Это случалось с каждым из нас. Мы никогда не выражаем того, что чувствуем. А когда хотим выразить, оказывается, что слишком поздно, так как момент упущен. (с) К. Кастанеда – Активная сторона бесконечности
Чего только ни делает Льюис, чтобы вывести Росберга на разговор. Рассказывает на пресс-конференции, как совершенно не смотрит YouTube. Даёт интервью о том, насколько ему безразличны слова всяких бывших пилотов. Строчит посты в Инстаграм о том, как научился не реагировать на хейтеров. И всякий раз после очередного перфоманса с самим с собой он с уверенностью ждёт, что уж теперь Нико наверняка объявится. Хоть словом, хоть делом, хоть лайком, но как-нибудь даст о себе знать. Только вот Нико не появляется. А пойти к нему сам Льюис по понятным причинам, после всего, что между ними было, не может. И дело даже не в их последней встрече, хотя чего греха таить, Льюиса не перестают терзать воспоминания, но тут вопрос стоит куда глобальнее — на кону честь, достоинство и сила воли. Сидя в шезлонге на берегу моря и глядя на лазурную гладь воды, уходящую далеко за горизонт, на спокойные волны, легко накатывающие на берег, на блики солнечных лучей, скользящих по воде, Льюис хмурится и не понимает — где он опять просчитался. Почему среди множества реакций на его пост в Инстаграм — две из трех содержат имя Росберга, тогда как сам регулярно упоминаемый так и не удосужился сказать хоть слово: ни в своем идиотском блоге, ни лично Льюису в лицо. Хотя, разыскать на островах, куда Хэмилтон сам себя сослал в изгнание на время летнего перерыва, Нико бы его в любом случае не смог. — Чёрт тебя дери, — сквозь зубы цедит Льюис, отбрасывая надоевший до ужаса смартфон от себя подальше.***
Эта изначально сомнительная идея — приехать домой в Монако — теперь кажется Льюису еще более тупой и безнадежной. — Как ты сам, Льюис, как ты сам... — говорит он себе под нос, спускаясь на несколько пролётов ниже и останавливаясь аккурат напротив двери Росберга. Как уж так вышло, что Льюис забыл ключи, он и сам не знает. Просто по приезду, уже стоя под дверью собственных апартаментов, Льюис вдруг обнаруживает, что привычно тяжелой связки в сумке нет. Он в панике звонит брату, тот переворачивает вверх дном комнату Льюиса в злосчастном домике на острове и наконец обнаруживает их, мирно лежащими под кроватью. Льюис выдыхает — хотя бы не потерял. Но облегчение это совсем недолгое, потому как на улице — поздний вечер, а надо где-то ночевать. Звонить и ехать к кому-нибудь из друзей желания нет никакого. Зато другая, не менее гениальная, чем сам приезд в Монако, идея посещает голову Хэмилтона практически мгновенно. Не дожидаясь лифта, словно боясь передумать, он спускается по ступенькам и только у самой двери ненадолго замирает, но всё-таки жмет на звонок. Нико открывает почти сразу. И не сказать, чтобы тот удивлен. Наверное, просто не показывает вида, когда не спрашивает, а скорее констатирует: — Льюис. — Привет. Я просто... Льюис улыбается натянуто, окидывает Нико взглядом. Он давно не видел его таким: без привычного лоска, идеальной укладки и безупречно сидящего на нём костюма Hugo Boss Росберг выглядит каким-то удивительно домашним. Льюис почему-то оказывается к этому не готов. Но еще больше его удивляет то, что из квартиры не слышно привычных звуков большого семейства, да и сама прихожая за спиной Росберга, насколько видно глазу, не выглядит жилой. — А что это у вас? — врожденное любопытство Льюиса пересиливает его же собственную неловкость, так что не дожидаясь приглашения войти, он просовывает голову в коридор, окидывая взглядом совершенно пустое пространство. — Переезжаете что ли? — Не совсем, — отвечает Росберг. — Ремонт у нас, вывезли мебель. — Понятно... — тянет Льюис и с этими словами заходит в коридор. Нико закрывает дверь, отходит на пару шагов от неловко переминающегося с ноги на ногу Льюиса и прислоняется к стене, скрестив руки на груди и совершенно не делая попыток понять, что происходит. — Я чего пришел, — Льюис бросает еще один взгляд вокруг, лишь бы не смотреть на Нико. — Представляешь, приехал домой, а ключи забыл. — Ключи? Понятно. Я уж подумал, ты пришел отдать долг, — нервный смешок Льюиса заставляет Нико ухмыльнуться. — Нет? Ну так отель в соседнем здании. Я