Paper Crowns

Pray to god I can think of a nice thing to say. But I don't think I can so fu*k you anyway.*

      Проходит всего неделя, когда они видятся вновь.       У Льюиса почти нет времени — совсем скоро ему уезжать, но он всё-таки подлавливает Нико в момент, когда тот проходит по паддоку через зону своей бывшей команды. Росберг здоровается с кем-то, улыбается, но не останавливается надолго. Вероятно, тоже спешит уехать. Только вот Льюис не намерен считаться с планами Росберга.       — Нико, — окликает он.       И когда тот оборачивается и подходит ближе, Льюис дёргает его за рукав рубашки и бесцеремонно тащит за собой. Нико не сопротивляется: ни тогда, когда слышит треск ткани в стальной хватке Льюиса, ни тогда, когда тот припечатывает его спиной к стене пустующих боксов, заставленных со всех сторон высокими контейнерами с оборудованием, ни тогда, когда Льюис хватает его за грудки и ощутимо встряхивает, словно стремится приложить Нико головой об эту самую стену.       — Ну, что ты теперь скажешь? — бросает Льюис ему в лицо.       Нико только ухмыляется, окидывает быстрым взглядом окружающий ландшафт, словно желает убедиться в том, что их странный манёвр остался никем незамеченным, и лишь потом возвращает взгляд к Льюису.       — Что? — равнодушно переспрашивает он.       Льюис шипит, сильнее сжимает пальцы на воротнике рубашки:       — Что ты теперь скажешь, кто лучше — я или Макс?       Нико молчит. Только смотрит внимательно, чуть прищурившись. Льюиса выводит из себя это его поведение похлеще любого, даже самого неприятного ответа. Он почти яростно трясет Росберга за плечи, слышит звук глухих ударов об стену, но даже тогда не успокаивается, продолжая задавать один и тот же вопрос:       — Кто? Кто? Ты же видел гонку... Говори!       — Я своё мнение уже озвучил и не собираюсь его менять, — с ледяным спокойствием в голосе отвечает Росберг.       А потом вдруг сам хватает на мгновение замеревшего Льюиса и дёргает на себя, одним движением разворачиваясь и меняя их местами. Теперь уже Льюис оказывается в невыгодном положении. Припёртый к стене в пыльном углу между высоких ящиков, он несколько раз моргает, прежде чем вновь воззриться на нависшего над ним Росберга.       — Отпусти и проваливай, не хочу тебя видеть, — Льюис смотрит с ненавистью, буквально выплёвывает слова Нико в лицо.       — Не хочешь? Ты же сам меня позвал, — наигранно удивляется тот.       И вместо того чтоб отстраниться, он подается вдруг вперед, всем телом прижимаясь к Льюису, заставляя того полностью вжаться в стену, а потом касается губами его губ, сминая сопротивление непослушного рта, заткнуть который иного способа просто не существует.       Нико целует жестко, игнорируя недовольное мычание Льюиса, его попытки вырваться, отодрать от своих плеч намертво вцепившиеся в него руки. Хэмилтон дергается, но Росберг никогда не был слабее, а потому все эти попытки изначально обречены на провал.       Губы Нико, на вид такие мягкие, на самом деле оказываются твердыми и холодными. Ему почти не приходится прилагать усилий, чтобы подавить сопротивление рта Льюиса, однако, стоит лишь ему провести языком по чужой губе в попытке углубить поцелуй, он тут же получает ощутимый укус зубами. Только это заставляет Нико наконец отстраниться. Он смотрит на Льюиса, ожидая увидеть на его лице какие угодно непередаваемые эмоции. Однако, тот не выглядит ни потрясенным, ни растерянным. Его взгляд так же внимательно разглядывает лицо Росберга, пока не останавливается на прокушенной им же самим губе. На удивление небольшая, но достаточно глубокая ранка обильно кровоточит, заставляя Нико то и дело облизывать это место.       — Боже. Никогда бы не подумал, что мой бывший напарник извращенец, — не отводя взгляд от этого почти гипнотизирующего зрелища, произносит Льюис.       — И ты даже не представляешь, насколько.       