Ибо крепка, как смерть

В первое же утро после побега Геллерт обещал себе, что обрадует друзей из Нового Авалона своим триумфальным возвращением, но прошел день, за ним еще один, и еще, а у Геллерта все находились другие дела. Например, обогнать наконец Альбуса в заплыве до дальней скалы или подсчитать, сколько новых веснушек оставило за день солнце на его плечах. Под вечер третьего дня в окно кухни влетела белоголовая сипуха Эмриха Краффта. Она так измучилась долгими поисками и перелетами, что даже самовлюбленный Сэр Бедивер уступил ей насест. Пока сипуха благодарно клевала печенье, Геллерт распечатал письмо. Ничего неожиданного Эмрих не писал: упрекал Геллерта за то, что тот до сих пор не дал о себе знать, и просил появится как можно скорее. Упреки Эмриха были справедливы. Друг Альбуса, который обещал провести их к Круглому столу Мерлина, все еще не назначил точной даты, и Геллерт мучился ожиданием, но телесная и душевная усталость, которая владела им после тюрьмы, отступила, и он понимал, что не может дольше оставаться в тени. Он позволил бедной сипухе немного отдохнуть, наложил на нее чары для подкрепления сил и привязал к лапе короткую записку, в которой обещал появиться в резиденции Краффтов завтра к полудню. *** На следующий день Геллерт аппарировал, но не к замку Краффтов, а на берег Северного моря, недалеко от Гааги. Ему хотелось подняться в небо и взглянуть на Европу с высоты птичьего полета. Сначала он просто летел, подставив лицо ветру, и наслаждался движением, то взмывая так высоко, что под одежду пробирался ледяной холод, то почти касаясь верхушек деревьев. Только миновав Бельгию и достигнув Германии, Геллерт полетел на высоте достаточной, чтобы его не заметили с земли, но сам он получил хороший обзор на происходящее внизу. Он приметил их сразу. Бесконечно длинная серая змея тянулась по дороге, над которой он летел. Отряды двигались вперед. Сапоги солдат, копыта лошадей, колеса лафетов и грузовиков поднимали клубы пыли. Войска, которые Геллерт увидел первыми, двигались на запад, но когда он пролетел дальше на юго-восток, то обнаружил, что такие же серые змеи ползут к восточной границе. Как же их было много! Тысячи, и тысячи, и тысячи магглов двигались по дорогам Германии. Геллерт знал, что магглы многочисленны, и все же зрелище его поразило. Удивительно, что они могли позволить себе отправить столько людей на смерть! Из этих шагающих сейчас по пыльной дороге солдат не вернутся домой больше, чем живет во всем мире магов. Геллерта не пугала смерть, тем более чужая, но масштабы все равно впечатляли. Свернув подальше от дорог, он полетел дальше и над поросшими лесом горами Шварцвальда заметил цеппелин, который величаво плыл в небе. Геллерт приблизился к нему и некоторое время двигался рядом, разглядывая гигантскую брезентовую и металлическую тушу, под которой прилепилась гондола с рядами прямоугольных окон. Винты вращались, издавая звук похожий на гудение роя огромных насекомых. Воздушный корабль летел неторопливо, едва заметно покачиваясь, и скоро Геллерту наскучило его соседство, к тому же цеппелин держал курс на юг, а Геллерту нужно было на восток. Он подлетел к одному из передних окон и заглянул внутрь, а потом пару раз стукнул по стеклу. Маггл в серой фуражке обернулся на звук и выпучил глаза; от изумления и испуга его лицо приобрело такое разительное сходство с вечно недоуменной физиономией Сэра Бедивера, что Геллерт расхохотался. Смеясь, он сделал в воздухе сальто, нырнул вниз, раскинув руки, и полетел прочь от цеппелина на восток. Полуденное солнце ярко освещало замок Крафтов, и он отражался в гладкой воде озера, нарядный с множеством сверкающих окон, стенами светлого кирпича и красными крышами. Геллерт предполагал, что Эмрих соберет, если не всех, то многих новых авалонцев. Но встретили его только Эмрих и Винда. За то время, что Геллерт провел в тюрьме, Винда вытянулась на целую ладонь. Темные косы она теперь укладывала в тяжелый пучок на затылке, а ее тело утратило ребяческую нескладность, линии стали стройными и четкими. Она напоминала резную шахматную фигурку — изящную и воинственную. Геллерт сжал ее тонкую руку, а она поцеловала его в щеку. Несколько месяцев назад ей для этого пришлось бы подпрыгивать, но теперь она просто чуть приподнялась на цыпочках. Эмрих, все такой же огненно-рыжий, заключил