Путеводитель по романтическим клише.

— Ты что вообще натворил?! Тойя замирает на лестнице, сонно моргая. Отец стоит на первом этаже у ступенек, скрестив руки на широкой груди, и прожигает испепеляющим взглядом. Только вот у Тойи иммунитет. Зевнув, он спускается по лестнице и говорит: — И тебе доброе утро. Что уже случилось? — Что случилось? — тут же взрывается Энджи, шагая за сыном. — Ты отозвал все документы из университетов, которые я подал. Как это вообще называется? — А, да, — кивает Тойя, заворачивая на кухню. — Доброе утро, Фуюми. Фуюми добродушно улыбается, но тут же притихает, видя, что ее отец буквально полыхает яростью. — Что «да»?! Ты зачем это сделал? Тойя молчит. Он открывает холодильник и, окинув его содержимое скептическим взглядом, берет комочек риса прямо пальцами и отправляет в рот. Задумчиво пожевав, он все-таки отвечает: — Я решил, что не хочу поступать в этом году. Возьму перерыв, поступлю в следующем. — Тойя, это общая кастрюля, возьми еду нормально, — вклинивается Фуюми. Тойя смотрит на нее секунд пятнадцать, но потом все-таки берет тарелку и перекладывает рис в нее. — Что значит «ты решил»? Это были престижнейшие университеты Японии! Нельзя так просто взять и отозвать свои документы. — Почему нельзя? — пожимает плечами Тойя, засовывая тарелку в микроволновку. — Можно. Я же это сделал. Слушай, ты сам решил подать эти документы. И даже не спросил меня. — Что тут спрашивать? Тебе нужно образование! — И я его получу. В следующем году. Я на первой ступени еле-еле перешагнул минимальный порог. Понимаю, что ты со своим влиянием сможешь добиться того, что меня примут в любой университет, но… сейчас мне это не нужно. Я не готов. И ни один из твоих университетов мне не понравился. — А что тебе нравится? — фыркает Энджи, немного остывая в ответ на спокойную интонацию сына. — Не знаю. И это моя вторая проблема. Я без понятия, куда я хочу идти. — Почти все твои одноклассники поступили! — Ну не все же. Не будь таким драматичным. Микроволновка пищит. Тойя достает тарелку и щедро заливает ее соусом. Потом включает чайник и ищет в шкафу банку кофе. Энджи молчит. Он тратит слишком много времени, моральных сил и финансов, а Тойе как будто вообще все равно на свое будущее. Голубые глаза всегда либо равнодушны, либо злы. А это не очень подходит для будущего владельца огромного бизнеса. Если ему доверить дела, все наверняка закончится чем-то вроде: «Разбирайтесь со своими проблемами сами, а я пошел». Он угробит его меньше, чем за год. А ведь Тойя не глуп. Просто ему ничего не нужно, кроме бессмысленных шатаний на улице. — И чем же ты собираешься заниматься целый год? Ты не можешь просто так проваляться на кровати. — Может быть, пойду на какие-нибудь курсы, — пожимает плечами Тойя, открывая банку и насыпая кофе в чашку. — Или устроюсь на какую-нибудь работу. Чуть позже. Сейчас у меня заслуженный отдых. Каникулы, знаешь ли. — Какая-нибудь работа, какие-нибудь курсы, какой-нибудь университет через какой-нибудь год. У тебя в жизни есть хоть что-то, с чем ты определился? Тойя замирает и напряженно смотрит на своего отца. В груди поднимается смутное раздражение. Хочется бросить все и уйти от этого разговора. Кисло улыбнувшись, он сцеживает сквозь зубы: — Я определился, что очень сильно люблю AC/DC. Спасибо, что спросил. — Я пытаюсь поговорить с тобой серьезно, а ты превращаешь это в какую-то клоунаду! — Не надо на меня орать потому что. Я тебя не просил подавать эти документы. Так и не надо устраивать скандал, что я их забрал. — Тойя, пожалуйста, — снова просит Фуюми, — прекрати есть растворимый кофе прямо ложкой из банки. Это уже ни в какие рамки. Тойя издает недовольный стон и закрывает банку, кидая ее обратно в шкаф. Взяв чайник, он заливает кипяток в чашку и садится с тарелкой за стол. Аппетит