Миг бесконечной привязанности

Накануне дня рождения Лань Юаня Цзинь Лин присылает письмо. Это «общее» для дружных с ним адептов письмо, где он по обыкновению дает сухой отчет о последних событиях и дальнейших планах. — Разве не грубо с его стороны, Шисюн? — замечает один из учеников. — Вы в последнее время так близко общаетесь, а он тебя даже не поздравил. Сычжуй вежливо улыбается, свернув письмо и пряча его в рукав, чтобы позже добавить его к остальным. Он хранит каждое письмо Цзинь Лина, не беспокоясь, что их содержание может кто-либо прочесть. Личные границы клан Лань чтил свято. Отдельного письма для него в этот раз не оказалось. — Вероятнее всего, он просто забыл. Не у всех хорошая память на даты. Да и забот у него слишком много, — говорит Юань примирительным тоном. На самом деле, ничего страшного, если Цзинь Лин действительно забыл. Или не посчитал нужным его поздравить. Но Сычжуй как раз в том возрасте, когда адепт перестает считаться просто младшим учеником, поэтому он слегка расстроен. Ведь во время их последней совместной охоты Жулань несколько раз спрашивал его об этом. Может, и вправду замотался. А затем спустя пару дней Цзинь Лин лично появляется в Облачных Глубинах. — Молодой господин Цзинь? Сычжуй пытается скрыть замешательство, но чувствует, что получается не очень. Он рад, безумно рад видеть его сейчас. Жулань хмурится, кутаясь в зимнюю накидку, и смотрит на него так, будто он в чем-то провинился. — Лань Юань. И зачем тебе понадобилось рождаться в столь холодное время года? — произносит он обвиняюще. — Полагаю, это стоило бы узнать у моих родителей, — Сычжуй улыбается, наблюдая за тем, как взгляд Цзинь Лина становится слегка виноватым. — Я очень благодарен, что вы нашли время для того, чтобы навестить меня, — добавляет он, чтобы отвлечь Жуланя от ненужных мыслей. — Ты напомнил мне... — Цзинь Лин подает знак одному из сопровождавших его заклинателей. Тот протягивает ему небольшой ларец, который Жулань передает Сычжую, после чего приказывает сопровождающим дожидаться его у ворот. — Не то, чтобы это было что-то особенное, конечно. Но прими это в честь вступления во взрослую жизнь. Лань Юань с удивлением осматривает находящийся в его руках предмет. На первый взгляд это довольно простой ларец с аккуратной резьбой на крышке. Но при ближайшем рассмотрении можно заметить, что он сделан из довольно редкого ценного дерева. — Ты откроешь или нет? — Цзинь Лин начинает терять терпение, поэтому Сычжуй послушно открывает коробочку, которую сжимает в руках. — О... — вырывается у него, когда он видит то, что находится внутри. Это небольшая изящная подвеска в виде нефритовой бабочки. Даже слишком по-женски изящная, но от этого не менее прекрасная. В конце концов... Как вообще должна выглядеть подобная вещь, чтобы ее сочли мужественной?.. — Н-ну?.. — от волнения Цзинь Лин даже забывает про холод, переставая постоянно ежиться, и внимательно смотрит на него, пиная снег ногой. — Глава Цзинь... — медленно произносит Лань Юань. — Вы знаете... что означает, подарить кому-либо бабочку из нефрита? — Р-разумеется, я знаю это! — щеки Цзинь Лина окрашиваются румянцем. Хотя Сычжуй предполагает, что сам он сейчас выглядит не лучше. — Это, конечно, не ваша Гусу Ланьская налобная лента, но тем не менее... — В следующий раз я обниму тебя так крепко, как только смогу, — неожиданно серьезно перебивает его Сычжуй. Цзинь Лин замолкает на половине фразы. Он действительно ужасно хочет обнять его. Обнять и целовать прямо на морозе. Но это слишком рискованно, и Сычжуй не может себе позволить больше, чем прямо заявить о своих намерениях. Жулань, кажется, осознает все это и даже не грубит в ответ, почти незаметно кивнув. — Знаешь... Вэй Усянь говорил, тебе нравятся бабочки, — говорит он, с удивлением наблюдая, как лицо Юаня приобретает пурпурный оттенок в ответ на эту фразу, вполне обычную, если подумать. — Мне стоит перестать его слушать, — заключает он с досадой. — Нет... Нет, все правильно. Мне нравятся бабочки, молодой господин Цзинь. Лань Сычжуй застенчиво улыбается, пряча подвеску в рукав, и возвращает ларец Цзинь Лину. — Цзинъи и другие точно начнут допытываться, — поясняет он в ответ на вопросительный взгляд. — А... — Цзинь Лин выглядит слегка разочарованно, но не перечит. — Ты прав, — отвечает он, потупив глаза. Сычжуй чувствует укол вины. Зная Жуланя, наверняка он потратил кучу времени, выбирая то, что, по