***
Война. Война доведенная до абсолютного апофеоза. Война на полное уничтожение, давно предсказанная трудами многочисленных ученых и теоретиков. Тотальный конфликт, избежать и скрыться от которого не мог ни один гражданин Хольтийской Республики. Пришельцы не были готовы к подобной войне. Они не имели в ней ни единого шанса. Силы вторжения и армия человеческой супердержавы, раскинувшейся на треть континента, выступали в слишком разных весовых категориях. Да, солдаты пришельцев обладали необъяснимой живучестью. Уничтожать их было, зачастую, гораздо труднее, чем это могло бы показаться сначала. А с учетом присущего инопланетянам неотразимого очарования и прекрасной, соблазнительно-женственной внешности - труднее вдвойне. Да, солдаты пришельцев имели странную, нечеловечески огромную силу. Некоторые представители их расы буквально проламывали бетон кулаками. Многие справлялись с железом, как будто бы с обычной жестянкой, переворачивали автомобили и даже вырывали из асфальта столбы с фонарями. А уж растерзать стандартный, не усиленный бронежилет была способна практически любая инопланетная тварь. Да, инопланетные монстры могли практически не задумываться о потерях и подкреплениях. Они быстро пополняли свои вооруженные силы прямо на месте, без всякого намека на жалость используя пленных как сырье для создания новых солдат - если это были женщины - а мужчин, не подходящих для трансформации, превращали в прислужников или рабов. Да, пришельцы... И все же их темная, практически безграничная мощь была ничем перед мощью милитаристской Хольтийской Республики. Повышенная живучесть означала лишь то, что на пришельцев требовалось немного больше патронов, а смерть их была длинней и мучительней. Инопланетяне, точно так же как люди, умирали под шквалом снарядов, под завывающим градом ракет, сгорали в яростных напалмовых струях, и задыхались от ядовитых веществ. Их гигантская физическая сила была пшиком - ничем! - против огромных танковых армий, сконцентрированных на узком участке и идущих вперед одним сплошным валом брони и огня. Сотни, сотни и сотни машин стальным клином врезались во всех, кто осмеливался встать у них на пути, а уже по следам их, по распаханной, раскуроченной почве, перли бесчисленные железные роты БТРов, БМП и забитых солдатами броневиков, добивая немногочисленных выживших. Даже самое опасное свойство пришельцев - возможность пополнять армию из беззащитных гражданских - не шло ни в какое сравнение с мобилизационной мощью Республики. Раньше, чем пришельцы успели бы как следует распространиться, их затоптали бы насмерть миллионы призывников, резервистов и молодых добровольцев. Хольтия была в состоянии поставить под автомат практически всю мужскую половину страны, в считанные месяцы сформировать из них десятки, а то и сотни армий и бросить их на любого врага, в любую, пускай даже самую безнадежную мясорубку, и оставаться при этом жизнеспособной. Что же касается очарования… Для тех, кто поддался ему, существовало надежное средство - офицерская пуля или веревка по приговору (или вовсе без приговора) суда. А ведь помимо этого, у людей была еще авиация. Авиация, противопоставить которой пришельцам было абсолютно нечего, кроме своих крылатых сородичей, совершенно неприспособленных к тем потрясающим скоростям на которых обычно сражались хольтийские асы. А ведь были еще миллионы галлонов удушающих, кожно-нарывных и нервно-паралитических газов. А ведь было еще, по меньшей мере, девять тысяч ракет, оснащенных термоядерными боеголовками - оружия Судного Дня, открытого мрачными, но гениальными хольтийскими физиками незадолго до революции... Нет, военная машина республики - вся эта грозная сила, заботливо взращенная, натренированная и вооруженная до зубов для мировой войны с ССВ, - была пришельцам явно не по зубам. И в тоже время инопланетные монстры отводили войне крайне важное место в своих планах по захвату Республики. Ситуация заключала в себе парадокс, но это был парадокс лишь на первый, самый невнимательный и поверхностный взгляд. На самом деле, объяснение было очень простым, оно подчинялось холодной и безжалостной нечеловеческой логике, основанной на понимании политических сил и действующей власти в стране. Суть его сводилась к тому, что война была нужна не пришельцам. Война была нужна для хольтийской кадровой армии, тем самым отвлекая ее от реальной угрозы, уже пустившей корни на самом верху....***
По мере того, как Майор разговаривал с Бланком, в комнате быстро темнело. Нездорово-жаркие лучи распаленного солнца, рассеянные неплотными шторами, один за другим пропадали, не в силах прорваться сквозь стену темно-фиолетовых туч, уже навалившихся на город своим душным покровом. - Подчинить нас с помощью силы - у пришельцев подчинялка не выросла, - говорил Майор, навалившись на подлокотник и мрачно глядя на лейтенанта. - Двести шестьдесят миллионов людей - это тебе не какое-нибудь занюханное Лиррийское Княжество. Значит что это получается? Значит, первым делом надо подчинить себе сенат, правительство, штаб. Вот они, жабы, и подчинили. Ну, хорошо, молодцы. А дальше то что? Дальше то что, лейтенант? - Что? - просипел лейтенант. Майор тяжело наклонился вперед, зашуршав по оббивке черным штурмовым бронежилетом. - А вот дальше и начинаются трудности, - хмуро сказал он, уперев красные ладони в колени. - Правительство - правительством, а что делать с армией? Что делать с нацией? Вот представь себе, Бланк. Объявляет, значит, правительство, что теперь мы будем жить вместе с какими-то инопланетными монстрами. Никто из нас толком не знает, чего они из себя представляют, чего от них ждать, и чего этим жабам от Хольтии надо. Будем жить вместе - и баста! Сам рассуди, что мы бы сделали с властью, посмей они заикнуться о чем-то подобном? И, пока нахмурившийся Бланк не успел дать ответ, быстро прибавил: - Я тебе говорю не конкретно про этих пришельцев, а про любых. Про других каких-нибудь инопланетных зараз. Лейтенант