***
Ощутив, что першение в горле немного утихло, лейтенант распрямился. Он обратил голову к дверному проему и старательно вслушался. Из комнаты Элизы не доносилось ни звука. Очевидно, девушка мирно спала. Спала, как обычно сжавшись в маленький, беззащитный комочек и уткнувшись сопящим носом в подушку. Это было хорошо. Меньше всего Бланку хотелось, чтобы его экономка примчалась сюда - выяснять причину громкого стука, с которым лейтенант рухнул с дивана. И еще меньше хотелось ему, чтобы догадавшись обо всем (а не догадаться она не могла), испуганная девушка принялась его утешать, лепеча разные ободрительные глупости о том, в чем ничего не понимала и не могла ничего понимать. Да, хуже и не представишь... Пусть лучше спит. Бланк бесшумно поднялся с оббитого выцветшей тканью дивана. Он осторожно притворил дверь в коридор, парой ловких движений привел белье в идеальный порядок и улегся поверх махрового, в мелкую клетку одеяла. Он не рассчитывал снова заснуть. Просто часы на тумбочке показывали пять двадцать два; до подъема оставалось тридцать восемь минут и их требовалось провести как положено - то есть лежа в постели. Закинув руки за голову, Бланк расслабился и опустил веки. Вот уже четыре года, как он жил этой странной, тусклой жизнью отставного военного. Вскоре после того, как лейтенант вышел из комы и больше не балансировал на грани жизни и смерти, его переправили в тыл. Несколько месяцев Бланк провел в центральном госпитале, расположенном не абы где, а в самой столице, где научился дышать без кислородной маски и ковылять, опираясь на стены. Дальше больше. Постоянные капельницы, изнурительная очистка дыхательных путей от секреции, плюс вливания специальных растворов в легкие вскоре дали свой результат. Состояние лейтенанта улучшилось. Спустя три месяца Бланк был способен нормально ходить, втайне от врачей устраивать короткие забеги по разбитому вокруг госпиталя парку, и выдавать членораздельную речь. Теперь вместо глухих неразборчивых хрипов, из его уст звучали вполне себе четкие предложения - правда короткие и сипящие, ибо длинные вызывали невыносимое першение в горле. Вскоре Бланка выписали и отправили проходить дальнейшую реабилитацию. Тогда лейтенант был полон надежд. Государство старательно заботилось о ветеранах; а уж ветеран с редким орденом "Стали-в-Огне", который вручался за исключительную доблесть и стойкость в бою, мог рассчитывать на лучшую врачебную помощь. Зная это, Бланк собирался окончательно поправить здоровье и в скором времени вернуться обратно, заняв место в строю штурмовиков. Но его надеждам не суждено было сбыться. Несмотря на то, что лейтенант целый год мотался по Хольтии, посещая лучшие клиники в наиболее живописных и целебных уголках их огромной страны, приговор докторов был жестоким и неумолимым: Инвалидность. К строевой службе не годен. Исключить из запаса. Бланк отказывался это принять. – "Это ошибка", – сипло доказывал он, подавшись вперед и вперив в очередного врача свои жуткие пустые глаза. – "Я могу воевать. Я должен воевать. Я обязан вернуться". Врач неосознанно ежился, снимал очки и старательно протирал их полой халата. Он отводил взгляд от бледных щек лейтенанта, от исхудавшего, землянистого цвета лица, и с безнадежностью в голосе осведомлялся: – "И куда же вы собираетесь вернуться, господин Бланк? В штурмовики?" – "Куда угодно", - с ненавистью сипел лейтенант. – "В пехоту. В десант. В танковую бригаду. Инструктором. Нас всему учили. Я все умею". – "Поймите, господин Бланк. Я не сомневаюсь, что вы по-прежнему представляете смертельную опасность для врагов Хольтии..." Задрав острый подбородок, лейтенант напряженно молчал. – "... но вы так же опасны и для наших солдат. Нет, прошу вас, не перебивайте меня! Позвольте я вам объясню. У вас обширный ожог легких. Это не шутки. Да, сейчас у вас наблюдается частичная ремиссия. Но уверяю вас, стоит вам перейти на высокие нагрузки и прекратить заботиться о своем организме, как ваше здоровье немедленно пойдет под откос. Не пройдет и года, как у вас разовьются серьезные осложнения. Очень серьезные осложнения, господин Бланк: легочная, а впоследствии - остро выраженная сердечная недостаточность. Вы знаете что означает "острая сердечная недостаточность"? Не хочу вас пугать, но человек с таким недугом может в любую секунду потерять сознание. В случае, если ему срочно не окажут медицинскую помощь, в большинстве случаев наступает летальный исход. Как вы представляете службу с таким осложнением? Вдруг вам станет плохо за рычагом танка? Или ракетной установки? Или на вражеской стороне во время разведки? Представляете, какой опасности вы подвергнете своих сослуживцев? Если вы не жалеете себя, подумайте о них. Ведь вы - бывший боевой офицер, наконец. У вас должно быть чувство ответственности!" Выражение у Бланка было каменее, чем камень. Врач быстро переводил дух. Видя, что его аргументы не приносят никакого эффекта, он продолжал