Миг бесконечной привязанности

В последнем своем письме Сычжуй пишет, что Ханьгуан-Цзюнь с Вэй Усянем снова отправились странствовать. Отлучались они, как правило, надолго, поэтому Цзинь Лин сникает. Не то чтобы ему было особое дело до надоедливого «дяди Ина», но вместе с ним исчезла и причина для поездки в Гусу. Не к Цзэу-Цзюню же в компанию набиваться. Поэтому, когда спустя пару месяцев собрание глав решают провести в Облачных Глубинах, он весь в нетерпении. Порядки у Ланей странные, пища отвратительно пресная, а дядя Цзян постоянно одергивает его, стоит отвлечься или сказать что-то неуместное. «Как будто сам образец благочестивости», — угрюмо бормочет Цзинь Лин себе под нос, и ему тут же отвешивают подзатыльник, прямо на глазах у всех. Лань Юаня среди присутствующих нет. Жулань не хочет признавать, но эта новость его расстраивает. Давящая атмосфера официальности кажется еще более гнетущей, и, когда настает его черед говорить, он несколько раз ошибается в определениях. Остальные главы снисходительно улыбаются, дядя зыркает так, что Цзинь Лин, как наяву, слышит его обещание переломать ему ноги в скором времени, но Лань Сичэнь просто переводит тему в иное русло, и собрание идет своим чередом. Цзинь Лин ловит на себе взгляд Не Хуайсана, на лице которого крайняя степень напряжения сменяется робкой улыбкой. Цзинь Лин отворачивается. Этот человек ему отвратителен. А также этот человек его пугает. Он даже несколько раз видит его в череде кошмаров о смерти Цзинь Гуанъяо, в которых он умирает от руки главы Не. Но этот глава не Не Минцзюэ. Иногда ему хочется посетить Цзэу-Цзюня, чтобы спросить о том, каким человеком был его младший дядя на самом деле. Он единственный, помимо самого Цзинь Лина, кто оплакивал смерть Гуанъяо в тот день. Но Цзэу-Цзюнь почти постоянно находится в уединении с момента происшествия в храме. Цзинь Лин сомневается, что Лань Сичэнь захотел бы говорить о Ляньфан-цзюне. На его месте он бы не хотел. Может быть, однажды. Комнату Сычжуя он находит быстро. Он запомнил ее расположение еще в прошлые свои визиты, хоть никогда и не был внутри. Но сейчас его мало волнуют правила приличия, и он открывает дверь без стука. Сначала он слышит удивленное «Молодой господин Цзинь?», и только потом его взору предстает Лань Юань в одних нижних одеждах, и даже его волосы не собраны в аккуратный хвост. Кончики волос все еще мокрые, и ханьфу тоже кое-где прилипло к телу от не высохшей до конца влаги. Цзинь Лин ловит себя на том, что не может издать ни звука. Молча он закрывает дверь позади себя. — Цзинь Лин... — неожиданно оказавшись зажатым между хлипкой стеной и телом Цзинь Лина, Сычжуй может только ошалело хлопать глазами. — Ты бесишь меня, Лань Юань, — выпаливает Жулань, прежде чем сообразит. — Настолько, что ни о чем другом кроме тебя думать не могу. Ты где был весь день?! — На задании... — голос Сычжуя все еще звучит растерянно. — Я совсем недавно вернулся, только успел совершить омовение и прийти сюда. Цзинь Лин запоздало понимает свою ошибку. Обычно младших адептов не приглашают на собрания, с чего Лань Юаню там быть. Но он сильно, очень сильно хотел его увидеть. Жулань утыкается носом в чужую ключицу, льнет всем телом и бормочет так, что Лань Юань едва разбирает слова. — Ты самый прекрасный человек, которого я когда-либо встречал, — признается Цзинь Лин, и Сычжуй давится воздухом от того, насколько невинно это звучит из его уст при данной-то ситуации. Но на этом поток откровений не заканчивается, и Цзинь Лин продолжает, слегка переведя дух. — Когда я рядом с тобой, я... я... — он нервно заикается, напомнив Юаню его собственного дядю Вэнь Нина. — Я просто хочу тебя, всего-всего. Чтобы ты принадлежал только мне одному. ...Можно? — едва слышно бормочет Жулань. Он весь настолько раскрасневшийся, что чуть ли не сливается с киноварью на своем лбу, и Сычжуй может чувствовать, как дрожат руки, что лежат на его собственной талии. От всего этого на душе тепло и волнительно, потому что Цзинь Лин впервые говорит о своих чувствах напрямую. Потому что он говорит об этом таким образом. «Я и так уже весь принадлежу тебе. С того момента, как отдал свою ленту». Сычжуй набирает в грудь воздуха. — Можно... — выдыхает он. Цзинь Лин медлит, нерешительно проводит ладонью, слегка поглаживает его бок так, словно гладит свою собаку. «Он слишком очаровательный», — проносится в голове