уже испорчен, но сдаваться Тойя не собирается. Фуюми неловко ведет плечами, отпивая свой чай. Тишина кажется такой напряженной, что ощущается почти физически на коже чем-то липким и холодным. Хочется сбежать, но если она уйдет, эти двое точно сцепятся на смерть. Скандалы между главой семейства и старшим сыном были обычным делом. Фуюми очень бы не хотелось, чтобы это происходило, но в чем-то ее отец был неуловимо прав. — Ты разрушаешь свою жизнь, — вздыхает Энджи, поднимаясь и тоже делая себе кофе. — Мое право, — флегматично отзывается Тойя, равнодушно глядя перед собой. — Но вообще, ты снова драматизируешь. Это просто университеты. Я поступлю в следующем году. Когда подготовлюсь. А не с минимальным допустимым баллом. А то я так вылечу после первой же сессии. — Значит, тебе нужны курсы и репетиторы. — Для начала мне бы определиться, куда я хочу поступать. — И долго ты собираешься это делать? Целый год? — Как пойдет. — Тойя! — Сколько раз просить: не ори на меня! Тойя резко толкает вперед полупустую тарелку. Фуюми едва успевает ее подхватить, чтобы она не упала и не разбилась. Забрав чашку с кофе, Тойя выходит из кухни и поднимается по лестнице обратно в свою комнату. Прислонившись затылком к двери, он медленно выдыхает. Отец еще что-то кричит внизу, но уже не разобрать. Спасибо за хорошую звукоизоляцию. Тойя делает глоток из чашки и ставит ее на стол. Выглянув в окно и оценив погоду, он достает из шкафа одежду. Вообще-то, он действительно до последнего собирался пойти в какой-нибудь из этих университетов, в которые пытался запихнуть его отец. Экономика, банковское дело, ведение бизнеса. Элитно и круто. Его одноклассники в большинстве своем обзавидовались бы со своими второсортными колледжами. Но потом все резко стало не так. Сама мысль об университетах вызывала отторжение и желание забиться куда-нибудь в угол, чтобы никто не трогал. Все размышления сводились к мысли: «Что ты вообще в своей жизни видел, кроме школы да мероприятий, одобренных отцом? Сделай что-нибудь безумное». И Тойя сделал. Обзвонил все университеты и попросил их отменить его заявки на поступления. Цепочка «решение-действие» заняла не больше сорока минут. И вот он здесь. Но ведь брать перерыв, если ты не уверен в своих силах и в своем желании чем-либо заниматься — это нормально? Вопрос спорный. Но, в любом случае, это не повод голосить, как при конце света. В конце концов, почему отец думает, что Тойя обязательно должен заниматься экономикой или бизнес-администрированием? Может, у него всю жизнь были заложены способности стать ветеринаром? Кто знает. Для этого и существует перерыв. А если отцу так важно, чтобы его старший сын занимался бизнесом, то Тойя всегда может открыть ветклинику. Или сеть зоомагазинов. Или любых других магазин. Или что угодно еще. Удовлетворившись этой мыслью и задавив в себе чувство вины из-за чужого разочарования, Тойя накидывает на плечи рубашку и складывает в рюкзак наушники, бумажник, начатую упаковку печенья с бутылкой воды и блокнот с карандашом. У него каникулы, и торчать дома он не собирается. В дверь робко стучат, а потом она приоткрывается. Фуюми заглядывает в щель и робко улыбается. Тойя смотрит мрачно, но потом возвращается к застегиванию рубашки, как бы разрешая войти в его комнату. Фуюми вздыхает и перешагивает порог. — Когда ты это сделал? — Двадцатого числа. — То есть, уже неделю назад? Знаешь, ты мог бы нам сразу об этом сказать, а не делать за спиной. Тогда бы и скандала никакого не было. Уверена, отец бы тебя понял, если бы ты просто все объяснил. — Ага, или мы бы сели за «стол переговоров», если это так можно назвать, где вы бы уже вчетвером вбивали мне в голову мысль, что я все порчу, ломаю свою жизнь, и мне обязательно нужно поступить в какой-нибудь из этих охренеть