Миг бесконечной привязанности

— Потерял. Это то, что Лань Сычжуй повторяет каждый раз, когда его спрашивают, куда пропала его налобная лента. То же самое он говорит и Цзинъи, который обиженно надувается и не разговаривает с ним целых двадцать минут. — И все же? Скажи, мы же друзья! — канючит он, не выдержав. — Так я и говорю: я ее потерял, — отвечает Сычжуй, мягко улыбаясь. Был бы рядом Цзинь Лин, он мог бы упрекнуть его во лжи дважды. Ханьгуан-цзюнь не переспрашивает. Смотрит не отрываясь, и Юань смело встречает его взгляд, пряча дрожащие руки в широких рукавах белых одежд. Он не знает, осуждает ли его наставник, но Лань Ванцзи все еще тот, кто ответственен за него. Сычжуй не хочет лишний раз бросать тень на имя второго нефрита, которое за последний год и так изрядно пострадало. Но он делает выбор. — Простите, Ханьгуан-цзюнь, — говорит он, даже не запнувшись. Он извиняется за то, что подводит его. Но не за то, что сделал. После этого Лань Ванцзи отворачивает голову. Лань Юань понимает, что это не тот случай, когда можно обойтись переписыванием правил по нескольку десятков раз. Его и прежде порой били, но как старшего, не углядевшего за кем-то из других адептов. Сейчас же это его и только его наказание. Поначалу он пытается отвлечь себя тем, что считает удары. Но к концу его мысли путаются, а в ушах звенит так, что он не сразу вспоминает, где находится. Но все же с внутреннего двора он уходит на своих двоих. — Сычжуй. Тебе стоило сказать им правду. — Какую правду, учитель Вэй? — стоять тяжело, но он выпрямляется, как только видит перед собой Вэй Усяня. — Ты бы мог сказать, что отдал ленту своей избраннице. Тогда наказание не было бы таким суровым. Сейчас рядом с ними никого нет. Он знает, каким бы легкомысленным учитель Вэй ни казался, он не стал бы его подставлять. — Этот человек не хочет, чтобы кто-то узнал. А я не хочу доставлять ему проблемы, — честно говорит Сычжуй. В ответ Вэй Усянь улыбается слегка печально. — Ты прямо как твой отец. — У-учитель Вэй! — Лань Сычжуй краснеет. В обычной ситуации сравнение с Ханьгуан-цзюнем для него было бы наивысшей похвалой, но из-за слова «отец» создается впечатление, что его отчитывают. Вероятнее всего, так и есть. — Дети так быстро растут, — Вэй Усянь обходит его, нарочно ощутимо похлопав по больному плечу. — Ты волен поступать так, как считаешь нужным, А-Юань. Но постарайся не делать ничего во вред себе. Уверен, он этого тоже бы не хотел. Учитель Вэй всегда и все знает. Сычжуя совсем не удивляет, что ему известно и это. — Вы не против? — спрашивает он, не поворачиваясь. — Против чего? — голос старейшины Илина веселеет. — Это твоя жизнь, никто другой не проживет ее за тебя. Но вот на твою избранницу я бы взглянул с удовольствием. «Он знает, — стучит в голове у Сычжуя. — Знает, и он не против». Это важно. Это дает ему уверенность в том, что его поступок не является чем-то неправильным. И даже если он и поторопился, это не то, что можно просто взять и забрать назад. Если только Цзинь Лин не захочет вернуть ему ленту первым. Ведь из них двоих Сычжуй был единственным, кто говорил о любви. Откуда ему знать, чувствует ли Жулань то же самое? — Эй-эй, — окликает его Лань Цзинъи с заговорщическим видом, — я вот о чем подумал. Может, юная госпожа ее спер? — Что спер? — спрашивает Сычжуй, не отрывая взгляда от свитка и изучая его, возможно, с гораздо большей заинтересованностью, чем до этого. — Да ленту твою! — Цзинъи, голос. — Ленту. Я про ленту говорю, — повторяет Цзинъи уже тише. Сычжуй вздыхает. — Цзинъи, я же тебе говорил. При чем тут Цзинь Лин? — Как можно было вообще ее потерять?! — Цзинъи. — Ну правда. — Возможно, она зацепилась в лесу за ветку. Если бы я знал, я бы уже давно за ней вернулся в любом случае. — Тогда что ты делал ночью в лесу, пока все спали? — Играл на гуцине. Нет, правда, я играл на гуцине, — добавляет он, ловя скептический взгляд Цзинъи. — В последнее время я плохо сплю, а музыка помогает мне успокоиться. Я не говорил, так как это могло расцениваться как нарушение правил, и с моей стороны это был бы не самый лучший пример. Кажется, у него вышло вполне убедительно. Во всяком случае, после этого Цзинъи возвращается к чтению, ворча что-то про «не самые лучшие примеры», а Лань Юань снова может расслабиться. Новая лента на его лбу ощущается инородным предметом, как если бы кто-то навязал ему чужую судьбу. Но ради своей настоящей судьбы Юань может и потерпеть.