не держу. С этими словами Росберг отталкивается от стены и уходит куда-то в сторону кухни. Льюису видно только часть, однако, он понимает, что и та тоже на удивление пуста. Лишь стол, тумбочка и стул — вот весь нехитрый интерьер некогда со вкусом обставленной столовой четы Росбергов. Нико не приглашает его пройти, а потому Льюис продолжает стоять, чувствуя себя полным идиотом и совершенно не зная, куда деться. Однако, продолжает: — Я просто вспомнил, что когда-то давал тебе ключи, — чуть громче, чтобы Нико точно услышал, говорит он. — Но не помню, чтоб забирал. Вот и пришел спросить... Он осекается под холодным взглядом Росберга, который вновь показывается на пороге кухни, идёт мимо него в сторону гостиной, на ходу бросая: — Проходи. Льюис следует за ним, и уже через несколько шагов оказывается в гостиной. Вернее, том помещении, которое раньше ею было. Теперь здесь непривычно пусто. Только разобранный диван у стены, который посреди большого пространства смотрится слишком уж сиротливо. — Как видишь, здесь ничего нет, — Нико разводит руками, обозначая указанное пространство. — Если ключи и сохранились, то сейчас вместе с другими вещами переехали. Ничем не могу помочь. Отель всё еще в соседнем здании. Нико замолкает, смотрит на Льюиса. Тот кивает, окидывает еще одним странным взглядом практически пустую комнату, сжимает крепче ручку сумки, которую так и держит в руках, и уже намеревается развернуться и уйти, когда Нико вдруг добавляет: — Оставайся. Если хочешь. — Что? Где? А ты... — теряется Льюис. — Я ночую здесь, — он кивает в сторону дивана. — Завтра утром привезут материалы. Не хочу рано ехать из Ниццы, поэтому решил остаться. Льюис понимающе кивает. Вот, значит, как — не хотел рано ехать. Поэтому готов променять комфортные условия родительского дома в Ницце на ночевку на сомнительном диване в квартире, где даже кофе сварить не в чем? "Кто ты и что сделал с Росбергом?" — хочет спросить Льюис, но вместо этого еще раз осматривает предлагаемую на ночь жилплощадь и задаёт вполне резонный вопрос: — А спать мы будем?.. — указывает пальцем на диван. Нико повторяет его жест и кивает: — Да, здесь. Диван большой, нам хватит. — Ага... Еще бы не хватило. Он и не сомневается. Только вот не ширина этого трехметрового выкидыша мебельной индустрии внушает Льюису опасения. Ему обоснованно кажется, что подписывается он сейчас на что-то совсем другое. — Если хочешь, можешь спать на полу. Мне в общем-то без разницы. Нико выглядит совершенно невозмутимым, когда выходит из комнаты, оставляя Льюиса наедине со своими сомнениями. Хотя сомнения тот отбросил, должно быть, еще стоя напротив двери своей запертой на забытый ключ квартиры. — Да нет, всё нормально, — скорее самому себе озвучивает Льюис. — Я могу принять душ? — Делай что хочешь! — откуда-то из коридора сообщает Росберг. Льюис достает из сумки кое-какие вещи и идёт в ванную, по пути успевая заметить Нико, сидящего за столом в кухне и что-то просматривающего на экране ноутбука. На первый взгляд Льюису кажется, что это статья на портале одного из спортивных изданий, но он не стал бы утверждать. Слишком много времени он сам провел в последние дни, листая эти сайты, так что ему вполне могло показаться. Он торопливо скрывается за дверью ванной, щелкает замком и выдыхает. Стараясь ни о чем не думать и не анализировать, Льюис быстро принимает душ. В самолете он мечтал по приезду домой принять ванну, расслабиться в горячей воде, но сегодня ему это явно не светит. А потому, удовольствуясь недолгим душем, Льюис выключает воду, тщательно вытирается, а потом одевается не торопясь. Это ему еще повезло, что в сумке нашлись и чистая футболка, и белье. Льюис выходит из ванной, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, и идет в гостиную. На удивление, диван уже застелен. Свежее белоснежное бельё, заправленные в него две подушки и всего одно одеяло, которое поначалу смущает Льюиса. Но стоит только ему лечь, подвинуться к спинке дивана и, укрывшись, устроиться поудобнее, как все сомнения разом уходят: одеяло оказывается довольно-таки широким. Льюис приподнимается, тянется к выключателю и, когда свет гаснет, ложится снова. В темноте комната перестает быть такой уж неуютной. Сквозь незашторенные