерт. — Ты знаешь, почему со мной так обращаются? Почему они убили мою подругу, приговорили к заключению в самой жуткой тюрьме Европы, а сейчас заставляют терпеть унижение, которому ни один нормальный волшебник не подвергнет другого. Почему? — Ты опасный преступник. — А в чем мое преступление, Тиль? Я всего лишь хочу дать волшебникам свободу. Настоящую свободу. Ведь вы там в своем купе такие же пленники, как я в этой клетке. Разве нет, Тиль? Подумай, ты же умный человек. — Мы действуем по приказу… — с сомнением протянул Миллер. — Верно. Но тебе ведь не нравится этот приказ. Ведь так? Миллер неопределенно качнул головой. — Знаешь, почему они меня так боятся? — Ну? — Потому что думают, что я могу что-то изменить. И я действительно могу. Мне нужно только выбраться из этого вагона. Взгляд Миллера метался с кончика палочки к кружке, перескакивал на лицо Геллерта и снова возвращался к палочке. Он колебался, и какое принял бы решение, неизвестно, но к клетке подошел Вайсмеер. — Что? — весело спросил он. — Треплет языком? А ты, Миллер, поменьше его слушай. Он направил на Геллерта палочку: — Империо. *** В Вене ставни на окнах опустили и красную дверь, которая отделяла купе авроров, закрыли. С четверть часа Геллерт просидел в темноте, борясь с дремотой, которая одолевала его после новой порции отвара, и прислушивался к шуму на перроне. Наконец дверь открылась и вошел Миллер. Взмахом палочки он поднял ставни. В окна ворвался электрический свет фонарей и гул вечернего вокзала. — Держи. — Он протянул Геллерту кусок ветчины в разрезанной пополам булке, потом взмахнул палочкой и наколдовал стакан воды. — Спасибо, Тиль, — произнес Геллерт. Аромат поджаренной ветчины сводил с ума, но Миллера отпускать было нельзя, так что Геллерт начал с вопроса. — Твои товарищи ушли? Тот пожал плечами и вместо ответа сказал: — Тебе из этой клетки не выбраться. — Верно, — согласился Геллерт. — Самому мне сейчас не выбраться. Миллер сдвинул светлые брови. — Ты убивал. Магглов и авроров, — сказал он, словно продолжая прошлый разговор. — Правда, — мягко ответил Геллерт. — Я и мои товарищи вели собственную маленькую войну. Войну за нашу свободу. Но скоро магглы начнут большую. Они будут сражаться за территории, как дикие звери. И в этой войне погибнут сотни и сотни тысяч: магглы и волшебники, взрослые, старики, дети. Никому не будет пощады. Я вижу эту войну в своих видениях уже много лет… Но остановить ее мы уже не сможем. — И ты применял темную магию, — упрямо добавил Миллер. Геллерт грустно улыбнулся и покачал головой: — А разве Вайсмеер не применял ее ко мне у тебя на глазах? Взгляд Миллера стал беспокойным, и Геллерт продолжил: — Темные искусства не делают тебя дурным человеком. Они лишь инструмент. Вся суть в намерении и мере, Тиль. Миллер несколько раз моргнул светлыми ресницами. — У нас осталось так мало времени, — прошептал Геллерт. — Во сколько мы приедем в Будапешт? — Завтра днем, в два часа, — неохотно ответил Миллер. — В Крукенстрове мне вернут палочку. Ты знаешь, как ее доставят в замок? — Ее тоже везут в поезде. В сейфе. — Хорошо, — кивнул Геллерт. — Ночью, ближе к утру, когда ослабнет действие дербенника, я попрошу воды. Подойди сюда и открой клетку. Принеси мой палочку, если сможешь. Миллер с сомнением смотрел на него, и от Геллерта потребовалось все его самообладание, чтобы спокойно сказать: — Просто дай нам всем надежду на лучшую жизнь. Это в твоих силах. Миллер отошел, но дверь в купе авроров оставил открытой. *** Около полуночи Геллерта снова напоили дербенником. В этот раз этим занялся долговязый. Миллер к Геллерту больше не подходил. Вагон мерно покачивался, стучали колеса, и эти ритмичные движения и звуки страшно убаюкивали. За окнами было темно, лишь изредка мелькали фонари полустанков. Глаза у Геллерта слипались, но он не позволял себе поддаваться апатии. Пытался усилием воли расшевелить онемевшую магию, но тщетно. Лишь когда небо сменило бархатную черноту ночи на густую предрассветную синь, ему удалось зажечь в плотно сомкнутых ладонях огонек. Лучше, чем ничего. Геллерт слышал, как Вайсмеер и долговязый аврор взяли метлы и сменили патруль в воздухе. Те, что вернулись, легли спать, а Миллер и еще один человек остались на дежурстве. Геллерт поднялся на ноги. Не стоило ждать пока совсем рассветет, — темнота могла сыграть