престижных ВУЗов. Для полной радости не хватило бы только звонка маме по скайпу, чтобы она была пятой, будто я недостаточно ее разочаровываю. — Ты ее не разочаровываешь. — Ты не слышала ее. — Она просто болеет. Это не значит, что она разочарована в тебе. — Все равно меня бы никто не услышал в этом доме. — Я тебя слышу! — И поэтому пришла с претензией, что я забрал документы без вашего спроса? Что я сам решил, как будет выглядеть моя жизнь? Фуюми молчит, прижимая к груди ладонь. Смотрит прямо и строго. Она не боится своего брата, но знает, что на его крики нужно сохранять максимальное спокойствие. Облизнув губы, она вкрадчиво говорит: — Я пришла, чтобы просто спросить, когда ты это сделал и почему. Все. Просто факты. — Ну, ты получила ответ, — немного остыв, вздыхает Тойя. — Мне просто нужен перерыв, чтобы разобраться в себе. Вот и все. Ты ведь тоже поступаешь в следующем году? Уже определилась? — Ага, — с готовностью кивает Фуюми. — Пойду в педагогический колледж на учительницу начальных классов. Мы уже обсудили это с отцом и мамой. — Как ты это сделала? — М? Что? — растерянно отзывается Фуюми, глядя на неожиданно серьезного брата. — Ну… решила, кто ты есть, чем тебе хочется заниматься. Все это. — Не знаю. Я просто… чувствую это? Знаешь, мне кажется, что ты просто слишком много думаешь об этом. Поэтому создается впечатление, что ты запутался и ничего не хочешь. Ты все равно уже взял перерыв. Вот и будет время расслабиться и подумать спокойно, без спешки. — Всего-то год. Я думаю об этом лет с четырнадцати. И все еще ничего. И если раньше мне казалось, что я смогу, в принципе, получить любое образование, без разницы, лишь бы было, и отец от меня отстал, то сейчас такие мысли вызывают у меня отвращение. Я не хочу потратить пять лет на изучение того, что я ненавижу, а потом всю оставшуюся жизнь на работу по этой специальности. Я хочу найти хоть что-то, что отзывалось бы у меня каким-никаким, но теплом. Не знаю. Может быть, я просто ищу не в том направлении. Может, мне пойти в театральное и выучиться на клоуна? — Тойя… — Ну, а что? Может, это именно то, чего я хотел всю жизнь. — Ты достоин большего, чем жонглировать шариками в дурацком парике и с красным носом. — Да, например администрирования отцовского бизнеса, — раздраженно кивает Тойя, снова закипая. — Вот видишь, ты не оставляешь мне шанс на самоопределение. Потому что оно не выглядит так цивильно и круто, как все от меня ожидают. Экономика, юриспруденция, банковское дело, бизнес-администрирование, менеджмент. Но какой из меня экономист? Я даже два плюс два на калькуляторе складываю. — Не надо принижать свои интеллектуальные способности. — Ну ладно, два плюс два может и нормально складываю. А вот сто пятьдесят семь плюс шестьдесят восемь — уже проблематично. С вычитанием вообще беда. А если еще и проценты, то вообще ууу. Давай честно: вы все просто подождете год, пока я наиграюсь в сильного и независимого, отметая мои варианты в духе «ты достоин большего, это глупо, у тебя это не получится, это несерьезная профессия», а потом я просто смирюсь, что я без понятия, кто я такой, и позволю отцу решить все за меня. И все равно буду учиться на какого-нибудь сраного экономиста. Тошнит от этой профессии, зато престижно. Все, на этом разговор закончен. Я пошел гулять. Тойя хватает свой рюкзак и, обогнув Фуюми, выходит из комнаты, спускаясь по лестнице, перепрыгивая ступеньки. Пока он обувается, отец выходит из кухни и выжидающе смотрит, скрестив руки на груди. Тойя сталкивается с ним взглядом, но молчит, зашнуровывая мартинсы. — Вообще-то, разговор о твоем поступлении и будущем еще не закончен, — наконец говорит Энджи. — Куда ты собрался? — Гулять с друзьями. Или теперь посадишь меня под домашний арест, пока я не поступлю? И этот разговор вполне себе