помолчал, сосредоточенно морща свой лоб, а потом засипел протестующе: - Нельзя вот так, сразу. Сначала мы должны к ним хорошо присмотреться. Вдруг они враги. Диверсанты или шпионы. - Правильно, нельзя! - гаркнул Майор, но зычный голос его прозвучал хрипло и как-то надломленно, что-ли. Сдавал Майор. Сдавал на глазах. Последние двое суток он явно здорово недосыпал. - Сначала мы обязаны с пришельцами пообтереться, поглядеть на них как следует, отношения с ними наладить. Понять, что они для нас не угроза. Мы - армия! - не для того защищаем Республику и себя не щадим, чтобы какая-то гражданская перхоть все это в одночасье просрала. Мы бы, армия, взяли такое правительство под белые ручки и, - тут лицо Майора побагровело, кулаки его сжались, - и пинком его, пинком под задницу из Канцелярии! Или просто устроили бы трибунал. Как предателей хреновых, значит! А с предателями у нас разговоры короткие. Повесить собак! - и вот тебе все разговоры! Бланк согласно кивнул. Сам он, лично, предателей никогда не встречал. Зато встречал он всякую падаль, неизвестно как проскользнувшую в вооруженные силы, и поступал с ней всегда так, как и требовалось с ней поступать офицеру. - А теперь думай дальше. - продолжил Майор. - Случилось, значит все это, а генералитет говорит - мол все в порядке, всем оставаться на месте. Что касается пришельцев, то пусть живут среди нас. И не обращайте на них никакого внимания. Представь себе, Тео! Бланк старательно попробовал вообразить эти невообразимые слова, произнесенные, например Цешембешем (хотя он был просто полковником, а не генералом). Попробовал и не сумел. С тем же успехом он мог попытаться вообразить себе мир, где люди ходят на головах, а на месте глаз у них растут уши. - Может такое быть? - Не может, - честно сказал лейтенант. - А ты все же представь, что может, что генералитет бы такое сказал, - нетерпеливо пошевелил усами Майор. - Не знаю, - с сомнением просипел Бланк. - Приказы следует не обдумывать, а исполнять… Но это однозначно предательство. Генералы - предатели. - Предатели! Правильно! - снова гаркнул Майор, но вышло у него даже слабее, чем прежде. - Приказ бы мы конечно исполнили. Но со временем копнули бы глубже, понаблюдали и увидели, кто это такие вокруг нашего командования крутится. Мы бы быстро тогда обо всем догадались. Поняли, что это уже не заслуженные воины Хольтии, а болванки, пустышки, безмозглые зомби. И что тогда? Тогда снова сенат - на верёвку, генералитет - на веревку, остальных предателей к стенке. Вот и смекай. Пришельцы захватили штабы и правительство, а что дальше им предпринимать, чтобы их марионеток не сбросили? Бланк молчал, уставившись в стену потухшими пустыми глазами. Майор смотрел на него в упор, не моргая, и терпеливо дожидался ответа. А потом, так ничего и не дождавшись, весь подобрался, напрягся и процедил: - Да обставить все дело так, чтобы никто ничего не заподозрил. На нас нападают - мы защищаемся. Появились пришельцы - значит будем с ними сражаться. Только пришельцам, этим жабам, воевать с нами по-настоящему страшно. Они боятся драться по-настоящему. Им бы хотелось взять тепленькими, без сопротивления, чтобы мы сами им подчинились… Но до меня это далеко не сразу дошло. Когда война началась, у нас никто еще нихрена не понимал…***
Когда закрытые каналы радиосвязи вдруг проснулись и, разрываясь под шквалом шифровок, принялись кричать о нашествии “инопланетных чудовищ”, командиры частей высказали немало крепких эпитетов в адрес разведки и штаба. Информации практически не было. Передавалось лишь то, что республику атакует неопознанный враг, как он выглядит - выяснить пока не удается, каким оружием пользуется - еще неизвестно, а размеры его наступающих сил, ввиду определенных особенностей, не поддаются надежной оценке. Известны были лишь три не вызывающих сомнения факта. Во-первых, враги эти были точно не наши, не земные, а какие-то инопланетные и соответственно, людьми не являлись. Во-вторых, противник вторгался не на ракетах и не на космических кораблях, как это можно было подумать, а вылазил из “разрывов пространства”, которые неизменно появились в каких-то труднодоступных местах, вдалеке от населенных пунктов и городов. После этого захватчики молниеносно разворачивали боевые порядки и шли в наступление, а случае неудачи - молниеносно откатывались обратно в разрыв и закрывали его за собой. Третьим фактом - и самых плохим - было то, что гражданское население Хольтии поразило неизвестное науке заболевание. Тут шифровки становились совсем уж размытыми. Говорилось только - заболевание было хоть не смертельное, но зато крайне заразное, и приводило к некоторым изменения в "поведении" и во "внешнем виде" больного. Неизвестно, занесли ли его пришельцы случайно или распространяли специально с далеко идущими целями, но штаб строго-настрого приказывал к зараженным городам не приближаться, к заболевшим гражданским силы не применять, а дороги прокладывать исключительно по резервным маршрутам. Борьбу с эпидемией должен был взять на себя Департамент Защиты Здоровья. Жуткая это была организация - Департамент Защиты Здоровья. Сформировали ее незадолго до революции с целью остановить пандемию Зеленой Чумы. Лечения в те времена еще не открыли, и останавливать болезнь приходилось жестоко, а именно - изоляцией и сожжением целых районов вместе со всеми людьми, которым не повезло оказаться за карантинным кордоном. Но, поскольку люди не очень-то хотели сгорать, в особенности незараженные, Департамент имел свои собственные вооруженные силы и устанавливая карантин, плевал с высокой башни на законность, милосердие и прочую чушь для восторженных идеалистов. Впрочем, привлечь его для подавления эпидемии сейчас казалось абсолютно нормальным и не вызывало у офицерства никаких подозрений... - Ты смотри, Тео, как они хитро перемешали правду и ложь, - с мрачной ненавистью произнес Майор, постепенно очерчивая контуры постигшего Хольтию бедствия. - Сообщает штаб о нападении. Все