Миг бесконечной привязанности

— Ты уверен? — воспользовавшись замешательством Цзинь Лина от столь неожиданного осознания, Лань Юань вытирает его руку своим платком. — Я думал об этом и раньше, но списывал на воображение и дурное влияние Вэй Усяня, — отвечает тот, даже не глядя в его сторону. Догадка целиком захватила его внимание, вытеснив стеснение и мысли о том, что недавно произошло между ними. — Ты хочешь рассказать об этом Цзэу-Цзюню? Цзинь Лин задумывается. — Нет, — он качает головой. — Я не стану. Я все еще могу ошибаться. И главе Лань мое открытие ничем не поможет. Ему нужно справиться со своим горем и жить дальше. Разговор с ним может сделать только хуже. — Ты действительно добрый человек, Цзинь Лин, — Сычжуй обнимает его сзади, притягивая к себе. — Нет, я не добрый. Я отвратительная, избалованная, не воспитанная матерью юная госпожа. Ты разве не слышал, что обо мне говорят? — фыркает Жулань. Он произносит это не всерьез, но слова все равно звучат с какой-то детской обидой. — Ты добрый, — с терпеливой заботой повторяет Юань. В его руках Цзинь Лин чувствует себя спокойно. Настолько спокойно, что даже страшно. Для него обретать что-то новое не менее страшно, чем терять. — Слишком уж много развелось обрезанных рукавов в последнее время, — ворчит он, разгоняя тревожные мысли. Сычжуй рядом тихо смеется. У них есть еще немного времени, прежде чем Цзинь Лина начнут искать. Он чувствует, как Сычжуй зарывается пальцами в его волосы, поглаживая их с любовным благоговением. И это при том, что он недавно сделал. — Лань Юань, — произносит Цзинь Лин, нарушая воцарившуюся тишину, — ты уверен, что сделал правильный выбор? Я — глава ордена. Ты — подающий большие надежды адепт. Мы оба последние в своем роду. Если не завести кровных наследников, наши семьи исчезнут. А ты вот так просто избрал путь обрезанного рукава, даже зная об этом. Это то, о чем он думает уже довольно давно. И это то, о чем он и вправду не хочет спрашивать. Потому что так проще тешить себя надеждами на всякие глупые вещи, приписывая их к истине. Но Сычжуй говорил, что это важно, делиться тем, что тебя тревожит. — Ни разу, — Цзинь Лина словно окатывает ледяной водой с ног до головы, — я не пожалел об этом, — заканчивает Юань, оставляя от охватившего его отчаяния неприятный отголосок. Цзинь Лин оборачивается. Глаза Сычжуя закрыты, и, несмотря на мягкие интонации, его лицо абсолютно серьезное. Он действительно имеет в виду то, о чем говорит. И ему хочется, очень хочется верить. Даже если страшно. Поддавшись порыву, Жулань утыкается губами в чужие губы и отстраняется, прежде чем Сычжуй сможет ответить. Лань Юань открывает глаза, встречая его взгляд своим слегка удивленным. И улыбается, снова касаясь его волос, прежде чем спросить: — А вы, молодой господин Цзинь? — Я… — Цзинь Лин замолкает. — Не знаю, — признается он к своему стыду. Рука, ласково перебирающая его волосы, останавливается. Но спустя пару секунд снова возобновляет движение. — В этом нет ничего плохого, — говорит Сычжуй, предугадывая мысли Жуланя. — Это слишком сложно для вас. Я понимаю. Я спрошу вас еще раз когда-нибудь позже. Цзинь Лин в ответ дергает его за рукав и больше ничего не говорит. Он разрывается между тем, чтобы гневно выкрикнуть: «Ничего мне не сложно!», и тем, чтобы признать правоту его слов. Рядом с Лань Юанем Цзинь Лин переставал понимать самого себя. Ему постоянно хотелось, чтобы Сычжуй был рядом. Но с другой стороны, ему хотелось сбежать. Сбежать и не думать о том, что происходит с ним. С ними обоими. — Где ты шлялся? — мрачно спрашивает Цзян Чэн, когда Цзинь Лин крадется мимо его покоев в те, что выделили ему самому на время пребывания в Облачных Глубинах. Осознав, что раскрыл себя, Цзинь Лин останавливается. — Заблудился, — пожимает он плечами с нарочито скучающим выражением лица. — Ты бываешь здесь так часто и хочешь сказать, что ты заблудился? — Хочу, — упрямо говорит