Нико снова приближается к его лицу, словно хочет поцеловать, но в последний момент чуть наклоняет голову, касаясь чувствительной кожи на шее Льюиса. Он ведет по ней губами, оставляя заметный кровавый след поверх татуировки "God is love", прикусывает тонкую кожу за ухом и удовлетворенно хмыкает, когда чувствует ответное касание Льюиса. Тот больше не пытается оттолкнуть, наоборот — кладёт ладони Нико на спину, притягивая ближе, пытается сам найти губами его губы, но перед этим останавливается, замирает. Внимательно рассматривает, словно впервые, так близко лицо Нико, поднимает одну руку, проводит большим пальцем по линии нижней губы, специально задевает ранку, которая всё еще кровит. Нико пытается увернуться от слишком неприятного прикосновения, но Льюис не позволяет. Сжимает пальцами подбородок и вдруг подается вперед, слизывая выступившую каплю крови.       — А ты еще больший извращенец, — на грани слышимости выдыхает Нико.       Но Льюис прекрасно понимает, что тот хочет сказать.       — Заткнись, — прикрывая глаза, бормочет он в ответ. — Прошу тебя... Ненавижу всё, что ты говоришь. Хотя бы раз в жизни, просто заткнись...       Росберга не надо просить дважды. Что бы там ни было в голове Льюиса, сейчас Нико может видеть лишь его глаза с неестественно расширенными зрачками, чувствовать жар его тела, которое едва ощутимо подрагивает даже от самых невинных прикосновений. Всё это окончательно вышибает здравый смысл из головы, так что даже голоса механиков какой-то из команд, звучащие неподалеку, не могут заставить их остановиться.       Нико выдыхает рвано, снова впиваясь в такие привлекательные сейчас губы. Теперь ничто не мешает его языку проникнуть глубже, очертить причинившие совсем недавно боль острые зубы, почувствовать ответное движение. Льюис тихо стонет в поцелуе, сам прижимается к стене, тянет на себя Росберга. Тот уже не замечает, когда его руки опускаются на грудь Льюиса. Только чувствует частое сердцебиение под своей ладонью, ведет этой рукой вдоль тела ниже, не переставая целовать.       Их поцелуи никак нельзя назвать нежными, скорее — требовательными, даже немного болезненными. В какой-то момент Льюису кажется, будто бы он задыхается под напором Росберга, полностью зажатый между его крепким телом и твердой стеной. Но от этого ощущения лишь обостряются, так что почти на грани сознания он чувствует прикосновение холодной ладони к разгоряченной коже живота под футболкой, и это, казалось бы, незатейливое действие заставляет его практически задохнуться, окончательно вышибая из легких весь кислород. Он запрокидывает голову, ударяется об ту же злополучную стену и снова стонет — ни то от боли, ни то от удовольствия.       — Осторожно, — сквозь гул в ушах он слышит голос Нико и чувствует его руку возле своей головы, чуть отстраняется от стены, только чтобы тут же вновь прислониться к заботливо подставленной ладони.       Нико одной рукой едва заметно перебирает его волосы, но даже такое простое действие пускает мурашки от макушки до самых кончиков пальцев ног Льюиса. Другой рукой он продолжает исследовать его тело под одеждой. Снова проводит по животу, вверх по широкой груди и далее — на спину. Прижимает податливое тело к себе, обнимает крепко, утыкается лицом в плечо и глубоко вдыхает, стараясь уловить и запечатлеть в памяти такой знакомый и одновременно новый запах Льюиса. Они стоят так несколько секунд, когда Льюис вдруг делает одно-единственное движение бёдрами, и это настолько характерный и прямой намёк, что Нико даже не сразу улавливает его смысл. Мгновение он стоит, не двигаясь, точно раздумывая, а потом сжимает объятия сильнее, направляет Льюиса, требуя повторить это же движение, и когда тот поддается на нехитрую провокацию, сомнений у Нико не остается.       