его мнению, приглянулось бы Юаню больше всего. Вместо извинения он нежно сжимает пальцы Цзинь Лина в своих, не сдержавшись от желания прикоснуться к нему хоть на мгновение. Цзинь Лин глубоко вздыхает, выпуская изо рта облако пара, а после крепко сжимает его руку в ответ. — Я пытался написать тебе о своих чувствах, чтобы передать письмо при встрече. Но я не смог, — признается он. Сердце Лань Юаня отзывается волнительным трепетом внутри. Ему очень хочется знать, о чем именно Цзинь Лин хотел ему рассказать, и так многим поделиться с ним самому. Словами, действиями — всем, чем можно передать его любовь к нему. — Я подожду столько, сколько потребуется, Цзинь Лин, — говорит он вместо этого. — Наконец-то ты назвал меня по имени, — Жулань поджимает губы, хмыкая. — Я уж было решил, что ты позабыл его. Сычжуй провожает его до ворот, наблюдая, как Цзинь Лин без посторонней помощи садится на лошадь. Прежде он никогда не видел, чтобы тот ездил на лошадях. — Я напишу, — говорит он на прощание. Непонятно, имея в виду то, о чем говорил ранее, либо просто очередное письмо, которое Сычжуй сложит в свой ящик. Перед сном Лань Юань долго разглядывает подвеску, проводя пальцами по ее изгибам. Значило ли это, что все серьезно? Или Цзинь Лин просто повелся на шутку Вэй Ина о его детских предпочтениях? О чем были те письма, которые он не смог написать? Сычжуй вздыхает. А затем берет на заметку найти подходящий шнурок, чтобы иметь возможность носить подвеску под слоями ханьфу, не рискуя тем, чтобы ее кто-то обнаружил. Ему снятся бабочки. Много бабочек и он сам, лежащий в траве, крепко обхватив талию Цзинь Лина, который сидит на нем, пока они целуются. Сон настолько реалистичный, что, открыв глаза, он не сразу осознает, что по инерции пытается обнять воздух перед собой. — … Ах, — сконфуженно произносит Юань, садясь в кровати. Цзинь Лин наверняка бы возмутился, узнав о подобных фантазиях. Целоваться с ним, главой ордена Ланьлин Цзинь, вот так, не заботясь о том, чтобы не быть замеченными. Неслыханная дерзость. Он все еще хранил в памяти тот вечер, когда Жулань практически вломился к нему в комнату с таким видом, как будто наступил конец света. Как сбивчиво признавался в своих желаниях. Тело все еще помнило его робкие прикосновения. Определенные... его части помнили это особенно, что с недавних пор создавало Сычжую некоторые трудности. С первых лет обучения им всем вдалбливали, что любые сексуальные контакты, помимо продолжения рода с женщиной, которая является твоей законной женой, это вопиющее нарушение правил и огромное препятствие на пути к самосовершенствованию. Конечно, он знал, что многие адепты предавались рукоблудию, пользуясь моментами, когда их никто бы не смог обвинить в нарушении правил, но Юань не входил в их число. Когда возбуждение начинало ему мешать, он справлялся с ним так, как предписывали учения: ледяной водой и нарезанием кругов по тренировочному полю. Однако его собственные порочные желания все чаще мешали ему. Настолько, что несколько раз он все же был вынужден снимать напряжение собственноручно, краснея потом от глубочайшего стыда при виде Лань Цижэня. Оставаться в своих покоях ему не комфортно, поэтому, несмотря на то, что на дворе все еще глубокая ночь, Лань Сычжуй решает рискнуть и выходит на улицу, накинув теплый матерчатый плащ. Его тело давно привыкло к холодной температуре, но предстать перед кем-нибудь в одних нижних одеждах, еще и при нарушении комендантского часа, ему было бы очень неловко. Оказавшись снаружи, Юань вдыхает морозный воздух полной грудью, выдыхая облако пара. Дозорных нигде не видно, что позволяет ему свободно пройтись по Облачным Глубинам никем не замеченным. Это слегка усыпляет его бдительность, поэтому, когда на пути вырастает темная фигура, Сычжуй от неожиданности отшатывается. Фигура громко чихает, и к Лань Юаню возвращается самообладание. — Доброй ночи, учитель Вэй, — вежливо приветствует он своего внезапного спутника. — Как же у вас здесь холодно, Сычжуй! Нам с Лань Чжанем обязательно нужно рвануть на юг, желательно до окончания сезона. Вэй Ин подходит ближе, и теперь Юань может разглядеть, что на нем не только свое ханьфу, но еще и ханьфу Ханьгуан-Цзюня, которое ему явно велико. — Вы преувеличиваете, учитель Вэй. В Гусу теплее, чем во многих других местах. — В Юньмэне сейчас явно теплее! — возражает старейшина Илина. Сычжуй решает не напоминать ему, что