Геллерта в крепкие объятия. — Ты свободен! — воскликнул он, и Геллерт заметил, что в его светло-голубых глазах блеснули слезы. — Мы пытались тебя освободить! Винда, я, еще Блэк и Ингрид Нагель, мы напали на поезд. Но ты нас опередил! Как тебе удалось выбраться? — Как-нибудь потом об этом, — ответил Геллерт. Эмрих стиснул его плечо. — Мы все время думали, как тебе помочь. Ты же знаешь, что мой двоюродный дядя — Глава отдела Закона и Порядка? Так вот, я неделями осаждал его кабинет. Поссорился с отцом, который заявил, что мне там нечего делать. Геллерт невольно усмехнулся. Эмрих, который пытается вести политические игры, представлялся полной катастрофой. — И все равно я дядюшке покоя не давал, только этот мудак… прости Винда… — Твой дядюшка действительно не блещет, — невозмутимо заметила Винда. — В общем, я так его достал, что сделал только хуже. И он настрого запретил пускать меня к тебе в тюрьму. Никому из нас не дали тебя навестить. — Эмрих стиснул руку Геллерта и беспокойно вгляделся в лицо: — Во имя всех сил, что они там с тобой делали? — Ничего приятного, — сдержанно ответил Геллерт, — но, как видишь, я цел и на свободе. — Ты хорошо выглядишь, только похудел, — рассеянно сказал Эмрих, но его лицо снова дрогнуло. Геллерт вдруг подумал, что Эмрих сильно влюблен в него еще со школы, несмотря на недобрые выходки и порой открытое пренебрежение. — Послушай, — вдруг спохватился Эмрих. — Мой отец хочет с тобой поговорить. Геллерт заметил, что Винда чуть скривилась, и спросил: — О чем? — Отец тебе сам расскажет, — поспешно ответил Эмрих, — он ждет в библиотеке. *** Геллерт любил библиотеку в замке Краффтов. Эмрих часто приглашал его на каникулы, и Геллерт провел немало приятных вечеров в этой уютной галерее, заставленной книжными шкафами, уходящими высоко под резные деревянные своды. Вдоль стен располагались низкие столики и глубокие кресла, а ручки дверец на книжных шкафах вырезали в форме забавных мордочек. Некоторые из них обожали подсказывать, что почитать, а если их разговорить, могли дать действительно толковый совет. Именно в этой библиотеке много лет назад Геллерт начал искать следы Даров Смерти. Зимой здесь ставили жаровни, которые разгоняли сырость и холод, а вечерами лампы из янтарного стекла услужливо подлетали к читающим, чтобы осветить страницы. Но сейчас лучи летнего солнца щедро лились сквозь широкие окна. Герр Краффт ждал его, сидя в одном из больших плюшевых кресел с бокалом белого вина. Увидев Геллерта, он улыбнулся и указал на кресло рядом, потом взял волшебную палочку, которая лежала на подлокотнике, и на столике появился еще один бокал. Геллерт сел и пригубил вино. Оно оказалось ледяным и слегка покалывало язык — лучше не придумаешь для жаркого летнего дня. — Как поживаете, герр Краффт? — спросил он. — Превосходно, спасибо. Ты прекрасно выглядишь. — Для человека, который четыре дня назад сбежал из тюрьмы, — ослепительно улыбнулся Геллерт. — Вы хотели со мной поговорить. Герр Крафт тоже улыбнулся и согласно кивнул: — Да, Геллерт, хотел. Мой сын человек легкомысленный и, скажем прямо, не слишком толковый, но тебе и твоим идеям он глубоко предан. — Он взглянул на Геллерта. Геллерт молчал, ожидая, что он скажет дальше. — Я тоже к тебе всегда относился с большой симпатией, — продолжил Крафт, и сдержанно добавил: — Ты, наверное, знаешь, что я запретил Эмриху хлопотать за тебя в отделе Закона и Порядка. — Да, он мне сказал. — У меня были на то определенные резоны. — Какие же? — спросил Геллерт. Водянистые глаза герра Краффта встретились с глазами Геллерта. — Во-первых, он ничего не добился бы, только разозлил бы власти еще больше. Что, собственно, и случилось. Во-вторых, я помню твои пророчества. И верю им. В них не говорилось, что ты сгинешь в Крукенстрове в возрасте тридцати лет, верно? — Ваши рассуждения не лишены смысла. — Геллерт поставил запотевший бокал на столик. — Так о чем вы все-таки хотели со мной поговорить, герр Краффт? — Магическое сообщество так мало, что нам часто приходится прибегать к недомолвкам или закрывать глаза на очевидные вещи. — Краффт замолчал и беспокойно постучал пальцами по подлокотнику, потом продолжил другим тоном: — Итак! Ни для кого не секрет, что ты близок к нашей семье, так что меня попросили организовать встречу. — Встречу с кем? — Тебя хотят видеть представители