нормально, никаких подозрений. В зараженные зоны лезть нельзя - тоже правильно, не хватало еще, чтобы болезнь на войска перекинулась. По окольным, запасным путям ехать? Ну а какими еще, если все крупные железнодорожные узлы в городах? Порталы далеко от городов открываются? Ну, положим, странновато, но кто знает, каким местом думают эти инопланетные жабы? А в итоге что? Пока мы мотались по Республике, пока охотились за этими пространственными дырами - которых на самом деле может и не было, или были, но в городах - пришельцы прибирали один населенный пункт за другим. А что самое паскудное, Департамент Защиты Здоровья был на их стороне. Не знаю точно весь или нет, но начальство пришельцы как пить дать себе подчинили. Ты только вообрази себе, какая жуть, лейтенант! На твой город нападают враги, а пустышки в обнимку с пришельцами тебе даже вырваться из него не дадут. Карантин у вас, мать бы их не рожала! И помочь людям некому. Армия далеко, выполняет приказ генерального штаба… Паскуды вонючие. Твари. Пустышки дерьмовые!.. Лицо Майора исказилось от ненависти. Усы его угрожающе изогнулись, и он, не в силах остановиться, продолжил тяжеловесно и грязно ругаться. Бланк молчал. Он не мешал Майору выплеснуть скопившуюся горькую ярость. Лейтенант прекрасно видел, как за ненавистью проступает страшная боль за страну, за народ, за всех тех, кого была обязана защитить хольтийская армия… И защитила бы, если бы не пустышки. Бланк опустил подбородок и принялся теребить ремешок кобуры. Он уже знал, что они проиграли войну. И все же детали крушения Хольтии медленно, но верно заставляли его погружаться в отчаянье. По стеклу громко забарабанили капли дождя. В комнате царил полумрак, словно снаружи, на улице, уже наступил поздний вечер. - Нашу шестую отправили на Юго-Восток, - немного успокоившись, продолжил Майор. - Дескать там, где-то на отшибе, открылся особенно крупный разрыв. Без штурмовиков, мол никак этих хреновых жаб не отбросить. Ну, полковник построил бригаду и объявил, что нынче нам повезло - не таких же людей, пусть и врагов, уничтожать будем, а поганых инопланетных тварей поедем крошить. Будет о чем еще нашим детям рассказывать, если переживем, ну а если не переживем - то на то мы и штурмовики, чтобы жить и погибнуть героями, и хватит с нас пустой болтовни, и пора уже браться за дело. Сам знаешь, как у него получалось! Вроде бы ничего толком не скажет, а ребята уже горят, рвутся в бой, вся бригада в один голос ревет: “Шестая! Шестая! Шестая! Железо и смерть!”. Майор повысил свой хриплый и зычный, словно боевой рог, голос и принялся бить по подлокотнику, отбивая такт кулаком. От его могучих ударов диван сотрясался, трещал и постанывал, умоляя о снисхождении, а полумрак отступал, отброшенный боевым кличем штурмовиков. Бланк ощутил, как по спине его побежали крупные мурашки восторга. На секунду он даже переставал замечать, что голос-то у Майора и вполовину не такой мощный, как раньше, и что лицо у него изможденное и нездоровое, и то что он упомянул Цешембеша не в настоящем времени, а почему-то прошедшем… Юго-Восток всегда считался жемчужиной Хольтии. Мягкий климат, прозрачные озера раскинувшиеся посреди живописных лесов, цветущие луга и голубые неспешные реки делали этот район одним из лучших туристических центров Республики. Кроме того, регион считался стратегически важным, мог в одиночку прокормить чуть-ли не половину страны и терять его было нельзя ни при каких обстоятельствах. Шестая ударная бригада прибыла туда через неделю. В норме дорога должна была занимать не больше трех дней, но на железнодорожных станциях царил полный хаос, пути через закрытые на карантин города были отрезаны, а объездные линии трещали от непосильной нагрузки. Всюду, куда ни кинь взгляд, все было забито составами, гружеными техникой и личным составом. На каждой развязке яростно собачились командиры, а иногда и не просто собачились, но и дрались, выясняя кто из них должен проехать быстрее, а солдаты изнывали от бесконечного ожидания и духоты. Впрочем, шестую ударную знали, и зачастую пропускали без очереди. А там где не знали, или делали вид, что не знают, там Цешембеш моментально вколачивал в них эти нехитрые сведения. - Если бы не он, мы бы туда и за месяц не добрались, - угрюмо и горько усмехнулся Майор, скривив жесткую щетку усов. - Я так понимаю, пришельцы этого предусмотреть не могли. Вот их хреновы планы и пошли под откос… И вдруг, без всякого вступления, спросил лейтенанта: - В Тангервальде бывал? - Нет, - бесцветным голосом откликнулся Бланк. - Жаль, - сказал Майор искренне. - Теперь уже не побываешь. Нда... Хороший был городок. Маленький, симпатичный, благополучный. Сейчас там одни руины остались. Там теперь не город, а огромное захоронение. Братская могила для сорока пяти тысяч людей. Они ведь тоже когда-то были людьми... Он закряхтел, словно дряхлый старик. Затем оттянул тремя пальцами плотный ворот бронежилета и, устало разминая широкую шею, продолжил: - Приехали, значит, мы на Юго-Восток. Выгрузились, согласно приказу, на станции в десяти километрах от Тангервальда и стоим, ждем дальнейших распоряжений. Связи с командованием нет никакой. Где штаб армии - хрен его знает. Что нам делать, куда выдвигаться - понимания нет. Местные о пришельцах слыхом не слыхивали, никаких разрывов в пространстве не наблюдали и вообще живут себе преспокойненько, словно бы ни в чем не бывало. Я так понимаю, инопланетяне задумывали захватить этот район раньше, чем мы бы приехали, потом сообщить, что враги отступили, что наше вмешательство больше не требуется, и снова послать нас куда-нибудь к чертовой матери через половину страны. Э, да что я тебе говорю! Задним умом-то все мы стратеги похлеще Зойдриха Терца! Ладно, решили мы тогда не суетиться. Разослали людей на поиски штаба, а пока они не вернулись, стали в полной боевой готовности дожидаться утра. И вот уже, глубокой ночью, как сейчас помню - в два тридцать два, - приволокли к нам