Миг бесконечной привязанности

Цзинь Жулань. Как будто ему мало, что его дразнят юной госпожой и принцессой. Дурацкое имя. Дурацкая орхидея. Дурацкий Вэй Усянь. И Гусу Лань тоже дурацкий. Он принадлежит к ордену Ланьлин Цзинь и Юньмэн Цзян. Не Гусу Лань. Только Вэй Усянь мог дать ему настолько неподобающее имя. Конечно, Цзинь Лин далеко не сразу узнал, что за этим стоит самый придурковатый из его родственников. В былые времена от Цзян Чэна он добился только того, что имя в быту ему дал важный для матери человек, которого уже нет на свете. И, конечно, Жулань уважал ее волю. Но имя настолько смущало его по всем пунктам, что, даже получив его, он продолжал представляться Цзинь Лином. Не то чтобы это было проблемой. Большинство и так обращались к нему не иначе как «молодой господин Цзинь», а ровесники в Ланьлине даже не пытались соблюдать вежливость. Когда же кто-то обращался к нему «Цзинь Жулань», Цзинь Лин просто его игнорировал и смотрел исподлобья так, что всякое желание произносить это имя отпадало. Ах, а потом он встретил молодых адептов все того же дурацкого ордена Гусу Лань в этих их дурацких траурных одеждах. И да, менее дурацкими они после той встречи быть не перестали. Так же как и после второй. Зато в его жизни появился Лань (Юань) Сычжуй, при виде которого Цзинь Лин невольно чувствовал нечто сродни радости. Это глупо. Сычжуй просто пытался быть с ним вежливым. Так же как со всеми остальными. Просто формальность. И все же он так сильно хочет считать, что Сычжую не все равно. Потому что, как бы он ни хотел скрыть это от самого себя, ему не все равно, что будет с Лань Сычжуем. «Лань Юань», — вырывается у него, перед тем как наорать на Сычжуя за то, что его мнение не схоже с мнением самого Цзинь Лина. В пещере Фу Мо он рвется сражаться, потому что Лань Сычжуй оказывается в эпицентре событий. Говорит, что убьет злого духа ради него, но в итоге едва не спихивает за борт лодки. А Сычжуй хоть и сердится периодически на его безрассудные глупые выходки, все равно прощает все с этой его неизменной бесконечно доброй улыбкой. А потом он говорит, что они друзья. А потом он целует его. А потом он дарит ему свою ленту, фактически нарекая своей судьбой. И тогда Жулань ловит себя на мысли, что его дурацкое цветочно-Ланьское имя в быту не такое уж и дурацкое. Имя роднит его с Лань Юанем, чью налобную ленту он так сентиментально прячет, повязывая ее под нижними одеждами во время важных мероприятий. Который смотрит на него, как на нечто исключительно ценное. Который целует его так, как будто он девчонка, но не ставит перед собой цели унизить его. И, что еще их объединяет, оба они не являются Ланями по крови. — Мое имя... — говорит Цзинь Лин, когда они пьют чай в общем зале Башни Кои. — Молодой господин Цзинь? — Юань опускает на стол пустую чашку, в то время как Цзинь Лин рассеянно играется со своей, проводя пальцами по кромке. — Имя в быту. Мое имя в быту. Что ты думаешь о нем? — он слегка запинается, смущенный из-за нелепости вопроса. Сычжуй осторожно заглядывает в глаза Цзинь Лина и, видимо, удостоверившись, что тот не намерен устраивать скандал из-за нежелательного ответа, произносит: — Оно очень красивое. Цзинь Лин неосознанно стискивает чашку в руках так, что, если бы не сдерживаемая им энергия, хрупкий фарфор уже давно разлетелся бы на куски. — Тогда почему ты никогда не обращаешься ко мне так? — задает он давно волнующий его вопрос. — Потому что тебе это не нравится. Лань Сычжуй улыбается так, будто только что сообщил какую-то совершенно очевидную вещь. Он такой идеальный, настолько идеальный, что Цзинь Лину хочется стукнуть его. Или поцеловать. Или стукнуть, а потом поцеловать. Или поцеловать, а потом стукнуть. — Молодой господин Цзинь? «О-дно-вре-мен-но», — решает Цзинь Лин, пытаясь выбрать, что из этого сделать первым. Но его вовремя отрезвляет осознание того, что их легко могут увидеть. Он с сожалением опускает кулак, усаживаясь обратно. И понимает, что, в общем-то, и не хотел бить Лань Юаня. — Цзинь Лин, что случилось? — в глазах Сычжуя читается беспокойство пополам с озадаченностью. Цзинь Лину почему-то становится совестно, и он начинает ерзать. Сычжуй чуть хмурится, соображая что-то для себя. — Цзинь Жулань? — зовет он, и Цзинь Лин лишний раз поражается тому, насколько большая разница в том, как его имя — любое его имя — звучит из уст Лань Юаня. — Знаешь что... — отвечает Цзинь Лин вопросом на вопрос. — Что? — Лучше называй меня так же, как и раньше. — Конечно. Сычжуй улыбается. Улыбается и улыбается. Слишком тепло, слишком ласково. Цзинь Лин утыкается взглядом в сомкнутые на животе руки и слегка вертит головой, пытаясь сообразить, куда он подевал чашку. Но та все никак не хочет находиться, и это занятие надоедает ему быстро. Присутствие Сычжуя заставляет его быть слишком нетерпеливым, несдержанным в своих постыдных желаниях. Поэтому просто из упрямства в тот вечер Цзинь Лин сразу же уходит спать. Непонятно кого из них двоих пытаясь этим наказать. Но из головы все никак не выходят руки Сычжуя, его раздражающе-нежные поцелуи и взгляд ясных серых глаз. Цзинь Лин стонет в исступлении, раздраженно дергает головой и с силой бьется ею о спинку кровати. — Я — чертов обрезанный рукав! — произносит он одними губами, потирая ушибленный затылок и убеждаясь, что нежелательные мысли от этого никуда не исчезли. Обычно, когда он не может успокоиться, он стреляет из лука. Дядя Цзян научил его. Когда же возможности нет, он пишет письма Лань Юаню. Но как быть, если адресат сейчас в паре комнат от него самого? Вымотавшись, Цзинь Лин сам не замечает, как засыпает со всеми этими мыслями об адепте самого дурацкого ордена на свете.