настойчиво сгущать краски: – "И осложнения - еще не самое страшное из того что может с вами случится. Поверьте мне, в свое время я сам прошел срочную службу. Я прекрасно осведомлен, в каких тяжелых условиях приходиться жить солдатам во время боевых действий. Вам ничего не стоит подхватить страшнейшую пневмонию. Это и без ожогов легких - омерзительная, скажу я вам, штука. А с вашей травмой – пневмония сожжет вас за считанные месяцы. Или даже недели, дни! И даже антибиотики будут не в силах остановить ее, максимум замедлить развитие заболевания. Ну услышьте же меня наконец, господин Бланк! Я не имею права дать вам положительное заключение. Никак не имею! Больше полугода или года в действующей армии вам не протянуть". Лейтенант подавал голос: – "Пускай год", – ожесточенно сипел он. – "Год - это много. За год я многое могу сделать. Очень многое". – "Господин Бланк, вы уже отдали свой воинский долг", – терпеливо втолковывал врач. – "Вы достаточно послужили Хольтии. Теперь настал черед Хольтии послужить вам, обеспечив безбедное и достойное существование. В конце-концов, ваш диагноз - это вовсе не приговор. Если будете беречься, регулярно проходить обследования и держать ситуацию под контролем врачей, тогда вы проживете долгую и не побоюсь этого слова, полноценную жизнь. Если не ошибаюсь, вам положена двойная ветеранская пенсия, плюс надбавки за орден. Стало быть в средствах вы не нуждаетесь. Ну так это же замечательно! Вам всего двадцать семь, женитесь, заведите семью и детей. Найдите себе какое-нибудь спокойное хобби, которое будет приносить вам удовольствие. Я вот к примеру коллекционирую редкие почтовые марки. Очень, знаете ли, расслабляет. Усаживаешься в кресле после работы, полистываешь альбом и любуешься..." После слов о марках, глаза лейтенанта становились совсем уж пустыми. – "А инструктором? Инструктором я могу быть?" Врач в который раз безнадежно вздыхал и разводил руками. – "И не просите, господин Бланк. Гипотетически служить инструктором вы можете - какое-то время. Но я не рискну взять на себя такую ответственность. Нет, не рискну. Впрочем, если вы очень настаиваете на возвращение в армию... Только из уважения к вам и вашему подвигу... Могу установить для вас категорию D-1. С ней разрешено заниматься кадровой работой и делопроизводством в тылу". - "Спасибо, господин врач", - Бланк поднимался, давая понять, что дальнейшего разговора не будет. - "Всего вам хорошего". Врач заминался. Вставая вслед за лейтенантом, он вымученно улыбался и говорил с натянутой бодростью: – "Ну отчего же вы отказываетесь, господин Бланк?.. К чему такая категоричность? Тоже служба. И тоже в некотором роде в вооруженных войсках..." Бланк даже слушать не желал о подобной "службе". Возможно, не будь он офицером из шестой ударной бригады, он бы с радостью уцепился за это, без шуток, великодушное предложение и вернулся в армию хотя бы рядовым писарем. Но штурмовики всегда относились к бумажной работе с брезгливостью (иногда доходящей до натурального омерзения), воспринимая ее как необходимое, но все-таки зло, и лейтенант не был исключением из этого правила. Листки из стопки в стопку перекладывать - это, что-ли, называется службой? Работать вместе с женщинами, коих много было на тыловых должностях? Целыми днями штанами стул протирать? Терпеть взгляды - от вежливо-пренебрежительных у офицеров, до откровенно презрительных у рядовых, не столь хорошо владеющих лицом, как их более воспитанные и культурные командиры? Сама мысль об этом была невыносима для Бланка. Однако несмотря на все усилия, добиться большего у лейтенанта не получилось, и он был вынужден переехать в родной город, в котором не был больше двенадцати лет. Отец и мать его давно умерли, еще когда он учился в кадетском училище; старшие братья и сестры разъехались кто куда, променяв их захолустье на столицу генерал-губернаторства, и таким образом Бланк остался совершенно один. Не считая тетки по материнской линии - особы склочной и никогда не проявлявшей теплых чувств к их семье - знакомых в городе он не имел, а новых заводить он не торопился. Бланк и раньше не отличался общительностью, а получив инвалидность он и вовсе замкнулся. С соседями лейтенант толком не разговаривал, ограничиваясь коротким приветствием; союз ветеранов не посещал, и ко всему прочему упорно отказывал в интервью местным газетам, привлеченным такой редкостью, как орден "Стали-в-Огне". Единственной радостью Бланка было разбирать и чистить наградной пистолет - тонкую нить, связывающую его с прежним, наполненным смыслом существованием - и читать военные брошюры, добытые в специальном отделе крохотной местной библиотеки. Лейтенант все еще не терял надежды однажды оказаться на войне. Он никак не мог примириться с мыслью о том, что никогда больше не вернется в часть своей шестой ударной бригады. Что он теперь – инвалид, непригодный к несению службы. Что он теперь не военный и никогда им не будет. Что