окончен. Пока мне нечего вам предоставить, Тодороки-сан. Ожидайте. Натянуто улыбнувшись, Тойя выходит из дома. Отец его не останавливает. Особой цели для прогулки у него нет. Ровно как и друзей. Ему просто не хочется находиться дома. Даже если он залипает в телефон или ноутбук, мысли все равно сжирают. А на улице чувствуешь себя частью какого-никакого, а общества. На ходу подключая наушники к телефону, Тойя доходит до ближайшей автобусной остановки и садится в первый попавшийся автобус, даже не всматриваясь в его номер. Цель — доехать до конечной. А там он уже разберется, куда двигаться дальше. Быть Тодороки и иметь друзей — понятия несовместимые. Во всяком случае, так себя чувствовал Тойя. У его братьев и сестры это как-то получалось. А он всегда чувствовал от людей рядом с собой какую-то фальшь. «Ты Тодороки, это круто, давай дружить» вместо «Ты крутой, давай дружить». Это, наверное, нормально. Когда ты мальчик из богатой семьи, который может тратить деньги, не задумываясь, смирись, что рядом будут крутиться те, кто хочет поживиться. О да, Тойя может купить себе друзей. Но лучше уж быть одному. Потому что никому из этих «друзей» никогда не будет интересно, что Тойя на самом деле из себя представляет. Его отец — известный бизнесмен, владеющий сетью охранных фирм не только в Японии, но и в Европе и Америке. Кроме этого, совсем недавно, буквально полтора года назад, он стал еще и политиком, пробившись сначала в местные органы власти, а теперь постепенно пробираясь все выше. Шикарно. Тойя ненавидит это. Перед ним лебезят, ему глупо улыбаются, его боятся. «Конечно, конечно, мы сделаем все, что ты скажешь». «Знаешь, Тойя, не уверен, что мы можем общаться, потому что твой отец… ну… ты понял». Конечная остановка автобуса оказывается не так далеко, как хотелось бы, но место было неплохое. Тойя здесь уже был. Небольшая набережная с уютными кафешками, смеющимися детьми, целующимися парочками, гуляющими за руку стариками. Тойя кидает на одну из скамеек свой рюкзак и, достав из него блокнот и карандаш, укладывается, забросив ноги на железный подлокотник. Открыв блокнот на чистой странице, Тойя равнодушно начинает водить карандашом по поверхности, не особо понимая еще, что именно хочется нарисовать. Обычно он был достаточно спонтанным. Рисование — не то чтобы охренеть какое его хобби, но оно хотя бы успокаивало взбудораженный разум. И давало ощущение, что это что-то его. Тойя заметил это за собой года полтора назад. Обычно он просто рисовал, как рисовалось, без ластиков и внесения поправок. Сначала получалась всякая ерунда. А теперь на это даже можно было услышать восхищенные вздохи купленных друзей. Постепенно из линий складывается протянутая рука, охваченная пламенем. Хочется добавить синего. — Привет. Тойя отвлекается от блокнота и поднимает глаза. Рядом стоят две миловидные девушки лет двадцати, переглядываясь и похихикивая. — Привет, — лениво тянет Тойя. — Ты рисуешь? — Ага. — А нарисуешь нам портрет? Девушки снова хихикают, дергая друг друга за руки. Тойя слабо улыбается, садясь ровнее. Знакомиться к нему подходили достаточно часто, и это еще был не самый глупый вариант. — А что мне за это будет? — А что ты за это хочешь? — протягивает одна из девушек, закусывая губу. — Мороженое, — усмехается Тойя, перелистывая страницу блокнота. Девушки переглядываются и плюхаются на освободившееся место на скамейке. Немного подумав, Тойя начинает рисовать ту, что больше молчит, с рыжими, чуть вьющимися волосами. — А разве это не парень должен угощать девушек мороженым? — улыбается ее подруга, игнорируя, как ее толкают локтем в бок. — Так мы с вами говорим как парень с девушками или как художник с клиентами? — не отвлекаясь от рисования, спрашивает Тойя. Девушки смеются. Рисовать их сложно, потому что они вечно