Тодду удаётся оправиться от гриппа примерно за неделю, хотя ещё пару недель после этого у него першит в горле. За всё это время не произошло ничего интересного, у них не было ни единого дела. Из-за этого Фара стала дёрганной; от безделья у неё появляется тревожность. Как-то раз она сказала, что даже будь она в смертельной опасности, она бы не волновалась, потому что ей было бы чем заняться. Дирк, разумеется, на стены лез от желания сделать хоть что-то; и всё это заставляло Тодда чувствовать себя немного виноватым, потому что он вбил себе в голову мысль, что Вселенная даёт им перерыв из-за его болезни.
И, разумеется, стоило ему только заметить, что за последние двадцать четыре часа он ни разу не кашлянул, как появилось новое дело. Оно включает в себя потерянный, но бесценный стеклянный глаз; к несчастью почившую рыбу; и нервного англичанина, заявляющего, что он занимает очень важную должность в архиве своей родной страны. Тодд замечает, что этот мужчина во многом является полной противоположностью Дирку, хотя ни тот, ни другой этого не замечают. Зато замечает Фара, если Тодд, разумеется, правильно интерпретирует взгляды, которые она ему бросает.
Но всё хорошо, что хорошо заканчивается; и вот уже дело закрыто, рыба возвращена на свою исконную родину, а глаз разбит вдребезги. Они возвращаются домой несколько дней спустя совершенно измученные, и Тодд, окрылённый, не особо раздумывая тянет Дирка за руку в постель и обвивается вокруг него без раздумий. Они спят, и им не снятся сны, а затем Тодд просыпается и готовит Дирку чай без раздумий.
Однако, дело в том, что Дирк выпивает просто невероятное количество чая, когда работает над делом; по крайней мере, если за ними никто не охотится. Поэтому шкафчик пустует, отчего появляется необходимость сходить в магазин. Тодд пропускает завтрак – он лучше позавтракает вместе с Дирком. Поход в магазин почти доводит его до отчаяния, когда он добирается до секции с чаем и кофе, потому что он смотрит и смотрит на эти бесконечные полки с чаем, и ему кажется, что он так никогда и не догадается, какой у Дирка любимый чай.
И сейчас он знает, почему это так важно. Если он сможет догадаться… Нет, если он сможет знать, что нравится Дирку, лучше, чем кто-либо другой, тогда, может быть…
Тодд понимает, что он завис, поэтому он стряхивает это глупое, тягучее чувство надежды, что овладело им. Он хватает первую коробочку чая, что попадается на глаза, – со вкусом ромашки и пряного яблока от Twinings – и решительно уходит прочь. Это дурацкий чай. В принципе, самый дешёвый чай, но его всё ещё можно пить и не отравиться; по крайней мере так говорит Дирк и большая часть чайных снобов в интернете. Тодд всё равно не чувствует разницы, но неважно. Дирк один раз может и потерпеть дешёвый и непритязательный чай.
Он возвращается домой, ставит греться чайник, начинает готовить панкейки, и его живот тут же начинает урчать. Тесто на панкейки – всего лишь готовая магазинная смесь с крошками шоколада, ну и пусть, – они определённо заслуживают горячий завтрак. Фару нигде не видно и не слышно, так что, скорее всего, это тот чрезвычайно редкий случай, когда она решила поспать подольше. И хорошо. Тодд иногда переживает за её режим сна.
Примерно через десять минут он уже плетётся к себе в комнату, останавливается, чтобы натянуть пижамные штаны (чёрта с два он сегодня ещё раз куда-нибудь выйдет из квартиры), открывает дверь и сразу же замечает Дирка, сидящего на кровати и выглядящего невероятно довольным.
Тодд, прищурившись, смотрит на него.
– Ты, блин, знал, что я приготовлю нам завтрак, да?
– Мне кажется, Тодд, я уже много раз объяснял, что всё не так просто, как всего лишь
знать, это череда сложных предчувствий и намёков от Вселенной касательно текущих нужд-
– Господи, заткнись уже, – ворчит Тодд. Он ставит поднос с завтраком на кровать и передаёт Дирку его чай и панкейки без раздумий.