у Юаня, прежде чем Жулань спускает край его нижних одежд с плеча, и стыд захлестывает его с ног до головы. Сычжуй не помнит, чтобы когда-либо так смущался в своей жизни. Даже когда они целовались, не было такого, чтобы это ощущалось настолько остро. Он чувствует, как взгляд Цзинь Лина внимательно изучает его. И это безумно неловко. Но вместе с тем до ужаса притягательно. Он не делает ничего особенного, просто бездумно гладит его везде, куда может дотянуться, и несколько раз останавливается, чтобы поцеловать. Но и этого уже достаточно, чтобы Сычжуй сосредоточил остатки ускользающего куда-то разума на то, чтобы ненароком не коснуться бедрами Жуланя. Его старания оказываются тщетны, так как Цзинь Лин все же замечает его возбуждение и с приглушенным «Гкх!» вскидывает на него взгляд полный смущения и растерянности. Сычжуй отводит глаза, потянув на себя край ханьфу, и пытается отступить, прежде чем вспоминает, что все еще прижат к стене. — Я мог бы... — Цзинь Лин не заканчивает, но Лань Юаня уже кидает одновременно и в жар, и в холод от этого «мог бы». — Н-не нужно... Не будем... торопиться, — выдавливает он, мотнув головой. Однако внимание Жуланя по-прежнему приковано к его нижней части. — Это не должно быть сложнее, чем... — он вжимает голову в плечи, стыдливо бормоча, — ну, ты знаешь... Делать это с самим собой. — Я не знаю... Я никогда не... — не менее стыдливо бормочет Сычжуй в ответ. — Ты что, действительно никогда не касался себя? Цзинь Лин округляет глаза так, словно Сычжуй только что сообщил ему, что отрастил крылья. — Действительно... Лань Юань не врет. Правила ордена Гусу Лань запрещали заниматься непотребством, поэтому каждый раз справляться приходилось обливанием ледяной водой да повторением сутр про себя. — Ни разу в жизни? — Ни разу... Ц-Цзинь Лин, что ты делаешь?.. — Исследую, — коротко отвечает тот, смыкая пальцы в кольцо. Сычжуй запинается, чувствуя, как чужая ладонь проходится вверх-вниз. Цзинь Лин не врет, он действительно исследует. Медленно, слишком медленно. Чужие пальцы без проблем скользят по твердому стволу, за счет того, что головка уже вовсю сочится смазкой, и Лань Юаню приходится прикусывать собственные, чтобы не оповестить все Облачные Глубины о непростительном проступке первого из младших адептов. — Цзинь Лин... Цзинь Лин... Хватит... Бедра предательски дергаются навстречу ласкам. Сычжую приходится вжаться в стену, чтобы удержаться на ногах. А Цзинь Лин будто его и не слышит, не останавливаясь, даже когда терпеть становится уже невыносимо. — Прости... — смущенно мямлит Цзинь Лин, держа на весу испачканную руку. С этого расстояния Сычжуй легко может видеть, как вязкая липкая жидкость блестит между его пальцев, стекая к запястью. — Прости... Ты прав, я слишком тороплюсь... Прости... Цзинь Лин редко когда извиняется, даже если знает, что он не прав. Но сейчас он раз за разом повторяет «прости», как заевшая пластинка, явно близкий к тому, чтобы впасть в панику. Едва успевший привести свои одежды в порядок Юань смотрит на него с тревогой, но не решается обнять, не зная, сделает ли этим хуже. — Ты не сделал ничего, чего бы я... не хотел, — Сычжуй сейчас готов уподобиться Цзинь Лину и начать мямлить так, чтобы тот ничего не расслышал. Но ведь тогда смысла в том, что он все же это сказал, не будет никакого. Поэтому он продолжает. — Я хотел этого. На самом деле хотел. Я просто... боюсь, понимаешь? Цзинь Лин сжимает кулак, так и не вытерев ладонь. Он уже взял себя в руки, это побуждает Сычжуя продолжать дальше. Только так можно успокоить страхи Цзинь Лина, поделившись собственными. — Я так люблю тебя, и я не знаю, что делать с этим чувством. Вдруг я слишком опережаю события. Вдруг я наврежу тебе. — Не думаю, что ты мне навредишь, — моргает Цзинь Лин. В его голосе больше нет тех истеричных ноток, что пару минут до этого. — Я могу, — вздыхает Сычжуй. — Звучит, как угроза. — Я не... — с тревогой начинает Лань Юань, но почти сразу понимает, что Цзинь Лин просто пытался пошутить. — Ах, А-Лин... — он обнимает его со всей своей любовью. — Я никогда не хотел бы тебе навредить, — пылко говорит Лань Сычжуй, и Цзинь Лин в его объятиях резко застывает, как по невидимой команде. — Цзинь Лин? — он ловит его взгляд, тревожно всматриваясь. — Я сказал что-то не то? — Да нет... Я просто... Просто только что осознал, что мой младший дядя был влюблен в Лань Сичэня.