Международной Конфедерации. — Гм. Той самой, которая одобрила мое заключение в Крукенстров? — Не совсем так. Они не вмешались, но и не одобряли. Геллерт, — Краффт чуть наклонился в кресле и взглянул на него с тревогой, — я очень советую тебе с ними поговорить и, возможно, согласиться на их предложение. Ты заставил их считаться с собой. — Когда и где они хотят меня видеть? — спросил Геллерт, пряча за насмешливым тоном некоторую растерянность. — Здесь. И я гарантирую твою безопасность. Если ты согласен, то представители Международной конфедерации будут в замке через час. И то, что они готовы явиться по первому зову, о многом говорит. Геллерт не торопился с ответом, взвешивая слова герра Краффта. В школьные годы Геллерт видел от него куда больше восхищения талантами и поддержки, чем от собственного отца. Краффты не были таким древним и знатным семейством, как Розье, но в последние три столетия заключили несколько выгодных сделок и удачных браков, а в середине прошлого века дед герра Краффта едва не занял пост Рейхсмагистра. Влияние их росло, но медленно, и то, что герр Краффт сделал ставку на многообещающего Геллерта, не удивляло. И все же, наученный предательством Гербигера, Геллерт заглянул в мысли герра Краффта легилименцией. Тот говорил искренне, умолчал разве что о том, как часто с ужасом представлял, что это Эмрих, а не Вивиан, бросился закрыть Геллерта от смертельного проклятия. Но засады можно было не бояться. Кто станет устраивать засаду в чужом родовом замке без позволения хозяина? — Хорошо, я с ними встречусь, — сказал Геллерт. Герр Краффт вздохнул с заметным облегчением. *** Конечно, полного представительства Международной Федерации Геллерт не ожидал. В Европе он успел нашуметь и делами Нового Авалона, и побегом, но кроме Европы и Великобритании его слава докатилась только до Соединенных Штатов. Американцев идея отмены Статута, конечно, взволновала не на шутку. Так что в просторном обшитом дубовыми панелями кабинете за столом собрались всего семеро, не считая герра Краффта и Геллерта. Представительница МАКУСА, госпожа Пиквери, статная темнокожая женщина в мантии, расшитой золотыми орнаментами, прибыла вместе с немцем Шпильманом — самым старшим из присутствующих. Кроме них явились фрау Свенсен из Скандинавии и представители Франции, Италии и Британии. Даже европейцы не все озаботились. «Напуганы, но не слишком», — подумал Геллерт. Из присутствующих он знал только Шпильмана и Свенсен. Шпильман — плотный, начинающий седеть волшебник — был секретарем в Комиссии, которая разбирала дело об исключении Геллерта из Дурмштанга, но ничем ему не запомнился, кроме рыбьего выражения лица. Свенсен преподавала в Дурмстранге всеобщую историю, когда Геллерт учился на старших курсах. Остальные представители Конфедерации оказались примерно одних с Геллертом лет, и это заставляло предположить, что они вряд ли занимают должности серьезнее младших помощников — обычный этап карьеры для отпрысков влиятельных семейств и амбициозных молодых волшебников, желающих двигаться по политической стезе. Все четверо рассматривали Геллерта с пристальным любопытством, а американка еще и с такой решимостью, словно видела перед собой необъезженного жеребца, на которого собиралась накинуть узду. Герр Краффт представил присутствующих друг другу и приказал подать кофе. Полупрозрачные занавеси приглушали слишком яркий солнечный свет, на бюро с тихим жужжанием крутился вредноскоп. Как Геллерт и предполагал, говорить начал Шпильман. — Мы знаем — у вас не самый приятный опыт взаимодействия с законом, господин Гриндевальд. — Не буду спорить, — кивнул Геллерт. — Исключение из школы при неприятных обстоятельствах. Недавний бой с аврорами, арест, суд, — начал перечислять Шпильман. — Да и до того, как вы начали вашу, скажем так, политическую карьеру, вы интересными делами занимались. Например, хранилище Дрезденского музея Алхимии, откуда при очень любопытных обстоятельствах пропал образец Багровой тинктуры. — Кажется, я что-то читал об этом в газетах, — невозмутимо заметил Геллерт. — Ну да, ну да, — понимающе покивал Шпильман и продолжил: — А в завершение всего, конечно, ваш побег. Он наделал много шума. — Я заметил, — подчеркнуто скромно ответил Геллерт. — В школе вы казались многообещающим студентом, — заметила Свенсен. — Своевольным, конечно, но многообещающим. — И