Единственное, о чём он думает, забравшись на кровать, это то, насколько он голоден, поэтому он начинает запихивать в себя панкейки так быстро, как это только возможно, не выглядя при этом мерзко и не кроша на простыни. Дирк, жуя, размеренно болтает, рассказывая о своём странном сне, но Тодд снова случайно зависает.
Однако, несколько минут спустя, Дирк замолкает и остаётся совершенно неподвижным. Тодд смотрит погоду на телефоне, но затем он поднимает взгляд на Дирка, уставившегося на кружку чая у него в руках с абсолютно непонятным выражением лица.
– … Дирк? – Тишина растягивается, и Тодд начинает волноваться.
– Ромашка и пряное яблоко от Twinings, – шепчет Дирк.
Его выражение лица так и не меняется, и Тодд понятия не имеет, что это значит. Он смотрит на кружку, из которой лёгкой струйкой бежит пар в прохладный утренний воздух. Дирк крепко её сжимает, будто бы отчаянно желая согреться её теплом.
– Это… Именно этот чай когда-то пытался тебя убить или...?
– Нет, – произносит Дирк, и с его голосом происходит что-то странное, сочетающееся с выражением его лица. – Нет, Тодд. Это он.
Тодд уже не стесняясь пялится на него. До него не доходит.
–
Он значит...?
– Мой любимый, – говорит Дирк, и внезапно Тодд понимает – выражение его лица, его голос – это, подумать только,
восторг.
Что-то глубоко внутри Тодда начинает сиять.
– Это… это он? – Тодд отставляет свою тарелку подальше и придвигается к Дирку, его сердце бешено колотится по какой-то непонятной причине. –
Это тот чай?
Дирк воодушевлённо кивает.
– Да, это- ой,
ай!
– Что? Что такое? – Тодд впадает в панику, пытаясь понять, из-за чего Дирку больно. Дирк отворачивается и чуть ли не бросает кружку на тумбочку, тут же поднося руки к лицу и дуя на них. До Тодда доходит, что Дирк, скорее всего, слишком долго держал горячую кружку в руках и обжёгся.
– Погоди, давай я… – Тодд осторожно обхватывает запястья Дирка и кладёт его руки их себе на колени. Он бережно держит его ладони с тыльной стороны, отчётливо чувствуя твёрдые костяшки. Он внимательно вглядывается в пальцы Дирка, но на них нет никаких отметин ожогов, только небольшое покраснение, и оно к тому же могло появиться от холодного утреннего воздуха.
Тодд собирается отпустить руки Дирка и объявить ему диагноз «
с тобой всё в порядке, большой ребёнок», но замечает, что тот снова совершенно неподвижен.
Тодд тоже замирает, не желая поднять взгляд. Неужели он… неужели он сделал что-то не так? Он вёл себя слишком открыто, слишком очевидно? Чем дольше он держит руки Дирка в своих, мягко прикасаясь пальцами к этой нежной коже, тем лучше Тодд осознает, что ведёт себя
странно, и это… слишком. Но он всё равно не может заставить себя просто
поднять взгляд и посмотреть Дирку в глаза, увидеть, что написано на выражении его лица – жалость или насмешка.
А может быть ничего из этого.
Может быть, стоит Тодду поднять взгляд, и он увидит… ласку. Нежность в глазах Дирка, может, даже… обожание. Не то, чтобы Дирк никогда так на Тодда не смотрел. Дело в том, что обычно такое выражение лица, хоть и полно желания, но всегда исключительно в платоническом смысле. Тодд не хочет видеть
это выражение лица. Он боится, что Дирк
снова так на него посмотрит. Он хочет, чтобы Дирк смотрел на него так, будто Тодд заслуживает каждой частички ласки, каждого крохотного пожертвования, сделанного во имя любви.
Тодд не может отпустить руки Дирка, всегда верящего и доверяющего Тодду. Он ни на секунду не сомневался в нём, несмотря на то, насколько Тодд заслуживает сомнения, подозрения и недоверия.