вертятся, поэтому получается вольная интерпретация. — Хочешь, Рицуко тебя поцелует? — Да ну тебя! — тут же вспыляет рыжая. — Не слушай ее, она дурочка. Это ее идея к тебе подойти. Как тебя зовут? Тойя на миг отрывает глаза от рисунка, словно оценивая, насколько стоит говорить свое имя. Рыжая Рицуко улыбается добродушно. Она вполне симпатичная и вроде милая. И не такая наглая, как ее подруга. Так что он бы был даже не против получить небольшой поцелуй в плату за рисунок. Поэтому неуверенно отвечает: — Тойя. Глаза Рицуко округляются, и она радостно щебечет: — Тодороки Тойя, да? Слышишь, Наоми, я же тебе говорила, что это он! Я тебя недавно по телевизору видела вместе с твоим отцом. Там был ролик про его семью. Все сидела и думала: ты это или нет. Вот Наоми и предложила подойти. Никогда бы не подумала, что кто-то вроде Тодороки может заниматься такой глупостью, как рисование, лежа на скамейке на набережной. — Ага, — мрачно отзывается Тойя, глядя на свой рисунок. Он почти слышит звон стекла. Как-то так получается, что у девушек на лицах появляются неестественные улыбки, а глаза становятся черными. Спонтанность. Он это не контролирует. Рыжий цвет начинает раздражать. Тойя захлопывает блокнот и под изумленные взгляды запихивает его в рюкзак. — Ну, за рисунок вы не заплатили, значит, не получите его, — бормочет он, вставая и забрасывая лямки на плечи. — Приятно было поболтать. Всего хорошего. — А поцелуй Рицуко? — улыбается Наоми. — У нас тут рыночные отношения. Мой отец же бизнесмен, а не хиппи. Тойя разворачивается и быстро идет в другой конец набережной. Он чувствует спиной взгляды девушек, почти слышит их осуждающие перешептывания. К черту это все. Он не хочет целовать девушку, которая подошла к нему только потому, что он Тодороки. Тойя полностью проходит набережную и выходит на небольшой пляж. Сейчас только конец марта, и людей здесь почти нет. Какой-то дедушка с мольбертом и акварелью сидит у самого берега, рисуя одинокое дерево на фоне воды. На песке сидят несколько парочек, упоенно воркуя и целуясь. Никуда от этого не спрячешься. Тойя забирается на крошечную скамейку под навесом и снова достает блокнот. Чуть щурится и пытается нарисовать то же дерево, что и старик. Но то ли простой карандаш к этому не располагает, то ли настроение Тойи, но получаются сплошь одни жутковатые мертвые деревья. Плюнув на реалистичность, Тойя дорисовывает щупальца из воды и летающие глаза с крыльями летучих мышей. Романтично. Он укладывает блокнот себе на живот и откидывается назад, разглядывая купол навеса. Он весь в каких-то пропагандистских наклейках, признаниях в любви и непристойностях. «Я люблю тебя, Юсуку-тян», а чуть ниже надпись посвежее: «Юсуку — тупая сука». Очаровательно. Старик закончил со своим рисунком и теперь бережно укладывал краски обратно в свою сумку. У него тоже не обошлось без художественного вымысла, потому что небо внезапно стало закатным, а противоположный берег исчез, превратив водоканал в бескрайнее море. Но Тойя соврет, если скажет, что у старика получилось плохо. Было что-то в этом рисунке очаровательное и живое. Видимо, художник действительно получал удовольствие и был рад потратить на это время. Одни парочки сменились другими, но все такими же воркующими и счастливыми. Издевательство. Тойя смотрит на телефон, и у него целая куча непрочитанных сообщений в фейсбуке и реплаев в твиттере. Семь пропущенных звонков. Не только от семьи, но и от его одноклассников. Он смахивает все уведомления и снова прячет телефон в карман джинсов. Он, черт возьми, популярен, верно? Рядом компания подростков лет четырнадцати натягивают сетку для волейбола. Их лидер — бойкая девчонка с афрокосичками, сама младшая, вряд ли старше двенадцати. Машет руками, подкидывает мяч и командует. Тойя садится ровнее