часовые гражданского: какого-то мужика из рабочих-железнодорожников. Говорят, приехал на дрезине со стороны Тангервальда, на приказы остановиться не отвечал, так что в темноте его чуть не пристрелили, но в итоге капрал Холлиц сумел заскочить на дрезину и схватить его тепленьким, почти не помятым. Отпустили его часовые, а тот стоять на своих двоих не в состоянии - сложился пополам и упал. Валяется он, значит, у нас посередине палатки; глаза у него выпучены, рот от слюней пузырится, всего его колотит как в лихорадке, и хрипит, он значит, хрипит, пытается нам чего-то сказать. Майор замолчал и, переводя дух, достал из разгрузки пузатую армейскую флягу. Он отвинтил железную крышку, сделал несколько крупных глотков, и продолжил: - Вообщем видим мы, что в таком состоянии от рабочего ничего не добиться. Нужно принимать меры. Взял полковник его за грудки, вздернул в воздух и аккуратненько так, бережно отхлестал его ладонью по морде. Не помогает. Железнодорожник как хрипел чего-то невнятное, так и хрипит, только рожа от ударов красная сделалась. “Давайте сюда спирт”, говорит нам тогда Цешембеш. “У кого здесь есть спирт? Давайте сюда, живо!”. Спирт! Скажет тоже! Мы же офицеры-штурмовики, кто из нас будет таскать с собой фляжку со спиртом? Это у обычной пехоты может быть принято носить с собой чего-нибудь крепкое, чтобы нервы успокаивать, но на то они и слизнячки, а среди штурмовиков никогда пьющих не было. Пришлось нам отправить адъютанта Альберта, чтобы быстренько смотался к санчасти и притащил к нам в палатку медицинского спирта. Тот метнулся - одна нога здесь, другая там, и принес здоровенную банку. Ну разбавили мы его немного, раскрыли железнодорожнику пасть и вливали, вливали, покуда тот не забулькал: “хватит, хватит, господа военные, хватит”. Ну раз булькает что-то понятное, значит наконец-то очухался. “Что случилось?! Говори - только быстро и коротко или пойдешь под трибунал, как саботажник!“, приказал Цешембеш. И железнодорожник, захлебываясь от пережитого ужаса, начал рассказывать. В сущности, рабочий родился в рубашке. За одну ночь ему повезло дважды. В первый раз повезло, что пришельцы не сумели скоординировать своих действий с Департаментом Защиты Здоровья, и напали на город на полтора часа раньше, чем его взяли в кольцо карантина. Когда на вокзал ворвались первые солдаты врага - какие-то крылатые девки с нежно-фиолетовой кожей - железнодорожник умудрился вскочить на дрезину и, выжимая из потрепанного двигателя все что только было возможно, рвануть по рельсам подальше от города. Во второй раз ему повезло даже больше, когда его, почти утратившего остатки здравого смысла, чуть было не застрелили бдительные часовые-штурмовики. - Полковник выслушал его внимательно, не прерывая, а потом потребовал, чтобы тот нарисовал план городка, потому как карты Тангервальда у нас не было. Затем рассмотрел каракули железнодорожника, задал несколько уточняющих вопросов, узнал что хотел и приказал отвести рабочего отдыхать в лазарет. Ну, увели его. Полковник к нам повернулся и говорит: “Ну что, друзья мои! Вот и пришло время задать этим инопланетным поганкам ха-ар-рошую трепку! Скоро они на своей шкуре узнают, чего стоят хольтийские штурмовики! Поднимайте ребят, через пятнадцать минут выступаем”. Стало нам тогда ясно, что никакой разведки высылать мы не станем, бомбить город перед штурмом не будем, а будем мы спасать наших граждан во встречном бою, пока пришельцы в городе не закрепились. Встречный бой! Наш с тобой батальон всегда считался лучшим во встречных боях. Верно, Бланк? Помнишь? Помнишь, как мы?.. - Помню, - стиснув зубы, яростно засипел лейтенант. - Все помню. Каждый бой помню. - Да, - немного оживился Майор, а в глазах его блеснул отблеск танковой стали. - Мы нихрена местности не знаем, они нихрена не знают. Мы на них прем и они на нас прут, и тут уж у кого яйца крепче. А уж в нашем батальоне барышень и слизняков отродясь не водилось! Вообщем, вооружились мы для встречного боя - два пулемета на отделение, двенадцать гранатометов, десять штурмовых гранат на солдата - и начали было грузиться в машины, как ведут к нам бойцы еще одного человека. Высокий такой, худощавый, лицо лошадиное, одет в камуфляж с нашивкой Департамента Защиты Здоровья. Знаешь они обычно какие? Спокойные такие, отстраненные, будто их ничего не касается и ничего им в этой жизни не надо... А по этому видно, что он, паскуда, сам не свой, нервничает и буквально близок к тому, чтобы удариться в панику. Ведут его к нам - ну как ведут, он сам бегом к нам бежит, - и кричит: “Полковник Цешембеш! Полковник! Немедленно остановите бригаду! В городе заражение! Вы не имеете права входить туда без особого разрешения штаба! Это дело берет на себя Департамент Защиты Здоровья! Наша колонна уже на подходе!”. Цешембеш, а он как раз шел к своему командирскому танку, остановился. Дождался он, когда эта мразота подбежит к нему ближе, встал с ним лицом к лицу, и вежливенько так ему говорит: “Никакой информации о заражении у меня нет. Зато есть у меня информация, что на город нападают враги. Не знаю, как вы, капитан, а я не собираюсь стоять в стороне и спокойно смотреть, как пришельцы истребляют наших гражданских. А что насчет вашего Департамента Защиты Здоровья - то засуньте его себе, пожалуйста, в задницу и колонну свою дерьмовую можете туда же засунуть. А теперь, с вашего разрешения, господин капитан”, говорит, “я немного спешу. Еду Тангервальд отбивать”. Оттолкнул его плечом, так что тот едва не упал, и широким шагом идет себе дальше. Однако тот, поганая жаба, доброты его не оценил. Забежал перед Цешембешем и заорал: “Да как так можно! Да вы не имеете права! Не имеете права, слышите, вы! У вас нет разрешения штаба!”