Тодд смотрит на линии на ладонях Дирка, переплетения его истории, его жизни… и Тодд делает что-то одновременно и немного храброе, и немного трусливое. Он наклоняется, перегибаясь над собственными ногами, и целует ладонь Дирка. Над его головой раздаётся мягкий звук, как тихий вдох.
– Полностью здоров, – шепчет Тодд, будто бы он может спастись из этой ситуации. Но это не так. Он не может вернуться к тому, как всё было, не может притворяться. Не может лгать.
Он заставляет себя поднять голову.
И затем… он видит лицо Дирка. На нём почти то же выражение, что и пару мгновений назад, когда Тодд чудесным образом наконец-то нашёл его любимый чай.
Восторг.
Тодд многое узнал о Вселенной за то время, что он провёл с Дирком. Самое главное, что он узнал, это всё – абсолютно
всё – связано. Поэтому, когда Дирк, кажущийся ужасно беззащитным и уязвимым в этот момент, наклоняется к Тодду, он сразу же всё понимает – всё произошло так, как и должно было. Он должен был перестать гадать, выискивать и мучиться, чтобы в итоге выбрать первый попавшийся чай, который будто бы звал его. А сейчас он должен перестать накручивать себя, и сомневаться, и хотеть, и просто позволить Дирку поцеловать его.
И Дирк целует.
Этот поцелуй сравним с неизбежным падением вдвоём; сомнение, разделённое двумя людьми, что очень напуганы, но каким-то образом одновременно с этим переполнены счастьем. Дирк немного робок, что можно списать на отсутствие опыта, а Тодд прижимается всё ближе. Этот поцелуй почти невинен, их губы сомкнуты, лишь мягко касаются друг друга; но затем Дирк издаёт звук, подобный вздоху, и всё меняется. Тодд наконец-то отпускает ладони Дирка и кладёт одну руку на его щеку, а другую – на заднюю часть шеи, притягивая его ближе. Дирк, будто бы только вспомнив как шевелиться, бросается вперёд, растворяясь в объятьях Тодда. Тодд не в силах сдержать улыбку, но Дирк углубляет поцелуй, и Тодд сразу же отвечает ему взаимностью. Он прикусывает губу Дирка – нежно – и звук, который издаёт Дирк, можно описать лишь как приглушённый стон. После этого он ещё раз легонько целует Дирка, а затем отстраняется и наконец решается открыть глаза.
Глаза Дирка всё ещё закрыты, будто бы он не может поверить в случившееся. На мгновение Тодда охватывает страх, но затем:
– Ты ждал нужного чая, чтобы наконец-то поцеловать меня? – Дирк выглядит растерянным и немного смущённым.
– Что? – Вопрос застаёт Тодда врасплох.
Щёки Дирка покрываются алым румянцем.
– Ну, я… пытался давать тебе всяческие намёки, а ты не отвечал, и я подумал… подумал, что ты просто не испытывал таких чувств, и это нормально,
разумеется, ты и так многое для меня сделал, и я правда не хотел ставить тебя в неловкое положение, поэтому я забил, но-
– Погоди,
намёки? Какие намёки? – Тодд никогда раньше не чувствовал себя настолько сбитым с толку после поцелуя.
Дирк раздражённо фыркает.
– Ну, знаешь, мне казалось, они были вполне очевидны, Тодд. Я рассказал тебе… о том, что я, ну, демисексуал и рассказал, как именно я пришёл к такому выводу, и-
– Ты… ты никогда не говорил, что какая-нибудь из этих фантазий была
обо мне!
Дирк вскидывает руки.
– Да о
ком ещё они
вообще могли быть? Неужели разговор про «эмоциональную близость, ведущую к возникновению чувств эротического или даже сексуального характера»
прошёл мимо тебя?
– Нет! Но ты… ты мог бы иметь в виду… эм… – Тодд запинается, пытаясь понять, из-за какого ещё человека Дирк мог бы пересмотреть свою самоидентификацию, и осознаёт, что он – самый близкий человек для Дирка. Лучший друг или нет. – Слушай, ты просто- я никогда не думал, что ты…
Дирка внезапно охватывает ужас.