одно время они оба жили в горах. Вэй Усянь не был бы Вэй Усянем без его бесконечной игры на публику. — Что вы делаете на улице так поздно? Ханьгуан-Цзюнь... Он тоже здесь? — осторожно интересуется Лань Юань вместо этого. — Решил прогуляться. Самое лучшее средство, когда не можешь уснуть, не находишь? Как насчет того, чтобы пройтись вместе? Сычжуй чувствует его проницательный взгляд даже сквозь холодную темноту. Но учитель Вэй никогда не казался ему пугающим, что бы там о нем ни говорили. Поэтому он слегка кивает, присоединяясь к Вэй Ину в его неторопливом шествии. — Не волнуйся, я ничего не скажу твоему отцу, — говорит тот вдруг после нескольких минут тишины, нарушаемой поскрипыванием снега под их сапогами. — Учитель Вэй... Ну хватит уже дразнить меня, — смущенно отзывается Юань, даже зная, что подобная реакция только больше его раззадорит. — Кто тут дразнится? — смеется Вэй Усянь и с силой треплет его по волосам, позаботившись о том, чтобы растрепать их достаточно. — Так что? — добавляет он, когда они уже поворачивают обратно, чтобы не выйти за пределы. — Что тебя беспокоит? — Учитель Вэй, как думаете, мы поступаем правильно? Он не уточняет, о чем именно говорит, зная, что Вэй Ину это и не нужно. Сычжуй снова чувствует, как он внимательно смотрит на него. Умел ли старейшина Илина видеть в темноте так же хорошо, как дикое животное? Вспоминая, как однажды во время ночной охоты он запнулся о корни дерева и едва не разбил нос, если бы не находящийся, как всегда, рядом Лань Ванцзи... Наверное, все же не умел. — Как старший на твой вопрос я должен ответить: «Нет, это не то, что можно назвать правильным». Но скажи, Сычжуй, что вообще есть «правильность»? Вот разве ваши четыре тысячи правил — это «правильность»? Это моральное извращение, вот что я скажу. Поэтому не забивай голову подобными вопросами, ты все равно не найдешь на них ответа. Сычжуй молчит, обдумывая все, что только что услышал. — Я вас понял, учитель Вэй. Спасибо вам за честный ответ, — произносит он наконец. — А-Юань вырос. Его больше не посадишь в землю, — меланхолично отзывается Вэй Ин. По интонациям его голоса даже не скажешь, шутит он или нет. — Для выращивания редиса сейчас еще не сезон, — мягко говорит Сычжуй, пытаясь отшутиться вместо него. — Поэтому я и говорю, нам нужно на юг, — канючит Вэй Усянь. — О, смотри, это же Лань Чжань там. Лань Чжань! Привет, как ты нас нашел?! — громко восклицает он, начиная махать, как заведенный. Сычжуй невольно делает шаг вбок, словно пытаясь спрятаться за его спину. Но в следующую секунду осознает, насколько это было бы глупо, и выпрямляется. Лань Ванцзи выходит к ним босиком и в одних нижних одеждах, потому как верхние все еще находятся на Вэй Ине. Вот уж кого не смутишь погодными условиями или перспективой показаться перед младшим адептом в неприглядном виде. Ханьгуан-Цзюнь сильно изменился после того, как связал себя узами брака. — Ты заметил, что меня нет, и пошел нас искать? — Мгм. — И тебе совсем не холодно? — Мгм. — Ничего, что я одолжил твою одежду? — Мгм. Вэй Ин трещит без умолку весь оставшийся путь, пока не приходит время расходиться. — Ханьгуан-Цзюнь... — неуверенно начинает Юань, но Вэй Усянь тут же его перебивает. — Это я позвал Сычжуя составить мне компанию. Это ведь не считается за нарушение? За просьбу старшего ты ведь не станешь его наказывать, да, Лань-гэ? — Мгм, — на секунду Сычжуй готов поклясться, что тот улыбается. Но, должно быть, ему просто показалось, при отсутствии освещения-то не мудрено. — Спасибо, Ханьгуан-Цзюнь, учитель Вэй. Доброй ночи. До подъема остается от силы пара часов, поэтому ложиться спать уже поздно. Хотя учитель Вэй наверняка, вернувшись, сразу же завалится спать и не встанет до обеда. Лань Юань снова достает подвеску, которую надежно спрятал до этого в одной из нефритовых коробок, что хранились у него уже давно. Не то чтобы ему раньше никто не дарил подарков. Но этот по-прежнему вызывает у него радостное волнение каждый раз, когда он просто вспоминает о том, что Цзинь Лин действительно подарил ему настолько значимую вещь. И пусть даже если из-за слов Вэй Ина о бабочках, Жулань признал, что осведомлен о ее значении. И может, учитель Вэй действительно прав, и не нужно так категорично относиться к своим чувствам. В конце концов, из них двоих Цзинь Лин тот, кто полон тревог. И его задача эти тревоги развеивать. Его собственные могут и подождать.