. Полковник даже бровью на него не повел. Только положил лапищу ему на лицо, - а лапища у него сам помнишь какая была! - не меньше лопаты! - и как следует приложил эту мразь затылком по броне огнеметного танка. Тот повалился на землю; лежит не шевелится, то ли жив, то ли мертв, впрочем всем наплевать. Война, как обычно, все спишет! А полковник тем временем забрался на башню, перекинул автомат, чтобы было удобнее в люк залезать, и скомандовал: “Двенадцатый батальон! Перекрыть дорогу и окопаться! Никого к городу даже близко не подпускайте, будь это хоть Департамент Защиты Здоровья, хоть правительство в полном составе, хоть сам черт с рогами и вилами. По любому, кто попробует через вас прорваться - открывать огонь на поражение из любого оружия и уничтожить всех, всех до последней собаки! Всем все ясно, сынки? Тогда понеслась! Железо и смерть!” - и запрыгнул в свой танк. В первый же час боя выяснилось, что пришельцы не способны оказать шестой ударной бригаде ничего, даже отдаленно напоминающее организованное сопротивление. Когда бронированные клинья штурмовиков ворвались в Тангервальд с двух направлений, зажимая город в тиски, они словно горячий нож, вонзающийся в брикет масла, прошлись по забитым пришельцами улицам, истребляя всех, кто осмеливался встать у них на пути. Внешний вид инопланетных чудовищ, словно бы специально созданный, чтобы сеять смятение и неуверенность своей красотой, был не в силах остановить безжалостного натиска штурмовиков. Бойцы знали, что перед ними - враги, врагов следует уничтожать, ну а то как они выглядят - это в сущности, не имеет большого значения. Даже то непотребство, которое крылатые девки вытворяли с пойманными ими людьми, соединяясь с ними в жарком соитии, не заставило солдат растеряться. Они пришли в Тангервальд вовсе не для того, чтобы пялится на полуголых пришельцев или задавать вопросы. Они пришли в Тангервальд воевать. Сотни осветительных ракет, зашипев, взвились в небо и озарили город лучами мертвенно-белого контрастного света. Цепочки трассирующих боеприпасов распороли кишащие инопланетными солдатами улицы и переулки. Зазвенели разбитые стекла. Здания задрожали от пушечных залпов и запылали от мощных напалмовых струй, извергаемых неторопливо ползущими огнеметными танками. Воздух наполнился взвившейся густой пылью, вонью пожаров и резким запахом бездымного пороха. Орудийные выстрелы, рев пулеметов и трещащие автоматные очереди сливались в один оглушительный, яростный гул. Солдаты шестой шли на штурм как всегда: решительно, напористо, нагло, высоко закатав рукава, чтобы враг понимал - сейчас его будут бить, и будут бить беспощадно. - Прямо как в Алаберии, осенью двадцать восьмого, - сказал Майор. Взгляд его был возбужденным и нездоровым, как у больного человека, ненадолго ощутившего прилив сил перед полной отключкой. - Куда ни шагнешь, везде напорешься на чей-нибудь труп. Помнишь, сколько трупов было в Алаберии после четырех часов артобстрела? Так вот - это мелочи, безобидные детские игры по сравнению с тем городком. В Тангервальде количество трупов можно было смело на три умножать. Едешь и прямо чувствуешь, как под гусеницами трещат кости и лопаются тела убитых пришельцев. А кровищи сколько! Весь асфальт от крови скользкий, некоторые парни на нем даже падали, словно не по земле бегают, а по ледяному катку. Оно и понятно! Пришельцы, жабы, воевать не умеют. У меня даже сложилось впечатление, что новые солдаты инопланетян, которых они из наших женщин произвели, в первое время даже разумом в полной мере не обладают. Кто-то при нашем виде наутек улетает, кто-то за гражданскими бегает, чтобы их оседлать и изнасиловать, а кто-то - видимо особенно агрессивные или тупые - прямо на наши колонны кидается. И совершенно эти крылатые девки не понимают, что вот так вот в наглую на пулеметы переть - это прямой билет на тот свет. Впрочем, в первые полчаса они все-таки ухитрились утащить четверых из моего батальона, потому как парни были не готовы к тем скоростям, на которых эти паскудные жабы летают. Но потом пообвыклись, приспособились, каждый за другим наблюдает, и только нацелится инопланетная тварь на какого-нибудь штурмовика, как ее тут же встречает огонь всего отделения. Вообщем, спустя два с половиной часа загнали мы этих сисятых чудовищ на центральную площадь. А там! Там! Даже описать сложно, что мы там встретили! Майор принялся яростно щелкать толстыми пальцами и покусывать губы, подбирая слова для того зрелища, которое открылось им на центральной площади Тангервальда. Потом он махнул рукой и начал рассказывать дальше, постоянно прерываясь, чтобы вставить новые подробности или разъяснить какой-то момент, который, по его мнению, он не сумел описать достаточно внятно. По всему выходило, что соединившиеся в центре города колонны штурмовиков напоролись на непроходимый барьер. Площадь находилась в их прямой видимости, она отлично просматривалась и было видно, что она до упора запружена инопланетными крылатыми девками, и почему-то людьми, но совершить последний и решительный бросок на врага не представлялось возможным - центр города окружал фиолетовый энергетический купол, непробиваемый для обычного вооружения. В самом центре его, вровень с острыми крышами городской администрации, парило несколько необычный созданий. Выглядели они примерно так же, как и другие солдаты пришельцев, но имели более темную, практически черно-фиолетовую кожу, были ощутимо крупнее и носили на себе элементы матово-черных доспехов, почему-то прикрывающих только груди, плечи и бедра. Рога и когти их, к слову, так же были гораздо массивней, чем у рядовых инопланетного войска. - И летают они как-то странно, - продолжал делиться с лейтенантом Майор. - Если обычные крыльями машут, то эти как-будто стоят в воздухе и почти не шевелятся, а в центре их круга горит ярко-фиолетовой шар, и символы какие-то по нему пробегают. Даже не знаю, как это тебе описать… Пока своими глазами не увидишь, все равно не поймешь. А воздух под ними как-будто шевелится, завихряется и ощущение такое, будто они стараются его продавить и прорвать, словно какую-то пленку. Наши передовые бойцы пробовали стрелять было по ним из автоматов, но пули в куполе… я не знаю… завязали