и, не глядя, запихивает блокнот в рюкзак, пересчитывая компанию. Нечетное. Можно попытаться. Он оставляет вещи на скамейке и подходит к девчонке, касаясь ее плеча. Она быстро оборачивается и недовольно хмурится: — Что надо? — Ничего. Хотел спросить, можно ли с вами сыграть. А то вы не делитесь на команды ровно. Девчонка хмурится еще больше, хотя казалось бы — куда? — и оборачивается к своим. Шевеля губами, пересчитывает их. Десять. С ней — одиннадцать. Вот черт. — А умеешь? — Вроде да. — Как зовут? — Т… Тойя заминается, а девчонка скептически изгибает одну бровь. Улыбнувшись, Тойя говорит: — Даби. — Прикалываешься, что ли? — недоверчиво спрашивает она. — Докажи, — скалится Тойя. — Ай, плевать. Будешь в команде Нибори. И лучше бы тебе уметь играть. Игрой Тойи Усаги, девочка с афрокосичками, остается довольна. И даже называет его Даби. И даже приглашает прийти к ним как-нибудь еще играть. Тойя кивает, уже зная, что вряд ли они когда-либо снова пересекутся. У Тойи только два вида друзей: купленные и одноразовые. Усаги — прикольная, но одноразовая. Если продолжить это общение, рано или поздно станет купленной, потому что уже сейчас он слышит за спиной что-то про Тодороки. Вернувшись к своим вещам, Тойя достает бутылку воды и почти полностью ее опустошает. Тело чувствует себя уставшим, но возвращаться домой еще рано. Тойя хрустит печеньем, листая ленту твиттера. Ничего интересного, потому что почти все его подписки — это акт вежливости к знакомым, которые твитят что-то о своей насыщенной и не очень жизни почти двадцать четыре на семь, отмечают его к каким-то дурацким флэшмобам, событиями, фотографиям и прочее. Его собственная страница почти пустая, только репосты красивых чужих рисунков и второсортные шутки. Он не знает, что писать в твиттер от своего имени, потому что совершенно не знает, кто он. Иногда он думает постить в твиттере свои рисунки, но это так глупо. Постепенно холодает, и люди с пляжа расходятся. Тойя еще недолго сидит на берегу, глядя на воду, потом кидает пустую упаковку в урну, а бутылку прячет в рюкзак и уходит. Главные улицы все еще полны народа, поэтому он сворачивает во дворы. В песочницах колупается детвора. Хочется подсесть к ним и попросить вместе лепить куличики, чтобы ни о чем взрослом не думать, но бдительные мамы правильно не поймут. Дворы выводят на какую-то спальную улицу. Людей на ней почти нет. Самое то. Тойя идет вдоль домов, запрокинув голову и заглядывая в окна первых этажей. Это не очень-то прилично, но плевать он хотел. Кое-где уже горит свет. Вероятно, на кухнях, где люди готовят себе ужины. Семь вечера все-таки. Интересно, Фуюми сегодня что-нибудь готовит сама, или все решили, как обычно, обойтись доставкой? Всегда было интересно, что скрывается за чужими окнами. Все ли там в порядке? Любят ли эти люди друг друга? Не чувствуют ли себя одиноко те, кто живет самостоятельно? Смеются ли там дети? Смотрят ли вместе кино? Или гладят собаку? Есть ли у них вообще собака? Кошка? Рыбка? Тойя останавливается около одного из окон, на котором стоит клетка с попугайчиками, и слабо улыбается. Вот с этими все ясно. Телефон издает жалобный звук, оповещая, что осталось только пятнадцать процентов зарядки. Даби цокает языком и роется в рюкзаке в поисках шнура и повербанка, размышляя, что сегодня его «друг» продержался достаточно долго. Чего не скажешь о повербанке, который при нажатии загорается зеленым огоньком и тут же принимается мигать, намекая, что заряда в нем осталось всего-ничего. — Черт, — бормочет Тойя, но все равно подключает телефон и кидает его в рюкзак. Идти домой все еще не хотелось. Но еще меньше хотелось ходить по улицам без наушников. Улица кажется такой тихой, что даже жутковато. Тойя неуверенно шагает дальше, ища глазами какой-нибудь круглосуточный