Он снова припадает губами к его рту, целует еще жестче, почти кусает его губы, рукой при этом возвращается на живот, ведет по линии роста волос от пупка ниже, касается пояса тренировочных брюк и, не чувствуя сопротивления, развязывает шнуровку. Льюис стонет, бесстыдно толкается в ласкающую его руку, роняет голову на плечо Нико, обхватывает его руками и почти повисает на нём. Их обоих уже натурально трясёт — одного от приятности происходящего, другого — от его нереальности. Сквозь рваное дыхание Льюис пытается сказать что-то, из чего Нико выхватывает только одно слово — "сильнее". Он не уверен, что тот имеет ввиду, но какое-то шестое чувство подсказывает, что именно нужно делать. Пальцы сами с силой сжимаются вокруг члена Льюиса. Пусть даже сквозь бельё, но это точно должно быть довольно болезненно, однако Хэмилтон лишь дышит еще чаще, впивается ногтями в плечи Нико и совершенно точно не стремится прервать это прикосновение. А Нико кажется, что у него попросту едет крыша, иначе не объяснить, откуда в нём, всегда таком нежном и внимательном, при одном взгляде на Льюиса просыпаются какие-то неведомые ранее инстинкты и желания.       Он снова с силой сжимает ладони. И ту, которая придерживает Льюиса, не давая осесть на пол, и другую, которая теперь уже полностью обхватывает его возбужденную плоть. Он чувствует исходящий от влажного тела Льюиса жар, физически ощущает, как напрягаются все разом мышцы в его теле, сжимает пальцы и делает всего несколько резких движений. Но этого оказывается достаточно. Льюис снова напряженно выдыхает, впиваясь вдруг зубами в голый участок кожи у самого воротника рубашки Росберга. Тот почти вскрикивает от неожиданности, будучи покусанным уже дважды. И в этот же самый момент его руку заливает горячая струя.       — Твою мать... — выдыхает Льюис, отстраняясь от Росберга и прислоняясь к прохладной стене позади себя.       — Теперь я ответил на твой вопрос? - вдруг спрашивает Нико.       Он смотрит нечитаемым взглядом, но Льюис и не пытается разгадать сейчас эмоций своего бывшего напарника. Смысл фразы Росберга доходит до него очень медленно и даже, наверное, не доходит вовсе. А тот только теперь вытаскивает испачканную руку, делает пару странных движений в попытке ее отряхнуть, но тут же бросает это дело, вновь переключаясь на Льюиса. Другой рукой он, как может, приводит в порядок одежду Хэмилтона, пока тот стоит, не шелохнувшись, всё еще пытаясь прийти в себя.       Нико не столько слышит, сколько сначала чувствует вибрацию в одном из карманов штанов Льюиса:       — У тебя телефон, — успевает произнести он, и лишь потом громкая мелодия разбивает тишину вокруг.       — Должно быть, Анджела меня потеряла.       Хэмилтон наконец делает шаг от стены, и в попытке достать телефон отходит от Нико. Телефон продолжает звонить, когда кроме него слышится еще один звук — шорох шагов.       — Льюис?! Ты здесь? — зовёт кто-то, и Льюис оказывается прав. Это определенно Анджела.       Шаги уже совсем близко, а спустя менее минуты из-за самого высокого контейнера появляется и она.       — Льюис? Я услышала твой телефон. Всё в порядке?       Анджела с недоверием оглядывает стоящих перед ней мужчин, но не заметив ничего подозрительного, с облегчением выдыхает и сбрасывает вызов. Телефон наконец перестает звонить. На мгновение воцаряется тишина.       — Всё в порядке, не волнуйся, — Льюис улыбается, стараясь изобразить полнейшее спокойствие. — Просто отошли поговорить.       Анджела пожимает плечами, мол, не её это дело, и сообщает только:       — Скоро рейс, пора ехать.       — Хорошо, иду, — кивает Льюис и, уставившись в пол, проходит мимо Росберга.       Он уже почти заворачивает за злополучные ящики, когда Нико всё-таки окликает его.       — Ну что еще? — недовольно бормочет Хэмилтон, оборачиваясь, и тут же взглядом натыкается на самодовольную улыбку Нико.       Тот демонстративно достает из кармана платок и, не сводя глаз с Льюиса, вытирает испачканную всего несколько минут назад ладонь.       — За тобой должок, не забудь... — произносит Нико.       Многозначительно поигрывая бровями, он опускает взгляд на свои джинсы, рукой будто невзначай поправляя пряжку ремня, так что не нужно обладать огромным воображением, чтобы понять, что именно тот имеет ввиду.       — Не дождешься, — ухмыляется Хэмилтон и разворачивается, теперь уж точно намереваясь уйти.       — Я не шучу! — летит ему вслед еще одна фраза.       И Льюису даже нет необходимости настолько хорошо знать Нико, чтобы понимать — он действительно не шутит.