что-ли… Летит трассер, летит, долетает и тут как будто в какую-то липкую массу врезается. И что самое интересное, продолжает светится, но висит в воздухе и ни туда, ни сюда. С обычными танковыми снарядами примерно та же история. Попадают они по этому куполу, рвутся, барьер в этом месте вспыхнет фиолетовым светом, прогнется немного, но осколки точно так же как пули преодолеть его не в состоянии, только чуть дальше в него пробиваются, прежде чем окончательно остановиться. Словом, надо чего-то срочно придумать. Мы ведь что поначалу решили? Инопланетяне захватили представляющих для них ценность людей и сейчас намереваются смыться, через эти самые “разрывы пространства” о которых нам в начале войны говорили. Мы тогда еще не понимали, что перед нами регулярные части врага вместе со своими пустышками, и спасти последних уже невозможно. Вообщем, отправлять бойцов через этот барьер мы не решились, хотя парни очень рвались схлестнуться с пришельцами в ближнем бою. Вместо этого Цешембеш приказал подогнать “Разрушитель Крепостей” и долбануть из его мортиры по куполу, но только в верхнюю часть и по касательной, чтобы осколки людей не задели. Хорошо, подогнали. Пришельцы, что на площади были, как увидели какая дура в них целится, так завопили, завизжали, как свиньи, а пустышки их обнимают за плечи, целуют и успокаивают, но видно что сами при этом тоже боятся. Впрочем, тогда мы этому не придали значения, немного было не до того. Нацелились. Цешембеш говорит по рации: “пли!”, и “Разрушитель Крепостей” как бахнет прямой наводкой по куполу! Я хоть и сидел в танке, но меня и то слегка оглушило, даже через наушники. Несколько наших ребят получили контузии - больно близко стояли. Что уж говорить о барьере! Четырёхсотмиллиметровый фугас его лопнул, как какой-нибудь мыльный пузырь. А Цешембеш все правильно рассчитал. Осколками тех, кто внизу, практически не посекло, зато пришельцев, которые над пространством чего-то шаманили, они чуть ли в клочья порвали. И вот, не успели куски их на землю упасть, как мы ринулись наших пленных спасать. А они... Майор сгорбился и, запрокинув флягу, глотнул. Опять стало видно, что он очень и очень устал. - Напали, - нарушил молчание Бланк. - Стали защищать хозяев. - Не сразу. Сначала крылатые девки попытались их унести. Взлетают в воздух, паникуют, сшибаются, падают, какими-то фиолетовыми шарами в нас кидаются, но не прицельно, как будто отстреливаясь. У некоторых в руках были длинные трубы; долбят в нашу сторону сиреневыми лучами, но все наши в технике или за танками, и никакого вреда лучи их нам не наносят. Мы же открыли огонь из всего, что у нас только было. Стреляем преимущество над головами, чтобы не дать инопланетянам сбежать, те под выстрелами мрут словно мухи, десятками, сотнями… И когда они поняли, что удрать не удастся, вот тогда началось! Часть пришельцев падает на колени и воет, причем на нашем языке, просит их пощадить, кричат что ничего дурного против Хольтии не замышляли и все это большая ошибка. Часть пытается улизнуть под шумок; другие притворяются мертвыми. Часть пытается драться, как я тебе уже говорил - с помощью пушек своих идиотских и энерго-шаров, впрочем без особого толка. Ну а люди… кто-то заслоняет пришельцев своим собственным телом, кто-то, у кого хозяина пристрелили - рыдает, рвет на себе волосы и убивается над его трупом, а некоторые, и кстати их было тоже немало - с голыми руками на пулеметы. Видимо, у этих совсем от мозгов ничего не осталось. Вот тогда нам в голову и закрались первые подозрения. - Всех перебили? - спросил лейтенант, представив себе это мерзкое зрелище. - Не всех, - ответил Майор. - Точнее не всех людей сразу. Пришельцев то мы, понятное дело, ухлопали всех до единого. Мы, штурмовики никогда не пленных не брали. А людей… большую часть пощадили, хотя уже поняли, что инопланетяне с ними что-то нехорошее сделали. Но весь масштаб мы начали осознавать, когда стали зачищать Тангервальд - дом за домом, квартал за кварталом. Практически все женское население превратилось в пришельцев. Я сам видел, как это бывает. Лежит на ступеньках старуха, бьется как будто в конвульсиях, одной рукой елозит у себя под подолом, а второй мнет через платье свои старые, обвисшие сиськи. И буквально на глазах молодеет: кожа у нее становится гладкой, морщины пропадают, все у нее подтягивается, а из башки - глянь ты! - рога пробиваются. Ну и дерьмо, скажу тебе, Тео! Мы таких моментально кончали. Много их было таких… Майор мрачно покачал головой. - А вот мужчины практически не пострадали, даже тех, кого пришельцы насиловали. Видимо одного раза мало, чтобы превратить человека в пустышку. Но у многих от того, что мы их бывших жен, матерей и дочерей расстреляли, хорошенько так поехала крыша. Столько проклятий в свой адрес я никогда в своей жизни не слышал. На чужой территории хорошо - там гражданские знают, что их без всякого повода можно прихлопнуть и ведут себя соответственно, засунув свое мнение глубоко себе в задницу. А среди своих… тяжело. Тяжело, лейтенант. Тяжело. Но как бы то ни было, через сутки в Тангервальде ни одной инопланетной души не осталось. Всех положили. Кто-то может и спрятался, но разве что единицы. Всех выживших мы из города вывели, а затем - для верности - взорвали и подожгли там все, что только можно было поджечь и взорвать. Не в последнюю очередь в этом были виноваты пустышки, которых мы на площади “освободили”. Они нам на полном серьезе талдычили, что пришельцы нам не враги, то что мы - мясники и слепые ублюдки и что инопланетяне де, пришли спасти наш мир от войны. Тут уж мы сложили все, что нам было известно и поняли, что пришельцы не только женщин в своих обращают, но и трахаясь с людьми, делают из них ненормальных. То есть даже одной-единственной твари хватит, чтобы в будущем еще один Тангервальд повторить. Ну, пустышек в расход, как предателей, а весь город разрушили до основания. Да… Красивый был город, красивый… Тяжеловесное лицо Майора