к чему это перечислением моих многочисленных заслуг? — поинтересовался Геллерт. — Не трудно понять, почему молодые волшебники пошли за вами с такой готовностью, — продолжила Свенсен. — Вы харизматичный и весьма одаренный человек, господин Гриндевальд. Я бы даже сказала, выдающийся. — И ваш пророческий талант… — перехватил у нее слово Шпильман. — Хотя, полагаю, он не только дает вам преимущества, но и является тяжелым бременем. Геллерт театрально вздохнул. Молодой британец с породистым лицом и холодными серыми глазами недовольно хмыкнул. Все это начинало Геллерта раздражать. — Конфедерация уважает стремление молодой части магического общества к переменам, которое вы и ваши соратники столь решительно выражали, — мягко сказала Свенсен. — И мы, — продолжил складный дуэт Шпильман, — предлагаем вам присоединиться к Международной Конфедерации и идти к этим переменам мирным путем. Без сомнения ваш ум и таланты будут… Геллерт перебил его: — Конфедерация собирается отменить Статут о Секретности вместе с законом Раппопорт? — Он перевел взгляд на Пиквери, которая отчетливо передернула плечами. — Вы должны прекрасно понимать, что такие изменения не делаются разом, — сказала Свенсен. — Постепенно, маленькими шагами. — Все обвинения с вас будут сняты, — сказал Шпильман. — Ваше неоконченное образование тоже проблемой не станет. Вы поступите на службу в Конфедерацию. Официально. С довольно широкими полномочиями. — Он посмотрел Геллерту прямо в глаза. Геллерт не будет больше мятежником и вором, который вечно ходит по краю и играет с огнем. Они с Альбусом смогут спокойно искать Дары… Только спокойствия в ближайшие годы никто не увидит. В Европе разгоралась маггловская война. Напуганное магическое сообщество бурлило, и Конфедерация опасалась, что Геллерт подтолкнет волшебников к еще одной войне, гражданской. Конечно, они пытались бросить ему подачку, чтобы использовать его таланты, силу и влияние на умы, которое он успел завоевать. Они готовы были дать ему власть. Пока что немного. Немного власти и толику свободы, но Геллерт сумел бы ими распорядится. Он понял, что не напрасно позволил себе дни отдыха и безделья. В клетке в поезде, лишенный возможности колдовать, он чувствовал себя загнанным животным, и будь это чувство слишком свежо, решение далось бы труднее. Он неторопливо обвел взглядом собеседников. Породистое лицо британца. Точеные черты Пиквери. По-кошачьи зеленые раскосые глаза француза, которые заставляли предположить, что он принадлежит к многочисленному потомству мадам Розье. Шпильман и Свенсен — довольно убедительный дуэт. — Есть перемены, которые нельзя совершить без жертв и маленькими шагами, — сказал Геллерт. — И кровь уже пролилась. — Геллерт, мы все скорбим о мадемуазель Розье, — ласково произнесла Свенсен. — Ближайшие годы — плохое время для решительных реформ, — вступил Шпильман. — Вы знаете лучше меня: нас ждет большая маггловская война. Ваша сила, ваш пророческий дар нужны волшебникам, как никогда. — Конечно нужны, — ответил Геллерт. — Но не на службе Конфедерации. — Вы уверены? — спросила Свенсен. — Вполне, фрау Свенсен. Шпильман поджал губы. Свенсен со вздохом возвела взгляд к потолку — Геллерт помнил это ее выражение лица еще со школы, оно становилось таким, когда кто-то в классе отвечал дерзко или глупо. Глаза француза расширились от любопытства. Ноздри Пиквери дрогнули, и Геллерт подумал, что, будь она и в самом деле объездчицей лошадей, в дело уже пошел бы хлыст. Но Пиквери промолчала, зато заговорил британец: — Вы понимаете, что буквально объявляете войну всему магическому миру? — произнес он с неожиданной горячностью. — Не стоит так резко, мистер Трэверс, — недовольным тоном одернул его Шпильман. — Для магического мира я хочу только блага, — ответил Геллерт. — Однако послужить ему не хотите, — заметила Пиквери, — зато сеете смуту и… — Я не хочу служить политическим институтам, которые устарели еще в прошлом веке. Волшебники и так готовы идти за мной. Зачем мне соглашаться на то, чтобы между нами стояли пожилые политики из министерств и Конфедерации? Пожалуй, он слегка перегибал палку, но исход беседы уже знал без подсказок пророческого дара, который, кстати, равнодушно молчал. Шпильман выглядел глубоко озабоченным. Трэверс и Пиквери — разъяренными, герр Краффт — разочарованным. Итальянец подчеркнуто