вот этот вот диван, стол, тумбочка и фанерная книжная стенка – вероятно будут окружать его на протяжении всей оставшейся жизни. Довольно длинной жизни, если исполнять предписания врачей, беречься и не давать себе высоких нагрузок. Длинной и беспросветной. Если бы не нападение пришельцев, вероятно он бы так и продолжил медленно гнить на гражданке. Но ситуация вдруг изменилась. Грянуло вторжение, началась очередная война. Пусть и не с людьми, а непонятно с кем и непонятно откуда, но война. И несмотря на многие её странности, начальник призывного пункта Хенрик Штольц, пообещал выбить ему должность инструктора где-то в северо-западном округе. Сегодня Бланк как раз должен был явиться за документами. Лежа на постели и закинув руки за голову, Бланк не раскрывая глаз, улыбнулся. Со стороны могло показаться, будто похудевшее, хмурое и вытянутое лицо лейтенанта пересекла неровная трещина. Его экономка, Элиза, многое бы дала, чтобы это увидеть. Но девушка спала, и это было хорошо. Пускай спит, думал Бланк, дожидаясь пронзительного треска будильника. Пускай отдыхает. Утром ее ждет хорошая новость. Улыбка лейтенанта стала чуточку шире и совсем, совсем утратила пугающую свою кривизну.***
Утро субботы выдалось солнечным и поразительно жарким. Было душно, сильно парило. По всей видимости собиралась гроза. Через распахнутое настежь окно было видно, как на горизонте медленно скапливаются тяжелые, жирные тучи. Собираясь в одну сплошную синюю стену, они медленно ползли к городу с юго-востока. Временами в них загорались яркие вспышки, разрывая стену зигзагами молний, но раскатов грома досюда не доносилось: облака были пока далеко. - "Ночью зарядит", - равнодушно отметил про себя лейтенант, беря в руки двузубую вилку и принимаясь за завтрак. Бланк сидел за столом на своей маленькой кухне. Перед лейтенантом дымилась тарелка аппетитного мясного рагу, из приемника лились звуки бодрого "Республиканского марша", а позади шуршала пакетиками и звенела ситечком экономка Элиза, с осторожностью заливая кипяток в узкое горлышко пузатого, белого чайника из недорогого фарфора. Ничего особенного в этой самой Элизе не было. Заурядная девушка из хольтийской глубинки: маленького роста, голубоглазая, курносенькая, с вечно румяными щечками и вьющейся копной непослушных золотистых волос. И судьба у нее была самая что ни на есть заурядная. Мать с отцом разошлись, продали дом в деревне и, поделив выручку, разъехались на поиски счастья в другие края. Элизу же родители сплавили на попечение дальней родственницы, старой бабки, снимавшей комнату в городе Бланка. Очутившись на новом месте девушка пошла в старшую школу; денег родители толком не присылали, пенсии старушки на двоих не хватало, и Элиза устроилась подрабатывать посудомойкой в кафе, а старушка - экономкой у Бланка. Так продолжалось примерно два года. Как-то раз вечером, вернувшись с пробежки, лейтенант застал свою экономку сидящей на тумбочке в коридоре, в которой он хранил свою обувь. Сгорбившись старушка не отрываясь смотрела на жестяное ведро, доверху наполненное грязной водой; в морщинистых руках она держала влажную, серую тряпку. Когда Бланк вошел в квартиру, экономка с усилием подняла голову и прокряхтела негромко: - "Я сейчас. Я сейчас, господин Бланк. Сердце чего-тось схватило". - "Врачей вызвать?" - покашливая, сипло спросил лейтенант. Старушка вяло отмахнулась, улыбнувшись ему слабой беззубой улыбкой. - "Будет тебе, господин Бланк. Какие врачи в моем-то возрасте?" - "Тогда идите на диван, отлежитесь. Сам приберусь". Он шагнул к экономке чтобы помочь ей подняться, но старушка не приняла подставленной Бланком руки. Вместо этого она отвернулась и принялась теребить тряпку пятнистыми, изрытыми морщинами пальцами. - "Ты о ней позаботься", - сказала вдруг тихо старушка. - "Ты в обиду ее не давай". - "Кого?" - не понял Бланк. - "Элизу. Кровинушку мою, внученьку мою любимую. Она девонька хорошая, добрая, вот только понятия у нее еще нет. Неосторожная больно. Привыкла у себя в деревне, что всех людей знает, что никто ей зла не причинит. А здесь, в городе не так заведено. По себе знаю... Пропадет она здесь одна. Пригляди за ней, господин Бланк. Приглядишь?" - настойчиво заглядывая лейтенанту в глаза, проговорила старушка. Бланк, недоумевая, кивнул. - "Нет, не так", - внезапно посуровев, старушка крепко стиснула тряпку. - "Ты мужчина военный, молчаливый, знаешь цену словам. Ты мне вслух пообещай, что не дашь ее обижать. Слово офицера мне дай, что о ней позаботишься". Кем была она ему, эта Элиза, о которой Бланк знал лишь из шепелявых, но по-старчески гордых рассказов своей экономки? Кем была она ему, эта грузная и одновременно костлявая старая женщина, нанятая готовить еду и убираться в квартире? Кем они были для него обе? Никем и ничем. Но просьба старушки относилась к военному. К тому старому Бланку, секунд-лейтенанту из шестой ударной бригады, штурмовику с оранжевым плоским