– Чёрт, ты… ты не… испытываешь тех же чувств ко мне?
Тодд чувствует, как широко раскрываются его глаза.
– О Боже, нет, я… я испытываю, – выпаливает он. – Я правда, правда испытываю эти… чувства.
– И чтобы всё окончательно прояснить… эти чувства это… – Дирк замолкает, выглядя чрезвычайно нервно.
И Тодд решается побыть ещё немножечко смелее.
– Я… не знаю, что насчёт тебя, но. Я… скажем так… – он прочищает горло, – просто пиздец как влюблён в тебя?
– Оу, – говорит Дирк с тихим, радостным удивлением человека, получившего неожиданный, но совершенно идеальный подарок от того, кого он очень сильно любит. – Это- Я… Я тоже тебя люблю.
Тодд понимает, что у него больше не осталось слов. Вместо разговоров он делает то, что никогда прежде не делал: он притягивает человека, в которого влюблён, за вторым поцелуем, и каким-то образом он оказывается даже лучше, чем первый.
***
Первой они, разумеется, рассказывают Фаре. По крайней мере, пытаются, потому что спустя полчаса после их поцелуя, она позвала их, чтобы объяснить, что, как бы это не противоречило самой её сущности, она берёт незапланированный отпуск. И уезжает. В Бергсберг. И самое главное – она и Тина, с её собственных смущённо произнесённых слов, «теперь, типа, вместе?».
Сама идея отпуска, на самом деле, не такая уж неожиданная, как могло показаться. Их последнее дело было одним из самых изнуряющих. Тем не менее, известие про Тину
определённо неожиданно, из-за чего Дирк ещё пятнадцать секунд прыгал на месте, и даже Тодд не смог сдержать улыбки (хотя, возможно, он улыбался также из-за того, что Дирк не отпускал его руку).
И возможно, им стоило предоставить этот момент Фаре и ничего не говорить, но у Тодда не остаётся выбора, так как Дирк радостно восклицает: «Это просто чудесно! Тодд тоже меня поцеловал!».
Тодд даже не пытается исправить его. Он знает, что они поцеловали друг друга в равной степени.
Фара пытается что-то сказать, но у неё получается издать лишь удивлённые, но полные счастья нечленораздельные звуки, и все они (вскоре к ним присоединяется и Тина) немного неловко, но всё же воодушевлённо поздравляют друг друга с их удачей в романтическом плане.
Тодду требуется ещё пара дней, чтобы собраться с силами и рассказать Аманде. Он не уверен, что с момента их последнего звонка, он заработал достаточно баллов на ещё один разговор по душам. Так или иначе, он всё же заставляет себя позвонить ей. Ему… помогает то, что Дирк одаривает его нежной улыбкой и пылко целует незадолго до звонка.
– Тодд? Всё в порядке? – Аманда опускает любезности. Неудивительно, что она думает, что произошла чрезвычайная ситуация, учитывая, как скоро позвонил ей Тодд после их последнего разговора.
– Да, нет- мы все в порядке. Ничего не произошло, – торопливо объясняет он.
– А, – Аманда замолкает. – Эм, ну… как дела?
Тодд сглатывает. Кажется странным рассказывать Аманде о подобном. Сказать ей, что он счастлив. Он всё ещё не совсем уверен, что заслуживает счастья, и во время разговора с Амандой уверенности не прибавляется.
– В общем, эм… это насчёт Дирка?
– … Оу? – Аманда не скрывает воодушевления в голосе. Тодду очень неловко.
– Я… мы… Мы теперь встречаемся, вроде как? Я с Дирком, то есть. – Тодд отстраняет телефон от уха, когда с другого конца раздаётся оглушающий визг.
– ЧЕГО! Чувак! Боже мой! Пошёл ты, ты должен мне денег!
Тодд невольно смеётся.
– Я никогда не соглашался на этот спор.
– Чёрт, я же тебе говорила! Я говорила, что он влюблён в тебя!