Цзинь Лин, вздернув подбородок. Дядя угрожающе раздувает ноздри, отчего сразу становится похож на воинственного орангутанга. Цзинь Лину приходится быстро прошествовать в свою комнату, игнорируя оклики, чтобы не расхохотаться. Скорее всего, ему это еще припомнят. Но сейчас все мысли Цзинь Лина занимает Лань Юань. От того как нежно и целомудренно целовал его Сычжуй перед тем, как они попрощались, сердце Жуланя сладко екает, как у влюбленной девицы. А от воспоминаний о том, как он сам касался Юаня, внизу ощутимо тяжелеет. Цзинь Лин давит несдержанный вздох и, отчаявшись уснуть, зажигает лампу. Бумагу и письменные принадлежности он всегда носит с собой. Какое-то время он просто пялится в чистый лист, но затем начинает писать. Гораздо проще говорить о своих чувствах, когда человек, к которому ты обращаешься, не находится прямо перед тобой в это время. Он пишет о своих страхах, эгоистичных постыдных желаниях и сомнениях. «Какой смысл в том, чего я хочу, если это не продлится долго?» «Мы слишком молоды. Наши чувства могут измениться со временем». «Ты точно будешь жалеть, что не нашел себе достойную избранницу, а отдал ленту такому, как я». Не в силах сдерживать охватившие его эмоции, Цзинь Лин дрожит, и лист бумаги кажется ему белым пятном с размазанными по нему черными точками. «Я люблю тебя», — выводит он, робея даже от простого написания этих слов признания самому для себя. — «Когда я говорил, что хочу, чтобы ты принадлежал только мне одному, это было то, что я на самом деле чувствовал». «Пожалуйста, дай мне возможность доверять тебе». Перед тем как погасить свет, Цзинь Лин пропускает поток энергии между кипы исписанных листов, и они осыпаются на стол неровной серой горкой, которую он тут же смахивает рукой. Невольно он снова вспоминает о Цзинь Гуанъяо. Чувствовал ли его младший дядя нечто подобное хоть однажды? Писал ли он Лань Хуаню письма, которым не было суждено покинуть пределы его покоев? Был ли он так же напуган, как Жулань сейчас? Он никогда не узнает. Цзинь Лин не может назвать себя жаворонком, но в тот день он просыпается намного позже обычного. По-видимому, дядя решил не утруждать себя или подчиненных тем, чтобы вытащить его из кровати. Что было странно, учитывая обстоятельства, при которых они вчера расстались, но вполне его устраивало. Сонливость все никак не желает проходить, поэтому, мотая головой и позевывая, Жулань плетется к источнику, который, как он помнит, находится примерно на юге. А найдя его, недолго думая, плюхается прямо туда после того, как тратит несколько минут на то, чтобы стащить с себя одежду. — Холодно! — вырывается у него, когда он выныривает. Конечно, он ожидал, что вода будет холодной, но не настолько. Выходит, идиот Лань Цзинъи не преувеличивал, когда говорил, что их источник — самый холодный во всем Китае. Во всяком случае, Цзинь Лин действительно больше не хочет спать. Он уже было собирается вылезти, но насмешливое хихиканье со стороны берега заставляет его остаться на месте. — Проклятый обрезанный рукав! — сходу начинает браниться Цзинь Лин, узнавший бы этот смех из тысячи. Но, повернувшись в сторону, откуда доносится смех, тут же замолкает. Вэй Усянь сидит на гладких черных камнях, ухмыляясь от уха до уха. Но Цзинь Лина интересует другое. — Почему ты разгуливаешь в ханьфу Ханьгуан-Цзюня?! — возмущенно вопит он, указывая на него пальцем. Вэй Ин действительно одет в траурные одежды, из-за чего очень выделяется на фоне берега. От заклинателей ордена Гусу Лань его отличает только отсутствие налобной ленты да больно уж вольготный вид. — Ханьфу Лань Чжаня при нем, А-Лин, — отвечает Вэй Ин крайне довольным тоном. — Довольно грубо с твоей стороны приписывать мне кражу чьей-либо одежды. Она моя. — Но разве не ты имеешь привычку напяливать нижние одежды Ханьгуан-Цзюня заместо своих?.. — бормочет Жулань. — И что значит твоя? — спрашивает он уже громче. — То и значит, — слышится с