застыло. Уставившись в стену, он убрал флягу обратно в разгрузку. Потом испытующе поглядел на лейтенанта, словно раздумывая, как подать Бланку то, что случилось с ними дальше. Лейтенант напрягся. Он понимал, что дальше будет еще хуже. Снова накатило отчаянье, потому как они, очевидно, подходили к самой поганой части рассказа Майора. - Ладно, - стиснув зубы и закусив ус, произнес Майор с отвращением. - Ладно. Пора тебе, Тео, и про это узнать. Ты, слава богу, не барышня и не слизняк. Плакать, надеюсь, не будешь. Это война, а на войне… Ладно. Вообщем, победили мы пришельцев, зачистили Тангервальд, правда радости у нас особенной не было. А было такое ощущение, будто мы в дерьме искупались. Собрал Цешембеш совещание, чтобы подвести итог операции, собрались мы у него в палатке, и тут врывается к нам сам генерал-лейтенант Вилли Шторцер со своей молодой адъютанткой. Офицеры вскочили. Руки по швам, стоим по стойке смирно, а тот срывающимся голосом говорит: “Департамент Защиты Здоровья донес, что вы его колонну остановили, а сами собирались штурмовать Тангервальд”. “Так точно, господин генерал”, говорит Цешембеш. “Собирались”. “И как? Пока только подготовку к атаке проводите? Разведчиков в город отправили?”. “Никак нет, господин генерал. Уже зачистили все, зачистили вплоть до последнего монстра”. У адъютанки аж пасть распахнулась, а генерал весь задрожал и как крикнет шоферу, который у входа его дожидался: “В машину! В машину!”. Выскочил он со своей адъютанкой, запрыгнул в джип и понесся в сторону Тангервальда, вернее того немного, что от него сохранилось. Вернулся он примерно через тридцать минут, сам не свой, на военного почти не похож. Губы у него трясутся, как у чувствительной барышни, дышит тяжело и за сердце - честное слово, за сердце! - хватается. Адъютанка его молодая - не лучше. Стоит, свои длинные ногти кусает. Лицо у нее бледное, будто у мертвой, а щеки все исчерчены подсохшими линиями - предполагаю, что плакала много. Вот ведь как Тео! До чего эти пришельцы умеют маскироваться! Даже такую вещь как слезы без проблем имитируют, правда не совсем понятно с какой целью она это делала. Генерал молчит, никак собраться с духом не может. А полковник нахмурился и принялся давать отчет о том, как мы сражались. Расписал ему все с самого начала, как было, и заявил, что в отсутствии приказов и угрожающей обстановки принял решение штурмовать Тангервальд. Сообщил, что потери у бригады микроскопические - двадцать один человек пропал без вести, семеро ранено, а вот потери пришельцев исчисляются тысячами, и население, которое можно было спасти, спасено. Говорил, что боеприпасов мы затратили не так чтобы много, техника наша в полном порядке, вся на ходу, и если будет приказ - шестая ударная готова хоть сейчас выступать и сражаться за главный разрыв. Генерал-лейтенант слушал его, слушал со все возрастающим ужасом, лицо у него пятнами покрылось, а адъютанка его только шепчет себе что-то тихо под нос и по роже покатившиеся слезы размазывает. А потом, когда Цешембеш произнес: “Теперь, господин генерал, когда мы научились этих тварей уничтожать, бригада будет сражаться еще эффективней”, генерал-лейтенант завопил. “Полковник! Сейчас же стройте бойцов! Всех стройте, всех!” и выбежал, как ненормальный. Пустышки - они все ненормальные, Тео. А генерал-лейтенант был пустышкой, и адъютанка его была замаскированным инопланетным солдатам. Но это потом… потом… Построились мы, и тут… Голос Майора дал слабину. До этого дня лейтенанту не верилось, что Майор - этот безгранично храбрый, отважный и замечательный человек - может дать слабину. - И тут генерал говорит, - продолжил Майор, вцепившись рукой в подлокотник. - “Шестая ударная бригада! За позорное нарушение прямого приказа, за вооруженное сопротивление Департаменту Защиты Здоровья, за откровенный мятеж, бросающий тень на все Хольтийские вооруженные силы, вы объявляетесь расформированной! Старшие офицеры с этого дня считаются арестованными и обязаны самостоятельно прибыть для разбирательства в расположение штаба армии. Бойцам приказываю оставаться на месте вплоть до особого распоряжения. Знамя бригады - спустить и передать моему адъютанту! Все все слышали?! Кругом марш! Исполнять!” - Как… спустить знамя? - неверяще просипел лейтенант. - Как... расформирована? И вдруг дико раскашлялся, вздрагивая и задыхаясь. Майор же, не обращая внимание на состояние Бланка, не останавливаясь, продолжил свой страшный рассказ. Что они еще не понимали, что матерые пришельцы способны притворяться людьми. Что приказ они выполнили и приехали в штаб армии, который располагался в четырех часах езды от Тангервальда. То что в штабе их арестовали, забрали оружие и рассадили по камерам “дожидаться суда”. Рассказывал о том, как слышал, что в соседние камеры заходили пришельцы - немного другие, не крылатые, а какие-то остроухие девки с коричневой кожей, - и оттуда доносились звуки, которых он успел с лихвой наслушаться во время боя за Тангервальд. Рассказывал, что именно тогда-то он все и понял; понял и все решил для себя. - Не спрашивай меня, лейтенант, каким чудом я сумел убежать, и скольких жаб я при этом прикончил. Много. Очень много. Но самое главное – я сумел вырваться, Тео. Сам сумел и майору Штефферману помог. Хотели мы с ним и других наших вытащить, да поздно было, пришельцы из них уже сделали зомби. Пришлось нам оттуда вдвоем уходить. До Тангервальда мы добирались всякими окольными дорогами, иногда ехали по лесу, скрывались, прятались, и добрались туда только к вечеру третьего дня. А когда добрались… На станции уже нет никого. Лагерь свернут, только техника наша осталась, стоит, кое-как прикрытая тентами, а вокруг бродят мрази из Департамента Защиты Здоровья, охраняют, значит, оставшееся вооружение. Поймали мы одну эту жабу, утащили в укромное место, и перед тем, как ее придушить, допросили. Тот сказал, что штурмовиков отправили на пункт сбора в Цоллохе, якобы для “переформирования”, причем