безмятежно покачивал в руках кофейную чашечку. — Вы ведь понимаете последствия своего решения, Гриндевальд? — спросил Шпильман. — Вполне, — ответил Геллерт. Свенсен собиралась заговорить, но Геллерт поднялся на ноги. — С вашего позволения, дамы и господа, — он сдержанно поклонился. — Благодарю за оказанную честь, но, судя по всему, нам больше нечего друг другу сказать. С этими словами он вышел. Услышал за спиной раздосадованный хлопок ладонью по столу, возмущенное «Какой наглец!» Пиквери и смех зеленоглазого француза. *** Винда и Эмрих поджидали его на открытой веранде. Разросшаяся лоза обвивала крышу и стены, свешивалась с края навеса, и гроздья поспевающего винограда просвечивали на солнце. С веранды открывался прекрасный вид на озеро и аккуратный маггловский городок на другом берегу. Эмрих сунул Геллерту в руки бокал с вином. — Ну, чего они от тебя хотели, эти стариканы? — нетерпеливо спросил он. — Я думал… — Вы ведь им отказали, Геллерт? — перебила Винда. — Отказал, — усмехнулся Геллерт. Ледяное вино казалось еще вкуснее под свежим ветерком с озера и после напряженного разговора. Винда совершенно по-детски хлопнула в ладоши. — Я так и знала! Бабушка проспорила мне зачарованную брошку, которую я у нее давно выпрашивала. — Ее лицо вдруг стало серьезным. — Мы не можем им доверять. После того, как они убили Вивиан. — Ее убили авроры, — неожиданно хмуро сказал Эмрих и налил себе еще вина. — Отец сказал, — продолжил он, — что тебе предложат работать на Конфедерацию. Мирные реформы. — Ну конечно. — протянула Винда. — Когда-нибудь, когда я буду старше бабушки Эвелины. — Если ты послал их к йотунам, это значит, что ты по-прежнему в розыске, Геллерт. Ведь так? — спросил Эмрих. — И вообще они нам покоя не дадут. — Эскапад вроде той, что мы устроили в ночь Бэлтайна, больше не будет, — сказал Геллерт. — Тот британец прав, я действительно фактически объявил им войну. И мы больше не будем так легкомысленны, как раньше. — Думаете, Геллерт, мы сможем обойтись без новых жертв? — спросила Винда. Геллерт взглянул прямо в ее широко распахнутые светлые глаза: — Нет. Но без бессмысленных жертв я хочу обойтись. — Он повернулся к Эмриху: — Нам нужно устроить собрание. — Мы можем вернуться в охотничий замок хоть сейчас, отец отдал его в мое полное распоряжение. Правда… — он замялся, — я не знаю, кто соберется. Блэк и я, мы пытались всех собрать, когда решили напасть на Восточный экспресс. Я тебе не успел рассказать… Гербигер… — Про Гербигера мне все известно. Эмрих кивнул. — Конечно, Блэк появится. Анкаста Клудде. Наверное, Ингрид и Нери… Близнецов Лаваль заперли родители. Даже следящие браслеты надели. Роза Хасан и Нуберо прячутся от ее отца, и никто не знает, где они. Муорис сказал, что все на что мы можем рассчитывать с его стороны, это пара статей в газете его семьи. «Эон» и вправду выступал в твою защиту все эти месяцы. Писали, что приговор слишком суров и всякое такое. — А фрейлейн Весселинг? — Ну, она не боец, ты же знаешь. И она так горько оплакивала Вивиан — они ведь сдружились. Но на собрание, наверное, придет. Так что нас осталось всего девять. — Эмрих развел руками. Геллерт усмехнулся. Маленький союз восторженных юнцов изжил себя, так же, как истаяли чары старой колдуньи мадам Розье. — Не важно, — сказал он. — Теперь на наши встречи могут явиться все, кто хочет нас услышать. Эмрих кивнул. — Желающих-то хватает. Я позавчера заглянул в «Золотую Вейлу» — помнишь это местечко в Лионе? — так меня там чуть на части не разорвали. Расспрашивали о тебе и умоляли познакомить. Вот только… Ты ведь понимаешь, что серьезно повздорил с Международной Конфедерацией? Геллерт рассмеялся. — Всего лишь отказался от их лестного предложения. Винда фыркнула. — Я посмотрю, как Международная конфедерация запретит волшебникам собираться, где они хотят, и слушать, кого они хотят. — Вы правы, Винда, — согласился Геллерт. — Если власти будут мешать нашим собраниям, это только сыграет нам на руку. Но сомневаюсь, что они осмелятся. А меня пусть попробуют поймать. Винда кивнула. — Мы все организуем и пришлем вам сову. Хочу это увидеть до того, как меня опять загонят в школу. — Она скорчила недовольную рожицу, и снова показалась совсем ребенком. — Я пыталась убедить бабушку, что у вас, Геллерт, могла бы научиться куда большему, чем в Бобатоне. Но мне придется