берега. — Я замужем за вторым нефритом семьи Лань, разумеется, я имею право носить клановые одежды. Цзинь Лин собирается спросить, почему тогда он никогда не видел Вэй Усяня в таком виде ранее, но тот успевает раньше. — Хотел бы себе такие? — невозмутимо интересуется он. Цзинь Лин едва не уходит под воду. — С чего это вдруг?! — кричит он, ощущая, как его щеки мгновенно начинают пылать, несмотря на холодную температуру вокруг. — Выходит, траурные одежды привлекают тебя, только когда в них одет Сычжуй? — Вэй Ин наклоняется, растягивая губы в усмешке, но успешно уклоняется, когда Цзинь Лин пытается окатить его из источника. — Как жестоко, А-Лин! — притворно начинает причитать старейшина Илина, на всякий случай отходя подальше. — Ты ведь знаешь, что дядя Ин плохо переносит холод! — Все он переносит, — мстительно бурчит Жулань. Он и сам холод не очень-то жалует, но сверкать голым задом перед надоедливым родственничком у него нет ни малейшего желания. Он глава ордена, в конце концов! У него есть гордость! Вэй Усянь посмеивается, отряхивает одежды — Боже, на нем даже сапоги и те белые — и собирается, по всей видимости, уходить. — Я просто хотел сказать, Цзинь Лин. Если будет нечем заняться сегодня вечером, приходи ко мне. — Это еще зачем? — настораживается Жулань. Но Вэй Усянь в ответ просто улыбается ему, не пытаясь ерничать. — Мы вернулись в Гусу вчера ночью и собираемся отбыть завтра утром. Если тебе еще не наскучили мои уроки игры на флейте, я был бы рад видеть тебя. — О, — Цзинь Лин моргает. — Вот как. Искренность, с которой Вэй Ин объясняется, смущает его. Тем не менее он ловит себя на том, что действительно хочет прийти. И что каким бы раздражающим не был процесс обучения, ему было весело и комфортно в то время. Возможно, он даже немного соскучился. Совсем немного. — Я приду, — говорит он, решившись. — До вечера, дядя Вэй. Вэй Ин неловко машет ему рукой несколько раз, после чего скрывается за ветвями кустарников и деревьев, прячущих источник от посторонних глаз. Получив возможность выбраться, Цзинь Лин тут же вылезает на берег, кутаясь в нижние одежды, не в силах даже толком одеться. — Цзинь Лин, ты весь холодный, — охает Лань Сычжуй, когда Жулань натыкается на толпу адептов по дороге обратно. Остальные с команды Сычжуя проходят мимо, и в итоге на тропинке остаются только они трое. — Я же говорил, этот источник слишком холодный для молодой госпожи, — ворчит Цзинъи. Цзинь Лин собирается было огрызнуться, но прежде чем он придумывает, что ему ответить, оба адепта прижимаются к нему с двух сторон. — Так теплее? — сварливо спрашивает Цзинъи, предусмотрительно убрав свисающие края ленты так, чтобы случайно не задеть ею молодого главу. — Мы проводим тебя, — мягко добавляет Сычжуй. Края его ленты свободно лежат на плече Жуланя. Заметив это, Цзинь Лин кидает быстрый взгляд на Цзинъи. Который точно так же смотрит сначала на ленту, а затем на мгновенно покрасневшее лицо Цзинь Лина. — Ты больше не выглядишь таким бледным, — наконец говорит тот, и Цзинь Лин едва сдерживается от облегченного вздоха. Господи, спасибо за то, что сотворил Лань Цзинъи таким тупоголовым. Когда вечером он приходит к Вэй Усяню, тот уже ждет его с Чэньцин. Второй раз Цзинь Лину выпадает возможность держать в руках легендарную флейту, с помощью которой Вэй Усянь положил множество врагов. И бывших союзников. — Почему ты даешь ее мне? — спрашивает Цзинь Лин. В прошлый раз он был в таком нетерпении от возможности исполнить желание Лань Юаня сыграть вместе с ним, что даже не задумался. Но теперь его гложет любопытство. — Потому что ты мой дорогой единственный племянник и я доверяю тебе, — пожимает плечами Вэй Ин. Цзинь Лин запинается, тут же переведя взгляд на флейту. Внутри него бушует буря эмоций. Но он все еще не готов выразить их словами. Возможно, в следующий раз он напишет еще одно письмо. И обязательно проследит, чтобы оно добралось до адресата.