беретом, сдвинутым на правое ухо, офицеру элитной боевой части, где действительно знали цену словам, где каждое слово было приказом или обещанием выполнить его, несмотря ни на что... Плечи лейтенанта расправились. Перед ним был не коридор двухкомнатной тесной квартиры - ненавистной, опостылевшей до тошноты - а широкой бетонный плац их бригады, ровные ряды высоченных черных штурмовиков, и он - он, на правом краю вместе со своим девятнадцатым взводом... Солдат, боевой офицер, штурмовик. Старушка ждала, глядя на лейтенанта внимательными черными глазами из-под жидких белесых бровей. И тогда Бланк, сам не замечая того что вытянулся, отчеканил, словно в строю: - "Слово офицера. Пока я здесь - я о ней позабочусь". И громко раскашлялся. - "Вот и хорошо", - прокряхтела старушка, с трудом приподнимаясь. - "Вот и ладно. Вот теперь я спокойна". Она наотрез отказалась лежать, и отпросившись пораньше, начала собираться. Ко всему прочему, экономка отвергла предложение Бланка проводить ее хотя бы до автобусной остановки. Вместо этого, подвязав волосы потертой косынкой и шаркая по полу разбитыми туфлями, старушка отправилась к себе домой в одиночку. На следующее утро она не пришла. Не пришла она и через день. Вскоре после этого лейтенант разыскал девушку. Он успел как раз вовремя: лишившись старушки и устроив небогатые похороны, на которые истратила все свои скудные сбережения вплоть до последнего геллера, Элиза осталась без средств к существованию. Крохотной зарплаты посудомойки, да еще и работающей всего на полставки, едва хватало на пищу, не говоря уж о еженедельных взносах за комнатушку. И это не считая того, что девушка закончила школу, поступила в сельскохозяйственное училище (кажется, на ветеринара), и была обязана, ко всем прочему, хоть и немного, но все же платить за обучение. Когда Бланк, вертя головой по сторонам и всматриваясь в облезлые номера домов, добрался до четырехэтажной ветхой коробки на окраине города, Элизу как раз выселяли. Выложив мешок со своим нехитрым скарбом прямо на землю, девушка едва слышно всхлипывала и, постоянно откидывая растрепанные золотистые волосы, падающие ей на лицо, пыталась затянуть расползающийся узел на горловине. Маленький рост, блестящие горестью глаза, и слишком легкое для ранней весны платье придавали ей вид выброшенного за двери котенка. Владелец дома - одутловатый, с круглым лицом и оловянными глазами - стоял неподалеку и то и дело неловко переминался. Было видно, что ему стыдно и неприятно. Но деньги - есть деньги, и потому, как это часто бывает, он старался успокоить свою не совсем отмершую совесть, сердито ворча: “никакого кредита. Никакого кредита, и дело с концом”. Из немытых запыленных окон выглядывали бледные лица других арендаторов: все они тут перебивались случайными, непостоянными заработками, и та же участь - выселение - в любой момент могла постигнуть и их. Увидев, как к нему приближается военный в армейском кепке на бритой голове, черно-серой камуфляжной куртке и торчащей из-под нее кобуре, домовладелец откашлялся и проговорил, ни к кому особенно не обращаясь: - "Вот такие вот дела. Не может платить. Выселяем. А что делать? Никакого кредита… принципиально. Сам не беру и другим не даю”. Он еще что-то зудел про долги, про кредиты и про то, сколько его близких знакомых прогорело на своей доброте, когда Бланк отстранил его от мешка. Присев, он помог Элизе затянуть бечевку на крепкий армейский узел. Потом взялся за горловину, и перекинув мешок за спину, сипло сказал: - “Меня зовут Тео Бланк”, - девушка уставилась на него голубыми глазенками. Ну точно брошенный котёнок. - “Твоя родственница работала у меня. Я обещал ей за тобой присмотреть. Будешь жить у меня. Экономкой”. Выбирать Элизе особо не приходилось - либо остаться на улице, либо пойти с лейтенантом. Волей-неволей, она переехала к Бланку. Там девушка взяла на себя немногочисленные обязанности экономки, а взамен получила небольшой, но стабильный доход, бесплатное питание и надежную крышу над головой. По поводу последнего лейтенант особенно долго не размышлял. Элизе была выделена его собственная комната (она же спальня); сам же Бланк перебрался в другую - крохотный зал с неудобным диваном, где он хранил библиотеку военных брошюр, учебников и наставлений. Чуть позднее лейтенант приобрел небольшой столик, чтобы девушка могла заниматься учебой, поставил его у Элизы, и свел общение с девушкой к привычному для себя минимуму. Обычно оно заключалось в следующем. Элиза возвращалась с учебы, лейтенант встречал ее неизменным вопросом: “Не обижали тебя сегодня?”, получал пугливый тихий ответ - что нет, не обижали, и, удовлетворенно кивнув, удалялся к себе или уходил на пробежку. Девушка тоже не проявляла особой инициативы, чтобы найти с Бланком общий язык. Как оказалась, Элиза была наслышана о своем нанимателе-ветеране. Старушка много рассказывала о лейтенанте, и рассказывала только хорошее, но видимо в меру своего