там остаться еще по меньшей мере на год. *** Прежде чем вернуться к Альбусу, Геллерт аппарировал в Прагу, прямо к порогу тамошнего отделения Гринготса. После поражения в войне несколько веков назад гоблины во внутреннюю политику магического сообщества не вмешивались, и на стенах банковских отделений никогда не висели плакаты «Разыскивается» — Геллерт догадывался, что многие заведения по всей Европе уже украсили его портретами. Но гоблины обслуживали клиента, даже если толпы авроров рыскали по всему миру, мечтая его изловить и отправить в Крукенстров, Азкабан или иное приятное местечко. В Гринготсе Геллерта встретили настолько любезно, насколько гоблины в принципе способны на любезность, и через четверть часа он без заминок покинул банк с карманами, полными золота. Геллерт еще немного прогулялся по улицам Праги, которую всегда любил. Ни в каком другом городе волшебный и маггловский миры не переплетались так причудливо. Маги не ютились в отдельном квартале, как в Париже, Лондоне или Вене, — улочки, полные волшебных лавочек и магазинчиков встречались на обоих берегах Влатвы, вплетенные в лабиринт большого города. И порой можно было встретить растерянного маггла, который свернул не на том перекрестке и теперь, разинув рот, глазел на витрину с медными котлами и ингредиентами для зелий, отделение почтовых сов и молодых колдуний в откровенных легких туниках. Геллерт хотел заглянуть в свою старую лабораторию в Малой стране, но, завернув в крутой переулочек, где она находилась, обнаружил висящий прямо на двери дома плакат с собственным портретом. Это заставило его передумать. Он еще не успел соскучиться по аврорским физиономиям, так что вернулся на маггловские улочки, где замешкался ненадолго и купил в лавочке традиционных вафель с джемом — ему подумалось, что Альбусу они понравятся — и вернулся в Корнуолл. *** Геллерт застал Альбуса в большой комнате, которая служила ему и кабинетом, и спальней. Дом, который он купил в Корнуолле, раньше был ветряной мельницей, и окна этой просторной комнаты, расположенной на верхнем этаже, выходили на четыре стороны, весь день наполняя ее светом. Сейчас солнце светило в западное окно и пускало багряные всполохи по стянутым в небрежный хвост волосам Альбуса, который склонился над столом и возился с огнеупорной банкой, где беспокойно металась раскаленная саламандра. Над банкой висел котелок. — Ты знаешь, что огонь саламандры?.. — начал Альбус, едва Геллерт появился в дверях, но над котелком взметнулось облако подозрительного фиолетового пара, которое начало стремительно разрастаться, так что Альбусу пришлось схватиться за палочку и уничтожить облако вместе с содержимым котла. В комнате повис запах озона и почему-то корня лотоса. — Так что с огнем саламандры? — спросил Геллерт. — Он очень интересно меняет поведение ингредиентов, — ответил Альбус и вздохнул. — Но мне нужно обустроить приличную лабораторию. Не то чтобы Геллерт чувствовал себя виноватым в том, что Альбусу пришлось уехать из Хогсмида и он не мог больше брать учеников, да еще и потерял деньги на продаже дома, но в карманах у Геллерта сейчас было достаточно золота, чтобы на первое время оборудовать пару приличных лабораторий, и на мгновение он испытал порыв просто высыпать деньги перед Альбусом на стол. Но тот такого подарка не принял бы. Геллерт с легкой досадой посмотрел, как Альбус взмахом палочки отправил котел на верхнюю полку шкафа. — Держи, — Геллерт протянул ему бумажный пакет с вафлями и присел на край стола. — Ужасно длинный день. Но я забрал деньги из Гринготса. Альбус сдержанно кивнул. — Чудесно. Я как раз получил письмо от Горация. Послезавтра вечером мы встречаемся с ним в Хогсмиде. — Наконец-то, — сказал Геллерт, заглянул в банку с саламандрой, постучал пальцем по стенке и сдержанно спросил: — Скажи, а кто он вообще такой, этот Гораций Слагхорн? Он вспомнил это имя сразу. Впервые оно прозвучало в Рождество, когда Аберфорт высказывал недовольство тем, что Альбус пригласил Геллерта на семейный праздник. «Спасибо, что не слизеринский хлыщ Слагхорн» — так Аберфорт сказал. И то, что он из всех, с кем Альбус делил постель, запомнил именно Слагхорна, о многом говорило. Рассказ о любовнике, который соблазнил двадцатипятилетнего Альбуса и открыл ему мир плотских утех, Геллерт тоже прекрасно помнил. — Гораций Слагхорн — профессор