– Ладно, ладно, господи, Аманда. Как будто бы я раньше ни с кем не встречался.
– Да, но это первый раз, когда ты сам рассказал мне об этом.
Появляется отрезвляющее осознание. Тодд никогда не рассказывал Аманде про свои школьные влюблённости, она была слишком маленькой для таких откровений. А когда он был в университете, и даже после этого… они уже не были близки. Когда у Аманды проявилась болезнь… у Тодда больше не было времени на отношения.
Неудивительно, что тогда она так прицепилась к его влюблённости в Фару.
– Прости, – говорит Тодд и морщится. – Эм, нет, погоди. Я- Я знаю, больше никаких извинений.
Они договорились об этом. Больше никаких попыток извиниться. Это не помогает.
– Но… Просто. Я люблю тебя, хорошо? – Тодд задерживает дыхание. Раньше он постоянно говорил Аманде, что любит её.
В ответ раздаётся затянувшееся молчание.
– … Я тоже тебя люблю, – говорит она – тихо и сдержанно, что совсем непохоже на нынешнюю Аманду.
Тодд прочищает горло.
– Ну, в общем, да. Просто позвонил, чтоб рассказать. Встречаюсь с Дирком теперь. Это… хорошо. Классно.
– И наконец-то, кстати. Но ты не классный, просто знай.
И после этого они переходят к другой теме для обсуждения, разговор проходит гораздо легче; с такой лёгкостью они уже давно не разговаривали.
***
Время идёт, и к удивлению Тодда, он ничего не портит. Спустя две недели после их первого поцелуя Тодд просыпается рядом с Дирком, прижатым к его груди, и он понимает, что она больше не болит. И что самое главное, ему больше не стыдно.
Раньше в отношениях у Тодда всегда присутствовало чувство стыда. Есть что-то определённо ужасающее в том, что тебя видят; когда его самые сокровенные чувства так открыто приняты, неважно насколько вежливо и насколько решительно. Тодд очень долго придерживался правила не давать никому доступ к своим мыслям – или, если быть совершенно честным – к своему сердцу.
Но сейчас он это понимает.
Он хочет рассказать всему этому чёртову миру, всей грёбаной Вселенной, что он любит Дирка Джентли, а Дирк Джентли любит его. Он хочет представлять Дирка в качестве своего парня и ему плевать, насколько по-ребячески это звучит. Он хочет приглашать Дирка на свидания и покупать ему бесконечное множество его любимого чая (
который даже не хорошей марки) и заполнить им их шкафчики на кухне. И больше всего он хочет, чтобы это
не заканчивалось. Он не просто хочет говорить правду. Он хочет воспевать эту правду вечно вместе с Дирком.
Возможно, эта эйфория пройдёт. Возможно, это счастье резко закончится с наступлением его следующего приступа. Возможно, кто-то из них, или они оба пострадают при расследовании. На самом деле, всё это почти точно случится, никаким
возможно это не описать.
Но теперь Тодд понимает всё гораздо отчётливее – каждая секунда, проведённая рядом с Дирком, будет стоить того.
***
Месяц спустя они вместе завтракают в постели.
Это ужасная привычка: крошки падают на простыни, в комнате стоит запах еды, Фара жутко с этого бесится, хотя это даже не её кровать или комната (Дирк и Тодд оба между собой пришли к выводу, что это забавно). Они намеренно игнорируют её правоту.
Это привычка, от которой они не собираются избавляться в ближайшее время.
Тодд ждёт, когда Дирк начнёт просыпаться, затем целует его в щёку и шепчет: «Пойду приготовлю завтрак, хорошо?».
– Угу, хршо, – сонно бормочет Дирк. – Люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю, – шепчет Тодд, хоть и уверен, что Дирк уже снова уснул.
Он плетётся на кухню, чтобы сделать завтрак, хоть сам ещё тоже довольно уставший. Они только раскрыли очередное дело, в этот раз про парашютиста, пропавшего посреди прыжка. Они нашли его в Гималаях совершенно нагим, но целым и невредимым – в отличие от них самих. Всё это к тому, что все они чрезвычайно вымотаны и определённо заслуживают вкусный завтрак, который Тодд как раз и принялся готовить для них (и для Фары тоже, если она уже проснулась).