отправили, предварительно разоружив. Ну а на том пункте сбора… К нему мы со Штефферманом даже близко не подъехали - все кишмя кишит инопланетными монстрами. Вот и собственно все, лейтенант. Штефферман рванул куда-то на запад, ну а я к тебе, Тео. Я теперь, наверняка, нахожусь в розыске как особо опасный государственный преступник. Я теперь, как ты наверное сам понимаешь, нахожусь вне закона. Вот и вся моя история, Бланк. Вот и вся история, Бланк. В комнате царила уже полная тьма. Ливень за окном хлестал как сумасшедший, на кухне что-то громко скрипело и стучало. Майор потянулся к столу, за которым сидел лейтенант и включил небольшую настольную лампу. В комнате стало немного светлее, но желтый свет, исходящий от лампы, был каким-то тусклым, холодным и неживым. Из вентиляции пахнуло омерзительно-гадостной сладостью. - А полковник? Полковник как? Его тоже арестовали? - еле-еле произнес Бланк, задыхаясь после приступа кашля. - Цешембеш застрелился, - внезапно жестко ответил Майор. - Сразу после того, как было спущено знамя. Ушел к себе в палатку и застрелился. Предполагаю, он не вынес позора. И знаешь что я думаю по этому поводу, Бланк? - Что? - автоматически спросил лейтенант. Бланк не успел не то что бы осознать, а просто поверить в услышанное. - Он погиб не так, как полагается погибнуть штурмовику, - отчеканил Майор. - Он сбежал, несмотря на то, что штурмовики никогда не бегут. А он - сбежал и оставил нас наедине с пришельцами и их бездушными марионетками. Бросил нас в самый неподходящий момент. Я ему этого никогда не прощу. Но вот что я скажу тебе, Тео. Чтобы ни случилось, лично я никуда не сбегу. Лично я буду драться с этими хреновыми жабами, покуда они меня не прикончат. Он посмотрел лейтенанту в глаза - решительно, жестоко, упрямо. В этом взгляде Бланк увидел всю ту горечь, обиду и ярость, которые переполняли Майора. Он винил канцлера и сенат за то, что те не сумели предусмотреть смертельной угрозы, которая невесть сколько нависала над Хольтией и наблюдала, выжидая подходящего дня… Винил себя за то, что поздно догадался об истинной сути пришельцев. Винил других офицеров, таких же слепых, как и он. Но сильнее всего он винил Цешембеша. Полковник бросил их, бросил в самый тяжелый момент. Его глупая, бессмысленная, а что самое главное - бесполезная смерть была сродни дезертирству в тот самый час, когда шестая ударная нуждались в нем больше всего. Бланку вдруг вспомнилось, как полковник приехал к нему в лазарет, вручать орден и наградной пистолет. Тогда Цешембеш осторожно присел на постель, с неуклюжей лаской потрепал его по плечу и негромко проговорил: “Так и надо сынок. Так и надо. Мы солдаты, штурмовики. Мы обязаны драться, пока не погибнем. Так и надо, сынок. Так и надо. По-другому никак, лейтенант…” И такая в его взгляде стояла гордая горечь, что лейтенант не стерпел и, несмотря на строгий запрет шевелиться, поволок руку к тонкому кислородному шлангу, силясь достать его изо рта - не доволок и только тихо сипел, глядя на полковника благодарными больными глазами. - “Шестая”, - хотел сказать он тогда. - "Железо и смерть", - но не сумел. И больше уже не сумеет. Вот оно как, подумал Бланк. Вот оно как. Застрелился. А потом вдруг, поддавшись отчаянью, яростно засипел на Майора: - Вы-то зачем ко мне приехали? Рассказать о том, что нас разгромили? Что от Хольтии больше ни черта не осталось?! Или отсидеться у меня собираетесь? Майор изумленно встрепенулся, а затем приподнялся с места и рявкнул: - Ты как со мной говоришь? Ты как со мной говоришь, лейтенант, я тебя спрашиваю?! Забыл что ли, что я тебя старше по званию?! Ты это брось! - Ни черта наши звания больше не стоят. Нет больше нашей бригады. А скоро и армии больше не будет. - Армии не будет?! - шея стала Майора черно-бурой, глаза мгновенно налились кровью. - Бригады нашей больше нет?! Черта с два! Она была, есть и будет! Сейчас, сейчас... Зрачки Майора бешено сужались и расширялись. Он вскочил в полный рост и, шумно дыша от распирающей ярости, метнулся к туго набитому армейскому рюкзаку, наваленному на боковину дивана. - Сейчас, сейчас, - яростно бормотал он, расстегивая молнию скрюченными от напряжения пальцами. - Сейчас ты увидишь… все увидишь... Бригады нет?! Армии нет?! Есть наша бригада, есть! Никуда она не денется, пока Толл Гэнг все еще может держать автомат… Бланк увидел, как в рюкзаке промелькнуло что-то ярко-оранжевое, и не успело его сердце сжаться от вспыхнувшего чувства надежды, как Майор благоговейно вытянул из рюкзака свернутую в трубку плотную ткань, отороченную пышной золотой бахромой. - Вот оно, Тео! - с мрачным торжеством заявил Майор, поднимая руки и позволяя ткани расправиться под собственным весом. - Вот оно - знамя! На лейтенанта уставилась разъяренная морда горного барса, черная на ярко-оранжевом фоне. Широко распахнув свою пасть и оскалив кривые клыки, она словно рычала на Бланка: “мы по-прежнему живы. Мы еще в состоянии драться! Штурмовики никогда не бегут! Железо и смерть!” Лейтенант сам не заметил, как вскочил со стула, словно ужаленный и вытянулся по стойке “смирно” перед священным символом их ударной бригады. А Майор, тем временем, гордо и мощно будто в прежние дни отчеканил: - Я гвардии тридцать второй армии, шестой ударной бригады майор! А ты - боевой офицер, секунд-лейтенант! Присягу забыл? А? Забыл?! Равняйся! Смирррна! Мы с тобой, возможно, последние штурмовики. Но мы еще живы, и это значит, что война еще не закончена! Я сумел отбить наше знамя. И покуда оно в наших руках - шестая ударная продолжает существовать. Железо и смерть, лейтенант! Железо и смерть! Похудевшее лицо Бланк осветило подобие бледной улыбки. Война была не закончена. Война продолжалась. И пришельцам еще предстояло узнать, почему Тео Бланка за глаза называли “идеальным солдатом”. - Война продолжается, - сказал лейтенант сиплым, но по-прежнему твердым голосом офицера-штурмовика. - Война продолжается. Мы идем на войну. Мы уже на войне. Железо и смерть!