зелий в Хогвартсе. — Альбус откусил кусок вафли. — Очень вкусно, — заметил он, прожевал и продолжил: — Он учился на класс младше меня и на другом факультете. Ты ведь знаешь про хогвартские факультеты? — Знаю. Мне кажется, ты отвлекся, — сказал Геллерт и провел пальцем по краю банки. Саламандра устало свернулась на едва тлеющих углях и не обращала на него внимания. Геллерт почувствовал, что страшно взбудоражен. Он забавлялся, пока разговаривал с магами из Конфедерации, а теперь его едва не колотило. Альбус приподнял брови. — Мы были близки, если ты об этом. Но давно расстались, уже больше пяти лет прошло. — Аберфорт его помнит. — И что? — удивленно спросил Альбус. Разговор выходил гадким, но Геллерт уже не мог остановиться. Его пальцы безотчетно кружили по толстому стеклу. — Он тебя соблазнил? Это он был твоим первым? Альбус доел вафлю и отряхнул с себя крошки. — Вот что, я не собираюсь обсуждать ни Горация, ни других своих бывших любовников. — Он говорил без раздражения, но твердо. — Это недостойно. Саламандра наконец зашевелилась, поднялась на задние лапки и ткнулась носом в пальцы Геллерта. Он выругался и сунул обожженный палец в рот. — Я знаю Горация достаточно, чтобы быть уверенным — он честно выполнит свою часть сделки, — продолжил Альбус, — все остальное… — Меня не касается, — продолжил за него Геллерт. — Я собирался сказать: «Все остальное не важно». Альбус подошел к нему, взял за руку и провел ладонью над ожогом, снимая боль. — Ты ужасный ревнивец, знаешь ли, — сказал он со вздохом и подцепил пальцем завиток волос, упавший Геллерту на лоб. — Сколько мне нужно доказывать, что тебе незачем ревновать? Геллерт сердито тряхнул головой и все же, когда Альбус поцеловал его, ответил. Сердито куснул за губу, толкнул к постели, но после нескольких минут отчаянной возни сам оказался носом в подушку. Альбус навалился на него всем телом, удерживая своим весом, и замер, жарко дыша в затылок. — И чего ты лежишь? Передумал доказывать? — спросил Геллерт, ерзая под ним и пытаясь высвободиться. — Нет, — пробормотал Альбус и мягко укусил в плечо. Его дыхание обдавало влажным теплом сквозь ткань рубашки. — Геллерт, прекрати меня ревновать. Геллерта жгло сразу и ревностью, и нервной усталостью после беспокойного дня, и возбуждением. Альбус просунул руку ему под живот, погладил крепнущий член, стискивая и потирая сквозь одежду. Потом расстегнул ремень, пуговицы и потянул штаны по бедрам вниз. Геллерт приподнялся, чтобы снять через голову рубашку, но его снова пригнули носом в постель. Было ясно, что Альбус не злился по-настоящему, но касался уверенно и властно, давил между лопаток, а другой ладонью гладил спину, бока и ягодицы, проминая мышцы. Геллерт почувствовал, как тугое напряжение тает, но упрямо дернулся, пытаясь извернуться и поймать Альбуса за волосы. Рубашка, которая уже валялась на полу, взмыла в воздух, спутала Геллерту руки и дернула вперед. «Эй!» воскликнул он и попытался лягнуть Альбуса, но тот сел на его бедра. Соотношение веса было не в пользу Геллерта. Альбус довольно усмехнулся, но несколько мгновений ничего не делал, предоставил время освободиться, если бы Геллерт захотел. Но он не захотел. После тюрьмы его должно было бы отвращать любое ограничение свободы, но этого странным образом не случалось, когда оно исходило от Альбуса. Наоборот, Геллерта сразу утягивало в блаженную покорность, обычно ему не свойственную. Альбус снова начал гладить его, растирал закаменевшие мышцы на плечах, надавливал на поясницу. Притянутые к изголовью руки заставили Геллерта вытянуться и распластаться по постели. Горечь ревности уже давно переплавилась в медовое удовольствие. Контроль над телом совершенно ускользал, и Геллерт сам не заметил, как начал тихо постанывать. Он попытался потереться о покрывало возбужденным членом, но Альбус крепко придавливал его бедра. — Отпущу, если не будешь брыкаться, — выдохнул Альбус ему в ухо. Дрожь возбуждения в его голосе слышалась куда сильнее, чем насмешка. Геллерт тихо выругался и — едва Альбус приподнялся — нетерпеливо подобрал под себя колени, раздвинул бедра и только вздрогнул, когда почувствовал внутри холод и влагу от подготавливающих заклинаний. Они занимались любовью этим утром, так что член вошел легко, но по телу все равно растеклось чувство наполненности. Оно обжигало и заставляло