окна Льюис видит огни дома напротив, слышит шум редких машин сквозь приоткрытую на лоджию дверь. Обычно он предпочитает засыпать в тишине, но сейчас эти звуки странным образом успокаивают. Нико появляется неожиданно, словно из ниоткуда. Или просто Льюис уже начинает дремать, когда шорох простыней рядом заставляет его открыть глаза. Он чувствует, как немного прогибается диван под телом Росберга, шевеление одеяла, когда тот накрывается, но старается даже не смотреть в его сторону. Нико тоже молчит какое-то время, а потом вдруг спрашивает: — На островах было так скучно, что ничего умнее постинга сомнительных текстов в Инстаграм ты придумать не смог? Льюис напрягается, стараясь быстро прикинуть, получится ли у него притвориться спящим. Но Нико не даёт ему такой возможности, продолжая: — Не делай вид, что спишь. Ты слишком громко дышишь. — Что? — Льюис даже поворачивается к нему, сбитый с толку излишней остроумностью последней фразы. Нико лишь усмехается. — Я говорю, чего ты добивался? Неужто думал, я не пойму, кому адресованы твои послания? Льюис начинает злиться. Неконтролируемый практически поток эмоций захлёстывает его слишком резко, чтобы он мог им хоть как-нибудь управлять. Главным образом его задевает даже не то, что Нико думает о нём, как о полном придурке (а Льюис уверен, что именно так Росберг и думает), а то, что этому недоделанному блоггеру-эксперту даже не нужно делать вид, будто он не читает посты в Инстаграм. Нико может себе позволить читать социальные сети Льюиса и не реагировать на них. А может и откомментировать, при этом никто не упрекнет его в излишней заинтересованности. — Отстань! — только и может бросить Льюис. Он дёргается под одеялом, ногой вдруг ощутимо пиная лежащего рядом Нико. Это нехитрое движение доставляет ему мгновенное иррациональное удовольствие. Не задумываясь, он повторяет тоже самое рукой. Толкает кулаком Нико в плечо, так что тот даже вскрикивает от неожиданного нападения. Но Льюису этого мало. Он уже чувствует весь непередаваемый букет из ощущений, который обычно сопровождает все их с Нико взаимодействия: прилив адреналина с примесью злости и чего-то еще почти сладостного — такого ощущения, от которого всё сводит внутри. Льюис успевает ударить еще пару раз, прежде чем его рука оказывается перехвачена крепким захватом Нико. — Я уже говорил, что отель в соседнем здании, — раздражающе спокойным тоном произносит тот. Льюис фыркает, но потом вдруг совсем тихо отвечает: — Я не хочу в отель. Он дергает зажатой в ладонях Росберга рукой в попытке освободиться, но тот не отпускает. Лишь ослабляет захват, чуть разжимает пальцы и вдруг едва заметным поглаживающим движением проводит по запястью Льюиса. Тот дергается от неожиданно приятного прикосновения похлеще, чем от удара, поворачивается лицом к Нико в попытке разглядеть его и понять, что тот задумал. Но лицо Росберга, когда тот тоже поворачивается к нему, остаётся все таким же непроницаемо спокойным. Разве что его слишком пристальный взгляд выдает крайнюю степень сосредоточенности. — Почему? — шепотом спрашивает Нико. Льюис не отвечает. Он, будто завороженный, смотрит, как Нико медленно подносит ближе к лицу его сжатую в кулак руку, аккуратно по одному разжимает ему пальцы, а потом вдруг целует один. Касается губами, ведёт языком, слегка прикусывает фалангу. Льюис чувствует накатывающее волной возбуждение, которое словно зарождается на кончике пальца руки, а оттуда по венам мгновенно разносится по всему телу. Он резко выдыхает, чем заставляет Нико отвлечься от своего нехитрого занятия. Тот тянет Льюиса за руку, заставляя его приподняться, сам же при этом не двигается. Хэмилтон ложится ближе, но Нико не перестает тянуть его к себе, вынуждая еще приблизиться. Он останавливается лишь тогда, когда Льюис уже почти лежит на нём сверху. Нико не двигается, только отводит чуть в сторону руку, сжимающую ладонь Хэмилтона, так что получается будто тот сам обнимает его. Но Льюис не замечает этой уловки. Он легко поддается негласным велениям лежащего рядом мужчины. Более того, его пальцы неосознанно переплетаются с пальцами Нико, сжимая в ответ его ладонь. Льюис понимает, что чувствует почти непреодолимую физическую тягу к этому человеку, такому недоступного для него