маркет или заправку, где можно было бы попросить зарядить телефон. Такой находится в самом конце улицы на углу. Над старой потрепанной дверью, которую приходится толкать, потому что она не открывается автоматически, переливается музыка ветра. Тойя скептически изгибает брови, запрокидывая голову. Неужели такое все еще существует в магазинах? — Добрый вечер, — тут же улыбается темноволосая девушка за кассой. — Чем-то могу помочь? Тойя переводит на нее взгляд. Интересно, сколько раз за день она это говорит? Не надоедает? Кажется, сам Тойя на десятом бы человеке уже вышел из себя. Он подходит к кассе и, стараясь улыбаться как можно более очаровательно, спрашивает: — У вас можно подзарядить телефон? А то мне до дома ехать часа полтора, а осталось пятнадцать процентов, еще и повербанк умирает. Если надо, я что-нибудь куплю у вас. — Да, конечно, давайте. Зарядное есть? Тойя роется в рюкзаке и извлекает телефон со шнуром, а потом блок, который каким-то чудом оказывается на самом дне. Девушка ныряет куда-то под стойку, подключая телефон к розетке. — Спасибо. Что насчет покупки? — Это как пожелаете, — улыбается добродушно девушка. — Но было бы мило… — Я понял. Тойя отходит от стойки, уходя к стеллажам. Скучающий взгляд блуждает по полкам. Можно было бы попробовать купить пива и пойти на пустырь сидеть у костра. Костры — это здорово. Можно даже без музыки в наушниках. Просто слушать треск веток. Тойя останавливается у стеллажа со сладостями, задумчиво перебирая крекеры и дешевые шоколадки. Честно говоря, он бы, наверное, мог скупить тут весь магазин, было бы желание. Но… Почему бы не украсть? Тойя замирает, не ожидая от себя подобной бестолковой мысли. Но от нее внезапно щекочет в груди, и это самое приятное чувство за сегодняшний день. Она начинает назойливо пульсировать маячком. Как глупо. И как интересно. В конце концов, если не получится, он всегда сможет сказать, что он Тодороки, и продавцы или даже охранники не рискнут с ним связываться. Проблем будет больше, чем выгоды с возвращенной шоколадки за двести иен. Тойя искоса смотрит вокруг себя, фиксируя взглядом, где находится камера слежения. Если он чему и научился, помогая отцу на работе в охранной фирме, так это просчитывать, где находятся слепые зоны. И у таких магазинчиков вряд ли есть достаточно денег, что все их покрыть. Тойя подхватывает упаковку розовых маршмэллоу и две шоколадки с наполнителем. Прижав свои «покупки» к груди, он направляется дальше. Шесть шагов. Если достаточно прижаться к холодильнику с йогуртами и присесть, на камерах ничего не останется. Тойя присаживается на корточки, делая вид, что очень увлечен изучением глазированных сырков, пока рядом какая-то старушка выбирает молоко. Как только она отходит, Тойя скидывает с плеча рюкзак, пряча одну из шоколадок под блокнот. Встав, он еще немного с умным видом изучает йогурты, а потом возвращается к стеллажу со сладостями, оставляя вторую шоколадку на полке. На кассе продавщица обслуживает ту самую старушку. Тойя вытягивает из держателя зажигалку и кладет вместе с упаковкой маршмэллоу. — Ну как там мой телефон? — улыбаясь, спрашивает он. Спокойно, добродушно, но сердце судорожно колотится. Может, она уже все поняла? Девушка пробивает покупки и снова ныряет под стойку. — Тридцать процентов. Нормально? — Да, вполне. Спасибо. Рассчитайте по карте. Тойя выходит из магазина, и кажется, что все на него смотрят. Даже дышать страшно. Стоит двери за ним закрыться, он срывается с места. Губы растягиваются в улыбке. Получилось. У него получилось. И никто даже не заметил. Какая же глупость, и какое же приятное чувство. Настоящее. Останавливается он только у автобусной остановки. Тяжело дыша, он подходит к расписанию и всматривается, какие автобусы тут вообще ходят. Люди смотрят странно, ну да