ему на руку. — Эй! — крикнул он. — Дайте мне воды. От дряни, которой вы меня поите, сохнет горло. — Потерпишь, — устало ответили ему. Геллерт пару раз грохнул кулаком по решетке и к собственной радости услышал, как Миллерт сказал напарнику: — Пойду угомоню его, а то не даст ребятам спать. Он подошел к клетке и спросил нарочито грубо: — Ну! Чего тебе надо, стрыга тебя раздери! — Я хочу пить! — Завтра утром тебе не будут давать дербенник, — тихо сказал Миллер. — Сможешь мне передать палочку? — Нет, это невозможно. Другие увидят, как я ее беру. Все-таки умом и сметливостью он не отличался. — Но, наверное, я смо… — начал Миллер и вдруг замолчал, его лицо, только что озабоченное, расслабилось, глаза закрылись, и он рухнул на пол, глухо стукнувшись головой о дощатый пол. Его грудь ровно вздымалась от глубокого дыхания, Миллер крепко спал. — Не слишком толковый из него вышел помощник, — раздался голос из пустоты. Геллерт вскинул удивленный взгляд от распростертого тела Миллера, и в тот же миг прямо в воздухе появилась голова. Ну конечно! Он ведь обещал, что придет за Старшей палочкой. Не мог же он допустить, чтобы она навеки сгинула в Крукенстрове. — Альбус! — выдохнул Геллерт. Геллерт мог видеть только растрепанную голову и руку с палочкой, что выглядело довольно комичным. Вокруг шеи шелковисто переливалась прозрачная ткань, а ниже Геллерт прекрасно видел стену вагона напротив, по которой мелькнул свет придорожного фонаря. Мантия-невидимка. Выражение лица Альбуса было нечитаемым. Он бросил на Геллерта короткий взгляд и молча склонился, рассматривая замок на двери клетки. — Гоблинский, — пробормотал Альбус. — У авроров должны быть ключи, но не будем тратить на это время. Сонные чары не долго держатся. Его левая рука на миг исчезла под мантией-невидимкой, а когда появилась снова, на ладони стоял крошечный человечек. Его зеленое тельце, тонкие гибкие ручки и ножки и даже подвижное личико казались сделанными из молодых древесных побегов. Лечурка. — Тут для тебя есть еще работа, дружок, — сказал Альбус ласково. При виде гоблинского замка лечурка восторженно пискнул, спрыгнул с ладони Альбуса прямо на решетку, подобрался к замку и быстро заработал гибкими зелеными пальчиками. Не прошло и минуты, как замок тихо щелкнул и открылся. Геллерт толкнул дверь клетки и вышел наружу. Рука Альбуса снова исчезла под мантией и появилась уже со Старшей палочкой. — Возьми, — сказал он. Знакомая рукоять привычно легла в ладонь. Магия в Геллерте едва трепетала, он только ощутил, как палочка ответила на его слабость недовольством и удивлением. Геллерт обреченно поднял руку с палочкой, Альбус тут же поднял свою, мантия скользнула по его плечу как пелена дождя. — Давай, Альбус, — глухо сказал Геллерт. — Это будет не сложно. Я сейчас и против десятилетки не выстою. На лице Альбуса отразилась растерянность. — Я не собираюсь с тобой сражаться. Я даже не знаю, принадлежит ли она тебе по-прежнему… Постой… — Он тревожно вгляделся в лицо Геллерта. — Что они с тобой сделали? — Отвар дербенника, — хмуро проговорил Геллерт. Лицо Альбуса исказила гримаса отвращения и жалости. Геллерт опустил голову. Его одолевала мучительная усталость — и душевная, и телесная. Он был свободен, но в это мгновение не чувствовал ни радости, ни благодарности. Это он должен был атаковать, завоевывать и владеть, и вот он стоит перед Альбусом, как спасенная рыцарем дама. — Итак, сражаться со мной ты не собираешься, — проговорил он. — Тогда что же? Стал бы он сам сражаться, если бы мог? Вот перед ним третий Дар смерти — мантия-невидимка; никогда Геллерт не подбирался к ней так близко. Смог бы он удержаться? Альбус отвел глаза, подставил ладонь лечурке, который раскачивался на двери клетки, уцепившись за нее пальцами рук и ног, и, как только тот запрыгнул на ладонь, спрятал его под мантию. — Я собирался просто освободить тебя, — сказал Альбус. Он по-прежнему смотрел в сторону. — Но если они опоили тебя дербенником, придется помочь тебе выбраться из вагона. В воздухе двое авроров. — А остальные? — Крепко спят под сонным заклятьем, но задерживаться я бы не стал. Укроемся мантией и выпрыгнем из вагона. Она недостаточно велика для двоих, но еще не рассвело. Сумерки нас скроют. Потом мы аппарируем куда-нибудь в безопасное место. Геллерт решил не задавать больше вопросов и