понимания. Немногословность Бланка приписывалась крайней суровости, какой и должен обладать офицер удостоенный ордена, отсутствие товарищей и нежелание сходится с соседями - соблюдением статуса военного класса, который даже разговаривать абы с кем не подумает, дабы не уронить своей чести, а экономность (тут она не промахнулась) - абсолютным безразличием к материальным богатствам и общей для солдат благородной неприхотливостью. По этой самой причине Элиза побаивалась лезть к лейтенанту со своими маленькими радостями и небольшими проблемами, испытывая к Бланку опасливое уважение, порой переходящее в почтительный ужас. В ее глазах лейтенант-орденоносец был героем, неким подобием сверхчеловека - по-своему доброго и хорошего, но непознаваемого и непонятного, и оттого внушающим страх. Странные привычки Бланка лишь поддерживали ее в этом логичном, по своему, мнении. Элиза торопливо убегала к себе и сидела тихо, как мышь, когда на лейтенанта находило его особое настроение и он часами сидел за столом в зале, вслепую разбирая, смазывая и вновь собирая наградной пистолет. Выглядело это и вправду пугающе: пальцы Бланка летали над деталями оружия, лежащими на промасленной ветоши, пустой взгляд упирался в стену, а лицо вытягивалось, лишаясь всякого намека на выражение. Не меньшее впечатление на девушку производили те дни, когда лейтенант доставал себе новую книгу, посвященную военной науке. Тогда Бланк вооружался ручкой, блокнотом, и сосредоточенно сипя, бормотал себе под нос, конспектируя: “... преодоление инженерных заграждений, в зависимости от территории, на которой ведутся боевые действия, подразделяется на…”. А привычка выходить из дома, предварительно передернув затвор пистолета и одевая на себя перевязь с черной кожаной кобурой! А беспокойный прерывистый сон, во время которого лейтенант сипло кашлял и бормотал, отдавая команды и сражаясь с одними ему ведомыми врагами, в одних ему ведомых странах! А… Неудивительно, что обычно веселая и общительная Элиза не решалась преодолеть стены между ними. Проходили дни, недели, месяцы. Девушка перестала горевать по старушке. Она сдружилась с соседями, успешно перешла на второй курс, завела в училище кучу подруг и по-прежнему трудилась у Бланка. Лейтенант был по-прежнему замкнут и нелюдим. Он ни на йоту не изменил своих тоскливых привычек, и как и раньше, мечтал о чуде, которое однажды вернет его в строй. А пока исполнял данное обещание - присматривал за своей молодой экономкой. И ничего бы не поменялось еще бог знает сколько времени, если бы однажды поздней осенью Элиза почему-то не задержалась с учебы. Был глубокий вечер. Тусклые фонари почти не разгоняли сгустившийся мрак; в проводах запутался промозглый осенний ветер, раскачивая линии электропередач, подвешенные между столбами, а в небе над крышами выступали холодные озябшие звезды. Элизы все не было и не было, хотя она уже давно должна была вернуться с учебы. Неожиданно для себя Бланк забеспокоился. Некоторое время он наблюдал за пустынным двором из окна - не идет ли Элиза, а потом, не выдержав, рванул одеваться. Нутром чуя, что происходит нечто неладное, лейтенант закрепил на себе перевязь, влез в камуфляжную куртку, по привычке передернул затвор наградного пистолета и, сунув его в кобуру на бедре, отправился на поиски своей экономки. Путь Бланка пролег по обычному маршруту, которым Элиза добиралась до дома, когда по каким-то причинам не садилась на автобус и шла от своего училища пешком. Лейтенант пересек погруженный в темноту двор, миновал пустую автобусную остановку и углубился в безлюдные проходы между домами. Руководствуясь каким-то шестым чувством, чутьем штурмовика, он двигался широкими шагами вперед, то и дело вглядываясь во мрак за пределами пятен тусклого света, исходящих от окон и фонарных столбов. И именно оно привело его туда, куда было нужно. В одной из подворотен, под соединяющей дома низенькой аркой, лейтенант уловил слабое копошение и услышал сбивчивые, неверные звуки. Бланк остановился. Негромко закашлявшись в кулак, он пригляделся. И пока он приглядывался, лицо его каменело, плечи распрямлялись и застывали глаза. Темнота не давала разобрать всех деталей, но этого и не требовалось. Там, под аркой, лейтенант увидел как один человек - высокий, одетый в плисовое дорогое пальто, прижимает к себе спиной девушку, одной рукой захватив ее за шею, а второй шарясь под ее задранной юбкой. Та не сопротивлялась, и лишь сдавленно хныкала, стиснутая в железной хватке мужчины. Бланк узнал ее голос. Второго человека он не знал, но это не имело никакого значения. Девушка была своей. Человек был чужим. Врагом. Враг должен быть уничтожен. Все стало просто и ясно, как раньше, не оставив места для сомнений и колебаний. Бланк, покашливая, размашисто двинулся к арке. Мужчина заметил его, когда лейтенант был уже на расстоянии в пару десятков шагов. Он выпрастал ладонь из-под юбки, потом потянулся в карман и вытащил