Тодд возвращается в спальню примерно двадцать минут спустя; в его руках поднос с двумя тарелками тостов с яйцами, чашкой кофе и изящной кружкой Дирка, наполненной его любимым, но к сожалению, совершенно средненьким чаем. Ромашка и пряное,
мать его, яблоко от Twinings.
(Тодд всё ещё улыбается, когда замечает эту коробочку в магазине, но совсем ненадолго. Он отлично стирает все следы эмоций, когда Дирк пытается его поддразнить по этому поводу).
Дирк ещё спит, поэтому Тодд бесцеремонно бросает их завтрак у изножья кровати и забирается обратно под одеяло. Он придвигается к Дирку совсем близко и кладёт руку на его бедро.
– Эй. Просыпайся.
Дирк хмурится, отказываясь открывать глаза.
– Так холодно и бесчувственно, – вздыхает он, очевидно надеясь услышать что-то более романтичное.
Тодд закатывает глаза.
– Прошу тебя, любовь моя, пробудись ты ото сна, – безэмоционально произносит он.
Дирк хмурится ещё сильнее. Тодд смягчается.
– Я приготовил завтрак.
Дирк открывает глаза и улыбается.
– Спасибо, – теперь он сияет.
Тодд немного раздражённо гмыкает, но Дирк целует его, и это его задабривает. Хотя это тоже раздражает; по крайней мере, он пытается себя в этом убедить.
С тех пор, как Дирк выяснил, что он, на самом деле,
очень даже (с его слов) любит целоваться, он стал постоянно, в самое разное время украдкой целовать Тодда. Сперва Тодд воспринял это, если честно, с сочетанием удивления, восторга, трепета и смущения. Он временами забывает, что теперь они встречаются, что он может подойти и поцеловать Дирка, когда только захочет. Он может взять Дирка за руку и переплести их пальцы, положить ладонь Дирку на ногу и почувствовать, как тот замирает от счастья. Самое замечательное, что он может притянуть Дирка к себе, почувствовать тепло его тела, когда Дирк охватывает его руками за плечи, прижимаясь всё ближе. Дирк не слишком выше Тодда, но ему всё равно приходится немного нагибаться, чтобы Тодд мог уткнуться подбородком ему в плечо.
Этим утром они вместе завтракают и смотрят очередную серию «Неразгаданного» от БаззФид, которое они договорились смотреть только в светлое время суток. Дирк выдаёт постоянный поток язвительных комментариев, пока Тодд приводит доводы против всех его заявлений. В один прекрасный момент они начинают какое-то странное соревнование
по тыканью друг друга в бока, пока один из них не начнёт молить о пощаде, которое заканчивается тем, что чья-то вилка падает на пол, и Дирк практически визжит от смеха, пока у Тодда дыхание перехватывает от того, насколько он счастлив.
Они оба лежат на боку лицом друг к другу; завтрак и ноутбук лежат, забытые, на другом конце кровати. Дирк придвигается и целует Тодда, который не может сдержаться и улыбается в поцелуе. Дирк всё отстраняется, чтобы продолжить их спор, но Тодд целует его снова и снова, пока он не оказывается сверху, вдавливая Дирка в матрас, а их поцелуи не становятся горячее в обещании чего-то большего, висящего в воздухе между ними – уже не в первый раз, хотя они с этим не торопятся.
Тодд отстраняется и прижимается лбом ко лбу Дирка, не открывая глаз. Дирк запускает пальцы в волосы Тодда и начинает их перебирать.
Чувство, раскрывающееся в груди Тодда, уже не сдавливает его внутренности. Оно больше не такое неистовое, сильное и тяжёлое, как было до того, как они позволили себе быть вместе. Оно просто… спокойное. Тихое, гармоничное сияние совершенно простого счастья. Они живы, они вместе, и у них есть что-то очень важное, что
излучает счастье.
Они заботятся друг о друге, и это прекрасно.