судорожно хватать воздух ртом, сжиматься внутри. Альбус тихо ахнул, прижался теснее и поцеловал между лопаток. Тяжелые пряди его волос скользнули по спине щекотно и прохладно, как шелк. Геллерт прогнулся сильнее, резко толкнулся назад, натягивая сухожилия на привязанных к изголовью руках. Легкая боль только подстегнула удовольствие. И все-таки Альбус злился: с неторопливых плавных движений он быстро сорвался на рваный жесткий ритм. Навалился грудью и жарко и сердито выдыхал в ухо: — Никогда… ни с кем… не было так. Запомни. Скоро путы на руках ослабли, но Геллерт уже сам отчаянно цеплялся за изголовье кровати. Магия Альбуса текла сквозь тело сильным и чистым потоком, подхватывая наливающийся жар близкой разрядки, пульсируя в ритме сбивчивых движений. И ни на что сложное Геллерта конечно не хватило, он просто ответил почти бесконтрольной волной магии, жаром по коже и нервам. Альбус вскрикнул. Жестко сжал ладони на его бедрах, втолкнулся резко и глубоко, и замер, тихо постанывая, но потом начал двигаться снова. Просунул руку под живот. Геллерт торопился кончить — понимал, что Альбус не сможет продолжать так долго — и все же инстинктивно пытался растянуть удовольствие. Но ладонь Альбуса двигалась по члену резко и сильно. Еще чуть сильнее и стало бы больно, но вот так было хорошо. До жарких вспышек под веками, до коротких всхлипов… *** Свет проникал сквозь несколько окон, с запада уже совсем золотой, а в остальных окнах по вечернему синий. Закатные лучи отбрасывали причудливые тени, отражались от стеклянных стенок банки с саламандрой и в пустых колбах на столе, прятались среди стопок книг, лежащих на полу. Альбус накрыл руку Геллерта своей и переплел их пальцы. — Я тоже хочу задать тебе неуместный вопрос. — Попробуй, — улыбнулся Геллерт и прикрыл глаза. — Та женщина, которую убили авроры. Вивиана Розье. Ты дорожил ею? Геллерт удивленно приподнялся на локте. — Тебе точно не стоит ревновать, Аль. — Я не ревную, — спокойно ответит он. — Просто хочу знать. Терять близких больно. Несколько секунд Геллерт обдумывал ответ. — Правильнее всего сказать, что смерть Вивиан меня злит. Романтические байки, которые теперь о нас рассказывают, мне на руку, но я не тоскую по Вивиан в своей постели, а вот злюсь точно. Она погибла бессмысленно и глупо. Альбус вздохнул: — Какой еще может быть смерть на войне? Геллерт сел. — Знаешь, я сегодня разговаривал с представителями Международной Конфедерации. Альбус тоже приподнялся, в его глазах читалось неподдельное любопытство и тревога. — Догадывался, что они с тобой свяжутся, но так быстро… Они здорово напуганы. Расскажешь? Геллерту и самому хотелось заново обдумать эту встречу и ее возможные последствия, так что после секундного колебания он рассказал Альбусу все в лицах и подробностях и в конце спросил: — Как бы ты поступил на моем месте? Альбус приподнял брови. — А ты сомневаешься, что поступил правильно? — Нет, — уверенно ответил Геллерт. Он и в самом деле не сомневался. — Но мне любопытно, что ты скажешь. — Знаешь, в юности мне прочили блестящую карьеру в Министерстве… И тогда мне это казалось вполне привлекательным. — Альбус усмехнулся и посмотрел на Геллерта. — Но, нет, на твоем месте я не согласился бы. Особенно если ты хочешь не урвать немного власти, а действительно что-то изменить. Они обещают тебе бескровные реформы, но не дадут совершить никаких. Статут — залог власти нынешних магических правительств и Конфедерации тоже. — Я даже не успел все это всерьез обдумать, но примерно так себе это и представил, — легкомысленно произнес Геллер. — А честно говоря, Аль, — добавил он, — я посмотрел на эти постные физиономии и понял, что умру от тоски, если мне придется их часто видеть. Альбус рассмеялся. — Вместо этого ты устраиваешь митинг прямо у них под носом. Ты хоть представляешь, сколько народу соберется на твое выступление? Геллерт фыркнул. — Полагаю, столько, сколько сможет вместить зал, который отыщут Эмрих и Винда, и еще немного. Авроры туда тоже непременно заявятся. Но им придется смотреть на меня, как ваш низзль смотрит сквозь стекло на воробьев на ветке яблони. — Ох, Геллерт, — только и сказал Альбус. — В ближайшее время я не собираюсь творить ничего предосудительного. И я больше не позволю себя поймать, — пообещал Геллерт. Он мог бы напомнить, что в его руках Старшая палочка, но не стал.