руку, что-то крепко зажав в кулаке. Затем мужчина плотнее стиснул локоть на шее Элизы, и угрожающе проворчал ей на ухо: - “Будь умничкой, не дергайся и не шуми”, - после чего повернул голову в сторону Бланка, всматриваясь в незваного гостя. О, будь в подворотне не такая хмурая темень, он бы разглядел холодные, мигом ставшие пустыми глаза лейтенанта, и одним чутьем осознал, что он должен бежать, что дела его приобретают совершенно дурной оборот, что учились они одному - только учителя у них были разного, несравнимо разного уровня. Ведь жестокой жизненной школе в тюрьме не сравниться с боевой академией штурмовиков, заслуживших свою черную форму. Но под аркой было темно, а мужчина - чересчур уверен в себе. В себе и своем превосходстве. И поэтому, не увидев в Бланке ничего особенно страшного, он не побежал. - "Тебе что здесь надо, придурок?" - уставившись на лейтенанта, хрипло ощерился он. В кулаке блеснуло лезвие короткого выкидного ножа. - "Вали отсюда, пока я тебе..." Большего он сказать не успел. Бланк расстегнул кобуру и достал наградной пистолет. Не замедляя шага и не прекращая покашливать, лейтенант доведенным до автоматизма движением увернулся от резкого встречного выпада, после чего хлестко вбил рукоять пистолета в висок. В тишине, прерываемой хныканьем девушки, раздался влажный надтреснутый хруст - словно кто-то сырое яйцо раздавил. Мужчина обмяк и бессильно завалился назад, зашуршав дорогим пальто по стене. Он еще не успел сползти на асфальт, когда Бланк уже мягко взял Элизу под локоть и, не оглядываясь, повел ее за собой. Вначале девушка послушно шла за лейтенантом, едва переставляя ноги словно сомнамбула. Потом неожиданно вцепилась обеими руками в ладонь Бланка и громко расплакалась. А когда они уже приближались ко двору их дома, принялась сбивчиво объяснять, будто стремясь оправдаться: - “Я засиделась в библиотеке... Пошла, а автобус... автобус опаздывал... И я решила не ждать и пойти пешком... А он, он стоял в подворотне и курил, и одет хорошо”, - давясь слезами, говорила Элиза. - "Я подумала, он..." Слова ее тонули в сериях всхлипов. Бланк вел ее домой, ладонь его привычно лежала на кобуре пистолета, и густые сумерки их богом забытого городка расступались, не решаясь встать у них на пути. У дверей в квартиру девушка успокоилась настолько, что сумела, наконец, выдавить из себя извинения - ненужные и неуместные для лейтенанта. - “Господин Бланк, спасибо”, - тихо проговорила Элиза, низко опустив голову и размазывая по лицу слезы. - “Простите меня. Из-за меня, дуры, вам драться пришлось”. Лейтенант изумился - насколько он вообще умел изумляться. - “Драться?” - удивленно переспросил он у девушки, покашливая и опираясь на дверной косяк. - “Но я и не дрался. Я не умею драться. Нас не учили - драться”. Мысль о том, что девушка не понимает разницы между дракой и боем, разумеется не пришла Бланку в голову. Это выглядело бы слишком нелепо и странно. Слишком, даже для девушки. - “Все равно спасибо, спасибо большое…” Прижавшись к Бланку и съежившись, она уткнулась лбом ему в грудь. Лейтенант не представлял как полагается поступать в таких ситуациях. Немного помедлив, он неуверенно обнял девушку за плечи и принялся неумело гладить ее по голове. Как оказалось, это было именно тем, что он должен был сделать. Элиза всхлипнула и немедленно обхватила Бланка за талию, зарывшись мокрым личиком в камуфляжную куртку. Она стояла, прильнув к лейтенанту словно маленький беззащитный зверек; теплое дыхание девушки проникало в щель между полами куртки, постепенно успокаиваясь и урежаясь, а в подворотне, под нависающей аркой, остывало тело в плисовом сером пальто, и скрюченные, закоченевшие пальцы как и прежде крепко стискивали рукоятку ножа... С этого вечера девушка перестала бояться и держаться от Бланка на расстоянии. Если раньше Элиза пряталась от него в своей комнатушке, не решаясь даже сунуть свою курносую мордочку в зал, а готовила, мыла и убиралась преимущественно во время отсутствия своего нанимателя, то теперь она без страха порхала по всему дому, оживленно хлопоча по хозяйству. Более того, девушка почему-то решила, что ее святой долг - превратить холодную и необжитую квартиру лейтенанта в красивое, комфортное место, после чего принялась наводить в ней “домашний уют”. Во всяком случае, так как она себе его представляла. За дело Элиза взялась основательно и с громадным энтузиазмом. Не успел лейтенант оглянуться, как на каждом окне появились легкомысленные ажурные занавески, лампы обзавелись нарядом в виде милых вышитых абажуров, а подоконники украсили горшочки с неизвестными Бланку декоративными растениями. Мало того! Вскоре в своих стараниях девушка зашла настолько далеко, что позволила себе прикасаться к военным наградам секунд-лейтенанта. Однажды, когда Бланк ушел, Элиза вооружилась крохотным лоскутком ткани и достала медали из ящика стола, в котором их хранил лейтенант. После этого девушка тщательно