черт с ними. Черт со всем этим миром. Нужный автобус тут не ходит, поэтому приходится пробить по гугл-картам, как добраться с пересадками. Адреналин спадает, оставляя только смутное самодовольство. Это было гораздо проще, чем Тойя рассчитывал. Сев в автобус, он плюхается на сиденье и достает украденную шоколадку. Дешевая, с дробленым орехом. Разворотив упаковку, он кусает прямо от плитки. За свою жизнь он успел попробовать даже самый лучший швейцарский шоколад, но у этой дешевки все равно абсолютно невероятный вкус. Треск костра отлично сочетается с песнями IAMX. Тойя сидит рядом с огнем, прикрыв глаза. На улице уже заметно стемнело. На телефоне снова всего лишь семь процентов, но он не может отказать себе в удовольствии. Этот пустырь в каких-то пятнадцати-двадцати минутах быстрой ходьбы от его дома. Переживет этот путь в тишине. К слову, жарить маршмэллоу на открытом огне не так уж удобно, даже если ты готов пренебречь гигиеной и воспользоваться какой-то веточкой от куста. Но вкус от этого хуже все равно не становится. Тойя тихо подпевает слова песни. Он не очень хорош в английском, но так часто слушает их музыку, что уже запомнил и слова, и их значение. Отблески языков пламени пляшут на лице. Одежда наверняка провоняет дымом. Вообще, разводить костер, просто накидав в одну кучу веток — не самая безопасная идея. Но иногда Тойя думает, что будет не против, если все сгорит к чертовой матери. Все равно на этом пустыре около трассы тусовались только бомжи. И Тойя. Вообще, планировалось построить здесь круглосуточный мини-маркет, вроде того, из которого Тойя стащил шоколадку, но у предпринимателя то ли закончились деньги, то ли просто пропало желание с учетом элитности района. Вот и осталась только расчищенная площадка под трассой, окруженная забором, но даже не охраняемая. Она стояла нетронутой уже год или два. Задний кусок забора, который вел в поле, а потом к небольшому лесу, вовсе уже кто-то сломал. Иногда Тойе хотелось пойти туда, но здравый смысл пока брал вверх. Разводить костер в поле, где полно сухой травы — все же плохая идея. Слышишь, Тойя? Плохая! Телефон издает прощальный звук и выключается. Тойя смотрит на него, как на предателя, цокнув языком. Еще ведь не поздно. Часов десять только. Посидев у костра еще минут десять-пятнадцать и прикончив до конца упаковку сладостей, Тойя встает и разбивает палкой костер, заставляя его потухнуть, а потом засыпает песком тлеющие угли. К ним иррационально хочется прикоснуться. Закончив, Тойя отряхивает джинсы и, спрятав телефон в рюкзак, поднимается к трассе. Возможно, стоило бы опасаться за свою жизнь в таких местах, но какая разница. Дорога до дома занимает полчаса вместо двадцати минут, потому что тащить уставшее за день бессмысленного шатания тело оказывается достаточно тяжело. Тойя останавливается у ворот дома. Окна кое-где горят, значит, его семья еще не спит. Он заходит в дом и, скидывая обувь, кричит: — Я дома. Тишина. Нацуо и Шото смотрят какую-то передачу по телевизору. Фуюми сидит в своей комнате, болтая с подружкой по скайпу. Отец, судя по окнам, работает в кабинете. Не то чтобы Тойя рассчитывал, что его встретят с распростертыми объятиями. Не орут, и хвала богам. Он идет на кухню и заглядывает в холодильник. На тарелке лежат куски пиццы, а в шкафу с мусором несколько коробок. Значит, все-таки доставка. Тойя достает один кусок и откусывает, решив даже не разогревать. Глаза слипаются. Тойя быстро запихивает пиццу в рот и запивает соком из пакета. Хорошо, что этого не видит Фуюми. Она бы снова была недовольна, что он ест или пьет из общей тары. Тойя заходит в свою комнату и, кинув рюкзак на пол, падает лицом на кровать, прикрывая глаза. Тело болезненно расслабляется. Очередной бессмысленный день его не_его жизни. И так будет целый год.