согласно кивнул: — Идем. Они прошли сквозь красную дверь. В купе авроры спали, уютно устроившись на плюшевых сиденьях, как будто и не были заколдованы, только долговязый, будто горький пьяница, уткнулся лицом в стол. Геллерт вслед за Альбусом вышел в тамбур и на подножке дал укрыть себя широкой полой мантии, которая оказалась изнутри прозрачной. — Обними меня, — велел Альбус. Геллерт крепко обхватил его за талию странно непослушными руками. — Теперь прыгаем. Давай! Альбус распахнул дверь, и они прыгнули. Заклинание Альбуса смягчило удар, но все равно они покатились по насыпи, по мокрой от росы траве и жесткой щебенке. Геллерт ободрал щиколотку и ладони. Наконец их движение замедлилось. Геллерт вытянулся на земле и на мгновение уткнулся лицом в траву, которая густо покрывала железнодорожную насыпь. Свобода пахла свежей травой, пылью и мазутом. И Альбусом, который лежал рядом, прижимался горячим боком. Наверху грохотал поезд. Стук колес удалялся. — Цел? — спросил Альбус и, не дожидаясь ответа, приподнялся на локтях и взглянул вверх из-под капюшона мантии. Палочку он держал наготове. Розовый рассветный луч коснулся его лица, и Геллерт не забыл его теплой и яркой красоты, но видеть ее вживую оказалось больно. Альбус вдруг вскинулся. — Авроры на метлах развернулись и возвращаются, — произнес он, не отрывая взгляд от неба. — Они нас заметили. Он быстро вскочил на ноги и кинул мантию Геллерту в руки. — Спрячься. Геллерт тоже поднялся, сжимая в руке палочку, сейчас бесполезную, а другой рукой прижимая к груди тяжелую и прохладную мантию. С непривычки от свежего воздуха кружилась голова. Мелкая щебенка колола босые ноги. Он огляделся. Прямо на них от уходящего вдаль поезда неслись два аврора. Они пригнулись к метлам и выставили вперед палочки. Альбус вскинул руку и бросил в них заклинанием. Волна алого сияния покатилась в предрассветном воздухе. Одного аврора сразу оглушило и сбило с метлы, он, кувыркаясь, полетел вниз. Другой — Геллерт узнал Вайсмеера — поднырнул под волной, и закрыл себя щитом от новых атак. Он подлетел уже совсем близко, так что Геллерт мог рассмотреть его лицо, в котором сейчас не было ни капли добродушия. Альбус тоже выставил щит, который закрыл и его, и Геллерта от атаки с неба. Но Вайсмеер почему-то медлил с атакой, и удерживая метлу одними коленями, другой рукой вытащил из кармана и бросил на землю что-то. Геллерту показалось, чайник с отбитым носиком… Вдруг его осенило. — Это маяк для портключа! — крикнул он. — Знаю. Да спрячься же, Геллерт! Но боевые инстинкты Геллерта были инстинктами хищника, мощного и опасного, а не жертвы. Тот, кто привык ощущать себя слабым и спасаться при первой же угрозе, наверняка уже давно бы скорчился под мантией-невидимкой и молился бы всем богам. Геллерт же сжимал в руке палочку и цепко осматривался. Прятаться было поздно. Вайсмеер спешился и вскидывал руки для новой атаки, а там, где упал чайник, возникли из пустоты трое авроров, тоже с палочками наготове. — Всего четверо! — весело воскликнул Альбус. — Я заставлю их отступить, и мы аппарируем. Он энергично взмахнул палочкой, и вокруг них встала стена пламени, которая пылала все ярче и начала надвигаться на авроров. Те отступили. — Готов? — крикнул Альбус. — Да, — ответил Геллерт. Альбус схватил его за руку. Авроры обрушили на рвущееся к ним пламя потоки воды, пламя стало гаснуть, но медленно. Зато Вайсмеер метнул заклинание — тонкая серебристая струна стремительно пронеслась в воздухе. Пламя ее не остановило. Струна с шипением опускалась на Геллерта и Альбуса. Геллерт выставил щит. От усилия помутилось в глазах, но Старшая палочка, хоть и неохотно, отозвалась. Щит получился совсем слабенький, и все же струна соскользнула с него, пошла наискось. Показалось, что прочь. Но когда Альбус потянул Геллерта за собой в аппарационную воронку, в последний миг, Геллерт почувствовал, как струна рассекла плечо. Резануло болью, и кровь хлынула из глубокой раны. Пространство вокруг них свернулось тугой спиралью. Стиснуло, вышибло воздух из легких. Привычное ощущение в этот раз оказалось совершенно тошнотворным, и когда Геллерт ощутил под ногами твердую поверхность, то, стоило ему повернуть голову, перед глазами поплыло, а в ушах оглушительно зазвенело. Он успел только ощутить руки Альбуса на плечах, и мир окончательно померк.