натерла их тряпочкой и выставила ровным рядом на полку книжного шкафа. Нравились ей почему-то медали, а орден "Стали-в-Огне" (железный черный орел, охваченный пламенем из натуральных рубинов) и вовсе вызывал у девушки восторженное благоговение. И поэтому она очень расстроилась, когда Бланк вернулся с пробежки домой, и сгибаясь от приступов кашля, смел награды в горсть, а потом не глядя швырнул их обратно в выдвинутый ящик стола. - "Элиза", - хрипло сказал лейтенант. - "Не трогай их. Пусть лежат где лежат". - "Ну разве так можно, господин Бланк!" - всплеснув руками, заспорила девушка. - "Это же ваши награды! Вы их защищая нашу страну заслужили. Вы же настоящий герой, господин Бланк! Прямо как Иероним Дуттен или знаменитый Хилмар фон Волк. Простите меня, но вы зря медали на себя не надеваете". - "Зачем же мне их надевать?" - "Как зачем, как зачем!" - воскликнула Элиза, поражаясь его несообразительности. - "Чтобы все вокруг вас узнавали. Чтобы все видели - вы не простой человек, что вы себя за нас не жалели. Если бы не вы, кто знает, вдруг бы нас... вдруг бы нас... захватили". Она сбилась, задохнувшись от страха. Очевидно, Элиза представила себе солдат ССВ, ворвавшихся на улицы их мирного города, причем такими какими их обычно изображали на пропагандистских плакатах: маленьких, с непропорционально большими головами, омерзительно тощими туловищами и кровожадными ухмылками на желтокожих уродливых лицах. Бланк равнодушно покачал головой. Ему было абсолютно безразличен тот факт, узнают его или нет, а в десант ССВ, да еще и в их глухомани, лейтенант особо не верил. Тогда девушка с наивной хитрецой поглядела на него исподлобья и попросила: - “Давайте их хотя бы на полке оставим”, - и проникновенно добавила: - “Вдруг вы когда-нибудь передумаете? Ведь они такие красивые...” - “На полке нельзя. Мешают доставать книги”. - "А вы меня, вы меня попросите! Я вам любую книгу достану!” - радостно улыбаясь, заявила Элиза. - "Вы только скажите какую!" Некоторое время лейтенант смотрел на ее жизнерадостное личико, на румяные щечки, на блестящие голубые глаза, а потом сел за стол, вытащил толстый блокнот, ручку и отрывисто приказал: - “Ракетная баллистика Отто фон Ленца". В конце-концов девушка стала позволять себе такое, что явно не укладывалось во взаимоотношения между работницей и нанимателем. Свободное время она часто проводила не с подругами и одногруппниками, а стараясь расшевелить лейтенанта легкомысленными и веселыми комментариями, щебетала у него над ухом всякую глупость, да хотя бы и о погоде. А однажды и вовсе вытащила Бланка на совместную прогулку на площадь под благовидным предлогом посмотреть на летний городской фестиваль. Всю прогулку Элиза не прекращала болтать. Схватив лейтенанта под руку, она носилась между шатрами и аттракционами, проехалась на всех каруселях, выпила бутылку лимонада и съела три или четыре мороженки, из-за чего вся перемазалась, да так что пришлось отмываться под струйкой питьевой воды из фонтанчика. А Бланк глядел на веселье, на сияющую свою экономку, на толпы людей - молодежи, семейных с детьми, и старичков со старушками, и ощущал, как на душе медленно сгущаются тучи. Все это было чужим для него. Он словно оказался по другую сторону реальности, к которой не имел никакого отношения, и которая была так непохожа на жизнь штурмовика, острия Хольтийской военной машины. Бланк хотел вернуться в армию. Он не хотел чувствовать себя чужаком. И теперь, когда удача повернулась к нему лицом, когда вторжение пришельцев позволило обойти бюрократию и подарило ему надежду на возвращение в должности инструктора по боевой подготовке, Бланк не собирался упускать свой счастливый билет. Оставалось лишь решить вопрос с Элизой и тем, как обеспечить девушку до окончания ею училища. Впрочем, лейтенант знал, каким образом помочь своей экономке. Элизе больше не понадобится его плечо. Девочка сама встанет на ноги, а не нужные ему больше деньги и квартира помогут ей ни в чем не нуждаться.***
Стук ложечки о сахарницу вывел его из раздумий. Элиза закончила возиться с чайником и аккуратно поставила перед Бланком кружку. - Ваш чай, господин Бланк! - весело сказала девушка и порхнула к кухонному гарнитуру. Лейтенант отхлебнул и наткнул на вилку кусочек ароматного мяса. Между тем, Элиза сказала, накладывая себе порцию завтрака и наливая чая: - Какое сегодня удивительное утро! Прямо чудесное, господин Бланк. В такое утро просто невозможно не проснуться в хорошем настроении. - Оно у тебя всегда хорошее, - отрывисто заметил Бланк. - Не всегда! - живо возразила девушка. - Иногда мне ни с того ни с сего становится так грустно, что плакать хочется. Совсем без причины... Ах, нет. Опять я все перепутала! Конечно же бывает причина - красивая песня по радио или когда солнце садится за лес... Зато после того как поплачу, потом на душе легко и спокойно, словно все плохое дождичком смыло. Вы обращали внимание, какое все