в обычной жизни. Сейчас они словно оказываются в какой-то параллельной реальности. Такой близкий и понятный Нико со встрепанными волосами, которые хочется трогать, лежащий на единственном диване в пустынной квартире; его взгляд, который даже в темноте заставляет сердце Льюиса биться чаще — всё это кажется сюрреалистичным, а потому не вызывают сомнений ни искренность желаний, ни их уместность. Льюис наклоняется к Нико и целует его. Просто прикасается губами к губам, словно делал так много раз прежде. Нико легко поддается его напору, сам не пытается вести. Сегодня — очередь Льюиса. И оба они это знают. — Всё-таки я не люблю быть должен, — на выдохе произносит Льюис. Он вновь целует Нико уже более требовательным поцелуем, заставляет того разомкнуть губы, и пока язык исследует глубину рта Росберга, рукой Льюис гладит его по голове. Наконец-то он может позволить себе зарыться пальцами в его мягкие волосы, обычно зафиксированные тоннами сверхстойкого геля. И кто бы мог подумать, но от этой простой ласки Нико вдруг начинает стонать. Льюис отстраняется немного, только убедиться, что тому действительно хорошо, и снова возвращается поцелуями, но уже к шее. Он медленно раздевает Нико, стягивает с него футболку и штаны. А потом, недолго думая, снимает и с себя ставшую внезапно лишней одежду. Льюис водит рукой по животу Нико, наслаждаясь заметным даже в темноте контрастом цвета их кожи, пока не набирается достаточно смелости, чтобы запустить ладонь под одеяло и неуверенно провести по уже вставшей плоти Росберга. Тот выдыхает, дышит чаще и сам тянется к Льюису за поцелуем, одновременно толкаясь в подставленную ладонь. Льюис смущен больше обычного, а потому не особенно помогает Нико. Но видимо, сама по себе ситуация действует весьма возбуждающе, заставляя их двоих теряться в ощущениях. Льюис сжимает пальцы на члене Нико и чувствует ответное движение в свою сторону. Но прежде чем прикоснуться к самому чувствительному месту на теле Хэмилтона, сквозь сбившееся дыхание Нико просит: — Ляг на меня. Льюис не совсем понимает, что от него хотят, однако перемещается еще ближе к Росбергу, а тот обнимает его, укладывая на себя сверху. Льюис неловко ёрзает, так что в какой-то момент они соприкасаются членами. Оба резко выдыхают, чувствуя разливающийся по телу жар. Льюис приподнимается на руках и со стороны видит, как широкая ладонь Нико обхватывает требующую ласки плоть – и свою, и его, - соединяет близко-близко, даже немного больно, но от этого только ещё более приятно. В глазах темнеет от нахлынувшей волны удовольствия, когда Нико начинает двигать рукой. Это совершенно непередаваемое по остроте ощущение, неведомое Льюису прежде. Он пытается удержаться на руках, которые ощутимо дрожат, утыкается лицом в грудь Нико, стараясь не упасть на него и не разорвать тем самым их слишком тесный контакт. Должно быть, впервые за много лет навыки пилота Формулы-1 подводят Хэмилтона. Ни хвалёная физическая форма, ни поразительное самообладание — ничто не помогает справиться со сметающим все границы наслаждением, когда Льюис кончает. После оргазма он засыпает практически мгновенно. Нико лежит, обнимая его, но совсем недолго, после чего встаёт, идёт в ванную и возвращается оттуда с влажным полотенцем. Вытирает с тела спящего Льюиса следы их недавнего удовольствия, а после сидит рядом с ним какое-то время, рассматривает красиво очерченный рельеф мышц и узоры татуировок. Ловит себя на желании обвести их все кончиками пальцев, рассмотреть при свете дня, не скрывая восторга ни от самих рисунков, ни от этого идеального тела, ни от его обладателя. Но параллельно к нему приходит осознание невозможности осуществления этих желаний. Росберг знает, что утром их ждёт очередной неловкий, особенно в свете последних событий, разговор. Он как наяву видит Льюиса, отводящего взгляд в попытке сформулировать самый сложный вопрос из возможных — что дальше? Нико не знает ответов, у него их нет. Он попросту не хочет допустить развития этой ситуации, а потому встаёт, собирается и уходит из квартиры, предварительно черканув пару строк на обрывке бумаги. Записка остаётся сиротливо лежать на соседней с Льюисом подушке. Когда утром он проснётся, то сможет прочесть: "Будешь уходить — захлопни дверь".