сверкающее и свежее после дождя? Уверена, не обращали, господин Бланк! Обязательно в следующий раз обратите, прошу! Пока Элиза говорила, лейтенант смотрел на нее задумчиво, держа навесу двузубую вилку с нанизанным на нее кусочком рагу. Когда девушка закончила свою жизнерадостную тираду, он прожевал, с усилием проглотил и снова уткнулся в тарелку. - Удивляюсь тебе, - сипло сказал Бланк, не поднимая головы. - Ты странная. Очень странная девушка. - Ой, правда? Вы правда так думаете? - Элиза села за соседний стул. Она осторожно поставила на скатерть тарелку, горячую чашку, наклонилась и раздувая румяные щечки, принялась дуть на поверхность. - Да, - коротко кивнул Бланк. - А другие девушки, они странные? - Элиза лукаво сощурилась. - Не знаю, - честно сказал лейтенант. - Давно не общался. С кадетского училища. Там были девушки. Мало. Элиза хитро склонила голову набок. - Ну вот! Раз вы не уверены, что другие девушки не похожи на меня, может и они тоже "странные"? А если все девушки странные, выходит все они обыкновенные. И я совсем-совсем обыкновенная девушка. Она сделала маленький глоточек чая. После чего расплылась в улыбке и понизив голос, заговорщицки сообщила: - Зато вы, господин Бланк, необычный сегодня. - Почему это? - удивился лейтенант. Элиза с готовностью пояснила: - Разговариваете много. И глаза у вас не такие хмурые как обычно, а почти что веселые. У вас сегодня тоже хорошее настроение, правда? Не отрицайте, господин Бланк, я все вижу! Она важно помахала чайной ложечкой в воздухе. - Да, - к немалому изумлению девушки согласился с ней лейтенант. - И вправду хорошее. Сегодня иду на призывной пункт за путевым листом. Меня назначают инструктором. В армию. Если повезет, уеду уже сегодня вечером. Девушка сильно вздрогнула. Еще секунду назад она была обуяна радостным настроением, а сейчас выглядела так, будто ее с головой окунули в холодную воду. - То есть как… как уедете? - с округлившимися от ужаса глазами переспросила Элиза. - То есть окончательно, навсегда? - Окончательно, - кивнул Бланк. - А я? - с надеждой прошептала Элиза. - Меня вы с собой заберете? - Нет, - категорично сказал Бланк. - Если бы не война, тогда бы взял. Но во время боевых действий, всю часть могут перебросить на фронт. Инструктор ты или нет, придется взять в руки оружие. Лицо лейтенанта не изменило своего выражения, но глаза сощурились, и вокруг них появилась сетка возбужденных морщинок. Он очень надеялся, что ему придется взять в руки оружие. Очень надеялся. - Но как вы там... один, без меня? И как я тут, одна, без вас? - потеряно проговорила Элиза. - Не волнуйся, - сипло отозвался Бланк. - Не пропадешь. Ключи от квартиры я тебе оставлю - живи, сколько потребуется. И деньги. Деньги в жестянке. Бери столько, сколько тебе надо. Их там много. Я мало тратил, большая сумма скопилась. Тебе их до конца училища хватит. Плюс я написал расписку, - с этими словами он извлек из кармана сложенный вдвое листок и положил на стол. - Сможешь получать за меня ветеранскую пенсию. Ее тоже трать свободно, не стесняйся. Обо мне не беспокойся. Как инструктор, я буду получать жалование в части. Произнеся эту чудовищно длинную, по меркам своего искалеченного горла, речь, лейтенант пододвинул к Элизе расписку и взялся доедать мясное рагу. Он искренне полагал, что сообщил девушке очень приятную новость. И правда! Элизе больше не придется работать на него. Она получит свободу: обе комнаты отныне в ее полном распоряжении, друзей и подруг сюда можно водить, да и денег у девушки будет иметься на порядок больше, чем раньше. Но девушка отреагировала совсем не так, как предполагал лейтенант. Вместо того чтобы растянуться в радостной улыбке, губы ее мелко задрожали, а чайная ложечка, которую она держала в руках, со звоном плюхнулась в чашку. - То есть вы думаете, я волнуюсь из-за квартиры и денег? - Ну да, - недоумевая, сказал Бланк. - Из-за чего же еще? - Серьезно? - переспросила Элиза, со страшной обидой смотря на расписку. - Из-за денег, а не потому что там некому будет о вас позаботиться? Или потому, что вас там могут убить? - Конечно, из-за денег. Почему тебя должно волновать, убьют меня или нет? На тебе это практически не отразится. Элиза резко вскочила, едва не расплескав горячий чай по столу. - Господин Бланк! Господин Бланк! Вы… вы… - дурак! Дурак! И кинувшись к себе в комнатку, захлопнула дверь. Из-за двери немедленно послышались звуки: скрип постели и приглушенное шуршание ткани, будто девушка упала плашмя на кровать и с головой забралась под одеяло. Ничего не понимая (ведь новость-то и вправду была замечательной!), Бланк быстро закончил с завтраком, надел кобуру и отправился на призывной пункт, к капитану Хенрику Штольцу. Лейтенант пообещал себе выяснить причину странной реакции девушки несколько позже, когда он вернётся домой. Сейчас у него было намного более важное дело - получить документы и наконец, снова вернуться к полноценной жизни военного.